Текст книги "Наступление"

Расселина встретила их змеей, недовольно зашипевшей, непонятно как тут оказавшейся – и мгновенно убитой чем-то вроде копья на толстой, но легкой зачерненной палке. Тот, кто сделал это – подтянул обезглавленное, еще дергающееся тело змеи к себе, запрокинул в рот, ловя последние капли живительной черной крови – а расселине это уже можно было сделать.

– Помнишь? – шепнули на ухо.

Еще бы… Это тогда они сдуру пошли «на большой караван», и тогда так же змеюку уработал Гусь. Или Балу? Нет, точно Гусь. Он так же пил ее кровь, а потом они пошли дальше, забили караван и… хапнули неприятностей расхлебывать которые приходилось до сих пор. А может, это были и не неприятности… как судить. Но все равно историю со змеюкой помнили оба… интересно, где тот же самый Гусь? Дембельнулся? Или все же остался… может и вовсе где то рядом, информация о бойцах спецназа является государственной тайной, узнать о том, где сейчас твой сослуживец можно лишь встретившись с ним… и то если расскажет и не солжет.

– Здесь.

Здесь так здесь.

Развернули оборудование, самая большая проблема была со штырем, его полагалось вогнать в землю, а он хоть и титановый, да и земля тут каменная. И как прикажете это сделать, это ученым кажется, что все так просто – пару раз сверху ударил и все. А если ты на склоне, а на склон смотрит снайпер, пытаясь засечь любое резкое движение, чтобы нанести свой смертельный удар.

Додумались – сначала выкопали что-то типа ямы, не такой и большой, а рук до крови стерли, только потом, уже в дно ямы начали вбивать штырь. Хоть и титановый, заостренный – а все равно ушел на это час, не меньше. Н вбили. Потом, подключив провода, установили аппаратуру в режим записи, накрыли все это еще одним одеялом и замерли.

Им предстояло так лежать больше суток. На холоде, обернувшись одеялом – но все равно пробирает до костей, неподвижность и холод, хотя сейчас всего то градусов пять тепла, для Пакистана это холодно – но все равно неподвижность и холодные, выстуженные ветром камни, дают о себе знать. Для того, чтобы не замерзнуть – делаешь статическую гимнастику, поочередно напрягая и расслабляя мышцы. Но это помогает несильно. Ни про какой костер речи быть не может, если совсем прижмет, можно сжевать сухого спирта – но это самый крайний случай. Два человека неподвижно лежали на холодном склоне пакистанских гор, и небо над ними было такого же цвета, как одеяла, которыми они укрывались.

Только вечером, когда стемнело – они начали шевелиться. Съели по две плитки белковой массы – все, что нужно человеческому организму, ударная доза белка, витамины, сахар. Потом проверили аппаратуру – на ничего не показывала. Примерная дата испытания была неизвестна, не исключено, что им придется сидеть тут несколько дней.

Огня разжечь – никто и не подумал.

Внезапно Скворцов прижал палец к губам, оба замерли.

Движение…

Они не увидели его, да и не могли видеть – никто не рискнул бы наблюдать, высунувшись за край расселины, срисуют сразу. Но движение они почувствовали… нужно быть своим, чтобы выделить из привычного звукового фона гор те самые звуки, звуки крадущегося человека, услышать его дыхание, почувствовать его сердцебиение, услышать звук стронутого камня. Когда Скворцов еще служил в Джелалабаде, он немало удивлялся рассказам старших о том, что к опытным духам, не наемникам и бандитам, а настоящим пуштунам-охотникам невозможно подкрасться незаметно, они тебя чуют, даже если не видят.

Находясь у Масуда – он понял, что это и в самом деле так. Надо чувствовать, а не видеть – тогда опередишь врага.

С одним ножом, оставив винтовку, Старшой скользнул во мрак.

Неизвестный был где-то левее, он не мог понять кто это – звуки были какими-то не такими, они были какими-то… легковесными, что ли. Он отчетливо слышал едва слышные звуки, сопровождающие перемещение тела по камням, шорох и мог примерно определить размер и вес противника – ни были меньше, чем у взрослого мужчины.

Неужели ребенок?

Решившись, Скворцов пополз на перехват, срезая угол.

Сам не зная почему – он не взял в руку нож. Мудрость гор и полученный приказ диктовали одно и то же решение – убивай или будешь убит. Ни при каких обстоятельствах нельзя было допустить расшифровки группы и задания. Уничтожению подлежал каждый, пусть даже и ребенок. Но он не взял в руку нож, намертво зажатый в зубах – вместо этого он неслышно подобрал камень – и с силой ударил рукой с зажатым в ней камнем, по более темному, живому куску ночи, когда тот оказался рядом.

Он навалился на врага сверху, чтобы не жать ему встать и закричать, если удара камнем будет недостаточно, пальцы нащупали жесткие, сальные волосы, которые были в чем-то липком. Кровь! Неужели насмерть убил?!

Моджахед, которого он прибил, пошевелился, слабо застонал. Жив…

Чуть ниже по склону, насколько он помнил – было несколько кустов, растущих этаким гуртом – видимо ветер занес сюда немного земли и Аллах дал жизнь этим кустам. Наскоро связав душмана – он не видел, но ему показалось, что душман очень молод – Скворцов потащил душмана к кустам.

* * *

Кодекс Пуштун-Валлай

Принцип нанга: Защищая себя, ты защищаешь свой род. Защищая свое племя, ты защищаешь себя и своих детей. На пуштунском подлец – это бинанга, то есть человек, лишенный чувства принадлежности к племени, не защищающие свое племя. Бен Ладен, которого пуштуны защищают – получает защиту именно в соответствии с этим принципом.

Принцип тура: Если ты не любишь оружие, – ты не пуштуно. Есть поговорка среди пуштунов, емко выражающая этот принцип – «не вынимай кинжал без нужды, но если вынул, вложи его в ножны красным от крови»

Принцип бадал: принцип обязательного воздаяния за добро и зло. Во время войны произошло случай: старик-пуштун сотню километров вез на ишаке тело убитого шурави. Привез и отдал в тот советский гарнизон, где ему – пуштуну – когда-то вырезали грыжу. Рассчитался за добро советских врачей. Точно так же рассчитаться могут и за зло: пуштун отомстил обидчику через сто лет и при этом сказал: я поспешил.

Принцип намус – Честь, общение с женщинами, построение семьи. Жена у пуштуна, у простого пуштуна, не шейха обычно одна – больше не прокормить. По-пуштунски «импотент» – «бинамус», тот, кто не может. То есть – не следит за женой, не удовлетворяет ее разносторонние потребности, сексуальные и прочие, не содержит в благонравии и сытости и не дарит украшений. С другой стороны – если о «позоре» никто не знает, значит, о нем не знает и Аллах.

Отношения с женщинами, старшими по возрасту, строятся по принципу машер. С младшими – по принципу намус. Если женщина (а женщинами считаются с 12–13 лет) свободна и ты ее тронул, или просто что-то подглядел – женись. Если несвободна – смотри принципы «тура» и особенно «бадал».

Принцип машер – Уважение старших и беспрекословное повиновение им. Именно этот принцип решает проблему единоначалия на поле боя. При этом старики обычно далеко от схватки: пусть себя проявит молодежь. Высшая награда пуштуну – когда его доблесть в бою отметил не просто на три года старший, а заслуженный аксакал лет пятидесяти (редко кто из мужчин переживает этот возраст).

Принцип меранэ – Противопоставление силы духа силе богатства. Если впал в бедность, не унывай. Помни, что главное – это нанга и тура: тебе поможет твой род из общинного имущества или заберешь утраченное у врага. Но не принимай от врага подачек.

Принцип мусават – Принцип равенства. С любым сверстником, кто не является врагом твоего племени, веди себя, как равный с равным, не жалуйся на невзгоды и усталость, не выпячивай свои заслуги. И здесь же самое главное для воина: смотри на жизнь и на смерть с одинаковым достоинством и спокойствием.

Принцип мелмастия: Гостеприимство, способность к щедрости и великодушию. На врагов, тем более, кровников не распространяется. Впрочем, кто ты такой, определит старший. Для него важно, что ты не являешься врагом данного рода. Если ты на территории племени – тебя приютят, сопроводят по территории племени, но не дальше. Со следующим племенем разбирайся сам. По большому счету, это единственное, на что может рассчитывать пленный, если, например, его самолет не причинил вреда конкретному племени. Во время одной из специальных операций единственного выжившего подобрал пуштун, выходил и передал официальным властям. Награду взять отказался

Принцип гайрат. Им объединены такие разнопорядковые требования к пуштуну, как усердие в работе и боевой пыл, терпение и немногословность, обязательность и непоказная верность кодексу чести пуштуна и Аллаху. Стоическое начало, особенно присущее пуштуну, пожалуй, главное, что воспитывает в нем воина.

Десять принципов жизни, которые должен знать каждый пуштун, и которым он должен следовать, если хочет оставаться пуштуном и пользоваться уважение рода и племени в целом. Каждый из них определяет один из аспектов жизни пуштуна, а все они дают ему путеводную дорогу. Нет ни одного из них, отступление от которого не каралось бы.

Месть…

В кодексе чести пуштуна – пуштун-валлай – есть сразу два принципа, тура и бадал, посвященные мести. Любой из тех, кто имеет дело с пуштунами – должен их знать, чтобы не рисковать лишний раз, потому что пуштуны воспринимают все очень серьезно.

* * *

Его звали Зардад и он был пуштуном племени африди, одного из четырех патанских племен, отличающихся от всех остальных тем, что настоящие африди рыжеволосые и голубоглазые. Возможно из-за этого Лейла, дочь шейха соседнего племени вытирала об него ноги, хотя он готов был примириться с тем, что его будущая супруга учится в университете и не любит носить паранджу. А возможно Лейла не хотела отвечать на его чувства – видит Аллах, они были искренними – потому что Зардад, один и немногих оставшихся в живых представителей некогда знатного рода, среди которых были даже хожд-уль-ислам[114]114
  Лица, имеющие право толковать ислам.


[Закрыть], был теперь почт что сиротой, у него не было родственников. Его родственников задушил газами, выпущенными с самолетов человек по имени Мухаммед Зия уль-Хак. Этот человек был генералом и президентом страны, в которой Зардад вырос, но ему не было никакого дела до этого. Президент убил всю его семью за то, что они подняли мятеж, а мятеж ни подняли потому, что не желали больше жить в чужой им стране, разделенные границей со своими собратьями. Люди, которые пришли с севера объяснили им, что если они восстанут, то получат поддержку, в том числе и от своих братьев по ту сторону границы, что негоже стрелять друг в друга, у всех пуштунов есть только один враг – государство Пакистан, оккупировавшее исконные земли пуштунов и не желающее отдавать эти земли. Они поверили и восстали – но люди с севера им не помогли. За это он ненавидел людей с севера, но ненависть к ним не шла ни в какое сравнение с ненавистью, которую он испытывал к президенту Уль-Хаку, загрузившему транспортные самолеты контейнерами с хлором и пустившими удушливый газ туда, где всегда жили пуштуны. Принцип воздаяния требовал от него убить президента, и сегодня он собирался это сделать.

Два года он копил на винтовку. Это должна была быть лучшая винтовка в мире, такая, из которой можно попасть в глаз горному барану с километрового расстояния. Чтобы накопить деньги, он брался за все работы, какие только подворачивались ему, отказывал себе во всем, жил не как старший мужчина в роду, а как раб – но добился своего. Деньги он менял на доллары у уличных менял и откладывал каждый доллар в место, о котором только он и знал. Два года потребовалось, но он накопил нужную сумму и пошел к дяде Редаю, который не только делал оружие сам, но и брал на него заказы и привозил его из дальних стран. Дядя Редай был ему, в какой то степени родственником, но дальним, через два колена. Несмотря на молодость Зардад – дядя почтительно и внимательно выслушал его, потому что Зардад был старшим мужчиной в своем роде, больше никого не осталось, а кровная месть за погибших родственников – совсем не то дело, которое нуждается в юморе. Он взял деньги, в основном десятки и пятерки, толстую пачку денег, собравшихся в одном месте, чтобы исполнить мечту своего обладателя и сказал, что понял просьбу Зардад и попытается ее выполнить.

Через два месяца, Зардад держал в руках винтовку. Он не знал, что дядя Редай его обманул, он купил эту винтовку за четверть того, что дал ему Зардад. Это была старая, но находящаяся в хорошем состоянии M1D, американская полуавтоматическая снайперская винтовка времен второй мировой войны, которую вообще купили на распродаже армейского оружия по дешевке. Тем не менее – дядя Редай расхваливал эту винтовку, говорил, что ее механизм стреляет сам по себе, не нужно передергивать затвор – и это само по себе признак хорошего оружия, оружия какое есть у сахибов. Взяв винтовку и двести патронов к ней не самого лучшего качества – но и не самых худших, американских, поблагодарив дядю Редая небольшим бакшишем, Зардад вышел из его лавки, сел вместе со свертком на попутную машину и уехал в горы.

Там он, уходя далеко, чтобы никто не видел его – сделал несколько выстрелов. Винтовка, к его разочарованию, оказалась по точности ничуть не лучше, чем некоторые БУРы – но и не хуже их, а полуавтоматический механизм действительно позволял стрелять очень быстро и не передергивать затвор. Молодой пуштун как смог отрегулировал прицел на винтовке, пристрелял ее, завернул в мешковину и спустился обратно в кишлак. Про себя он решил, что свои выстрелы он обязательно сделает, только надо подобраться поближе.

О том, где и когда в горах будет президент – не составило туда узнать. Долгие годы жизни в угнетении заставили пуштунов выработать собственную систему обмена информацией и предупреждения об опасности: слухи о прочесывании боевиками из преданных президенту частей безопасности и сто одиннадцатой парашютной бригады[115]115
  О преданности властям именно этой бригады можно поспорить. Она находится в столице и все перевороты производились именно солдатами и офицерами этой бригады. Автор удивляется – как ни один из правителей Пакистана не догадается устроить утро стрелецкой казни?


[Закрыть] горных селений в том самом месте, где садятся самолеты и где построены какие-то помещения в горах – Зардад понял, что пришло время действовать.

Для того, чтобы никто не пытался его проверить – он взял спутника, нескольких ослов и пошел с ними якобы с хворостом в город, на продажу. В одной из вязанок хвороста завернутая в большое одеяло, лежала винтовка с патронами.

В том месте, где дорога делает большой поворот, Зардад попрощался со спутником. Дальше он пошел один.

На второй день – он подошел совсем уже близко – он начал беспокоиться о вертолетах Вертолеты летали совсем низко, от вертолетов он мог еще скрыться – а вот от стрелков, которые, несомненно, засели впереди – нет. Потому он отсиживался весь день – а потом решил ползти.

Он даже не понял, что произошло – ведь он считал себя искусным следопытом и проводником, эту ремеслу, важному для жизни любого пуштуна его учили отец и брат, которых убил президент. Он полз как змея, неотвратимо и бесшумно, винтовка была на удобном ремне за спиной. Он почувствовал, как неосторожно шаркнула нога, и щелкнул о склон камень. Поморщился, выругав себя – такого нельзя допускать. Потом пополз дальше и только в последний момент почувствовал, что выше на склоне кто-то есть. Рука метнулась к кинжалу – но выхватить он его не успел.

Придя в себя, он понял, что не лежит, а сидит, что руки его связаны и во рту что-то вроде кляпа. Очень сильно болела голова, почему-то саднило глотку. Перед ним была темнота.

– Пашта поежи? – спросила темнота

Пресвятой Аллах!

Рот его был заткнут чем-то, и потому он закивал – в голове снова взыграла как необъезженный от этого боль.

– Я такой же пуштун, как и ты – ответила темнота на пушту – сейчас я развяжу тебя, а ты не будешь кричать и выслушаешь меня. Если согласен – кивни.

Зардад осторожно кивнул.

Кляп изо рта исчез, его едва не вырвало от этого, но он сдержался. Нельзя показывать свою слабость, хоть ты и пуштун.

– Кто ты? – тихо спросил Зардад на пушту

– Я пуштун. Такой же, как и ты. Только старше тебя.

Последнее было немаловажным замечанием – принцип машер действовал всегда, уважать следовало всех старших, а не только знакомых.

– Я тебя не знаю.

– Лишь Аллах знает каждого из живущих на земле – ответила темнота, и Зардаду стало жутковато…

– Почему ты ударил меня? Разве я сделал что-то плохое тебе?

– Я не знал, что встречу брата и подумал, что услышал лазутчика.

– Но раз ты знаешь, что перед тобой брат, почему же ты не развяжешь мне руки и не отпустишь меня с миром.

– Потому что эти руки сделают то, что будет глупо и бессмысленно.

Зардад помолчал. То, что он собирался сделать для него не было ни глупым ни бессмысленным, и если бы он был свободен – он бы нашел способ доказать это незнакомцу. Но он не был свободен.

– Разве тебе решать, что глупо, а что нет?

– Мне, ибо я старше тебя и видел в жизни много больше, чем видел ты. Ты желаешь убить сына свиньи и собаки в генеральской форме, который пролил несчетно крови и собирается пролить еще больше. Но тем самым ты только навлечешь новые беды и несчастья на наш народ. Разумно ли это – ты не сможешь повергнуть тирана, но твои руки сотворят еще больше сирот и вдов среди многострадального пуштунского народа.

– Я убью диктатора или умру сам.

– Тебе не дадут даже подойти к нему, ты умрешь, а он только посмеется над тобой, поставив ногу на твою бездыханную грудь. Вот что будет, Аллах свидетель.

Зардад заскрипел зубами от бессилия

– Отпусти меня, и я докажу что твоя мудрость ничто перед моей храбростью!

– Я, Змарай[116]116
  Змарай – лев. Многие имена у пуштунов имеют смысл и перевод. Такое имя Скворцов выбрал конечно же не случайно


[Закрыть], пуштун и воин людей Шинвари приговорил подлую собаку Уль-Хака к смерти, да будет Всевидящий верным свидетелем моим словам. Не позднее чем через год подлый каратель пуштунского народа умрет, и смерть его будет страшна.

– Этот человек убил мою семью. Я должен убить его.

– В таком случае мне придется убить тебя прямо сейчас, потому что ты не ведаешь что творишь, ты не убьешь подлого пса, но навлечешь смерть на всех пуштунов и возможно, на меня. Я не могу рисковать…

Темнота говорила спокойно и страшно на пушту, если бы это был боец пакистанской армии, полицейский – Зардад скорее всего принял бы смерть с гордо поднятой головой. Но тут оцепеневший от ужаса мозг подсказал выход – стоит ли вообще умирать на пути своей мести от рук другого пуштуна, судя по всему искусного воина.

– Стоит ли тебе багрить руки кровью брата своего, пока жива подлая собака уль-Хак? – проговорил с трудом Зардад

– Это будет страшный грех, но я возьму его на себя, ибо нет ничего такого, что я не сделал бы на пути своей мести. Если же ты хочешь мне помочь – помоги, и клянусь, мы вместе расправимся с подлым убийцей.

– Как я могу верить тебе?

– Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что тиран умрет, и умрет он от рук мстителей – пуштунов.

Это была клятва, которую не предавали.

– Поклянись же и ты, что оставишь все произошедшее в тайне, и ничего не скажешь и не сделаешь, пока тебе не дадут знак.

Делать было нечего

– Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что оставлю все происходящее в тайне и сделаю все, чтобы убить тирана.

– И что не сделаешь ничего, пока тебе не дадут знать. Тиран знает что умрет, и делает все, чтобы отдалить час расплаты, если ты пойдешь на войну один, то погибнешь без смысла.

– Клянусь, что не сделаю ничего, пока мне не дадут знать.

– Клянись, как положено.

– Клянусь огнем очага и хлебом, который питает нас, что не сделаю ничего, пока мне не дадут знать.

– Пусть Аллах будет свидетелем твоим и моим словам. Дай, я развяжу тебя.

Неизвестный пуштун развязал его, от него пахло тем, чем и должно пахнуть от пуштуна – шерстью и жиром животных. От солдат и полицейских пахнет не так.

– За то время, которое Аллах отвел тьме – ты должен скрыться. Так, чтобы шакалы Тирана не нашли тебя.

– Но как я найду тебя и пойму, что нужно сделать? – спросил Зардад

– Я сам найду тебя. Я и те люди, которые хотят смерти Тирана не меньше твоего. Они скажут, что пришли от меня, брата Змарая и ты должен делать все, что они скажут. А возможно – приду и я сам, потому что покарать злодея своей рукой – великая честь для любого мужчины. Да, наверное, я так и сделаю. Назови свое имя?

– Я Зардад, из племени Африди… – Зардад назвал свой клан и род.

– Тогда я найду тебя. Помни про свою клятву. И не забудь свое оружие, это хорошее оружие и оно еще сослужит тебе достойную службу.

* * *

Скворцов перевалился через край и ввалился во впадину так неожиданно, что Шило выхватил нож…

– Тихо. Это я, брат.

– Что там?

– Какой-то пуштун. С винтовкой.

– На первого?

– А сам как?

Шило помолчал.

– Птицы слетятся. Нехорошо, заметят.

– Ты прав, брат. Поэтому я его отпустил.

– Ты… что сделал?! – Шило даже повысил голос от удивления

– Тише. Я его отпустил.

– Аллах лишил тебя разума. Он выдаст нас. Может быть, это лазутчик.

– Это не лазутчик Ты жил там же где и я – неужели ты не отличишь правдивого от лжеца, негодяя от воина? И разве ты поверишь в то, что пуштун предаст клятву, данную хлебом и очагом костра, греющего нас?

– Лично меня уже ничего не греет. Только бы ноги отсюда унести…

– Как знаешь, брат. Аллах с тобой.

Шило, не зная, то ли издевается над ним его командир, то ли и в самом деле так думает, отвернулся и сплюнул. И в этот момент – земля почти неощутимо – дрогнула…

* * *

Объект Зульфикар в горах был старинным пещерным комплексом, когда-то давно здесь жили монахи. Буддийские монахи, последние из которых погибли в жуткой резне сорок седьмого года, когда людей вырезали целыми семьями – и уж какое дело было озверевшим исламистам до какого-то там Будды. Долгие годы монастырский комплекс стоял опустевшим, потом военная администрация начала хоронить здесь опасные отходы. И только два года назад, пещерный комплекс окончательно приспособили под нужды пакистанской ядерной программы.

Два вертолета – один из них с президентом и свитой, другой с начальником генерального штаба – они никогда не пользовались одним и тем же транспортом – приземлились на выбитой взрывами площадке в горах, столь узкой, что на нее только и могли приземлиться два средних вертолета. Пилотам пришлось приложить все мастерство к тому, чтобы не допустить катастрофы – около горных склонов существуют очень опасные вихревые потоки, они могут бросить винтокрылую машину вниз на камни так резко и неожиданно, что ты и понять что произошло – не успеешь.

В вертолете, где летел начальник генерального штаба Рахимудин-хан сидел и генерал Хамид Гуль. Мрачный как туча…