Текст книги "Наступление"

– А если полиция?

– Откупайся. Деньги в бардачке.

– Бред…

– Таких полно. Возят грузы из Карачи. Догадайся – какие…

Догадаться было несложно.

– Что я должен буду делать дальше?

Заболь улыбнулся

– Не знаю, Салафи. Я должен был тебя встретить, на этом – все. Сафар бахайр…

Если бы Заболь сказал что-то другое – подполковник его убил бы. Это значило бы, что Заболь – провокатор.

– Хода хафез[319]319
  до свидания (пушту) Сафар бахайр – счастливого пути


[Закрыть]… – пожелал подполковник по-афгански.

Заболь уже не слышал – он вышел из машины, хлопнул дверью. Подполковник остался один.

Черт…

Ему говорили, что этот момент – самый тяжелый. Когда рвется последняя ниточка, и ты остаешься один в целой стране и вся эта страна – против тебя, потому что ты шпион. Но надо выдержать.

Надо…

Подполковник перебрался на водительское сидение. Включил мотор.

Афганистан

За несколько дней до этого.

Когда то давно ее первый редактор, когда она пошла вместе с полицейскими на задержание опасной банды наркоманов – у полицейских были бронежилеты и помповые ружья, а у нее диктофон и кофточка от Тома Форда, которую она купила только вчера – просмотрев материал, редактор покачал головой и сказал: тебя ждет или Пулицеровская премия или каталка в морге. Дженна Вард тогда была намного моложе, чем теперь, она рассмеялась и сказала – что каталка в морге ждет всех, а вот насчет Пулицеровской премии можно подумать. Редактор только грустно посмотрел на нее и больше не заговаривал на эту тему.

Думаете, Дженна Вард смирилась с тем, что ее выпнули из Пакистана как собачонку? Да не тут то было. Если бы смирилась – она бы не была журналисткой и американкой. Американцы очень любят, когда все тайное становится явным, это у них в крови. Америка не любит хитрых игр, это русские – достойные потомки Византии.

Поскольку въезд в Пакистан со стороны США был закрыт, для нее – точно закрыт – она решила попробовать с другой стороны.

Так получилось, что после государственного переворота сильно возрос интерес к СССР, тем более что для Америки действия нового правительства СССР были большой и неприятной неожиданностью – одно заявление о том, что советские войска будут оставаться в Афганистане до полного разгрома и капитуляции банд моджахедов чего стоило. Вдобавок, правительство СССР направило дипломатическую ноту Пакистану, в котором предупредило, что в случае если правительство Афганистана решит нанести удар по лагерям боевиков в западном Пакистане – то правительство СССР поддержит в этом правительство Афганистана. Нота была составлена столь хитро, что СССР нельзя было обвинить в прямой угрозе Пакистану – однако, угроза прозвучала, и угроза эта была крайне недвусмысленной. В случае продолжении Пакистаном подготовки банд исламских экстремистов на своей территории – Советская армия, находящаяся на территории Афганистана могла перейти в наступление.

В то же время, правительство СССР было объективно заинтересовано в том, чтобы американские журналисты, да и вообще журналисты свободного мира посетили Москву, Советский Союз и Афганистан и убедились в том, что там живут люди, а не варвары. С целью недопущения шпионажа и контроля над группами журналистов советское правительство придумало следующее: систему журналистских туров. В них кстати участвовали не только американцы, европейские журналисты, желающие посетить СССР тоже направлялись группами из Парижа. Туры заключались в следующем: надо было подать заявку в АПН Новости, там формировался пул журналистов. Журналисты прибывали или в Нью-Йорк или в Париж, дальше все было под контролем советской стороны – трансконтинентальный рейс на советском Иле-аэробусе, приземление в Москве, потом туры по городам, в основном в пределах средней полосы, но можно побывать и в Ташкенте. На это на все сдавали деньги – но выходило поразительно недорого, может русские сделали так специально. Сложно видеть врага в обычных людях, которых снимают американские журналисты – таксисте, ткачихе, дворнике.

Дженна Вард покопалась в своей записной книжке и нашла телефон одного парня, он был корреспондентом ТАСС в Бейруте, когда там было очень и очень жарко – а она тогда представляла журнал Life. Первым делом, она забронировала себе место в журналистском пуле, а потом – поговорила насчет того, а нельзя ли посетить Афганистан. Ну, там… просто посетить Кабул, посмотреть на мирную жизнь, посмотреть на советских солдат с другой стороны. Она не ожидала, что ей дадут добро – «скажут да», как говорили русские – но через десять дней ее русский друг перезвонил и сказал, чтобы она готовилась. Обрадованная, она заключила до момента отлета сразу три контракта – из них один звездный, можно сказать – Тhe Times. Страховка аппаратура – она поехала опять без оператора, потому что в такие опасные места как Афганистан мало кто согласится лезть – и в нужный день, кутаясь в пуховик, который она купила на распродаже армейского имущества, она стояла вместе со своими коллегами в здании ДжиЭфКей[320]320
  Аэропорт Джона Ф Кеннеди, основной аэропорт НьюЙорка


[Закрыть], ожидая рейса на Москву. Коротая время, она рассматривала своих коллег, вычисляя среди них работников ЦРУ. Все равно, журналисты знали друг друга, и затесаться среди них левому человеку незаметно никак не получилось бы. К ней, кстати, не лезли, видимо понимали что пошлет – хотя пока она была в Штатах – периодически замечала, что за ней следят.

Советский самолет, который летал на этом Реймсе, оказался неожиданно большим и просторным – почти как Джамбо[321]321
  Боинг 747


[Закрыть], только салон был попримитивнее, а кресла – все одинаковые, по удобству они примерно соответствовали классу эконом на внутренних американских линиях – перелетать океан на них журналистам было конечно затруднительно. Пряча в багажный отсек сумку, Дженна натолкнулась на блондинку лет сорока – но все еще следящую за собой и выглядящую на тридцать с хвостиком.

– Вы у окна? – улыбнулась блондинка

– Вероятно да.

– Марша Уиттакер – протянула она руку, рукопожатие было неожиданно сильным, почти мужским.

– Дженна Вард.

– А…

Видя помрачневшую Дженну, блондинка заливисто засмеялась

– Да бросьте, милочка. Я в хорошем смысле. Хотелось бы и мне так работать, не завися от редактора…

– Поверьте, в этом мало хорошего. У вас по крайней мере чек с зарплатой каждую неделю в кармане[322]322
  в США зарплату часто выплачивают раз в неделю.


[Закрыть].

– Да, а за это ты должна заниматься моральной проституцией.

– Где работаете?

– Уолл Стрит Джорнал.

– Ого…

Блондинка улыбнулась

– Поверьте, в этом нет ничего хорошего.

– Кроме зарплаты. Скажите, а какое дело Уолл Стриту до того, что происходит в СССР?

– Как ни странно – большое. Вы следите за котировками?

– Временами…

За котировками в основном следили те, у кого были акции пенсионных, или взаимных фондов. Дженна Вард прикупала землю в Техасе, как только у нее были свободные деньги – консервативное вложение, но земля есть земля.

– С каждым месяцев все хуже и хуже. Придурки завели страну в тупик.

Уолл Стрит Джорнал хоть и считалась центристской газетой, но в Нью-Йорке большинство составляли демократы и Марша Уиттакер видимо была из их числа.

– На бирже черти что творится. Эти парни привыкли к росту, если сегодня даже спад – то завтра обязательно будет рост. А сейчас роста нет как нет, мы выдыхаемся. После бойни в понедельник котировки так и не восстановились, более того…

Марша доверительно понизила голос

– Я встречаюсь с одним парнем, он ворочает серьезными делами на УоллСтрит. Он по секрету сказал мне, что правительство через подставные структуры поддерживает курсы, выкупая тонущие акции, и это все не слишком то законно. Если бы этого не было – давно случилось бы кое-чего похуже понедельника, понимаете?

– И воротилы с Уолл Стрит решили пригласить русских разобраться с Рейганом?

– Немного не так. Есть мнение, что надо работать с СССР. Это – громадный рынок. Когда мы им не поставляем зерно – им поставляет его Аргентина. Когда мы не поставляем им станки – их поставляет им Япония. Нужно провести разведку, чтобы понять, можно или не дальше работать. Кто это сделает лучше журналиста?

– Хорошо, что не боем… – пробормотала Дженна

– Что?

– Говорю, хорошо, что не боем разведка. Кажется, кроме нас на нашем ряду никого не будет.

– Посидим так… как думаете, это кнопка вызова стюардессы?

– Наверное да.

Кормили на рейсе Аэрофлота не самым лучшим образом – но продукты были относительно свежие, проблема была в рецептах – для американских авиакомпаний, привыкших к конкуренции, меню разрабатывают лучшие шеф-повара страны. Кресла и впрямь были неудобными – но самолет шел на удивление мягко, как поезд по рельсам – Дженна помнила, как трясло в семьсот седьмом, когда она прошлый раз летела через Атлантику… или это погода хорошая сейчас. Марша ворочалась, что-то говорила во сне – а вот ей удалось поспать. Проснулась она, когда самолет уже совершал посадку в Париже – там должны были забрать еще одну группу.

В СССР – как и положено было холодно, но не так уж – градусов десять, не более, везде был снег. Оформили их быстро, в зале ожидания их взяли под охрану сотрудники Интуриста и представители КГБ, проводили к автобусам. Автобусы были красные, венгерские… не американские, конечно, не американские.

Но и так ничего.

На следующий день – началась «культурная программа»

Как ни странно – в СССР, когда ты приезжал – ты не чувствовал, что это враждебная страна. Агрессивная тебе страна. Холодно, примитивная архитектура домов, на улицах ничем не торгуют, люди одеты тепло и однообразно – может и однообразно, потому что тепло. Автомобилей довольно много, но они маленькие, европейские, русская Волга как самая маленькая машина Шевроле или Доджа. На удивление немного лозунгов на улицах – в США думали, что в СССР все улицы завешены агитацией – нет. Во дворах еще не убрали праздничные елки – от американских они отличаются только красной звездой на макушке.

Люди, с которыми они встречались – нет, не из общество советско-американской дружбы, простые люди – все они были на удивление приветливы, никто из них не сказал, что ненавидит Америку. Политические вопросы они не задавали, чтобы не обострять.

Самое удивительное – в этой стране не чувствовалось какой-то несвободы. За последние два года Дженна побывала, по меньшей мере, в семи государствах, которые можно было бы назвать тоталитарными, она научилась безошибочно различать тот особенный запашок страха… очень навязчивый, который пропитывает со временем всего тебя – и этот запашок был одинаковым для всех стран, где была несвобода. Здесь, в СССР, пусть и было видно, что люди живут хуже и беднее, чем в США или странах Запада – это запаха страха не чувствовалось, если этих людей и угнетали – то они об этом не знали.

Вечером их пригласили как раз на встречу с представителями общества советско-американской дружбы – и вот тут Дженне не понравилось. Она уже бывала на таких мероприятиях – нет, не в СССР, в США. Почти все женщины, мужья в ЦК КПСС, им это членство в обществе дает возможность ездить за границу, пополнять гардероб. Приклеенные улыбки, злобные взгляды – но не на американцев, друг на дружку, ответы сквозь зубы. Каждая – оглядывает другую, сравнивает цену украшений и костюма. Дженне показалось, что если бы не сотрудники КГБ – к ней пристали бы поменять доллары.

Точно такие же вечеринки проводил в Вашингтоне политический бомонд. Яда там было даже больше.

На третий день, вечером, произошло то, чего она ожидала – к ней в холле гостиницы подошел человек в советской военной, темно-зеленой форме.

– Простите, вы – Дженна Вард, корреспондент Таймс?

– Да, это я…

– Кажется, нашу Дженну забирают – заметила Марша, которая неприятно удивила тем, что пила водку как воду

– Вас приглашают на беседу относительно вашей предполагаемой поездки…

Тут к военному подошел человек в штатском – их здесь было немного, но они оказывались рядом каждый раз, когда происходило что-то, выбивающееся из контекста – и они вместе ушли обсудить какие-то вопросы.

– У вас какое то специальное приглашение? – поинтересовался человек из Франц-пресс.

– Да… – Дженне не хотелось распространяться.

– Если не секрет, то какое?

– Я должна посетить несколько воинских частей – соврала она. Хотя почему соврала – она и в самом деле хочет посетить несколько воинских частей. В Афганистане.

– А как достать такое приглашение.

Дженна пристально посмотрела на любопытного – возможно неспроста – француза и ничего не ответила.

Вернулся военный.

– Все улажено. Прошу за мной…

У подъезда гостиницы Интурист их дала машина – необычная, Волга, но не старая, с круглыми фарами, а новая, большая и с квадратными. У машины курил молоденький солдат, перетаптываясь с ноги на ногу.

– Коровко, хватит курить, поехали! – строго окрикнул его офицер.

Солдат со смешной фамилией Коровко затоптал сигарету, сноровисто полез на руль.

– И печку включи! Задубеешь тут…

Последнее слова Дженна не поняла. Задубеешь… при чем тут деревья?

– Что значит слово «задубеешь»? – спросила она

– Замерзнешь – охотно пояснил майор, видимо из КГБ, потому что он отлично говорил по-английски – так сильно замерзнешь, что станешь твердым как дерево. Я сильно замерз. А вы?

– Не так уж и холодно….

Странно. Она, американка – и русский замерз сильнее ее. Удивительно.

– Понятно. У вас отличная куртка…

Сейчас предложит сменять…

Дженна говорила перед поездкой с пары корреспондентов, которые бывали в СССР – все как один говорили, что русские очень любят приставать с целью обмена валюты или еще какого-то обмена, и это может быть провокация КГБ, поэтому надо опасаться. Если верить их рассказам – то русские буквально осаждают гостиницы, где проживают иностранцы в надежде выменять или выпросить хоть что-то из западных вещей, и поэтому в таких гостиницах постоянно дежурит милиция.

Но майор не предложил меняться. Вместо этого он зевнул и сказал недовольно.

– Коровко… ты бы хоть музыку какую-никакую включил, раз с дамой едем.

В здании советского генерального штаба – это было большое, мрачное, массивное здание с тяжелыми дверьми и старомодной внутренней отделкой – ей пришлось почти полчаса стоять внизу, на проходной, где дежурил молоденький солдат с автоматом и где была хромированная вертушка как на старых станциях метро. Майор тем временем звонил кому-то, сильно кричал и ругался… видимо, у русских тоже не все в порядке было с дисциплиной. Как то раз Дженне удалось взять интервью у одного специалиста из Пентагона… нее на первых ролях там работающего. То, что он рассказал – не купила ни одна газета, ни один журнал, потому что, как цинично объяснил один из редакторов – люди не рады будут услышать, что все миллиарды долларов, которые мы тратим на военных…

Принесли пропуск.

Поднявшись по старомодной, застеленной ковром лестнице на какой-то этаж то ли третий, то ли четвертый, они пошли по длинному, плохо освещенному коридору с дверями, расположенными через равные промежутки друг от друга. На некоторых дверях не было табличек, на некоторых были, но на всех были номера. Обстановка была старомодной, но торжественной – с коврами, которых не было уже ни в одном присутственном месте США, со шторами на окнах, с какой-то торжественной тишиной. Дженне показалось, что она попала в пятидесятые годы, в годы «имперского величия» США, как их иногда называли.

В одном из кабинетов, куда они зашли – в небольшой приемной не было секретаря, в кабинете, на одной из стен которого висела карта Афганистана – сидели двое. Один – среднего роста, неприметный, с аккуратными офицерскими усиками, китель он повесил на кресло сзади и сидел в одной зеленой рубашке, несмотря на то, что в кабинете было довольно прохладно, топили в здании не лучшим образом. Вторым – он сидел за приставным столом – был высокий и худой человек лет тридцати, в своих круглых очках похожий на сумасшедшего ученого из голливудского боевика. Он был в штатском и перед ним лежал раскрытый блокнот и карандаш.

Понятно, КГБ.

– Сергей, останься, переводить будешь.

– Есть, товарищ полковник

Дженна вдруг поняла, что она только что услышала имя человека, который забрал ее из гостиницы. И она вряд ли бы отправилась так вот с незнакомым человеком непонятно куда, если бы дело было в Нью-Йорке.

Да что с тобой…

Полковник встал из-за стола, и она протянула ему руку – у русских была отвратительная привычка жать дамам руки и называть их по фамилии и с обязательной приставкой «товарищ». Почему то это сильно раздражало миссис Вард, такое пренебрежение к ней как к женщине и низведение ее до бесполого «товарища».

Полковник пожал ей руку, коротко кивнул – видимо, в знак приветствия.

– Полковник Белошапка. Советская армия.

– Дженна Вард. Таймс. Читали?

– Да куда нам… Это Сергей, мой адъютант. Вы уже знакомы.

– Да, знакомы. А вы…

Полковник сделал вид, что не заметил намека.

– Нам поступила заявка… необычная. На включение в журналистскую группу, едущую в Афганистан корреспондента из США. Можно узнать, что вам там понадобилось?

С места – да в карьер.

– Знать правду.

– Вот как? Вы ее не знаете?

– О чем вы?

Полковник достал из стола и бросил перед ней пару журналов.

– Об этом.

В журналах – были статьи про лагеря афганских беженцев, про походы в Афганистан банд… некоторые журналисты даже рисковали и пробирались вместе с бандами в базовые районы, чтобы поснимать там. Не все возвращались – ракета не выбирает.

– Это не правда?

Полковник странно улыбнулся

– Отчего же. Правда. Можно вас пригласить в просмотровый зал?

– Что вы хотите показать?

– Правду. Ничего кроме правды…

Снимали неумело, оператор явно был непрофессионалом – на такую работу выгнали бы из любой мало-мальски уважающей себя телекомпании. Камера была нестабильна, изображение подрагивало, оператор постоянно ошибался с планами и не умел брать фон. Но от этого – становилось еще страшнее. Так страшно – что пробирало до нутра.

Какой-то кишлак. Нищие дома, крытые листами железа, какая-то техника, пыльная, грязная бронемашины, солдаты в пятнистой форме, с автоматами, почему то некоторые в американских кроссовках. Врачи. Из домов выносят и укладывают на дорогу рядком тела, накрывают их белыми простынями.

– Это под Кандагаром… – прокомментировал полковник – восемьдесят пятый год. Эти люди не захотели больше воевать, решили взять технику от государства и организовать госхоз, это коллективное хозяйство такое. Тогда душманы ночью отравили колодец….

В кадре появилась женщина в черном, она билась на дороге как припадочная. Двое солдат пытались ее понять.

– Эта женщина…

– Она скорбит. Она была в городе и не пила этой воды. А вся ее семья – попила. Давайте следующую! – крикнул полковник

Еще такой же кишлак… только видно, что его обступает зеленка. Какое-то здание, выбитые окна, видно, что там шел бой. Потом изображение прерывается – но почти сразу появляется вновь с жуткого кадра. На полу лежит…

Господи, это же отрубленная рука. Дженна с трудом удержалась от того, чтобы не закричать. Это была детская рука…

– А вот тут – бандиты пришли в школу. Они сказали, что Аллах запретил детям учиться, и отрубили ребенку руку на то, что он писал ею в тетради. Потом – они вынуждены были уйти, потому что показались вертолеты.

Новые кадры – уже зима. Что-то взорвалось… какие-то стены, обгоревшие машины. Люди в форме, с автоматами. Бронетранспортер поперек улицы.

– Это Дар уль-Амманд. Одна из главных улиц Кабула. Террористы решили убить детей, которые ездят в школе на автобусе. Ни послали смертника с телегой, в телеге была бомба. Произошла случайность и погиб только один ребенок – маленькая девочка. И еще несколько человек. Это взрыв у посольства СССР.

Дженна Вард вспомнила о том, что об этом взрыве что-то говорили. Материал не пропустили в эфир, Министерство Юстиции обратилось с настоятельной просьбой во все телекомпании страны, что бывало довольно редко.

Так вот оно что…

Дженна не заметила, как трансляция закончилась. Она сидела в какой-то небольшой комнатке перед белым экраном и чувствовала себя…

Хреново она себя чувствовала.

– Так какую правду вы собрались показывать?

Дженна вдруг поняла, что полковник ненавидит ее

– Какая есть… Всю – до конца.

Полковник покачал головой

– В Термезе есть учебная воинская часть. Вас отвезут туда, там почти что Афганистан. Возьмете у солдат интервью. Там же неподалеку госпитали и санатории. Поработаете в Ташкенте.

– Я так не работаю.

Ничего не отвечая, полковник вышел за дверь. Хлопнул ею так, что чуть из косяка не вывалилась…

– Сергей… – прервала недоброе, тяжелое молчание Дженна

– Да?

– Кто у него… погиб.

– Сын.

Помолчали.

– Я все равно добьюсь своего. Мне… надо, понимаете? Я никогда не работала так, как эти. Как вы не понимаете – никто в Америке этого не знает! Нам лгут! Нам говорят, что эти люди только лишь хотят свободы, но никто не говорит о том, что он идут к ней пор колено в крови, убивая всех несогласных с ними. Это не свобода. Это не то, что должна поддерживать Америка. Если люди узнаю правду – они начнут задавать вопросы правительству, у нас это можно…

Виктор с терпением выслушал ее. Поднялся с места.

– Пойдемте. Такси не найдешь, я довезу вас до гостиницы.

Через день Сергей заехал за ней и предложил через час быть готовой к долгой поездке. Дженна Вард ошиблась – несмотря на весь ее жизненный опыт и журналистскую проницательность. Тот самый длинный и тощий парень в штатском в кабинете полковника – он то был адъютантом полковника. А вот Сергей – был сотрудником КГБ СССР.

Продуваемое жестоким ветром предгорье. Пустота… особая пустота. Когда человек кажется букашкой на фоне гор. УАЗ со снятым верхом, стоящий у подножья.

– Снимать нельзя… – предупредил невысокий, жилистый человек, усатый и загорелый, одетый в летнюю камуфляжную куртку без погон и знаков различия – он совсем не мерз, хотя было холодно.

– Я и не собираюсь…

Рокот винтов обрушился на них неожиданно – два вертолета, странных, кургузых, с необычными винтами выскочили из-за сопки. Пилоты вертолетов прятались за складками местности, чтобы подкрасться к условному опорному пункту противника незамеченными. Миг – и огненные стрелы распороли воздух, врезаясь одна за другой в выметенную суровой поземкой землю. Черно -желтые столбы разрывов закрыли то место, где только что располагался условный опорный пункт муджахеддинов.

– Пять секунд до высадки!

Вертолеты не стали даже зависать – они просто снизились до высоты примерно трехэтажного дома и снизили скорость… миль десять… даже пятнадцать в час, не меньше. Из вертолетов один за другим на землю выпадали черные фигурки солдат, приземлялись… и тут же разворачивались в цепь, бежали на холм, по которому работали пушки и пулеметы вертолетов. Залегали, стреляли. Вскакивали и снова бежали…

Боже…

– У них нет… я имею в виду веревок. У нас морские пехотинцы спускаются из вертолетов по веревкам

– Это не морская пехота. Это ДШБ – десантно-штурмовой батальон. Высадка называется штурмовое десантирование, если вертолет зависнет – его собьют.

– А что это за вертолет?

Офицер коротко глянул на Виктора, тот едва заметно кивнул.

– Это новый штурмовой вертолет морской пехоты и воздушно-десантных войск. Он бронирован, несет ракеты и у него многоствольная пушка от штурмовика. Используя такие вертолеты можно использовать только один тип вертолетов – он и зачищает площадку и высаживает десант.

Дженна плохо разбиралась в оружии – но помнила по фильмам, что американские десантные вертолеты вооружены в лучшем случае парой пулеметов. А у этого – пушка и ракеты…

– А… это не опасно?

– В смысле? – не понял офицер

– Ну… так прыгать. Можно сломать ногу.

– В Афганистане – если быстро не покинуть вертолет – можно сгореть вместе с ним. Это – еще опаснее…

По горной тропе осторожно пробирается взвод. Первый – сапер, шагает очень осторожно, смотрит только перед собой на землю. Следом – пулеметчик, прикрывает сапера. За ними, след в след, развернув автоматы и пулеметы в разные стороны – идут солдаты.

– К бою!

С грохотом один за другим рвутся взрывпакеты, превращая тропу в настоящий ад на земле.

Идущий по тропе взвод моментально из колонны превращается огненный еж – солдаты бросаются на землю, простреливают короткими очередями валуны – они не дожидаются, пока в них выстрелят, они знают, где может быть враг и готовы уничтожить его первыми. Трассеры бьют по валунам, искрами уходят в небо.

– Ха!

Солдат на выдохе бьет ножом своего сослуживца – но тот неуловимо уходит от удара, рука с ножом попадает в захват ремня. Бросок – и тот, кто только что бил ножом – лежит на голой, мерзлой земле, нож его в руках у защищающегося.

– Неправильно. Здесь – резче – поправляет инструктор – ты должен идти на нож, а не ждать. Понял? И ты тоже – активнее.

Солдат, которого только что с размаху бросили об землю – поднимается.

– Активнее, активнее! – кричит на него инструктор – что ты как мешок с г…ом?

– А можно… нож посмотреть? – вмешивается Дженна.

Инструктор передает ей нож – он остр как бритва.

– Пошел!

Один из солдат изо всей силы бьет по двери каким-то приспособлением похожим на кувалду на длинной ручке, таким обычно оснащены полицейские у них в штатах – но сам он прикрыт стеной. Дверь вылетает, рвется взрывпакет – условная растяжка! В помещение врываются двое солдат, короткие очереди бьют в подвешенные к потолку мешки с песком – два поражены, третий, на котором висит метка – не тронут – условный гражданский, его нельзя. Из пробитых пулями мешков сыплется песок. Дальше – коридор. Еще двое солдат входят и начинают продвигаться по нему, прикрывая друг друга. Новая дверь – и мгновенно рядом с ними оказываются те двое, что вошли первыми.

Дом убийств – так это называет САС. Только тут – целый афганский кишлак, улица, дувалы, дома – но без крыш. Поверху положены широкие мостки из досок, по ним переходят от дома к дому инструкторы, наблюдают за действиями бойцов.

– Какой у них опыт?

Капитан усмехается – с полным чувством превосходства перед глупой американкой

– Никакого, товарищ журналист. Эти ребята призваны в армию, это обычные советские ребята. Призывники, товарищ журналист.

– Как тебя зовут?

– Ваня…Иван то есть. Рядовой Талмаков.

Простой советский пацан, рыжий и с голубыми глазами, курносый. Не знает, куда деть руки. Нервничает.

– Ты откуда?

Иван беспомощно смотрит на сидящего рядом с журналисткой Сергея. Он никогда не видел живого американца, тем более – живую американку.

– Можно, можно рядовой.

– Из Иванова.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать… и три месяца.

– А где ты служишь?

– Десантно-штурмовой батальон, рота формирования.

– Как интересно. А что это такое – рота формирования?

– Ну, нам дали сержантский состав, и мы проходим подготовку, здесь. Потом нас перебросят в Афганистан, и там мы будем служить.

– А ты сам захотел служить в Афганистане?

– Да! Я рапорт даже подавал, товарищ журналист. Я спортом занимаюсь, с парашютной вышки прыгал.

Солдат – новобранец опять смотрит на старшего по званию, так ли он сказал – но Дженна хорошо научилась за то время, пока она занимается журналистикой понимать людей – и сейчас она понимает, что парень говорит правду.

– Значит, ты хочешь в Афганистане служить. А зачем?

– Ну… брат мой отслужил. И я тоже. Нехорошо прятаться.

Парень совсем стушевывается и Дженна понимает, что больше давить на него нельзя.

– А каким спортом ты занимался?

– Плаванием. Еще немного каратэ занимался, пока можно было.

– Ты думаешь, в Афганистане тебе это поможет?

– А как же? Конечно, поможет. Товарищ журналист, а можно вопрос?

– Конечно.

– А вы и вправду американка?

В Афганистан они перебрались по мосту Дружбы. Вместе с бронеколонной.

Из подсадил к себе в кабине лопоухий солдат, который водил большой грузовик – он был похож на европейские грузовики годов семидесятых, но у него была кабина с какой-то броней, похожей на самодельную. Когда она приоткрыла дверь и начала снимать – и солдат и ее провожатый заорали на нее в два голоса. Потом – из уважения к профессии журналиста пересадили в автобус, который зачем-то шел в колонне пустой. Она не знала, что только что поставила свою жизнь на кон – перебираться через Саланг в небронированной машине было не менее опасно, чем играть в русскую рулетку.

Красота этих мест ее потрясла – тем более что снимать можно было из салона автобуса, там были большие окна. Горы… шапки снегов, рваная линия вершины, рушащиеся вниз ущелья, безумная, порой проложенная над самой бездной дорога, и еле идущие машины колонны – скорость движения тут была не более десяти миль в час. Памятники у дороги, простые пирамидки с красной звездой, с положенной на памятник каской, кое-где – со стоящим стаканчиком с прозрачной как слеза жидкостью внутри. Саланг… как черная дыра, поглощающая тебя, она никогда не видела такой темноты, буквально осязаемой, душной. Она возблагодарила бога, когда автобус еле выполз наружу. Строительный желтый гусеничный трактор, расчищающий дорогу – самодельная бронированная кабина как у израильских бульдозеров, тракторист – в камуфляже и с автоматом.

Может, они и в самом деле – правы?

В Кабуле дело уже шло к весне, снега с гор больше не было – но и зелени на деревьях тоже, а была мрачная серость неба и пронизывающий, как в аэродинамической трубе ветер. На улицах – бронетранспортеры, на удивление мало транспарантов и плакатов, портретов вождя и вовсе почти нет. Се как то сурово и мрачно.

Никакие штабы они не посещали, видимо секретно, Дженна поснимала по городу, тут же ей удалось отправить первую порцию материалов в США. Перед этим она показала все материалы Сергею -просто знак вежливости, ответное доверие. Тот просмотрел их – но как ей показалось без особого энтузиазма.

Здесь же ей удалось воплотить в жизнь первую часть своего безумного плана. Она напросилась на базар, чтобы купить сувениров – и там купила никаб. Никаб – это такая одежда для женщин, у которых правоверные мужья, ее называют паранджа – но это неправильно, настоящее название у нее никаб. В отношении никабов Афганистан отличался либерализмом – женщин, одетых по европейской моде или в военную форму было намного больше, чем одетых в никабы, а среди молодых – по европейски одевались почти все. Дженну поразило количество вооруженных женщин с красными повязками на руках – она взяла интервью у одной такой девушки и та ей просто объяснила, что не хочет быть в гареме и носить паранджу, что новая власть дала ей права, послала ее в школу, чтобы учиться, а если придут моджахеды – то у женщины будет не больше прав, чем у скотины, в исламском мире у женщины только и есть права, что сидеть дома и рожать детей, а муж ее может даже убить. Это интервью, взятое через переводчика, оказалось настолько ценным, что Дженна не поленилась – ходила и отправила этот материал отдельно. Она знала, какое это впечатление произведет в США – там очень сильны феминистки, а узнав о том, что правительство США поддерживает моджахедов, которые хотят обращаться с женщинами как со скотиной – те просто взорвутся. И у правительства будут серьезные проблемы, потому что женщины составляют половину избирателей на выборах – а они не допустят, чтобы Америка поддерживала таких экстремистов…