Текст книги "Наступление"

Взяла она и еще несколько интервью. Солдат, находящийся на излечении в госпитале. Советский командир. Простой афганец на базаре. Больше всего ее поразил командир какого-то советского батальона, он говорил совершенно без злобы, зато с какой-то усталостью, но и уверенностью в том, что он делает. Как пахарь, который вышел и перед ним огромное поле и в земле больше камней, чем нормальной почвы и это все нужно вспахать, посадить пшеницу, чтобы здесь рос хлеб. Конечно, это тяжело – но это нужно сделать, потому что хлеб нужен. В целом все это совершенно не походило на ту войну, которую рисовали для американского обывателя СМИ – русские варвары ворвались в чужую страну и принялись всех убивать. Если верить телевизору – в Афганистане нет ни единого человека, который бы служил русским по доброй воле, только те, которые запуганы или подкуплены.

Так получилось, что Дженна Вард теперь сознательно работала против своей страны, понимала это – и все равно делала. Она и до этого знала, насколько искажается информация, попадая в телевизионный ящик. Но теперь она поняла еще одно – сколько людей гибнет из-за этой непрекращающейся лжи, сколько людей страдает. Одно дело – просто ложь, другое – ложь, из-за которой гибнут люди. Вторая ложь – это не ложь, это преступление. И она твердо намеревалась сделать все зависящее, чтобы это прекратить.

Еще она не могла понять, кто такой Сергей. Напить она его, как это сделал бы мужчина она не смогла бы– поэтому прибегла к старой как мир женской уловке – попыталась его соблазнить. Не вышло. Предположить, что он гомосексуалист было бы неправильно, она знала что в СССР за это серьезно наказывают – значит, он на службе и не имеет права. Тем не менее – он не ограничивал ее в сборе информации, ни разу не запретил снимать что-то или брать интервью у кого-то, даже изрядно помогал в работе. Это совершенно было непохоже на некоторые режимы в Латинской Америке, где представители власти, если застанут тебя за работой – могут отобрать камеру, избить дубинкой, а то и сделать что похуже. Это никак не соотносилось и со стенаниями последнего времени относительно кровавого сталинистского режима в СССР, где за правду бросают в тюрьмы или психушки. Наоборот – ей казалось, что пока американцы упражняются в разжигании ненависти – русские ничего подобного по отношению к ним не испытывают.

Но как бы то ни было – Афганистан был всего лишь промежуточной остановкой на пути ее маршрута. Она твердо намеревалась попасть в Пакистан и изъять кассеты с информацией, которые она спрятала до того, как ее выдворили из страны. Может быть – кассеты нашли, случайно или нет, может быть – отель давно разрушен. Но пока она не убедится в этом лично – она не сможет спокойно спать.

В Кандагаре она сбежала.

Как? Да очень просто! До Кандагара они добрались вертолетом – она не поняла, почему не машиной (на самом деле Сергей и сам не хотел и американской журналистке бы не пожелал близко познакомиться с прелестями кандагарской зеленки). Они поселились в отеле, который назывался почему-то Кабул – мрачное, старое двухэтажное здание, построенное как будто по проекту американских придорожных мотелей[323]323
  Так оно и было. Отель строился для американских рабочих, которые в шестидесятые годы тянули дорогу Карачи-Кветта-Кандагар-Кабул.


[Закрыть]. Ночью она собрала вещи. Надела никаб и сбежала… ей было даже стыдно, что она так вот обманула простодушного беднягу Сергея, она понимала, что его за это накажут и хотела оставить записку – но потом подумала. Что Сергею это точно не поможет, а вот если ее бросятся ловить – записка послужит следом.

В итоге записку она так и не оставила.

Утром она поймала машину, и водитель за пять американских долларов – американская валюта принималась здесь наряду с местной и любой другой валютой региона – провез ее через блокпост и вывез на «американку» – хорошую бетонную дорогу, идущую по самому краю пустыни и уходящую в Пакистан. Потом она попросила остановиться… она была одна в машине с водителем и не знала, что в таком случае может случиться. А могло случиться всякое – и никаб бы тут не помог, потому что если родственники-мужчины так не ценят женщину что отпускают ее одну в дальний путь – значит, ее могут не ценить и другие мужчины. Абсолютная логика, не правда ли.

Ждать ей пришлось недолго – она планировала остановить автобус, но остановилась, причем почти сразу же после того, как она начала голосовать – просто поразительная машина. Старый Мерседес выпуска конца шестидесятых годов носатый и с длинным бортовым кузовом, но разукрашен он был лентами, пластиковыми цветами, наклейками так, что походил на передвижной цирковой аттракцион. Борта были наращены кустарно метров до двух, в кузове ехали люди, держась на специальные вырезы в бортах – обратно они будут возвращаться, сидя наверху, на мешках с товаром. Водитель с помощью сидящего в кабине пассажира – места в кабине, к сожалению больше не было – выразил желание взять с нее за проезд пятьдесят долларов, она заплатила (и заметила, как вытянулось у водителя лицо, проезд стоил десять, надо было торговаться) – и гордо полезла в кузов.

Она сама. Она – одна посреди всей этой незнакомой и страшной страны. Она это сделала – едет по Афганистану.

Ехать было непривычно – стоя в кузове, машину потряхивало, пахло выхлопными газами, совсем рядом начинающаяся пустыня овевала их своим сухим даже зимой неприятным дыханием. Афганцы переносили дорогу стоически, не жаловались и почти не разговаривали между собой, только когда встряхивало уж очень сильно – поминали Аллаха. Машин на дороге почти не было, а если и попадались – то такие же грузовики. Один раз им навстречу попалась колонна русских боевых машин, водитель сбавил ход, Дженна внутренне сжалась – но русские не стали их останавливать и обыскивать, просто проехали мимо. Еще один раз параллельно дороге прошли два русских вертолета – больших, с грозно торчащими из иллюминаторов стволами пулеметов.

Ближе к ночи – они приехали в городок под названием Спин Булдак, последний населенный пункт на афганской территории, дальше уже идет Пакистан.

Думать где ночевать и что делать ей не пришлось – грузовик подрулил к какому-то заведению, встречающему путников громкой музыкой Beatles, как бы не дико это здесь звучало, остановился, все полезли из кузова, и Дженна полезла вместе со всеми, решив для себя самым лучшим делать то, что и все остальные.

Кормили в заведении непривычно, слишком много жирного и мучного, в бульоне так и плавал жир – но это было сытно и съедобно, к тому же здесь принимали любую валюту мира, в том числе доллары США. Она старалась не привлекать к себе внимания – но никто и не проявлял особого внимания – торговцы расходились по своим компаниям, обсуждали цены на товары, последние события с караванами, кто что потерял и какой караван все же прошел, привычно ругали власти, моджахедов, всех. Те, кто ехал семьями – тоже обособились по углам, некоторые даже натянули полотнища, отгородившись от всего остального зала. Кто-то пошел торговать с хозяином сего почтенного заведения – русские научили афганцев пить русскую водку, и она пользовалась популярностью теперь по обе стороны границы. Дженна привалилась к стене – и сама не заметила, как уснула.

Разбудили ее тычком в бок, какая-то женщина в темной парандже что-то ей сказала на языке, который она не понимала – видимо, что пора идти. Вокруг – шумели, собирались, расплачивались за ночлег те, кто не сделал это вчера. По-видимому – пора было отправляться в путь. Стараясь не привлекать внимания – она не знала, что женщина здесь вообще не может привлечь внимания, пока она в парандже – Дженна полезла в кузов.

Потом был таможенный и пограничный пост. Это так называлось, на самом деле – стоял танк, напротив, на другой стороне дороги – бронетранспортер, и с этой же стороны было здание, сложенное из самана, но почему-то незаконченное – стены были взрослому человеку по грудь, а крыши – не было вообще. Все засуетились, Дженна увидела, как достают деньги и облегченно вздохнула – она то думала, что будут проверять документы, а она была в розыске. У нее было некоторое количество афганских денег, афгани – наменяла на базаре, сказала, что для себя на сувениры и на продажу в США в тех же целях – но она так и не поняла, сколько нужно дать пограничникам. Дженна достала десятидолларовую бумажку, рассудив, что в такой бедной стране как Афганистан этого то должно хватить. Солдат с автоматом не залезал в кузов, ему было лень, он шел мимо машины и брал бумажки, которые ему протягивали. Увидев «зеленую спинку[324]324
  Сленговое название американских долларов, одно из многих


[Закрыть]«, он подозрительно посмотрел вверх, но банкноту взял. Дженна видела, что он сноровисто спрятал ее куда-то в свое снаряжение. По-видимому, она все же дала ему слишком много денег…

Потом был пакистанский блок-пост – но на нем машину досматривать не стали. По-видимому, между пакистанскими и афганскими нафарами было заключено какое-то соглашение, каждый ел свой кусок и не зарился на кусок соседа.

Так они въехали в Пакистан…

Пакистан от Афганистана отличался – если с афганской стороны придорожные обочины «американки» были почти необитаемы – то тут все было по-другому. Какие-то придорожные харчевни, над которыми вьется дымок очага, в котором готовят мясо и пекут лепешки, стоящие на обочине машины, то ли сломанные, то ли брошенные то ли водитель просто пошел отличить – если в Афганистане было много русских машин, то здесь все были какие-то старинные, с разукрашенными кабинами и каждая была как передвижной музей Гуггенхайма[325]325
  Музей в Нью-Йорке, специализируется на современном искусстве


[Закрыть]. Было и много легковых машин, пикапов – вообще движение было довольно оживленным. На некоторых пикапах в кузовах на самодельных турелях стояли пулеметы, а в кузове были бородатые, одетые в основном в белое и серое – широкие штаны, безрукавка, чалма– муджахеддины с автоматами АК и гранатометами РПГ-7, американского оружия почти не было. Дженна попыталась припомнить, сколько в прошлом году было выделено из бюджета США на помощь этим бородатым воинам Аллаха, воюющим против СССР за американские интересы – и не только за них. Вспомнить не смогла – хотя эту цифру можно было бы смело умножать на два, если не на три. Финансирование моджахеды получали и многих источников, в Вашингтоне крайне правые из общества Джона Бэрча даже собирали благотворительные балы, деньги собранные на которых шли на поддержку моджахедов – официально на лекарства.

Они проехали один небольшой, пыльный, городок, потом еще один. Везде одно и то же – нищета, запустение, саманные стены, дувалы, много машин и еще больше – небольших мопедов, на которых здесь рисковали даже путешествовать. Она не знала, куда едет этот грузовик, и что ее ждет в конце пути – но молча стояла в кабине вместе со всеми, мужественно перенося тряску и глотая пакистанскую дорожную пыль.

Потом они приехали в какой-то городок, и автомобиль затормозил прямо у того, что было здесь рынком – самодельные палатки и торговые павильоны из списанных морских контейнеров на окраине города, тут же в беспорядке стоят машины, если кому-то надо выехать – на это уйдет не меньше часа, на то чтобы выбраться из металлического и людского месива. Шум, гам, торговля – здесь не принято торговаться тихо, тут же жарят какую-то еду на жаровнях, тут же обмениваются новостями, кто что покупает, кто просто смотрит товар. Слева от стоянки устроен помост, и там собралось не меньше двухсот мужчин, в основном вооруженных – они громко кричали, потрясали руками, иногда с зажатыми в них деньгами. Дженна не знала, что здесь было любимое развлечение пакистанского базара – бой петухов…

Судя по тому, что ее попутчики начали вылезать из кузова, Дженна поняла – приехали. Никто ничего ей не объяснил – но хорошо, что довезли. Несмотря на то, что происходило вокруг – она почему-то чувствовала облегчение от того, что находится на территории, относящейся к свободному миру, пусть здесь и бедно – но люди зато свободны. Несмотря на то, что Дженна много путешествовала, в том числе и по странам, где стоили коммунизм или социализм, знала об обстановке в них не понаслышке – все равно она думала как американка и рассуждала как американка. Если бы она знала, что ждет ее на этой свободной земле – она, возможно, осталась бы в Афганистане. Или в СССР. Или вообще сюда не поехала бы. А может, и поехала бы. Миссис Дженна Вард всегда отличалась решительностью и склонностью к авантюрам.

На базаре ей делать было нечего, здесь никто не говорил по-английски, она опасалась, что ее просто попытаются ограбить. Но в городе – наверное, есть какая-то цивилизация, там должен быть отель или какие-то услуги гостеприимства, а если учесть что эта территории раньше относилась к британской Индии, наверняка в отеле она найдет хотя бы одного человека, который говорит по-английски. Тут она и решит, что делать дальше – наймет гида или сделает что-то в этом роде.

С этими мыслями Дженна Вард закинула мешок с нехитрыми вещами за спину на манер солдата и широким солдатским шагом зашагала по направлению к городу.

Прошла она недолго – автомашина резко затормозила рядом с ней, обдав пылью.

– Коджа мири?[326]326
  Куда идешь? (пушту)


[Закрыть]

Дженна посмотрела на усатого мужика за рулем, и что-то ей подсказало, что садиться к нему в машину не стоит[327]327
  И в самом деле не стоит. Женщина, идущая одна по проезжей дороге – в глазах пуштуна все равно, что проститутка.


[Закрыть]. Поэтому, она неопределенно махнула рукой в сторону города и покачала головой. Пожав плечами, водитель поехал дальше…

Город, если идти по нему пешком, а не смотреть из кузова едущей машины – казался еще более нищим и грязным, по крайней мере, пригород. Везде пыль и грязь, несмотря на то, что места более чем достаточно – дома, или то, что здесь считают домами – стоят очень плотно друг к другу. Канализации нет – канавы, и по канавам текут, издавая под солнцем совершенно омерзительную вонь нечистоты – просто нечем дышать. Тут же играют дети – рваные, грязные, чумазые. Никаких домашних животных, она видела только одно живое существо и не сразу поняла, что это коза – но коза такая тощая, что оставалось удивляться, как она не рухнет замертво прямо на улице.

Дети моментально облепили ее, пристали к ней, дергая за полы никаба – каким то странным чутьем они почувствовали, что она не местная, а иностранка[328]328
  Вероятно, из-за широкого солдатского шага, и из-за того, что она смотрела по сторонам. Женщина в арабских странах всегда идет семенящим шагом и никогда не смотрит по сторонам.


[Закрыть]. Иностранцев здесь знали, они приезжали сюда на красивых машинах с полицейских эскортом, охали, ахали и раздавали бесплатные мешки с рисом и иногда какие-то лекарства. Детям они иногда тоже давали разноцветные и вкусные камушки, которые рассасывались по рту не оставляя и следа. Но потом иностранцы уезжали – и жизнь в этом нищем квартале текла своей прежней размеренной жизнью – этот квартал и эти люди были выброшены из течения времени, время ничего не меняло для них. Конечно, это был не несвободный, находящийся под пятой советских оккупантов Афганистан, где советские оккупанты, отслужив, приезжали уже добровольно – строить афганцам вторую очередь кабульского домостроительного комбината, чтобы у афганцев была и работа и новые нормальные дома. Ага, советская оккупация, именно так…

Дети галдели на своем языке и что-то от нее хотели – а она просто шла, потому что по опыту Африки знала – дашь что-то, и от тебя уже не отстанут.

И с облегчением вздохнула, когда выбралась в более-менее пристойный квартал – там точно так же текли нечистоты, но тут были и машины. И с удивлением американский телерепортер Дженна Вард обнаружила вдалеке, дальше по улице лениво видящий в дневном мареве на высоком флагштоке родной, звездно-полосатый американский флаг.

Сложно даже передать, насколько она была рада.

Вот только у здания этого – стояла полицейская машина с разомлевшими на солнце полицейскими. Дженна раздумывала, задержат ее или нет – как вдруг настоящий американский Форд ЛТД-82 и даже с настоящими американскими дипломатическими номерами подрулил к ротуару, и Дженна поняла – это ее шанс.

– Эй, мистер! – закричала она и ринулась вперед.

Полицейские проснулись, один открыл дверь и попытался быстро вылезти на тротуар, или то что тут считалось по какому-то недоразумению тротуаром – но огромное, набитое годами беспорочной службы пузо помешало ему это сделать.

– Эй, мистер!

Среднего роста человек, довольно молодой и в легком бежевом костюме, только что захлопнувший дверь Форда и с изумлением уставился на бегущую к нему и путающуюся в полах никаба женщину. Он знал, что у посольства и вообще у всех дипломатических представительств США могут дежурить местные, они подкарауливают американских дипломатов и падают перед ними на колени, умоляя дать американский паспорт, билет на самолет до США или вообще денег. Но эта женщина кричала по-английски, и вообще голос ее был странно знаком.

Полицейскому все-таки удалось обуздать свое колышущееся пузо и принять вертикальное положение. Второй и вовсе доставал из кобуры пистолет.

– Спокойно, ребята! – сделал жест американский дипломат – не надо стрелять! Ништ фаери!

Женщина вдруг остановилась, смотря на него.

– Марк? – произнесла она на отличном английском – Марк, это ты?

– Мы знакомы, мэм? – с профессиональной вежливостью, но и удивлением спросил американский дипломат

Полицейские переглядывались между собой – тут, скорее всего, намечался бесплатный спектакль. Американские дипломаты имели обыкновение заводить любовниц – все равно их отзовут, а любовница останется здесь, тем более что Пакистан относился к категории стран, в которые с семьей приезжать не рекомендовалось. Не исключено, и даже более чем вероятно, что сейчас их ждет объяснение влюбленные похлеще, чем в индийском кино, которое смотрел весь Пакистан

Женщина подняла кисею, скрывающую лицо

– Дженна?!

– Просто поверить не могу, что ты сделала такую глупость…

Дженна нервно хохотнула

– Ты меня знаешь…

– Знаю и все равно. Совершенно безумная история…

– Такие как ты любят подобные истории.

Американский дипломат по имени Марк недовольно посмотрел на репортершу, пьющую чай. Заметил, что руки подрагивают – отходняк, однако.

– Какие – такие?

– Рыцари плаща и кинжала.

Марк скривился

– Да брось. Я всего лишь пытаюсь сделать так, чтобы хоть часть помощи, которую мы направляем сюда, доходила до адресата, а не распродавалась на рынках. Знаешь, зачем тут стоят полицейские? Потому что если сюда кто-то придет жаловаться – он будет вынужден пройти мимо них. И потом у этого человека будут проблемы. Когда я куда то еду – за мной тоже следят….

А Дженну и в самом деле потряхивало. Когда она ехала в Афганистан, где взрывают и убивают, когда ехала по Салангу, который даже советские, повидавшие много офицеры крестятся, преодолев – ее так не трясло. Когда она оторвалась от своего советского провожатого – ее тоже так не трясло. Когда она ехала одна по чужой и враждебной стране – ее так не трясло. А тут, в здании под американским флагом…

Дженна вдруг поняла, что с ней что-то не так.

– Марк…

– Но хоть я и не шпион – все равно тебе надо будет встретиться с мистером Киттриджем и рассказать о своих похождениях. Иначе у тебя могут быть проблемы с Госдепартаментом… господи, я просто не представляю, как ты пошла на это.

– Марк… – произнесла Дженна заплетающимся языком.

Последней ее осознанной мыслью было то, что ее старый вашингтонский знакомый Марк готовил этот чай где-то в здании. И она не видела, как именно.

И из своей чашки он не пил…

Когда она пришла в себя, первым чувством ее было недоумение. Голова как чумная… она помнила Иелль, но таких виражей она не закладывала даже там. Голова как чумная, распухший язык не помещается во рту. Господи… как же она надралась.

Вторым чувством была темнота.

Третьим – холод. Было очень холодно, и все тело – затекло.

Потом она услышала голоса. Как через ватную подушку – но услышала. Где-то совсем рядом…

– … Ты что охренел?

Молчание…

– Послушайте, мистер. Я не собираюсь убирать за тобой твое дерьмо. Давай сам.

– Это твое дерьмо! Мне до нее дела нет!

– Тогда зачем ты ее траванул?

– Ты что, козел, ничего не понял? Она была в Афганистане! С русскими! Она много видела! Знаешь, что будет, если она приедет к нам в страну и начнет выступать на всех телевизионных каналах, на каких только ей взбредет в голову? Мы все окажемся в дерьме, вот что, друг Махмуд!

– Так запретите ей выступать.

– Ты что, думаешь, что у нас такой же свинарник, как и здесь? У нас демократия, твою мать!

Снова молчание…

– Послушайте, мистер – по-английски неизвестный говорил с акцентом и явной угрозой – я прикрываю вашу задницу всякий раз, когда вы обосретесь и вам надо переменить портки. Я достаю вам все, что нужно, будь это доза героина, левый ствол или золото, которое вы нелегально отправляете в США. Я улаживаю ваши проблемы с местными властями и полицейскими, потому что именно в этом заключается моя работа. Но мне, черт возьми, никто не заплатил ни доллара за то, чтобы я выслушивал оскорбления в адрес моей матери. А если бы и заплатил – я бы не взял их, потому что моя мать стоит дороже сраных долларов. Итак, мистер, или вы извинитесь перед моей матерью прямо сейчас, или я сяду в машину, уеду и расхлебывайте все свое дерьмо сами.

– Почему-то, получая от нас вторую зарплату, ты не называешь наши доллары сраными, Махмуд – огрызнулся говоривший

Его собеседник молчал

– Ну, хорошо -с досадой в голосе заговорил первый – извини, Махмуд. Я ничего не имел в виду по отношению к твоей матери и ко всей твоей семье. Я сказал не подумав. Извини, хорошо…

– И сделал ты, тоже не подумав. Что такого она видела?

– Она была в Афганистане!

– И что?

– Ты ее не знаешь. Она коммунистка. Тайная. Она в полном дерьме, ее принимал сам Кастро. Она делала репортажи из Никарагуа

– Тогда почему ты ее не арестуешь?

– У нас демократия.

– У вас бардак. Так что конкретно она видела в Афганистане?

– Она видела, как живут люди! Она видела все, что делают там русские!

– И что?

– Она видела, как на таможне берут взятки.

– И что? Ты из-за этого испугался? Разве вы не воюете с русскими? Кто вообще поверит ее россказням?

– Поверят. И еще как поверят. Она может начать говорить. И тогда в Вашингтоне начнут задавать вопросы. Например, куда девается гуманитарная помощь, почему ее закупают и доставляют сюда целыми сухогрузами, а люди как были нищими, так и остаются. Эти вопросы начнут задавать уже не Дженна Вард, их начнут задавать конгрессмены и сенаторы из комитетов по разведке. Они никогда не упустят возможности ткнуть нас носом в дерьмо.

– А еще говоришь, что у вас там…демократия. Бардак и есть. Кстати, ответ на вопрос, куда девается гуманитарная помощь, ты знаешь не хуже меня, а…

– Помолчи. Лучше помоги мне.

– Как?

– Надо… автокатастрофу…

– Ты что, дурак? Чем ты ее опоил?

Дженна внезапно поняла – в голове уже достаточно прояснилось, что первый говорящий – это Марк. Второго она тоже откуда-то знала, но не могла понять откуда.

– Этаминалом.

– Ты что, охренел? Его обнаружит в крови любой эксперт. И ты хочешь бросить ее под грузовик в таком виде?

– Поговори с экспертом…

– Ты думаешь, нам доверят? Приедет эксперт из Америки, с ним не договоришься и ты. И я не собираюсь быть крайним в этой истории. Ты обосрался – делай сам.

– Тогда помоги…

– Как?

– Один я не справлюсь. Надо, чтобы кто-то был за рулем.

– Ты и будешь. Давай-ка посмотрим, что с ней. Она связана?

– Да.

– Хорошо, что догадался.

Внезапно темнота… нет, темнота как была и осталась, просто она стала какой-то другой. Свежей, что ли. И разных оттенков – тьмы.

Потом – из ее рта выдернули кляп.

Потом прямо в лицо Дженне ударил луч мощного аккумуляторного фонаря, ослепив ее – она зажмурилась и крепко, по-мужски выругалась.

– Аллах всемогущий… Я ее знаю.

– Да? Откуда?

– Она уже чудила здесь. В Пешаваре. Из-за нее я получил взыскание, и мне еще задержали очередное звание.

Внезапно миссис Вард вспомнила, кем был второй. Она и в самом деле помнила его – и он должен был помнить ее.

– Майор Махмуд из аэропорта… – голос был какой-то каркающий, чужой, он доносился до ее сознания так, как будто она слушала себя саму со стороны.

Фонарь погас.

– Шайтан…

– Теперь ты видишь, что она опасна?

– Да вижу. Как поживаете, мадам американская журналистка?

– Может быть, достанем ее?

– Ни в коем случае. Пусть лежит. Много она выпила этого твоего чая?

– Одну большую кружку.

Она поняла, что они стоят рядом с какой-то крупной дорогой, она слышала шум машин, не непрерывный. Тут мало кто осмеливается ездить ночью – но машины все-таки шумели. Если бы ей удалось развязаться, освободить руки…

– Мало. Но это неважно. Надо чтобы она поссала.

– Зачем? Пока ей приспичит, будет рассвет.

– Значит, нам придется сидеть здесь целый день и ждать! Из-за того, что ты торопишься, вечно происходит всякое дерьмо!

– Вы тоже дров наломали.

– Ладно, дело не в этом… – фонарь снова осветил ее, правда, светил он теперь не прямо в лицо – как поживаете, мадам американский журналист?

– Лучше вас…

Пакистанец захохотал

– Сомневаюсь. Впрочем…. пока мы тут стоим, не согласитесь ли вы, миссис, удовлетворить мое маленькое любопытство. Вы ведь что-то оставили в Пешаваре, так?

– Да пошел ты… Маленький фашистский ублюдок.

Пакистанец снова засмеялся, он был сильным, он был в своей власти, он мог сделать с ней, американской журналистской все, что взбредет в голову, и ему нравилась эта мысль – о вседозволенности. Очень нравилась…

– Я ведь нашел того бачонка, которого наняли вы в качестве гида. Очень жаль – но мое любопытство он удовлетворить не мог. Видимо, я праведен в глазах Аллаха, если он послал мне вас на своем жизненном пути второй раз, чтобы можно было спросить. Просто так, чтобы удовлетворить любопытство, вы ведь все равно не сможете добраться до того, что оставили. Никогда. Так где и что вы оставили?

– Поищи…

– Зачем… Это простая вежливость. Тем более – мне, наконец-то дали подполковника, простили ту небрежность с вами. Да и вам…

– Что-то ты много болтаешь – недовольно заметил американец

– Какая теперь разница… Впрочем, ты прав. Кроме полицейских ее кто-нибудь видел еще?

– Никто. У меня кабинет с отдельным входом.

– Из окон?

– Какого черта, кому надо смотреть в окна!?

Пакистанец неодобрительно цокнул языком

– В таких случаях как раз и бывает, что кому -то не нужно, но кто-то смотрит. Впрочем… все в руках Аллаха. Или шайтана. А это что такое…

– Полиция? – в голосе американца проскользнула паника

– Нет. Машина не полицейская.

– Какого черта ей тут делать на дороге?!

– Заткнись! Смотри за этой, я пойду и спрошу, что нужно. Если даже это полицейский – я просто скажу, чтобы они уезжали…

Дженна выждала – каждая секунда тянулась как капля по стеклу, как безнадежно опоздавший на станцию назначения, потом внезапно закричала

– Помогите! Помогите!

– Ах ты с…а!

Американец навалился на нее, от него пахло каким-то дешевым дерьмовым одеколоном и виски, который он видимо, хлебнул для храбрости. Она попыталась укусить того, кого считала другом, но не получилось. Американец ударил его по лицу, раз, другой, потом начал совать в рот вонючую, слюнявую тряпку. Она отбивалась, как могла.

Внезапно, американец перестал пихать ей в рот эту тряпку, и полузадушенная, избитая она услышала его голос.

– Эй, парень! Ты кто такой?

Вместо ответа раздался хруст, негромкий. Такой, какой бывает, когда отламываешь от куриной тушки окорочок, чтобы тушка ушла в форму для жарки. И она поняла, что значит этот звук…

Пакистан, зона племен

Дорога

Ночь на 20 марта 1988 года

Инфильтрация[329]329
  профессиональный сленг, операция по заброске агента


[Закрыть] была подготовлена плохо. Для ГРУ ГШ, одной из наиболее сильных разведывательных служб мира – преступно плохо. Плохо проработаны документы, маршрукт, плохо подготовлен агент – он ничем не отличался от тех патриотов, которых в сорок первом забрасывали за линию фронта после тридцатичасовой подготовки, их рассеивали подобно семенам над оккупированной территорией и они тысячами гибли, попадая в Абвер. Единицы – выживали, легализовывались и начинали работать.

Стоит ли удивляться тому, что произошло то, что и должно было произойти – подполковник Басецкий заблудился.

У него не было нормальной карты, точнее карта то была, но скверная, туристическая. Если ему дали нормальную военную карту, он бы уже был на месте. Сейчас же, чертыхаясь, он выбрался к какому-то городу, который он принял за другой и принял неправильное решение – ехать ночью. Надо было остановиться, отдохнуть и подождать, потому что тот кто стоит на месте все равно придет в пункт назначения быстрее, чем тот который бежит со всех ног, но в противоположном направлении. Вместо этого – он принял решение ехать ночью и примерно к часу ночи по местному понял, что он окончательно заблудился…

Подполковник глянул на указатель топлива – еще достаточно. Надо, наверное остановиться и просто отдохнуть. Как говорил…. один человек, будет день будет и пища.

Он не хотел вспоминать того, верней ту, которая так говорила. Это не она для него умерла, это он умер.

Господи… какие здесь темные дороги. Совершено ничего не видно. Если едешь ночью в Союзе, то тут, то там видишь огоньки. Здесь – сплошная, непроницаемая черная тьма, разрезаемая фарами. Впрочем, это еще не тьма. Он как-то раз принимал участие в учениях, проходивших в казахской степи. Самая страшная тьма бывает там, где свету луны и звезд неоткуда отражаться. Тогда они натягивали веревки между машинами, и до сортира, чтобы не заблудиться ночью. Тот, кто выпустил из рук веревку – обречен был блуждать до рассвета…

Внезапно, впереди что-то сверкнуло… подполковник насторожился. Это была машина, стоящая на обочине, луч фары отразился от ее кузова и произошло что-то вроде вспышки. Подполковник даже обрадовался… если это местные, он спросит у них дорогу, в конце концов йеменским арабским он Владе довольно таки сносно.

А это там что…

Это был внедорожник… пятидверный, дорогая и престижная здесь машина, не каждый может себе такой позволить. Багажник… дверь в багажник была открыта, двое стояли около багажника. Теряя скорость, Басецкий прокатился мимо них… он же собирался свернуть, чтобы спросить дорогу – и вдруг увидел, что впереди внедорожника, невидимый во тьме стоит черный седан. Происходило что-то такое… неладное, что-то, что не вписывалось в нормальные жизненные рамки, от чего стоило держаться подальше. Тем более ему, находящемуся на полулегальном положении.

Но он все равно нажал на тормоз. Выходя, увидел идущего к нему человека, одного из тех, кто стоял у багажника.

У сидения лежала монтировка – он положил ее на всякий случай как самое доступное оружие которое никто не признает оружием. Но он ее не взял, вышел с голыми руками.

Человек подошел, спросил его что-то на языке, который он не знал. Это был урду, государственный язык Пакистана, наряду с английским и никем не признанным пушту.

– Ля афхам. Исми Ареф. Ана атакаллям араби[330]330
  Я не понимаю. Меня зовут Ареф. Я говорю по-арабски.


[Закрыть].

– Араби?

– Наам наам. Салам алейкум. Татакаллям билль араби[331]331
  Да, да… Мир вам. Вы говорите по-арабски


[Закрыть]?