Текст книги "Наступление"

Пакистан, Пешавар. Час Ч

Утром над городом вновь загудела авиация, и подполковник Басецкий понял – началось. То, о чем его и предупреждали – вторжение. Самолеты, которые садились в Пешаварском аэропорту, по виду были как Ан-12, но это были чужие самолеты, наших здесь не могло быть. Значит – пора, он должен выполнить свой долг. И уйти – если сможет.

Заданием предписывалось бросить машину на расстоянии не более пятисот метров от аэропорта и затем уходить. Если полиция попытается остановить машину, если по ней откроют огонь – тогда – обеспечить выполнение задания любой ценой. То есть – взорвать и машину и себя, это так называлось. Подполковник готов был это сделать, потому что в его жизни больше ничего не осталось, ему больно было жить в пустоте, в которую превратился окружающий мир. По-настоящему больно, больно каждую минуту, каждую секунду. Эту боль кто-то пытается заглушить водкой, кто-то чарсом, кто-то напряженной работой, вот он – решил заглушить ее местью. Психологи КГБ правильно его просчитали – он и в самом деле готов был, после того, что случилось, нажать кнопку, находясь в машине. Отказаться от своей жизни как от проигранной карты. Поэтому сейчас – он хладнокровно просчитывал, что и как он сделает.

Международный аэропорт Пешавара, используемый и как база ВВС, бывшая британская база бомбардировочной авиации, построенная против СССР – находился прямо в городской черте Пешавара. Грант Транк роуд с севера, Аэропорт – роуд – с востока, здесь очень многие названия до сих пор были британскими. Интересно, перекроет ли дороги полиция? Если коммерческие рейсы отмены, то перекроет, если же нет…

Стоп. Чего это он. Если перекрыть Грант Транк – движение в этой части города просто встанет. Нет, они ее не перекрыли. Они думают, что здесь они в безопасности.

Подполковник быстро собрался – на это случай у него была одежда, которую он намеревался использовать только один раз. Одежда сотрудника ООН. Не миротворческих сил ООН – а Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, ООНовцы часто проводят ротацию и полицейские не могут знать всех в лицо. Кругом полно лагерей беженцев, основное представительство УВКДБ – именно здесь, в Пешаваре, а не в Исламабаде. Международный язык ООН – английский, многие ООНовцы знают его плохо, говорят с чудовищным акцентом – так что его акцент и заминки в словах подозрений не вызовут. Его пикап – подходящего белого цвета, на таком развозят грузы по лагерям беженцев. Прикрепить карточку ООН под лобовое стекло – и достаточно.

Одевшись, подполковник заткнул за ремешок часов – он их носил не на правой руке как все, а на левой – длинную и тонкую самодельную заточку, единственное оружие, какое у него было с собой, если не считать ядерной мины РА-60. В бумажник положил поддельную карточку сотрудника ООН и доллары, мелкими купюрами – на случай, если полицейские потребуют бакшиш. Одевшись, он вышел во двор виллы, где жил уже несколько дней.

Для вас в возмездии – основы жизни, о обладатели разума! Быть может, вы станете богобоязненными…

Атомную мину, он привез и закопал во дворе, поверх положил восемь мешков с рисом, которые купил на базаре – рис был из гуманитарной полмощи для беженцев, распродавался военными. Сейчас, с самого утра он вышел во двор, разобрал эти мешки с рисом, осторожно раскопал землю, достал большой, пыльный мешок из белого пластика, на нем тоже было написано «рис» и стояла эмблема ООН. Но там был не рис, там была смерть.

Открыв мешок, он активировал мину. Точно так же, как его учили, сам процесс активации мины был несложным, самое главное было – атомный детонатор. Без него мина – всего лишь обложенный взрывчаткой плутоний с каким-то там нейтронным донором в центре, кратно увеличивающим силу взрыва. Детонатор представлял из себя гладкий, блестящий стальной цилиндрик длиной и толщиной примерно с многоцветную ручку, какие выпускали в Советском союзе. На нем не было никаких подвижных частей, он был тяжелым, и казалось, что он был выточен из цельного куска какого-то тяжелого металла. Полковник вставил детонатор в отверстие, набрал на примитивной клавиатуре код активации и выставил время – три часа. Кода отмены не предусматривалось, изменить время было нельзя, извлечь детонатор после активации устройства было невозможно. Устройство было простым, даже примитивным – но действенным и смертоносным, как и все советское оружие.

Он засунул ядерную мину обратно в мешок, зашил его и положил в багажник пикапа. Затем перетаскал в багажник все остальные мешки. Взглянул на часы.

Время еще было…

* * *

Дженне Вард удались оба дела из тех, какие она запланировала. Это неправда, что если погнаться за двумя зайцами, не поймаешь ни одного. Американец, погнавшись за двумя зайцами, поймает трех, вот почему Соединенные штаты Америки, основанные двести с чем-то лет назад, являются самым сильным государством в мире.

Прибыв в Пешавар, первым делом она пошла на базар и купила там – а деньги у нее были, трофейные можно сказать – диктофон и видеокамеру. И того и другого на базаре в Пешаваре было навалом, продавалось все это по оптовым ценам, потому что скупали афганские покупатели, перевозили все это через границу, а потом продавали шурави за чеки. И видеокамера и диктофон были японскими, фирмы Aiwa, к диктофону еще прилагался небольшой микрофон, который можно было прикрепить к одежде с помощью канцелярской скрепки. Несколько кассет – и независимая журналистка Дженна Вард получила орудия для своего труда. Она сама пока не знала какого – но получила.

Потом – она раздобыла машину. Взяла ее напрокат, здесь это было можно сделать, если были деньги. Машина была пикапом на базе старого, японского внедорожника годов семидесятых, она чихала, пырхала – но ездила. Можно было бы купить и что-то подороже – но денег у нее все же было ограниченное количество…

Второе дело, которое она сделала, было куда опаснее первого, она сознавала это. Если все-таки трупы нашли и сложили вместе два и два – то ее начнут искать. Один раз, она уже убедилась в эффективности пакистанских разведывательных служб и не хотела повтора. Она знала, что ночью на пешаварских улицах много чего происходит и можно, выйдя из дома потемну пропасть без вести, тем более женщине и безоружной. Но она решилась на это – потратила целую ночь и все же изъяла пленки. Они могли размагнититься, их могла повредить вода – но она надеялась, что их все-таки можно восстановить.

Ночевала она прямо в машине. Купила шерстяное одеяло и ночевала в машине где-нибудь на окраине. Ни один отель не гарантировал безопасность, после того, что произошло, она опасалась и американского консульства и представительства ООН, хотя представительство ООН пугало ее все же меньше и она рассматривала его как запасной вариант эвакуации. Так ведь, в конце концов, не только американцы работают, можно посмотреть, кто есть кто и обратиться к кому то из европейцев за помощью. Возможно даже советских наблюдателей, если они там есть. Американцы всегда боялись советских людей – но сейчас Дженна Вард гораздо больше боялась своих соотечественников. Боялась и не верила им после того, как один из них, дипломатический работник, предпринял попытку ее убить.

Почти сразу – она поняла, что в городе происходит что-то неладное. Вначале она увидела на улице города военную транспортную колонну. Для Пакистана это было нормально, в конце концов, тут с завидной регулярностью происходили военные переворота – а вот для американки это было дико.

Заинтересовавшись этим, она нашла способ наблюдать за американским консульством, благо оно находилось на оживленной улице, где постоянным было движение и людей и машин. И там – почти сразу она сорвала джек-пот. Один из людей, который вышел из консульства и сел в машину с красно-белыми номерными знаками и американским гербом на дверце – был ей хорошо знаком, правда не лично. Полковник, затем бригадный генерал Оскар Дальтон, специалист по грязным войнам из министерства обороны. Ошивался он в Сальвадоре, отвечал за борьбу с коммунистическими террористами этой стране – и сам готовил террористов для Никарагуа, курировал подготовку боевиков Контрас в приграничных лагерях. Носил кличку El Buro, что значит «осел» из-за специфической формы лица, близко посаженных глаз и длинного, уродливого носа, отличался особой жестокостью. В восьмидесятые годы его фамилия неоднократно всплывала на слушаньях в Конгрессе США, связанных с фактами массовых расправ над крестьянами в Латинской Америке и организации концентрационных лагерей, наподобие фашистских. Его так и не удалось ни в чем обвинить, потому что он сам не подписывал никаких документов, не оставлял никаких следов, в показаниях не путался. Он был всего лишь военным советником – как он объяснил – и не имел права приказывать противопартизанским частям армии Сальвадора совершать те или иные действия. Когда его спросили, видел ли он, чтобы армейские части Сальвадора совершали массовые расправы над мирным населением – он улыбнулся, и сказал, что не припомнит такого. Но факты были, и все кто хотел знать – об этом знали.

Если El Buro был здесь, и – судя по тому что он выходил из консульства в обнимку с какими то подозрительными штатскими – с официальным визитом, значит – происходило что-то неладное. Могло быть, конечно, что его убрали из Сальвадора, чтобы не мозолил глаза, но даже в этом случае – El Buro сложа руки, сидеть не будет.

На следующий день она пять увидела генерала у консульства и поняла, что он здесь частый гость и это не простое совпадение. За два дня – она следила очень осторожно – ей удалось проследить маршрут генерала до аэропорта Пешавара, и она подумала, что он собирается покинуть страну, в которую прибыл с инспекционной поездкой. Но потом она поняла – нет, здесь что-то не то. Этот международный аэропорт, как и все международные аэропорты Пакистана – по совместительству был военной базой и, вероятно, El Buro нашел там себе подходящее стойло. В тот же день, она заметила интенсивное движение военно-транспортных самолетов, причем некоторые из них – были явно американскими, военными. Конечно, у Пакистана тоже могли быть Геркулесы – но не столько же!

А на следующий день ей удалось проникнуть в аэропорт, там она увидела самолет AWACS на базе С130, который официально армия покупать отказалась – и окончательно убедилась в своих подозрениях. Готовилось что-то крупное.

Самолеты, El Buro, самолет AWACS. Что это все значит?

Она лихорадочно вспоминала. Русские в Женеве подтвердили намерение прокинуть Афганистан – но потом в Москве произошел государственный переворот и …

Если русские отказались от своего намерения – неужели Пакистан готовится напасть на Афганистан, а значит – и на СССР. Они что там – совсем?!

Ей удалось отснять немного материала, в основном в движении, из кабины автомобиля, благо аэропорт находился в городской черте. Потом ей повезло еще раз – на пригородной дороге, под вечер, она увидела трейлеры. Большие трейлеры, зеленого цвета, на полуприцепах платформах – что-то большое, закрытое брезентом. Что это такое? Догадайтесь с трех раз, что это может быть?

Утром, она взяла с собой две кассеты, все кассеты, отснятые за день она прятала, не держала при себе. Проснувшись в машине, она допила воду из бутылки – такие продавали на каждом шагу, гуманитарная помощь, доела черствую лепешку. Взглянула на себя в зеркальце – краше в гроб кладут. Оголодала, отощала, одичала, волосы как метла… черт.

– Опустилась ты, старушка… – сказала она сама себе. Потом – завела мотор.

Уже выехав на дорогу, она догадалась – началось, причем началось сегодня, сейчас. Вперемешку – полицейские и военные машины на улицах, военные – на старых маленьких маттах, американских армейских джипах. Никого вроде не задерживают, но наблюдают. В небе – столпотворение, непрекращающийся гул моторов, армейские транспортники не соответствуют гражданским требованиям по шумности, и поэтому их бывает очень хорошо слышно. Стоит ли вообще сегодня снимать? Или стоит вообще сматывать удочки, потому что если они нападут на русских – русские то могут и ответить.

Все-таки решила снимать. Работа тянула на Пулицеровскую премию – единственная журналистка в самом эпицентре войны. Конечно, кадры для новостной программы не перебросишь, но – можно даже книгу будет написать. Потом. С фотографиями.

Да и – она журналистка или кто?

На Аэропорт роад ее излюбленное место было занято каким-то белым ООНовским пикапом с мешками в кузове, с сорго, что ли. Если бы это были местные или не дай бог полицейские – она просто проехала бы дальше, потому что с первыми объясниться не смогла бы, а от вторых надо просто держаться подальше. Но это были ООНовцы, они в обязательном порядке знают английский язык. Мало того – мелькнула мысль, что вот сейчас и можно будет познакомиться с кем-то из ООН, чтобы выяснить, нельзя ли вернуться в Штаты или просто выехать в какую-либо цивилизованную страну ООНовским транспортом.

И она решительно нажала на клаксон

* * *

Подполковник Басецкий спокойно, не нарушая никаких правил и выдерживая скорость движения уличного потока – свернул на Аэропорт роад, ближайшую дорогу, ведущую прямиком к международному терминалу. Посмотрел на часы – осталось чуть более пятидесяти минут. Пятьдесят минут для того, чтобы выйти из-под удара, зона сплошных разрушений будет примерно километр – но и тем, кто дальше – тоже не поздоровится. Надо будет поймать машину или сесть на какой-нибудь автобус… нельзя оставаться в городе. Можно добраться до объездной и там попроситься автостопом, только заранее снять ООНовский значок.

В его кармане был пистолет, он прятал его вне дома и, выезжая на дело – забрал. Стандартный советский Макаров, привычный как носки или фуражка, такой он носил на поясе больше двадцати лет. Не поделка местных пакистанских оружейников – а трофейный, снятый с убитого советского офицера в Афганистане, больше ему здесь взяться было неоткуда, мы в Пакистан оружие не поставляли. Из него он стрелял как и все советские офицеры, то есть более-менее. Если его остановят – он не будет оказывать сопротивления до тех пор, пока полицейские или военные не захотят обыскать машину или его самого, правила, предусмотренные в мандате ООН, запрещают делать это и если они это сделают – это будет нарушением закона. Патрон в патроннике, предохранитель снят – если они это сделают, то он выхватит пистолет и попробует убить столько пакистанских полицейских, сколько сможет. Потом убьют его, наверняка убьют и так будет лучше – чем сгореть в атомном пламени. Потом вызовут старших, перестрелка и убийство сотрудника ООН это чрезвычайное происшествие и они не тронут машину до приезда криминалистов и старших по званию полицейских офицеров. А когда они приедут – то будет уже все равно, разверзнется ад и свершится тризна. Тризна по его дочери и по всем убитым в Афганской войне.

Он ехал по улицам Пешавара, и смотрел по сторонам. На улицах были люди. Их было много, чуть ли не больше, чем в Москве, люди были бедные и передвигались в основном пешком. Очень много молодежи… он никогда нигде не видел столько молодежи. Рикши… трехколесные мотоцикла с огромными грузовыми тележками сзади, такие же но с пассажирскими – как дешевое такси, и их тоже полно. Шум, гам. Все женщины в парандже.

Он прекрасно знал, что будет. Смотрел фильмы вместе со всеми остальными офицерами в рамках занятий. Их сгоняли в клуб и включали учебный фильм с грифом совершенно секретно, потом была проверка личных противогазов и зачет по РХБЗ. За несколько сотен метров от эпицентра – зона сплошных разрушений, километра три – пятидесятипроцентные разрушения. Аэропорт накрывается с гарантией. Ударная волна как основной поражающий фактор, дальше – высокая температура, в зоне сплошных и пятидесятипроцентных разрушений – выше точки воспламенения. Он видел в фильме, как от людей остаются только черные тени на стенах, как трактористы в противогазах разгребают завалы, висел трупы с серой кожей. Все это было настолько далеко от него, что офицерские занятия по РХБЗ казались блажью командования. Никто из них не верил в войну – американцы не идиоты, нажмешь кнопку и сгоришь сам, вот и все. Худой мир лучше доброй ссоры.

Он сам служил так, что ему не приходилось сталкиваться с американцами и с войсками НАТО – но офицеров, которые служат в престижной ГСВГ он знал, и знал, что к НАТОвцам они относятся с уважением. Он подозревал, что точно такое же уважение испытывают к ним и НАТОвцы, может быть этого не показывают – но достойного врага всегда уважаешь, хотя бы потому что без достойного врага невозможна достойная победа. А если служить не ради достойной победы – то ради чего вообще тогда надевать форму?

А вот что делать с этими?

С теми, кто четвертует пленных и выкалывает глаза раненым? С теми, кто закопал пленного солдата по шею в землю и испражнялся на него, пока тот не задохнулся в дерьме? С теми, кто так ненавидит нас, что готов умереть сам, только чтобы убить и нас. С теми, кто убивает детей, чтобы устрашить взрослых?

Эти, которые идут по улице – сказал ли хоть кто-то из них слово против жестокостей джихада?

И чем отличается восемнадцатилетний пацан, сгоревший в бензовозе у Саланга от восемнадцатилетнего пацана, который сгорит в атомной топке?

Да ничем.

Нет здесь невиновных, нет здесь гражданских. Все они воюют, весь народ воюет, все мусульмане воюют. Значит, все должны отвечать. Сначала они взорвали кинотеатр, потом они взорвали бомбу у посольства, они обстреливают ракетами городок советников, стараясь попасть по площадке, где играют дети? Кто-нибудь из них, делая это, задумался о своих женщинах и детях в одном из лагерей близ Пешавара?

Нет? А стоило бы.

Нет здесь невиновных. Все – ответят.

Найдя место у тротуара – кажется, здесь разрешена была стоянка – он ювелирно втиснул туда свой пикап. Заглушил двигатель. Посмотрел на часы.

Все, пора.

В этот момент, откуда-то из-за плеча пронзительно и неприятно заверещал клаксон.

* * *

Дженна Вард увидела, как мужчина лет сорока, роста выше среднего, в брезентовой куртке – ветровке со знаком ООН вышел из-за пикапа и направился к ее машине. Правую руку он держал в кармане – и неприятное предчувствие кольнуло ее где-то под ложечкой. Она приоткрыла дверь потому, что ветровое стекло не опускалось.

– Да, мэм?

Эй! Может, вы меня подвезете? Будете любезным до конца? У вас же есть машина!

Здесь есть две машины, возьмите одну из них!

– Вы?!

Журналистка сама не поняла, как сказала это. Но сказала

Да человека, мужчина и женщина смотрели друг другу в глаза – и ничто в мире не могло прервать воцарившегося молчания. Кроме разве что – ядерного взрыва…

Подполковник потянул дверь машины на себя

– Подвиньтесь.

* * *

Они выехали за город, поехали по объездной. Потом выехали на федеральную дорогу. Они ехали на север, в сторону Малаканда и на дороге было много военных машин, но проехать можно было.

Отъехав от города километров на семь – восемь – подполковник внезапно свернул на какую-то стоянку рядом с дорогой, остановился. Рядом были горы, было видно, что в воздухе много самолетов, и военных, и гражданских. Им было хорошо видно – они стояли у самой дороги.

– Кто вы? – спросила Дженна Вард – зачем мы остановились?

– Сейчас … – подполковник посмотрел на часы.

* * *

Самый первый момент, момент срабатывания ядерного взрывного устройства – почувствовали все, это потом говорили многие, те, кто был на достаточном расстоянии, чтобы выжить. Ничего пока не было видно, ничего не было слышно – но все как-то разом почувствовали, что что-то не то.

Осознать никто не успел – через миллионную долю секунды была вспышка. Это была ослепительно яркая вспышка, по яркости сравнимая с вспышкой фотоаппарата или огнем электросварки – но масштабами она превосходила их в десятки, сотни раз – и эта вспышка озарила горизонт и небо нереально ярким, ослепительным светом. От электромагнитной вспышки выключились все электроприборы в радиусе нескольких километров. Потом пошла ударная волна, это было похоже на обычную волну в океане, только распространялась она от одной точки, эпицентра взрыва и была она серо-бурой. На месте эпицентра вспух большой, черный нарыв диаметром в несколько сотен метров, он рос все выше и выше. Потом он прекратил расти вширь и начал расти в высоту, а шляпка его все истончалась. На земле бушевали пожары, загорелось все и разом, дома, машины, идущие по улицам люди, военный и гражданский сектор аэропорта, самолеты – все. Но с расстояния в двадцать с лишним километров, на которые отъехал полковник, смотреть на это было почти безопасно, просто горизонт озарила вспышка, потом подул теплый ветер, и они, подполковник Советской армии и американская независимая журналистка увидели растущий на горизонте атомный гриб.

– Вот и все – сказал подполковник Басецкий по-русски

Дженна Вард с ужасом смотрела на своего попутчика. Несмотря на то, что она не знала русский язык – каким-то образом она уловила смысл сказанного.

– Зачем… – наконец выдавила из себя она – зачем … ты это сделал? Там же… там же люди… просто люди…

Подполковник мог ее убить. И должен был убить. Но не убил. После того, как месть свершилась – он чувствовал в себе потребность поговорить с кем-то, хоть с одним живым человеком. Месть свершилась, оставив в душе пустоту и отвращение ко всему миру…

– Простые люди… У меня была дочь. Эти простые люди… они убили ее. Просто за то, что ей было восемь лет, у нее были голубые глаза и светлые кудряшки. Она ехала в школу, а они взорвали мину и убили ее. Они хотели убить еще больше детей, они ждали автобус с детьми… но убили только ее.

– Это было в Кабуле?

– Да. Это было в Кабуле.

Дженна почувствовала, что попутчик не врет. Она слышала про недавний Кабульский взрыв. Но это…

– И тебе… тебе дали атомную бомбу… чтобы ты…

– Никто мне ничего не давал.

– Но как…

– Так. Ты журналистка?

– Допустим – осторожно ответила Дженна

– Тогда сними то, что ты видела. Снимай всё… пусть все видят. И передай – я, подполковник Советской Армии Басецкий Владимир Викторович, объявляю им войну.

– Им? Кому – им?

– Всем. Простым людям, которые идут через границу и убивают детей. Тем, кто дает им в руки оружие и бомбы. Тем, кто освящает это, говоря, что джихад – от Аллаха. Всем этим людям – я объявляю войну.

Дженна ждала, что этот странный и страшный человек что-то скажет еще, как то объяснит. Но он ничего не объяснил – просто хлопнул дверью машины и пошел в сторону гор…

Всем этим людям – я объявляю войну. Это звучало бы глупо – если бы не огромный черный гриб, растущий на горизонте…

Всем этим людям – я объявляю войну.

Непослушными пальцами Дженна Вард достала из кармана на водительской двери небольшую кассету, вставила ее в видеокамеру. Она не знала, будет ли они жива через день, через два… как подействует радиация – но она знала, что должна это снять. Непослушными пальцами она вставила в камеру кассету, потом зарядила диктофон, прицепила на воротник маленький микрофон, чтобы вести репортаж без оператора. Повернулась… из машины снимать было неудобно, и она придумала – забралась в багажник и встала в нем в полный рост, направив объектив на горизонт.

Большой черный гриб рос на горизонте, она не видела места, откуда он растет, его ножка постепенно истончалась, а шляпка – наоборот чернела, наливалась тяжелой, грозовой чернотой. В облачной дымке образовалась ясно видимая дыра, белесые облака не соприкасались с черным грибом, в промежутке между ними было видно насмешливо-синее небо. Облака вокруг гриба – постепенно желтели…

Она нажала кнопку записи на диктофоне, потом на камере

– Я, независимая журналистка Дженна Вард из США веду свой репортаж из окрестностей пакистанского города Карачи, где только что произошел ядерный взрыв…

Примерно в это же время, на территории секретного испытательного атомного центра в зоне племен – произошел еще один ядерный взрыв.