Текст книги "Наступление"

Учительница попыталась что-то сказать, но ее снова ударили…

Трое бандитов, сторожко поводя автоматами, зашли во двор, дом, по их прикидкам был богатый – если такой дувал, который не перепрыгнешь. Двор был пуст, только спиной к ним сидел человек в афганской одежде, он сидел за небольшим столико в тени у чинары и спокойно пил чай, как будто ничего не случилось. Человек этот видимо был стар, потому что волосы у него были седые, и те части бороды, которые были видны – тоже были седые.

Один из бандитов неуверенно сделал шаг вперед. В каждом афганце воспитано уважение к старшим и они, двадцатилетние, дети таких же отцов не могли просто так взять и ограбить этого старика. Но они могли попросить на джихад, в конце концов, каждый порядочный афганец должен платить налог на джихад, на освобождение своей родины от шурави. Если он заплатит налог – они уйдут отсюда и больше ничего не тронут, если же нет… Они ничего не будут грабить, они просто возьмут налог.

– Ас салам алейкум, падар[283]283
  Отец


[Закрыть].

Человек не спеша поставил недопитую пиалу с чаем на стол, повернулся к ним – и в его руке оказался пистолет ПБ, ни один из бандитов не успел понять, как он там оказался. Трое бандитов повалились почти одновременно как сбитые одним умелым ударом шара кегли.

– Ва алейкум ас-салам – ответил человек уже мертвым боевикам. Лицом он был совсем не старый, тридцать, где-то так. Он и впрямь был бородат и сед. Почему сед? Поседеешь тут…

Из дома во двор выскочили четверо, один, с пулеметом, прижался к дувалу, направив ствол ПК на приоткрытую дверь, оставшиеся трое схватили убитых за ноги и сноровисто поволокли куда-то тела. Допив чай, встал и человек с пистолетом. Повозив ногой в пыли, он забросал черные, жирные следы, оставшиеся в пыли от убитых, на всякий случай. Потом – достал из кармана рацию, трофейную, японскую…

– Ник – сказал он в эфир негромко – у меня минус три, все тихо. Вышел на исходные, готов работать.

– Есть – отозвался эфир – доложить всем группам. Пять минут.

Пяти минут – как раз хватит, чтобы одеть разгрузку. И посмотреть – нельзя ли чем поживиться с убитых боевиков. Рация, китайские патроны, деньги, членская карточка партии, которую можно потом на себя переделать – все в дело пойдет.

– А кто тебе сказал, Али, что это день Саурской революции?

– Амина сказала, эфенди. Ведь она наша учительница.

– А что еще она тебе сказала?

Еще трое боевиков шли по улице, когда навстречу им попались двое афганцев в национальной афганской одежде. Они выросли перед ними как будто из-под земли и боевики не сразу сообразили, что это не афганцы – слишком светлая кожа. Один из боевиков начал поднимать автомат – и тут же осел, хрипя и царапая пальцами горло, пытаясь вырвать торчащую джелалабдскую заточку – самодельный нож спецназа, заточенный и изогнутый колышек от палатки. Пока он пытался это сделать – на земле добивали остальных. Через минуту – на улице уже никого не было, только остались следы крови – черные жирные пятна в пыли…

– Я первый, Шуджа. И не спорь. А ты – постой, посмотри, чтобы не ввалился никто.

Двое, они были родными братьями с разницей в два года – ввалились в дом, который стоял на самом краю кишлака – это был дом, который строился всем кишлаком и предназначен он был для гостей. Старший -его звали Султан – толкал перед собой бачонка, которого они поймали в кишлаке. Для чего? Ну, как для чего… Женщин мало, ежу понятно, что если у кого-то в гареме сто женщин – то у девяноста девяти мужчин нет ни одной. Поэтому – муджахеддину разрешено (халяль) удовлетворять свои сексуальные потребности с детьми обоего пола, с животными, над которыми прочитана молитва как при забое, а также – если они находятся в районе боевых действий и рядом нет никого из вышеперечисленного – можно совокупиться друг с другом. Шуджа какое-то время был походно-полевой женой амира Али Мурада, пока он не принял в отряд одного восемнадцатилетнего бачу. Так что ничего в этом необычного нет.

Вожделея долгожданное наслаждение, подталкивая перед собой ничего не понимающего бачу, Султан шагнул в темень гостевого дома со света улицы – и глаза его на несколько мгновений ослепли из-за резкого перехода от света к тьме. В последнюю секунду своей жизни он понял, что происходит что-то неладное – но сделать ничего не успел. Одни руки перехватили у него бачу, вторые – автомат, третьи – накинули на шею удавку из рояльной струны с самодельными ручками. Султан захрипел и провалился во тьму.

Шуджа ждал пять минут, потом услышал какой-то странный звук. Что-то типа свиста. Он не слышал криков ребенка – но не придал этому значения, брат обычно перед тем, как приступить к делу – бил ребенка по голове. Но тут – было что-то не то… что это может быть за свист. Первым делом, Шудже пришло в голову, что это может быть и змея. Он сам не видел – но слышал от стариков, что есть такая змея, которая именно так предупреждает об опасности. А змея, это очень опасно, брат может не заметить змею, а она может ужалить его и тогда брат умрет. Смотря на землю, Шуджа пошел к дому, он смотрел на землю, потому что змеи ползают по земле. Шагнув осторожно в дом, он вдруг увидел нечто похожее на кроссовки, какие обычно носят богатые муджахеддины, у которых есть деньги на такую обувь – но это были не кроссовки Султана, потому что у Султана на такую обувь денег не было. Шуджа поднял голову – и автоматный приклад хрястко впечатался в его лицо.

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, прекратите это! Разве те, кто идет по пути джихада могут воевать с детьми?

Али Мурад поднял голову, посмотрел на старейшину.

– Кто это такая, падар?

– Это учительница! Всего лишь учительница, ее прислали из уезда! Чтобы она учила детей грамоте!

Али Мурад недобро улыбнулся

– Я не учился грамоте, и это не помешало мне стать воином Аллаха.

– Ты встал на путь джихада, амер, и ты воюешь с шурави, пришедшими на нашу землю. Мы помогали тебе и таким как ты чем могли…

Али Мурад властным жестом прервал объяснения старика

– Тем самым, вы искали себе спасения от гнева его. Чему учила детей эта учительница? Она учила их, когда день Саурской революции, будь она проклята!

– Она учила их грамоте!

– Она учила их, как быть рабами и лизать ноги шурави!

Двое боевиков, стоящих у дувала и раскуривающих добрый, жирный косяк, не обращали внимания на старика, идущего пор улице – косяк все-таки был вожделенным, с утра ни разу не укурили. Только когда старик был уже в нескольких шагах от них – один из боевиков толкнул другого в бок.

– Ас салам алейкум, падар – сказал боевик

– Ва алейкум, ас-салам – сказал старик – зачем ты куришь, бача, если ты идешь по пути джихада? Это харам.

Боевик внезапно понял, что у старика, который смотрел на них – какой то странный вид. Не сразу – но он понял, что в нем не так. И старик кивнул – словно подтверждая это.

– Шайтан…

Наброшенная из-за дувала петля из тонкого тросика захлестнулась на шее, и террориста с силой рвануло вверх, свет в глазах померк. Второй моджахед не успел ничего сделать – он даже глазом моргнуть не успел, как старик оказался рядом.

Воистину Акбар…

– Я понял… Вы меня обманули! Вы обманули всю общину! Вы говорите, что идете по пути джихада, но ваши дела – достойны самого шайтана! Ваши руки красны от крови правоверных, которую вы пролили себе на погибель.

– Не иначе, партийный чиновник из пятерки научил тебя так говорить. А может быть, ты уже входишь в пятерку?

– Два моих сына и внук погибли на войне с шурави! Как ты смеешь!?

– В таком случае – ты предал дело, за которое они сражались и погибли. Зияутдтин!

– Да, эфенди.

– Собирай всех. Устроим шариатский суд. А этому щенку мы отрубим руку, чтобы не смел больше брать книги у шурави!

– Слушаюсь, эфенди.

Зияутдин шагнул за порог – и руки стоящего слева человека перехватили его. Вспышка в глазах, и…

Больше ничего.

Звякнуло стекло. Али Мурад тупо смотрел на катящийся по полу белый цилиндр. Потом вскочил – но было уже поздно, вспышка в сотню, тысячу раз ярче солнечного света ослепила его…

– Оружие собрать. Выставить посты.

– Есть.

Человек, которого нельзя было отличить от местного, от крестьянина, от старого муллы – прошелся мимо связанных боевиков. Боевиков связали старым способом, «Баба Яга», если пытаться развязаться – то душишь сам себя. Несколько еще были живы, живыми взяли и самого амера.

Человек снял аккуратно сделанный парик, сразу став моложе. Борода у него оказалась своя – в этом отряде все были бородаты.

– Связь?

– Пока метл свободных нет – ответил радист, уже закинувший антенну на ближайший ствол низенькой чинары – и как минимум час не будет.

– А… уллу ка пата… – недовольно выразился на пашту человек в отношении штабных, которые должны были держать наготове два вертолета, две метлы, но отдали их кому-то. Ничего особо страшного пока не произошло, сработали тихо – но все равно чувствовать, что ты не один, что за тобой вот-вот прилетят… как маслом по сердцу.

– С этим гавриком чо делать? – подошедший бородатый моджахед был среднего роста, накачанный, прохожий на бычка, по-русски он говорил с заметным украинским акцентом – мне тут надысь посылка с баткивщины прийде.

– Сало что ли?

– Оно, родимое. Бачишь – тыха украинска ничь, но сало треба заховати…

Командир группы хлопнул своего давнего напарника по плечу.

– Жесткий ты человек, Шило.

– Какой уродился. Один не зъим, испортится – дюже жалко.

Командир группы посмотрел на часы.

– Время есть. Через двадцать минут – выходим. А пока… давайте-ка мне вон того голубчика. Дюже я хочу с ним… побачить.

Али Мурад неловко стоял в разгромленном классе, потирая кисти рук и исподлобья смотря на русского. Или афганца, учившегося долго у шурави. Он так до сих пор и не смог понять, что за отряд их взял, советский или афганский? Говорили, что ХАД набрал отряд из бывших моджахедов, повязанных кровью.

Знал он только одно – не просто так этот странный человек, в одежде их народа и даже без автомата, который он отдал одному из своих людей – остался наедине с ним и даде приказал развязать ему руки. Али Мурад не знал, чувствовал, чувствовал своим волчьим, безошибочным чутьем, что перед ним зверь, с которым ему не справится. Даже если сейчас он прыгнет, чтобы вцепиться ему зубами в горло.

– Как твое имя? – спросил шурави – шом нома чист?

– Это не мой язык, проклятый неверный! – гордо ответил Али Мурад шурави (теперь он, почему-то был уверен, что перед ним шурави, но очень хорошо подготовленный шурави) – я не говорю на этом языке!

– И ты этим гордишься? – неверный легко перешел на язык самого Али Мурада, хотя по некоторым нюансам было понятно, что пушту для неверного не родной – скажи, разве стоит гордиться своим невежеством?

– На этом языке говорят коммунисты, продавшие веру отцов!

– Продавшие веру отцов… – неверный покачал головой – а ты что здесь делаешь, правоверный? Что делали твои люди? Защищали веру отцов?

Али Мурада в лагере предупреждали, среди шурави есть очень опасные люди. Раньше их не было – а теперь такие есть. Если они не хотят выглядеть как шурави – их не отличишь от афганца. Если они придут в мечеть – они встанут на намаз, и их не отличить от любого другого правоверного, но потом следом за шурави – оборотнями придет беда. Они могут даже прийти в джамаат – и ты не будешь знать о том, что рядом с тобой оборотни, пока в одну прекрасную ночь не получишь заточку в сердце. Они знают Коран и говорят об Аллахе очень убедительно – но нельзя верить ни одному их слову. Потому что они шурави, неверные, враги пуштунского народа и всех правоверных на земле.

Сейчас перед ним стоял как раз такой оборотень.

– Спроси об этом у моих людей – не принял игру Али Мурад

– Я спрашиваю об этом у тебя. Шейх, амер – всегда должен отвечать за то, что делают его люди, те, кого он ведет за собой. Если конечно он – мужчина.

Оказалось, что неверный знал и Пуштун-валлай, кодекс чести пуштунского народа. Теперь, отказываясь от разговора с неверным, Али Мурад признавал, что он не мужчина и навсегда терял свой намус[284]284
  Намус – честь. Интересно, но точно так же честь называется на Кавказе, в частности в чеченском языке. Видимо, обмен произошел во время хаджа, чеченцы, побывавшие в Мекке, принесли это понятие к себе домой


[Закрыть].

– Мы пришли сюда как гости. Это вы напали на нас.

– Гости? – саркастически переспросил неверный – разве в вашей традиции, когда гости, придя в дом, насилуют и грабят? Что ты хотел сделать с муаллим-ханум[285]285
  Муаллим – ханум – женщина – учительница


[Закрыть]? Разве дело мужчине воевать с женщиной?

Али Мурад исподлобья посмотрел на странного шурави

– Чего ты хочешь, шурави? – спросил он

– Я? Я воюю с вами уже не первый год. Воюя с вами, я постарел, стал старым волосами[286]286
  Седым, в арабском именно так обозначается это понятие – старый волосами


[Закрыть]. Я хочу знать – почему вы не даете мне вернуться домой? Почему вы убиваете свой народ, который хочет мира? Почему?

Скворцов и в самом деле хотел это знать. Сейчас, после всего произошедшего, когда моджахеды получили тяжелый, почти смертельный удар, но все же не согнулись, не приняли руку мира – он просто хотел знать почему. Человек, который выжил на войне – непременно становится философом. И верующим человеком, пусть не на словах – но в душе.

– Потому что вы изнасиловали наш народ! – взорвался Али Мурад – вы сорвали с наших женщин паранджу и дали им права, равные правам мужчин! Потому что вы хотите, чтобы мы жили по вашим законам, а не по своим. Потому что вы берете детей, и учите их, и они становятся такими же, как вы, в их душах не страха перед Аллахом.

– Рафик командон[287]287
  Товарищ командир.


[Закрыть], срочно на…

Али Мурад видел, что шурави отвлекся на слова неосмотрительно появившегося в комнате аскера, одного из людей шурави. И прыгнул – потому что подумал, что Аллах дает ему шанс покончить с этим опасным неверным – оборотнем. Но – промахнулся…

– Командир, есть цель! – бортстрелок как будто висел над бездной, и руки его удобно лежали на больших, рогатых, самодельных рукоятках КПВТ с оптической прицельной системой. Притормози, хочу заняться.

Вертолет завис над бездной в опасной близости от поросшего лесом горного склона…

Прицел в основе своей был взят от бронетранспортера, он не был стабилизирован, и видно в него было хреново – но все же видно. Чуть дрожащая шкала с прицельными рисками – для КПВТ и ненужная сейчас – для ПКТ. Вообще то этот вариант – с КПВТ – разрабатывался для Внутренних войск, но решили и его испытать в Афганистане.

В прицел было видно, как несколько муджахеддинов конвоируют одного… нет, двух тяжелогруженых ослов. Поклажа на ослах выглядела… как части китайской ракетной установки с несколькими ракетами.

Бортстрелок прикинул поправку и нажал кнопку электроспуска.

Очередь. Короткая, на три патрона – более длинными лучше не стрелять, есть опасность того, что это скажется на ресурсе вертолета. На испытаниях стреляли так же, как из БТР – по восемь, даже по десять враз, но на всякий случай длинные очереди запретили.

Доворот пулемета, немного, очень немного – и снова очередь. Еще – и еще одна…

Душманы, опытные горные воины то ли не заметили висящие едва ли не в трех километрах вертолеты, то ли решили, что их самих вертолетчики не увидят – они так и не попытались ни положить ослов на тропу ни замаскироваться сами. Пущенные почти на предельной дистанции пули взрыли тропу, люди и ослы исчезли в клубах пыли.

Просто удивительная вещь. Висишь – как орел над бездной, чуть что – из пулемета гасишь. Если бы еще не Стингеры.

Орел, б…

В пилотской кабине победа бортстрелка над маленьким караваном моджахедов, закончившимся бурым комком разрыва на тропе, добившим всех тех, кто еще был жив, видели плохо. На связь вышел штаб, слышимость из-за экранирующих сигнал гор была тоже на грани, даже ретранслятор – наматывающий круги над провинцией АН-26 со спецоборудованием – не всегда выручал.

– Ноль полсотни шестой, Гранит на связи, как слышимость, прием?

– Гранит, слышимость на грани, прием!

– Ноль-полсотни шестой, где сейчас находишься, прием?

– Гранит, нахожусь в трех километрах юго-западнее ориентира шесть, веду свободную охоту, прием.

– Ноль полсотни шестой, нужно сместиться правее на три, это квадрат одиннадцать -тринадцать и забрать группу. Приказ старшего, прием.

– Гранит, правее на три от ориентира шесть, подтвердите прием?

– Ноль полсотни шестой, верно, правее на три от ориентира шесть, забрать группу. Как у тебя с топливом, прием.

– Гранит, с топливом нормально, как с опознанием, прием?

– Ноль полсотни шестой, опознание по стандартной схеме, они обозначат себя. Группа действует рисованная, будьте осторожны.

Рисованная – одно из выражений, обозначавших, что группа действует в афганской одежде и под видом афганцев. Своими словами в эфир это не давали – мало ли кто слушает.

– Гранит, задание принял, выполняю.

– Ноль полсотни шестой, удачи. СК!

Первый пилот посмотрел на часы, потом на указатель количества топлива. Надо хоть немного отдохнуть.

– Прими управление.

– Второй пилот управление принял…

– Чи!

Опасность. Муджахеддины, опытные воины – моментально залегли по обе стороны от тропы, разобрали сектора обстрела. Повалили ослов и накрыли их накидками, сделанными из маскировочных сетей.

– Слышишь? – негромко сказал американец

Амер Зазай прислушался. Где-то вдалеке бил пулемет… или что-то похожее на пулемет.

– Пулемет. Пулемет шурави.

– Не диско – сказал американец

– Дашика – поправил американца амер Зазай – мы зовем его дашика. Это похоже на русский пулемет, какой они ставят на бронемашины.

– Где здесь ближайшая дорога?

– Да здесь нет дорог на двадцать пять километров в любую сторону!

Приложив к уху сложенную лодочкой ладонь, корреспондент журнала Солдат Удачи замер – а потом резко сказал

– Воздух!

– Вспышка! На двенадцать!

От Стингера все же можно спастись, кто бы что не говорил – не в последнюю очередь это зависит от того, как быстро ты заметил его пуск. При запуске ракеты ПЗРК на земле образуется что-то вроде облачка, во время боя пехотинцы и сами вертолетчики отслеживают это и сообщают друг друга. Ракета есть ракета, ее можно обмануть – можно уйти в направлении солнца, чтобы ракета перенацелилась на него, можно отстрелить тепловые ловушки, можно поступить, в конце концов, так, как поступил один вертолетчик из джелалабадской эскадрильи. Когда его Ми-24 уже был подбит – он не потерял хладнокровия, он отключил поврежденный двигатель и меньше чем за минуту совершил экстренную посадку, спас сам себя и даже спас вертолет, которому потом привезли запчасти, прямо в поле отремонтировали и улетели. Самые опасные пуски ракет – это из засады, в угон, когда пилот начинает понимать, что что-то неладное только тогда, когда вспыхивает красным приборная доска и автоинформатор начинает оповещать о пожаре. Даже примитивные меры – оборудование в корме вертолета пулеметной точки, с пулеметчиком, смотрящим назад – и то снизило уровень потерь.

Сейчас – на трех вертолетах были три наблюдателя, которые смотрели вниз и могли засечь пуск ракеты сразу же. Но они могли не только засечь ее пуск – они могли ее и сбить…

– Вспышка на час! Еще одна!

Вертолеты перестроились в защитную формацию, сомкнув ряды, чтобы увеличить плотность огня. Навстречу быстро летящим к вертолетам маленьким злым огонькам ринулся огненный шквал…

Четыре многоствольных пулемета ГШГ ударили враз, нашпиговывая небо свинцом, это было похоже на кару Господа, потому что их совокупная скорострельность была равна шестнадцати тысячам выстрелов в минуту. Почти сразу полыхнула огненной кляксой первая запущенная ракета, чуть следом за ней не смогла прорваться через заградительный огонь вторая. Третью едва не пропустили – она летела в зоне, которую доставал только один пулемет, но вертолеты начали отстреливать тепловые ловушки, и ракета повелась – клюнула за одной, электронный мозг попытался отстроиться от помех и вновь навестись на вертолет – но струя стали не дала ему это сделать. Обломки ракеты полетели к земле следом за остальными.

В центре защитного строя басил крупнокалиберный, уродуя лежащий под ними горный склон с едва заметной тропой.

Одного из ослов не удержали на земле – он вскочил и, дико ревя, метнулся куда-то по тропе. А в следующее мгновение пуля калибра 14,5 нашла его, разрубив пополам.

– Аллаху Акбар!!! – заорал кто-то и, вскочив, начал полосовать из автомата ненавистный воздух, только приближая свою смерть.

– Нет, нет!

Алан Лэдд хотел крикнуть еще что-то, но не успел – одна из пуль крупнокалиберного подрезала дерево под самый корень – и оно тяжко рухнуло на укрывавшегося под ним американца, переломав ему позвоночник…

– Во имя Аллаха, братья!!! – закричал амир Зазай, и тут еще одна пуля попала в ишака, который нес в переметных сумах на спине несколько десятков килограммов взрывчатки. Яркая вспышка – и склон окутался грязно-черным облаком…

– Ноль полсотни шестой, на три часа наблюдаю группу, двенадцать единиц. Наблюдаю зеленый дым, прием….

– Подтверждаю, зеленый дым.

– Ноль полсотни шестой, снижаюсь, прикройте…

Вертолет с крупнокалиберным пулеметом под брюхом – его грузоподъемности теперь хватало как раз для того, чтобы перевести двенадцать человек со снаряжением, обычная для Советской армии и внутренних войск численность группы спецназначения – аккуратно снизился над склоном, сбросил лестницу. Один за другим спецназовцы из разведывательной группы поднялись на борт, на поросшем лесом склоне осталась догорать только зеленая дымовая шашка.

– Это что за штука!? – поинтересовался один из спецназовцев, почти квадратный у бортстрелка, скорчившегося у бортового ПКМБ

– Установка прикрытия! В Кабуле изобрели!

– И чо? Прикрыли кого-нибудь?

– А как же! Только что тут одну лавочку прикрыли!

Вертолет принял вверх…

Тело Алана Лэдда найдет на следующий день разведывательная группа специального назначения, заброшенная в район с целью выяснить результаты обстрела. На экспериментальной технике была установлена аппаратура боевого документирования – но командование не поверило, что можно сбить три одновременно запущенных по вертолету Стингера, и направило в район группу спецназа с целью разобраться, что же все-таки это было, РПГ, китайские устаревшие ПЗРК или все-таки Стингеры. Удалось найти только один тубус от Стингера, его взрывом отбросило в сторону, и он был относительно не поврежден. Остальное – все смешало несколько десятков килограммов сдетонировавшей взрывчатки, не удалось даже понять, сколько боевиков было уничтожено. Потом один из спецназовцев чуть в стороне заметил труп, прибавленный деревом, относительно хорошо сохранившийся. Спецназовца заинтересовали часы – необычные, в то время с хорошими часами была напряженка, молодежь последние деньги отдавала за дешевую кварцевую Montana. Спецназовец снял часы и обнаружил под ними татуировку, относительно которой он счел нужным сообщить командиру – татуировка была на английском языке. Посмотрев на татуировку, командир группы приказал высвободить тело, пилы с собой не было, и с телом провозились больше получаса, даже попали под обстрел. Зато результат этого выхода превзошел все ожидания – на базе в Джелалабаде нашелся человек, который знал что такое MACV-SOG. Группа исследований и наблюдений, американский спецназ времен войны в Вьетнаме. Вечером из Кабула прислали вертолет с двумя КГБшниками, они забрали тело и вылетели обратно в Кабул, потом тело Алана Лэдда предъявили иностранным журналистам, как доказательство продолжающегося вмешательства американских военных и разведчиков в дела суверенного Афганистана. Спецназовец, которому приглянулись часы – часы так и не получил, но получил орден Красной звезды. Размен был более чем справедливый.

Кабул, аэропорт

Дар-уль-Амман

день 21 марта 1988 года

Самолеты Y-7, которыми террористы воспользовались для переброски дополнительных сил в Кабул – были почти неотличимы от советских Ан-12, по крайней мере, внешне. Тем более – перед операцией, ЦРУ США передали китайской разведке все имеющиеся данные об окраске, бортовых опознавательных знаках самолетов советских транспортных эскадрилий. Поэтому – когда на захваченный аэродром начали заходить один из другим десантные «Ан» – захваченный советский персонал решил, что началась высадка советской воздушно-десантной дивизии.

Их всех согнали в один ангар, несмотря на то, что ангар был большим – там было так тесно, что стоять еще было где – а вот ложиться можно было лишь посменно, причем стоящие в этом случае должны были потесниться. Считалось, что из ангара ничего не было видно – но советский ангар есть советский ангар, пару щелей, в том числе и так, чтобы смотреть на поле – расковыряли быстро…

– Самолеты! – закричал штатный наблюдатель, хохол из батальона охраны аэродрома со смешной фамилией Куница – самолеты садятся!

– Ну-ка, дай…

Старшие по званию моментально оттеснили наблюдателя-сержанта от щели. Было видно проносящиеся по полосе самолеты, садились кучно.

– И вправду наши! Братцы, наши! Наши…

– Не нравится мне это – сказал майор Слепцов, один из самых старших по званию и опытных офицеров в этом ангаре – совсем ни хрена не нравится.

Пока все ломанулись смотреть (как будто через щель много увидишь) – он наоборот, пользуясь моментом, отошел к противоположной стене, уселся на освободившееся место.

– Что не нравится? – спросил еще один офицер

– Садятся без стрельбы.

– И что?

– Если аэродром захвачен, и на него садятся самолеты противника – ты что будешь делать? У нас же тут есть из чего стрелять.

– Может, разбежались?

– Сам то веришь?

В это уже никто не верил. Про трусость духов рассказывали много, со смаком – но вот те, кто реально ходил на операции, обычно при таких разговорах вставали и молча уходили. Если в начале восьмидесятых трусость была и была она массовой – то сейчас трусов повыбило пулями, а оставшиеся приобрели опыт и озверели. Озверение, озлобление – коснулось и той и другой стороны – шурави не брали пленных, духи рубили пленных на куски, издевались, как могли. Был такой случай – поенного советского солдата закопали по голову в песок и, простите, срали на голову, пока тот не захлебнулся в дерьме.

Было и другое. Если раньше в основном воевали за Афганистан – то сейчас все чаще воевали за Аллаха, в бой шли конченые фанатики. И если те, кто воюет за Афганистан – с ними можно было как-то договориться, хотя бы и уйти из Афганистана – то с теми, кто воюет за Аллаха, договариваться было бессмысленно, и война обречена была продолжаться вечно.

И тут произошла одна из тех историй, которыми богата афганская война, полная жестокости, гнева, безумия, крови. Но то, что произошло – выделялось даже на этом фоне своей бессмысленной, не встающей ни в какие рамки, сатанинской жестокостью. Парадоксально – но впоследствии эта история пошла на пользу Советскому союзу, позволив достойно объяснить те поступки, которые были совершены позже и те решения, которые были приняты и претворены в жизнь. Кто хотел – понял, а кто не хотел…

Бог им судья.

Никто из тех, кто остался в живых – а в их числе был майор Слепцов – не понял, кто начал первым. Да и какая разница – садятся наши самолеты, там – наши десантники, сейчас они придут и освободят нас. И в переполненном людьми ангаре кто-то крикнул.

– Товарищи, ломайте ворота! Встретим наших!

Надо было просто сидеть, сидеть на месте, пока не вытащат, пока не спасут. Да кто послушает…

Все – и вертолетчики, и солдаты аэродрома батальонного обслуживания, и вольнонаемные – все ринулись к воротам и начали бить в них. Бить было нечем – но тут было больше двухсот человек, а ангар в конце концов был не капитальным. Навалились – раз, и еще раз, и кто-то тоненько как заяц закричал, прижатый толпой к дверям, кто-то пытался навести порядок, кто-то из офицеров – но сделать это было невозможно, ибо это были не люди. Это была толпа. Жестокий, не рассуждающий зверь, сметающий все на своем пути. Афганцы из президентской гвардии, захватившие аэродром – оставили караулить шурави пять человек, у них было четыре автомата и ручной пулемет. Что делать в случае, если шурави начнут ломать ворота и попытаются вырваться – никто не сказал, никто просто не осмелился дать такую команду, стрелять в шурави, просто сказали стоять и охранять. Одной из черт большинства афганского командного состава была осторожность, переходящая в трусость и, заперев русских в ангаре, командир подразделения бравшего аэродром просто рассудил про себя, что появятся моджахеды из «Аль Исра» и сами решат, что делать с русскими, и в любом случае это будет на их совести, а он будет чист. Среди бойцов президентской гвардии были молодые люди, пуштуны, в основном родственники президента, и когда дверь затрещала под согласованными ударами шурави – эти пацаны просто не знали что делать. Один из них вскинул автомат и привычно крикнул «Дреш», по сути, дал команду стене, еще один, стоящий крайним – просто закинул автомат за спину и побежал по направлению к зданию аэровокзала – то ли искать командование, то ли просто смыться. После нескольких ударов дверь, которую афганцы даже не догадались подпереть каким-нибудь тягачом – была сорвана, и русские вырвались на свободу. Из четверых президентских гвардейцев, которые были на пути толпы – двое открыли огонь, один просто закричал от ужаса, один бросился бежать. Стреляющих афганцев в мгновение ока смяли и растоптали и кричащего от ужаса – тоже, а вот дальше…

А дальше – метрах в тридцати от ангара как раз разгрузился самолет, который как раз привез шестьдесят человек из первого полка Аль-Исра, исламистов-фанатиков, каждый из которых перед вылетом поклялся при необходимости стать шахидом на пути Аллаха. Командир уже выгрузился из самолета, увидев русских, он крикнул – Ур[288]288
  Огонь!


[Закрыть]! – и шестьдесят боевиков открыли по бегущим людям огонь из автоматов и пулеметов. Шквальный огонь почти в упор метров с тридцати – когда пулеметная пуля пробивает насквозь двух-трех человек – выкосил захваченный на аэродроме советский персонал буквально в минуту. Когда у боевиков кончились автоматные рожки и пулеметные ленты – перед ними было только кровавое месиво.

Аллаху акбар!

Узнали об этом не сразу. Но узнали…

За несколько дней до мятежа

Афганистан, Кабул

Старый город

Январь 1988 года

Поздно ночью, когда были закрыты все дуканы, когда замерла жизнь на афганских улицах, когда на них остались только патрули, да бронетранспортеры – из ворот дворца Арк стремительно выехал президентский кортеж. Это был Мерседес-560, бронированный, купленный в свое время у германского посла, за ним шли еще один Мерседес, попроще, потом черная Волга со спецаппаратурой в багажнике, которую предоставили советские друзья и замыкал колонну едва поспешающий за ней Газ-66 с солдатами президентской гвардии в кузове. Пропускавший колонну солдат удивился – президент очень редко выезжал так поздно, во дворце были жилые помещения, и президент там жил, хотя у него был дом и в городе. Но, в конце концов – это было не его дело, куда поехал глава государства: он поднял шлагбаум, приветствовал проносящиеся мимо машины салютом, а когда прошла последняя – снова закрыл шлагбаум и остался стоять на посту, будучи первой мишенью для тех, кто захочет захватить дворец. Такая уж у него была служба.