Текст книги "Наступление"

Увидев эмира, один из пехлеванов, охранявших мальчишку, сильно ударил его ногой.

– Вставай, сын шакала!

– Нет! – резко сказал Алим

Пехлеваны смотрели на Хекматьяра, они не любили Алима, потому что тот был из ХАД – но Хекматьяр всем своим видом показывал, что в действия подчиненного вмешиваться не собирается.

– Уйди. И ты тоже.

Пехлеваны, ворча, повиновались.

– Где его взяли?

– Здесь. Его прислали к нам.

Алим присел на корточки.

– Ном шома чист?[159]159
  Как тебя зовут?


[Закрыть]

Избитый бача не ответил.

– Ном шома чист, бача!

Сначала Хекматьяр даже не понял, что он слышит. Какое-то гудение… почт и не неслышимой для человеческого уха частоте. Потом – он различил отдельные слова и понял, что это пацан, бача, больше некому. Он пел «Аллах Акбар», пел постоянно, повторяя это раз за разом каким-то горловым, едва слышным пением – и почему-то становилось страшно.

– Прекрати это! Хватит! Я не хочу слушать!

Алим ударил пацана ногой по голове – и тот затих.

– Что это такое? Во имя Всевышнего – что это такое?

– Давайте выйдем, эмир. Выйдем на воздух… здесь нечем дышать.

Они вышли на воздух – морозный воздух гор освежил голову, Хекматьяр расстегнул куртку, сделанную из шкуры барана мехом вниз. Эта куртка – была очень теплой.

– Кто этот бача? Почему ты думаешь, что он собирался покушаться на меня?

– Дадалла! – крикнул Алим

Дадалла, одноглазый моджахед, личный телохранитель, верный как собака, потому что Алим спас его от смерти по приговору шариатского суда, взял себе – сноровисто подбежал, поклонился в пояс.

– Слушаю, эфенди.

– Идти в мою комнату, под столом есть мешок. Принеси его мне. Мешок, завязанный – под столом. Принеси – только не вздумай уронить или дотрагиваться до того, что внутри.

– Слушаюсь эфенди…

* * *

Примерно в километре от лагеря – на горе, на горном склоне, на подстеленном шерстяном одеяле – лежал человек. Еще одно одеяло – накрывало его целиком сверху, его и его оружие.

Он лежал тут уже девятый день, хотя в это сложно было поверить, мало кто из людей мог выдержать хотя бы одну ночь на продуваемом жестоким ночным ветром горном склоне, в пакистанской Племенной зоне. Зимой здесь – пронзительно-холодный ветер и обжигающе холодное солнце, под которым можно загореть даже зимой, здесь голая, выметенная ветром земля и сухой, не тающий снег. Мало кто может выжить в этих горах – и мало кто пойдет в эти горы, ведь здесь нет ни зверя, ни птицы для охоты, ни дерева, чтобы срубить его на дрова, ни земли, чтобы бросить в нее зерно. Только горы, ветер, и жестокие люди, учащиеся убивать и умирать под гортанные выкрики «Аллах Акбар». Но он пришел сюда – потому что здесь был его враг, и ему, наконец, разрешили пойти и убить его.

Вместе с ним было его оружие. Длинная и тяжелая американская винтовка, которую надо было заряжать по одному патрону – но для пуштуна большего и не требовалось. Еще англичане знали, сколь метки пуштунские стрелки – а вот теперь это предстояло узнать и врагу капитана Мирзы, лучшего снайпера афганской армии.

Когда он увидел, как один за другим четыре белых одинаковых внедорожника въехали в ворота лагеря – он не обрадовался, потому что радоваться было нечему. Месть в жизни пуштуна – это не столько радость, сколько необходимость, позволяющая ему оставаться пуштуном и уважаемым в племени человеком. Он долго ждал этой мести, несколько лет он охотился за убийцей своего отца и братьев – и вот, наконец, время пришло. Никто и никогда не избежит мести пуштуна, и за умершего ответят его сыновья, месть свершится, пусть для этого пройдет и сто лет. Пуштун, свершивший кровную месть над своим врагом через сто лет, сказал – я поспешил…

Машины остановились, и из машин выскочили вооруженные автоматами пехлеваны, охраняя своего амира – но капитан Мирза никак на это не отреагировал. Время придет, он чувствовал, что время придет, надо только подождать. Пуля, пущенная из этой винтовки, летит к цели несколько секунд и у него будет только один выстрел. Поэтому, надо подождать, пока цель будет стоять. Тогда – он выстрелит.

Капитан Мирза начал готовиться к выстрелу…

* * *

– Я принес, эфенди…

Улыбающийся Дадалла – он был искренне рад тому, что ему удалось правильно выполнить поручение хозяина – подбежал с мешком.

– Иди…

Дадалла отбежал в сторону – но майор Алим знал, что он будет неподалеку, он никогда не выпустит его из вида. Прикажи – и он застрелит Хекматьяра и пойдет за это на дыбу со словами благодарности хозяину.

Вот какая здесь верность!

Майор развязал мешок, запустил в него руку и вытащил что-то вроде пояса. Матерчатый, шириной сантиметров десять, довольно толстый. В одном месте – виделся провод – но сам пояс был довольно аккуратным, было видно, что он прошит на швейной машинке.

– Что это такое?

– Это пояс, эфенди. В нем взрывчатка и металлические шарики. Что-то вроде мины, но она носится на человеческом теле.

Хекматьяр поежился. Он вспомнил, как у Масуда отловили смертника с миной в обуви. Но до этого – он никогда не прикладывал подобное к самому себе.

– Как он приводится в действие?

– Петлей, эфенди. Веревка с петлей – дернул, и…

Талибан! Больше некому! Фанатики, собравшиеся тут со всего Востока, подонки и уголовники. Правильно – он сделал свое дело, он им больше не нужен. Он воевал с шурави – а они хотят пожать плоды победы. И американцы – наверняка они с Талибаном, это их детище.

А если это не Талибан? Что если это бандиты из ХАД? Они пару раз уже использовали смертников, против того же Масуда.

Да нет, быть не может. Шурави никогда не позволят использовать для такого дела бачу. Такого просто быть не может.

Хекматьяр вспомнил непроницаемые, черные глаза муллы Асадуллы, с которым он разговаривал в Хаккании. Что-то он заподозрил еще тогда… ничего, они еще поплатятся. Проклятые лицемерные негодяи, они думают, что со своими проклятыми молитвами смогут победить воинов, закаленных пламенем Джихада. Да быть такого не может!

– Ты хорошо сделал, что показал мне это, Алим – сказал Хекматьяр – я прикажу наградить тебя из казны партии. Но будет нужно, чтобы ты сделал еще кое-что.

– Приказывайте, эфенди.

– Собери людей, сколько сможешь. Это должны быть люди с той стороны, желательно армейские офицеры или сотрудники ХАД… бывшие коммунисты, неважно. Главное, чтобы они были верными мне и не верили в Аллаха, понял? Наступают тяжелые времена и такие люди нам понадобятся, поэтому собери, сколько сможешь. Посули им жалование вдвое больше, чем оно у них сейчас, и скажи – что им не придется ходить на ту сторону. Потом скажешь – сколько человек ты собрал, и я дам вам оружие. И снова награжу тебя.

– Слушаюсь, эфенди.

Хекматьяр повернулся, чтобы идти к зданию, в котором была большая, мощная радиостанция, чтобы связываться с абонентами по всему Пакистану – и в этот момент смерть настигла его. Смерть пришла к нему в виде пули пятидесятого калибра, которая ударила его между лопаток и вырвала позвоночник. Лидер Исламской Партии Афганистана умер прежде, чем его тело упало на землю.

Алим – моментально упал на землю, покатился по ней – как учили передвигаться под огнем шурави.

– Ур! – крикнул он, но этого уже и не требовалось. С одного из постов открыл огонь ДШК, через секунду к нему присоединился еще один. Все новые и новые моджахеды выскакивали из строений, с криками бежали и стреляли в сторону гор. Одна из очередей – ударила по Алиму, моментально убив его – один из его врагов решил, что в этой суматохе – самое время свести счеты.

* * *

Пули ложились намного ниже, капитан Мирза полз назад, прижимая к себе сделавшую свое дело винтовку. Это были его горы, в них жил его народ – и он обязательно найдет укрытие среди своих, а потом переправится через границу. Если же нет… тогда он спокойно примет смерть, потому что он сделал то, что должен и рассчитался по всем долгам своей семьи. И значит – ему не будет стыдно смотреть в глаза отца, когда он вновь его увидит…

СССР, Москва. Барыбино. Операция «Трал». 11 декабря 1987 года

В любой цепи есть самое слабое звено, и удар по нему разрушает всю цепь. Надо только найти. И иметь волю – ударить.

Бежевый Жигуленок – шестерка остановился около одного из построенных в последнюю пятилетку домов – длинная, неприметная коробка, не обустроенный двор, какие-то машины, пьяная компания у одного из подъездов, бухающий из колонок тяжелый рок. Из колонок, надо заметить, советского магнитофона, а не какого другого. И рок был тоже – советский, а не негритянские народные напевы.

Ценить надо!

В машине было трое. Совсем молодой пацан – за рулем, но обольщаться насчет его молодости не стоило – семнадцать задержаний, три – ООР[160]160
  Особо опасный рецидивист


[Закрыть], по молодости – пока только одно ранение. Ранение анекдотичное – задерживали алкаша и семейного дебошира, он вылез на сотрудников с молотком, молоток отняли и пару раз врезали по почкам, чтобы не трепыхался. И тут супруга, которая и вызвала милицию, поняв, что родного кормильца уводят – схватилась за нож… такая же синячка. Пацана – увернуться не усел – пришлось везти в ближайшую больничку, руку зашивать бабу бить было стремно… в итоге за жену расплатился тот же самый алкоголик, теперь разматывающий трояк на стройках народного хозяйства. Руку зашили, вечером зам нач. по розыску поставил на стол бутылку, изъятую у какого то таксиста… покрестили, в общем, молодого. С первым боевым ранением.

Рядом с ним сидел человек постарше, лет сорока, худой, даже тощий – но на вид крепкий как стальная проволока, да не простая, а сделанная из спецстали с легирующими добавками. Это и был тот самый зам нач… хомут[161]161
  одно из прозвищ милиционеров


[Закрыть], жертва системы, честный и злой ментяра, на которого в прошлом месяце возбудили уголовное дело. За укрытые, конечно, за укрытые – а за что же еще. Когда требуют раскрываемость девяносто процентов, а долдон – начальник РОВД берет на себя социалистическое обязательство сделать сто два процента – это как? А вот так – за счет раскрытий прошлых лет. Как хочешь, так и работай. Безумный молох перемалывал не только тех, кого ему скармливали как ритуальную жертву, когда приезжала проверка и требовала крови – он перемалывал милицию в целом. Потому что милиционер липующий[162]162
  то есть занимающийся махинациями с отчетностью


[Закрыть], отказывающий под незаконными предлогами в принятии заявления, переписывающий книгу учета заявлений разными ручками перед проверкой – это уже не милиционер. Милиционер, нарушивший закон в этом потом нарушит его и второй раз, и третий и уже не только в этом. Затурканный, не слышавший ни слова благодарности, находящийся под постоянным прицелом «брошенных на усиление» сотрудников КГБ, под прицелом инспекции по личному составу, десять литров бензина на машину в сутки и один фотоаппарат на все РОВД, часто бесквартирный… ну и что вы от него хотите? Девяноста процентов раскрываемости? А еще ничего не хотите?

А этот зам нач – проблема была в том, что он честным был. Начальству неугоден, потому что правду-матку в глаза рубит, хамит, можно сказать – потому что последние пять-десять лет в министерстве сказать правду – это было что-то вроде одной из форм изощренного хамства. Вдобавок еще делал то, что делали все честные менты – пытался помочь потерпевшим, официально не принимая заявлений. На этом – и попался. Просто кагэбешнику, пришедшему на усиление и попавшему в инспекцию по личному составу надо было делать план… он его и делал.

Третьим – на заднем сидении сидел дядёк лет пятидесяти… на самом деле они были ровесниками с замначем, но тюрьма здоровья не добавляет. Кожа на лице имела едва уловимый сероватый оттенок, какой приобретают все отсидевшие, одет он был не так как менты – скорее в гражданское. Но это – скорее подтверждало его класс как оперативника – иного мента как не одень, а все равно мент – а этот нет. По виду – кряжистый, хмурый работяга, мастер с какого-нибудь завода. Тринадцатая зарплата, цех, держащийся на нем на одном и все такое.

Пока сидели – надо было обождать, объект только что вошел в здание, брать с ходу было глупо, пусть потрахается человек, потом долго не придется. Заодно – и морально-бытовое разложение приписать можно будет. Трое ментов, двое старых и молодой – сидели в машине, смотрели на громаду дома, на горящие окна – собственная квартира была только у одного из них. Разговаривали…

– И все-таки… Михалыч… поверить не могу, что тебя освободили – сказал замнач, доставая из кармана пачку болгарского Опала[163]163
  Я двадцать дней курил Опал, на двадцать первый он отпал…


[Закрыть] – будешь?

Сидевший на заднем сидении мужик принял сигарету, щелкнул самодельной, выработанной в промзоне одного из учреждений зажигалкой.

– Да я и сам не поверил. Пока билет в зубы не сунули да узел с одеждой. Мол, иди, Виталий Михайлович, служи дальше.

– Извинились хоть?

– Извинились… Как восстанавливаться пришел – ах сам Виталий Михайлович соизволил. С..а. А так…

– А как оно было то…

– Как-как. Пришел этап, сказали – Горбач гикнулся и много кто с ним. Яковлев – враг народа. Шеварднадзе – тоже враг народа. Мы и чухнуть то не успели – комиссия приезжает из Москвы. Вызывают – поодиночке. Там – хозяин, кум и мент[164]164
  Хозяин – начальник колонии, Кум – зам по оперработе


[Закрыть] с Москвы, Гуров. Слышал?

– Слыхал… Его скинули.

– Скинули… Такого… видать, не скинешь – сам скинет – кого хочешь.

29 ноября 1987 года. Нижний Тагил. Учреждение ИК18/1. «Ментовская зона»…

На зоне, предназначенной для исправления сотрудников правоохранительных органов, исправляли тем, что изготавливали мебель. Кстати – не такую уж и плохую мебель, на промзоне было довольно приличное оборудование, край лесной – в общем, эту мебель даже в здании Министерства найти можно. Сидят на ней… хотя нет, это слово от греха нужно забыть, не произносить. Как те два зэка: слыш, а чо такое теория относительности. Ну, это… вот смотри, братан, ты щас чо делаешь? Как чо – по камере хожу. Не… Это тебе так кажется – а на самом деле ты сидишь. Все относительно. На Руси от сумы и от тюрьмы не зарекайся…

Терещенко Виталий Михайлович, бывший подполковник милиции, старший оперуполномоченный службы криминальной разведки МВД СССР, имеющий на своем счету одиннадцать бандитов отправленных на тот свет своими руками – это еще давно, когда он был начальником угрозыска в Чечено-Ингушетии (бросили на усиление) и был известен как «Враг» – высвободил из шпинделя станка обточенную заготовку – он изготавливал здесь ножки для мебели, по сто штук за смену. Вставил следующую заготовку, промерил, смахнул стружку, пустил станок. В смену он делал ровно сто заготовок – всегда сто и ни одной больше, хотя норма была более чем посильной, и если бы поднапрячься – то можно было бы сделать и сто тридцать и даже сто сорок ножек. Кое-кто так и делал, зарабатывая на досрочное освобождение – он – нет. В конце концов – освобождаться ему было не ради чего и не ради кого, жилья у него не было, кормить здесь кормили и работу давали – а компания сложилась теплая, мужская. Девять замначей по розыску только в его отряде – когда к власти пришел Андропов и начали громить министерство – основной удар пришелся именно по ним, потому что их всегда было в чем обвинить. Андропов действовал широко и нагло, он не карал отдельных людей – он разрушал систему целиком и делал все, чтобы эта система уже больше никогда не возродилась, не могла конкурировать с его Вторым и. особенно, Первым главным управлением КГБ СССР. Почему-то именно вторжения в епархию Первого главного управления больше всего боялся Андропов – возможно, было чего скрывать.

Громили кувалдами, ломали тщательно отлаженный и великолепно работающий механизм, которые шестнадцать лет настраивал главный мент страны Николай Анисимович Щелоков. Это при нем – почти не осталось ни воров в законе, ни захватов заложников не было, ни рэкета. Планы на восьмидесятые были грандиозные. Создать международную полицейскую службу социалистических государств со штаб-квартирой в Москве – Интермил. Создать в каждом регионе страны на базе Внутренних войск МВД – особо подготовленные роты спецназначения для борьбы с опасными криминальными проявлениями. Приняв за базу совершенно секретную армейскую систему боевого управления – полностью модернизировать ГИЦ, Главный информационный центр, добиться того, чтобы любой запрос с любого, самого сраного отделения милиции обрабатывался на первом этапе – за час, на втором, как техника позволит – за несколько минут. Создать центральный учебный центр МВД, используя материально-техническую базу, закупленную за рубежом, лучших офицеров – в качестве преподавателей. Создать центр подготовки Внутренних войск, используя опыт людей, прошедших Афганистан – группа Кобальт, она там была уже в семьдесят девятом. Все это – планов громадье – обернулось самоубийством Щелокова и Крылова, главного мозгового центра министерства, начальника штаба МВД и погромом всего министерства людьми с чистыми руками и горячим сердцем… так твою мать.

Терещенко зацепили на убийстве. Давнем, чеченском. Самое главное – он и в самом деле был виновен. Грохнул ублюдка, которого по закону осудить было нельзя, хотя по совести смерть он заслужил. Срок давности истек – но когда надо, советский суд на такие мелочи внимания не обращает. Перед оглашением приговора зашли двое… в костюмчиках. Сказали то, что их интересует, скажешь – свободен. Он их нахер послал. Послал он и тех, кто подполз к нему здесь – играть в такие игры надоело…

Паханом здесь в отряде выбрали Чередниченко… зарулили с ним в одно и то же время, да и работали с ним над одним и тем же только в разных группах, узнали друг о друге только здесь, и для офицеров криминальной разведки это было нормально. Чередниченко, имевший контакты на воле им потом и сказал – что Горбача грохнули. На следующий день по колонии поползло, кум нехотя вынужден был подтвердить. Нехотя потому что сам не знал что делать.

В двух станках от него. На другом станке, шлифовальном, не очень то полезном для здоровья трудился Хаджиев, бывший замминистра МВД Узбекской ССР. Человек он был не в авторитете – но все же общество не признало его гнилым, не опустило[165]165
  В ментовской зоне в принципе все было то же самое. И опускали друг друга и убивали – все было.


[Закрыть], хотя и в козырях он никогда не был – оставили мужиком. От него – люди узнали, что творилось в Узбекистане, когда туда приехал Гдлян. Его самого, Хаджиева, оговорил человек, с которым он встретился здесь – а здесь он сказал, что его прямо в кабинете привязали к столу и сказали, что сделают женщиной, если не подпишет протокол. Можно было бы и не верить – но тут поверили, потому что среднеазиаты особо и не отказывались от того, что брали. Да, брали. И немало брали. Но дело ли – так колоть, привязывать в кабинете и грозить сделать женщиной? До такого и они не додумывались – хотя многие имели на своем счету преступников, убитых «при задержании» потому что иначе покарать было нельзя. Узбекское дело было не просто узбекским – это дело должно было вывести на Москву и выполнить двоякую роль. С одной стороны – дестабилизировать Москву арестами, но самое главное – подозрением и неуверенностью. С другой – это был удар по региональным элитам, и одновременно с этим ударом КГБ активизировало напичканные осведомителями Народные фронты – сепаратистов.

Все это – неспроста…

– Терещенко!

Бывший полковник обернулся – к нему шел начальник отряда, Дмитрюк

– Иди к куму. Вызывает.

– А план? Рабочее же время…

– Иди, иди…

Почти все заключенные перемещались по территории колонии без конвоя – все-таки милицейская зона, беспредела быть не должно. Поэтому Терещенко просто надел ватник, вышел из цеха, потом из производственной зоны, подошел к дежурному и сказал, что кум вызывает. Дежурный позвонил по телефону – и пропустил. Они знали, что заявилась какая-то комиссия – возможно, опять будут обрабатывать. Может – еще чего.

Надоело…

* * *

В комиссии было три человека. Хозяин – почему-то заключенные особо и фамилию его не помнили, не выделялся. Полканов – кум, довольный как кот, сожравший миску сметаны, аж лоснится… дерябнул уже что ли. Еще один – среднего роста мужик в штатском, неуловимо знакомый – где то встречались. В министерстве…

– Терещенко Виталий Михайлович, сорок шестой, сто вторая, начало срока… – начал докладываться осужденный

Кум, не дослушав, поднял руку

– Не нужно. Вон стул, садись.

Терещенко подвинул стул, сел – как на экзамене.

– Я генерал-майор милиции Гуров Александр Иванович – начал выкладывать на стол карты штатский – в данный момент председатель комиссии по расследованию преступлений в МВД СССР.

О как! По второму кругу, значит…

… Для начала хотелось бы уточнить некоторые моменты, потом будем говорить. Ваше последнее место службы?

– Министерство внутренних дел, центральный аппарат.

– Специальное звание?

– Подполковник милиции.

– Должность?

– Старший оперуполномоченный.

– Оперуполномоченный чего?

– Отдела.

Кум наклонился вперед, выложив на стол пудовые кулаки – по привычке.

– Вот что, Терещенко. Люди из Москвы приехали. Твое дело – читали. Не просто так приехали. Ты хвостом вертишь.

– Хвост оторвался – мрачно ответил Терещенко – путаете вы что-то, гражданин начальник.

– Старший оперуполномоченный криминальной разведки, направление – борьба с этническими группировками, сращивание подпольных коммерсантов с криминальным миром и партийными структурами, этническая организованная преступность. До этого – опер, затем замнач, затем начальник розыска по Че-И. Ничего не забыл?

– Нет…

Терещенко было неприятно – его настоящее личное дело было открыто не для каждого.

– Срок у вас какой?

– Десять лет.

– Еще сидеть?

– Семь, если амнистия не выйдет.

Гуров листанул какие-то бумаги перед ним на столе, возможно – его личное дело.

– Осуждены за убийство?

– Да.

– Себя виновным считаете?

Терещенко усмехнулся

– Так приговор же вынесли, товарищ генерал майор… Суд у нас советский, социалистический законность блюдет. Невиновного не осудит, невиновного – освободит.

Члены комиссии переглянулись.

– Ты план выполняешь, Терещенко? – спросил Кум

– Выполняю.

– Где работаешь?

– На станке. Ножки вытачиваю, ну и… на других подменять могу.

Гуров внезапно закрыл папку – и одним движением перебросил на колени осужденному

– Ознакомьтесь.

Терещенко раскрыл папку. Это была сводка. Даже не сводка – своего рода внутренний циркуляр по статьям, который изготавливался НИИ МВД СССР и рассылался для обобщения. Сов секретный – потому что там такое…

* * *

Студенты К. Б. и Т (все – ЛКН[166]166
  Лица кавказской национальности


[Закрыть]), 1966, 1967 и 1970 года рождения, студенты Института нефти и газа им. Губкина встретили на улице несовершеннолетнюю Т., после чего у них возник умысел на изнасилование. Действуя согласованно и совместно, они затащили Т в подвал, где в этот момент находился Ж., 1947 года рождения. Реализуя свой умысел они ударили Ж по голове, после чего связали Ж. и Т. После этого каждый из соучастников изнасиловал Т. Опасаясь разоблачения К. найденным в подвале осколком стеклянной бутылки перерезал горло Ж., а Б. – этим же осколком перерезал горло Т. После этого К., Б. и Т. столкнули тела в находившуюся в подвале яму и попытались присыпать их землей, после чего покинули подвал. Принятыми мерами К., Б. и Т. были изобличены, однако при дальнейшем производстве следствия Б. показал, что это он предложил затащить Т в подвал и изнасиловать ее, К. и Т. возражали против этого. Потом он же, действуя по своей инициативе перерезал горло Ж. и Т.

Принятыми мерами удалось установить, что некий Т., 1938 года рождения, ООР, криминальный титул «вор в законе» после освобождения из мест лишения свободы приехал в г. Москва и собирает банду с целью вымогательства денежных средств у ЛКН, занимающихся незаконным предпринимательством. Оперативными мерами удалось установить, что в банду входят два действующих и один бывший сотрудник милиции. В настоящее время возбуждено РД «Наемники», проводится работа с потерпевшими с целью получения заявлений и доказательственного материала. Работа осложняется тем, что потерпевшие запуганы, а так же опасаются за судьбу собственных криминальных промыслов.

Принятыми мерами удалось установить, что в период с 10 по 14 сентября 1987 года в г. Кисловодск в пансионате Берег проходила сходка криминальных авторитетов и лиц, занимающихся незаконным предпринимательством в особо крупных масштабах (оборот от 10 млн. руб. и выше). Удалось установить, что на сходке были приняты решения всемерно способствовать дестабилизации обстановки в стране с целью ослабления государства, разлагать правоохранительные органы, была введена система так называемой круговой поруки. Отдельно принято решение о направлении на юридические факультеты различных университетов лиц, связанных с криминальным миром (дети и иные родственники криминальных и деловых авторитетов) с целью последующего их проникновения в судебные и правоохранительные органы.

* * *

– По какому принципу отбирался материал?

– Лица кавказской национальности и криминальные группировки. В основном – криминальная элита теперь оттуда – ответил Гуров – свою-то повывели. Насколько я помню – это была ваша специализация.

– Была – подчеркнул Терещенко.

Кум покачал горловой раздосадовано.

– Товарищ генерал-майор. Может, перекурите? Да и в столовку пора… там по случаю приезда гостей медвежатинка найдется.

– Медвежатинка?

– А то ж. Дело хорошее. Мяса то нет нормального.

– Дело хорошее – подтвердил Гуров

– А то! С ягодами таежными и с приправами местными. Пальчики оближешь.

Когда начальник колонии и московский гость вышли из кабинета – кум тяжело, нехорошо взглянул на несговорчивого зэка.

– Обиженку играешь?

Терещенко промолчал

– Запомни одну вещь. Люди – могут быть не правы. А родина – всегда права. Потому что она, с. а, тебе жизнь дала. Мамка это твоя, понял? К тебе – с доверием, а ты мамку свою…

Сколько они молчали… сказать трудно. Просто сидели и смотрели друг на друга. Нет, не мерялись взглядами, ерунда все это, кто кого переглядит. Просто один – пытался постичь правоту другого, отбросить все то мерзкое, низкое, что есть в душе, копошащуюся там обиду, горечь, злобу. Вырвать это из себя, выплюнуть, выкинуть, забыть.

Как в свое время, в сорок первом – из-под расстрела, из пыточных на фронт шли. И ведь шли! Не для того, чтобы на ту сторону перейти – чтобы сражаться шли! И сражались! Почему-то никому не приходило в голову – сыпануть песку в работающий государственный механизм, отомстить за причиненную обиду. Ну не было тогда в головах этого.

Правильно это или нет – Бог судья. Но мы победили.

– На мне приговор висит – сказал после этого молчания Терещенко

– Об этом – не беспокойся. Другие люди решать будут…