Текст книги "Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник)"

АС: По разнообразию талантов, комплексу умений вы человек Возрождения: преуспели и в искусстве, и в науке, и в инженерии. Можете ли сказать, кто вы прежде всего – изобретатель, специалист в области стоматологической имплантации, создатель экспериментальной тепловой камеры (в конце прошлого века вы описали устройство некоторых камер в книжке «Баня в чемодане и ее родственники»), конструктор аппаратов для подводной и космической съемок, или каскадер, артист, постановщик трюковых сцен в кино, или тренер по самбо и дзюдо, спортивный педагог?..

АМ: Не могу сказать. Временами кидался в одну сторону, потом в другую, в третью, поддерживая «на плаву» все остальное.

АС: Меня, как заядлого парильщика, в свое время очень заинтересовала «баня в чемодане» Александра Массарского. А вы сами-то любите париться?

АМ: Нет, я не заядлый парильщик. Далась вам эта баня. У меня и других дел много.

АС: Чем сегодня занимаетесь?

АМ: Моя главная деятельность – это Военмех, я научный руководитель отдела научно-технического творчества студентов, в нем есть СКБ – студенческое конструкторское бюро, которым я руковожу тридцать лет. Там было создано много приборов, в том числе и для подводной фото– и киносъемки, о чем мы уже говорили. Был создан и совершенно уникальный прибор – звездный фотометр «Фотон» (научный руководитель работы – выдающийся ученый Вячеслав Веселов), прибор работал на орбитальной станции «Мир» и подтвердил гипотезу космонавта Георгия Гречко о неизвестных свойствах атмосферы Земли. Этот прибор был утоплен в Тихом океане вместе со станцией «Мир». Та же участь постигла и «баню» для космонавтов, в которой были использованы и мои предложения. Сейчас на международных станциях в космосе бани до сих пор нет и космонавты, как и на заре космической эры, обтираются салфетками, пропитанными лосьоном. И вот ко мне, в наше студенческое конструкторское бюро, недавно обратились из ведающих исследованиями космоса организаций, чтобы мы, уже на новых принципах, сделали баню для космонавтов.

Вместе со студентами других петербургских вузов участвуем в создании студенческого спутника, который будет запущен на орбиту. Бывший студент Андрей Ушаков, ныне главный инженер одного из предприятий нашего города, много лет занимающийся конструированием «летающих тарелок» – дискообразных беспилотных летающих аппаратов, дал работу и нашим студентам. Есть и другие темы для пытливых умов. Я увлекаюсь вместе с ребятами и… молодею.

АС: Значит, старости нет?

АМ: Конечно, нет. Это абсолютно выдуманное понятие.

2011

Мария, дочь света

– Как это так: вся ваша семья остав ляет сердце в горах? – спросил я.

– Так уж мы созданы, – ответил старик.

Уильям Сароян. В горах мое сердце

Ходить, кататься на лыжах и говорить Маша начала одновременно. Дочь лыжников и альпинистов, она в два года съехала с высокой горки, в три каталась на горных лыжах в Домбае, в четыре выиграла соревнования горнолыжников в Терсколе, в семь записалась в горнолыжную школу в Юкках, под Ленинградом, и ездила туда без сопровож дения взрослых с проспекта Мориса Тореза.

Дитя добра и света, Маша еще и дочь Света, Света Борисовича Тихвинского, крупного специалиста по спортивной медицине, ученого с мировым именем в области физического воспитания детей, мастера спорта по альпинизму, и Раисы Ивановны, тоже спортивного врача, альпинистки, мастера спорта. Всего в семье шесть мастеров, учитывая старших Тихвинских, двух их сыновей Игоря и Олега (старший, Олег, погиб в горах в 1986‑м), дочь и внуков.

Свету Тихвинскому, родившемуся 13 июня 1929 года в Москве и за вычетом первых двух месяцев всю жизнь не расстающемуся с городом на Неве, его редкое имя – Свет – дал отец, врач-окулист Борис Иванович Тихвинский, коммунист, в роду которого были и князья и священники. Мать тоже была врачом, акушером-гинекологом, одним из вожаков московского студенчества; выступая перед студентами с докладом о текущем моменте, она почувствовала схватки, но решила сама добраться до родильного дома, однако не дошла туда и в переулке у Зубовской площади родила младшего сына. Борис Иванович Тихвинский в этот летний солнечный день сделал удачную операцию слепому мальчику, тот увидел свет, и когда хирургу-окулисту позвонили и сказали, что у него родился сын, отец решил дать ему имя Свет.

Отец познакомился с будущей женой на медфаке Московского университета. Для Света Тихвинского они были людьми необычными, выделяющимися из ряда; они открывали больницы, мать, полвека работавшая на кафедре акушерства и гинекологии Ленинградского педиатрического института, ни одной ночи не могла спать спокойно – ее всегда могли позвать к больной; отец, главный окулист Ленинградского военного округа, преподавал в военно-медицинской академии, делал уникальные операции… Отец, получивший значок «Альпинист СССР» под номером 279 из рук самого Крыленко после восхождения на Эльбрус, не только дал имя сыну, но и заразил его болезнью, которую сын назвал «притяжением гор».

Притяжение гор – фамильная страсть Тихвинских. Они могли бы сказать, как старик из грустного и нежного рассказа Уильяма Сарояна: «В горах мое сердце». Машу родители впервые повели, вернее сказать, понесли в рюкзаке в горы, когда ей и года не было.

Бесшумно снуя по ослепительно чистой и просторной кухне своего жилища от электроплиты, где жарится-парится курица для поздних вечерних гостей, к столу с вафельницей, Маша накладывала в вазочки варенье из китайских яблочек с красной смородиной (урожай собран отменный) и усердно угощала меня, друга ее хорошего знакомого Ильи Бронского, давно уже подбивавшего меня воспеть героическую, прелестную, обворожительную женщину… Ее фамилии мой приятель-коллега долго не говорил, только «Маша» да «Маша». И вдруг однажды он, в который уж раз, воззвал: «Ну что, Петрович, поедем на пироги к Маше Тихвинской. Она, знаете ли, мастерица…» – «Постой, постой, как ты сказал? Тихвинской?» – «Ну да, я же вам давно твержу…»

Так я попал в гости к Марии Световне Тихвинской, которой родители помогли купить квартиру в хорошем, по индивидуальному проекту построенном доме на проспекте Мориса Тореза, напротив Сосновского лесопарка, – для этого Маше пришлось продать однокомнатную квартиру, предоставленную ей Спортивным клубом армии, машину и выскрести до донышка сбережения, заработанные ею за десять лет выступлений за сборную страны по горнолыжному спорту.

Маша Тихвинская, питерская птичка-невеличка (особенно рядом со своими закадычными подругами по сборной Варей Зеленской и Светланой Гладышевой, девушками крупными, с хорошей массой, которую на трассе разогнать до ста-ста тридцати километров в час куда легче, чем Машины пятьдесят килограммов) занимается делом, требующим отваги и еще раз отваги. Может, потому она и выглядит такой неотразимо привлекательной, ведь корень красоты – отвага?

Робкие сердцем, чрезмерно осмотрительные, боязливые профнепригодны к укрощению сумасшедших скоростей. Впрочем, и сорвиголовы, не умеющие сохранять хладнокровие на умопомрачительных скоростях, тоже не рождены для прыжков в неизвестность. Робость и абсолютное бесстрашие, оказывается, два сапога пара, хотя мы, журнальные и газетные люди, по неискоренимому своему дилетантству воспеваем абсолютное бесстрашие как высшую добродетель слаломистов, парашютистов, гонщиков «Формулы-1», прыгунов с трамплина, сноубордистов.

У профессионалов другой взгляд на вещи. Только круглому дураку, как говаривал один из Машиных тренеров, не знакомо чувство страха, а у Маши, окончившей школу на одни пятерки (единственная четверка почему-то по астрономии), отлично учившейся в Лесгафта, книгочейки, почитательницы Толстого, Тютчева, Есенина, знатока русской истории, с серыми клеточками все в порядке. Тем не менее умница-разумница Маша не знает чувства страха. Не то чтобы совсем, но барьер страха у нее явно понижен…

В самой серьезной случившейся с ней катастрофе Маша винит не злой рок, не чьи-то козни, а себя.

– Я проигнорировала полученное по рации предупреждение тренера: «Трасса очень разбитая, будь предельно внимательна!» В тот сезон у меня все получалось и барьер страха совсем исчез. К тому же фирмачи чересчур сильно закрутили пружины крепления перед второй пробной попыткой в скоростном спуске, и, когда лыжа ударилась о снежный бугор на скорости более ста километров в час, оно не сработало, не расстегнулось, и нога, что называется, пошла на излом. Это было в Австрии, в январе девяносто первого года. Через полчаса вертолет доставил меня в больницу, боль адская, а через полтора часа мне уже делали операцию. Никакой рентген не требовался: кости торчали из ботинка. На медицинском языке у меня был многооскольчатый открытый перелом кости правой голени со смещением. Началась гангрена, исчезла иннервация ноги. За неделю мне сделали четыре операции. Австрийский хирург, немного знавший польский, сказал: «Ничего, скоро ты будешь лыжеваться». В гипс ногу не заковывали, все поставили на металлоконструкции. Ленинградские врачи и слышать не хотели о том, чтобы мне «лыжеваться», лыжи, сказали, придется поставить к стенке. Но пусть лучше меня к стенке поставят, чем я – лыжи! Без лыж, без спорта, без преодоления жизнь для меня пуста. Если я чего и боюсь, так это распрощаться со спортом, со скоростью, я не просто люблю спорт, а безумно люблю, до восторга обожаю!

И хоть тогда из-за травмы я пропустила февраль и март, но, как только меня привезли домой, начала тренироваться. Родители подносили меня к велоэргометру, и я крутила педали, начала помаленьку: с тридцати километров в день, потом вышла на пятьдесят, потом на сто. Первого июня явилась на сборы и весь следующий сезон гонялась. Правда, в апреле девяносто второго снова попала в руки врачей: в Институте травматологии и ортопедии имени Вредена мне из ноги вынимали австрийский металл. Мама родная, вот уж где я натерпелась – врагу не пожелаешь! Наши эскулапы вытаскивали из ноги металлоконструкции плоскогубцами, представляете? А швы, наложенные хирургами-травматологами, – девяносто штук, снимала сама.

Сидящая, нет, порхающая по кухне птичка-невеличка, сосновская синичка (размер ноги 34), была начинена железом, как Кавказские горы после боев, и столько всего вытерпела, но рассказывает об этом весело, точно о счастливо закончившемся приключении.

– Ничего особенного. Сколько себя помню, меня окружают горы, ледники, лыжи. Лев Толстой вроде бы помнил чуть ли не с одиннадцати месяцев какое-то ощущение несвободы, скованности, должно быть, от пеленок. Свои первые горные восхождения за спиной у папы или мамы, первые спуски в младенческом возрасте я, естественно, не помню: толстовской памятью не все гении наделены, куда уж нам… Но, по рассказам родителей, получается, что ходить по земле, вернее, по леднику и кататься на лыжах я начала чуть ли не в одно время. Ну а уж в Юкках в семьдесят седьмом я стала заниматься горными лыжами у своего первого тренера Людмилы Александровны Барышниковой, кстати, чемпионки СССР по служебному собаководству (мы, случается, бегали и катались взапуски с ее овчарками). Так что мой только профессиональный горнолыжный стаж – двадцать лет. А когда катаешься с очень раннего возраста, то скорости не чувствуешь и страха, стало быть, тоже. Привычное дело. Азарт, риск у горнолыжника должен быть растворен в крови, заложен на генетическом уровне. Мне повезло родиться в альпинистской семье. Я и по жизни оптимистка: пессимистам в спорте, особенно в горах, делать нечего. Люблю, знаете, ходить по краю – восторг! Однажды друзья повезли меня в только что открывшееся в Ленинграде казино и потом сами были не рады: оттащить меня от стола с зеленым сукном было выше их сил. И так во всем: люблю рисковать, экстремальные состояния горячат кровь, обостряют чувство жизни. На «Ауди» посадили – я сто семьдесят держала, на велике на тренировке под горку несусь – не торможу, кручу двойные сальто на батуте, прыгаю в воду с десятиметровой вышки, мечтаю подняться в небо на самолете и освоить прыжки с парашютом. Иногда спрашиваю себя: «Маша, уж не больна ли ты?» Может, и больна, если считать безоглядную любовь к горам, природе, лыжам, риску болезнью. Психологически жить все время на грани – трудно. Но еще труднее для меня было бы уйти из горных лыж.

Так полагала Мария Тихвинская каких-нибудь два года назад, успешно откатав очередные горнолыжные соревнования в Хибинах, не подозревая, что совсем скоро в ее жизнь войдет нечто, что отодвинет лыжи сначала на второй план, а потом и вовсе задвинет в дальний угол.

Я не детектив пишу, поэтому без нужды не стану интриговать читателей: на двадцать седьмом году в сердце Маши место горных лыж заняла доска для катания со снежных склонов – сноуборд.

Опытнейший горнолыжный тренер, почетный президент Федерации горнолыжного спорта и сноуборда Леонид Тягачев убедил Машу переквалифицироваться в сноубордистку, когда эта дисциплина получила олимпийское гражданство. Горные лыжи и сноуборд – родственные виды спорта, и координационные навыки спортсменов схожие, к тому же в лыжах у Тихвинской, напомню, были постоянные проблемы с ее малым весом, а в сноуборде это не столь существенно. Готовить чуть ли не с пеленок спортсменку в новом для отечества виде спорта, может, и надежнее, но больно долго ждать результатов, а олимпиада в Нагано совсем близко.

Испытать себя на новой стезе совсем не в юные для дебюта годы непросто. Выбор дался ей с большим трудом. Победило авантюрное начало, желание испытать неведомое, новое. И переполняющая Машу радость бытия тоже предопределила ее выбор. Сноуборд, по Тихвинской, не просто спортивная дисциплина, а стиль, образ жизни, растворение в природе, клокочущая радость, веселье и отвага! Все в сноуборде напоено музыкой, игрой, приятием жизни как драгоценного дара.

Первый раз она спустилась с горы на доске («Раньше у меня были четыре точки опоры – палки и лыжи, а теперь стоишь на одной доске, к тому же боком по направлению к движению – не очень-то, прямо скажем, физиологичный вид спорта») в сентябре девяносто шестого в австрийском Рамзау. Там же начала заниматься в школе Рихарда Пикля, съевшего собаку в сноуборде. (Ее лыжным тренером был в последние годы петербургский специалист Александр Соломаха.) Рихард и другие зарубежные знатоки пришли к заключению, что Мария Тихвинская из Санкт-Петербурга быстро освоила новый для россиян вид. Уже первые ее старты обнадежили: на чемпионате мира в Италии, выступая «с листа», она заняла 16‑е место в слаломе, 11‑е в кроссе, на Кубке мира в Швейцарии вошла в первую десятку в кроссе, а на чемпионате Тироля была второй в слаломе-гиганте и выиграла три дисциплины на чемпионате России в Терсколе. В скором будущем она составит серьезную конкуренцию лидерам мирового сноуборда – француженкам и американкам. При одном условии: постоянно встречаться на этапах Кубка мира с мировой элитой.

Вот тут-то и заковыка: Маша, как и многие другие российские спортсмены уровня национальных сборных, не имеет средств, чтобы даже в олимпийском сезоне поехать на сборы в тот же Рамзау (своих тренеров по сноуборду и условий для занятий у нас нет) и стартовать уже 14 ноября на первом этапе Кубка мира во Франции. Чтобы выйти на трассы японского горнолыжного курорта Шига Коген, где пройдут олимпийские турниры по горнолыжному спорту и сноуборду, ей надо обязательно заработать квоту: попасть на одном из этапов Кубка мира в число шестидесяти сильнейших. Но как и где заработать на квоту?

Барьер страха, выходит, преодолеть легче, чем барьер денежный. В ответ на обращение за помощью в Федерацию горнолыжного спорта и сноуборда России Тихвинская получила официальное подтверждение, что она включена в состав олимпийской сборной страны, но, поскольку ни у федерации, ни у Олимпийского комитета России нет средств на подготовку, Маше самой следует изыскать деньги, воспользовавшись услугами спонсоров и рекламодателей.

Первый октябрьский сбор в Австрии был сорван из-за отсутствия финансирования. Но Тихвинская не теряла времени даром, каждое утро ездила на тренировки в Кавголово, кроссы, прыжки, штанга, различные имитационные упражнения. Остальное время искала средства. Всего на сезон ей нужно тридцать с половиной тысяч долларов. Столько пока не нашла, но поднятая ее друзьями в родном городе волна сделала свое дело, и 17 октября Маша поехала в Австрию, в Рамзау, к своему учителю. Он, Рихард Пикль, считает: Маше вполне по силам войти в Нагано в первую десятку в слаломе, и тогда в предпоследний год двадцатого столетия на чемпионате мира на «облизанных» Машей трассах Рамзау она сможет составить конкуренцию двум лидерам сегодняшнего сноуборда – 19-летней француженке Карин Руби и 33-летней американке Ван Эрт.

1997

В Нагано, где состоялся олимпийский дебют сноуборда, Маша все-таки не поехала. Феноменальная француженка Карин Руби, родившаяся в Альпах в 1978‑м, освоившая сноуборд в пятнадцать лет (и нашедшая упокоение здесь же, в Альпах, на тридцать первом году жизни, упав в расщелину горного массива Монблан), стала в Японии в 1998‑м первой олимпийской чемпионкой в сноуборде, выиграв соревнования в гигантском слаломе.

Судьба свела двух отважных спортсменок (Маша старше Карин на восемь лет), русскую и француженку через четыре года после Нагано, в американских горах на зимних Олимпийских играх в Солт-Лейк-Сити в финале соревнований в параллельном слаломе-гиганте.

Само участие Марии Тихвинской, первой российской сноубордистки, в новой для нас олимпийской дисциплине было не сомненным успехом. Этот экстремальный вид спорта стал на исходе прошлого века чрезвычайно популярным у молодежи. Мы, как водится, долго раскачивались, медленно запрягали. И досок для сноуборда отечественная промышленность не выпускала, и инвентаря не делала (Маше с ее маленьким размером ноги приходилось выступать в горнолыжных ботинках), и специальных трасс не было, и специалистов, тренеров: к соревнованиям Маша готовилась в Австрии, у своего австрийского тренера Рихарда Пикля.

Природный оптимизм, радостное приятие жизни («спускаешься на доске по глубокому снегу, словно в облаке паришь, а когда прыгаешь с камней, чувствуешь, что доска – продолжение твоих ног и ты мчишься-прыгаешь, как кошечка, по буграм») – все это вместе с редкостным трудолюбием позволило Маше пройти горнило жесткого отбора в Солт-Лейк-Сити. Попала туда россиянка, как и остальные 29 спортсменок, с большим трудом.

Воспитанная родителями как самостоятельный человек, способный сам принимать решения, Маша считает своей лучшей, самой близкой подругой маму, а самым авторитетным для себя человеком папу. Свет Борисович Тихвинский подростком остался в блокаду, в осажденном городе один, без родителей. Сын полка морской пехоты, награжденный медалью «За оборону Ленинграда», он был чемпионом Ленинграда по лыжам и гимнастике среди юношей в военные и первые послевоенные годы, а на исходе прошлого века, по его словам, подарил себе на 70-летие полюс, вместе со своим другом, военным альпинистом, почетным гражданином Петербурга Михаилом Михайловичем Бобровым, совершив лыжный переход от Земли Франца-Иосифа до Северного полюса. Маша называет отца очень сильным человеком, настоящим профессионалом, у которого работа всегда на первом плане. Свет Борисович гордится своей дочерью: «Маша – боец, она не раз попадала в самые сложные переплеты и всегда выходила из них с честью».

Самостоятельная Маша, в минуту жизни трудную, как правило, советуется с родителями. Так было и в Солт-Лейк-Сити, когда она позвонила отцу прямо с финиша предварительных соревнований: «Папа, я попала в финал». Свет Борисович сказал, что смотрел телевизионный репортаж и поинтересовался, как она будет состязаться с Карин Руби. «Папа, а как ты советуешь?» – «Советовать тебе должен Рихард, он ведь там рядом. Мне кажется, ты должна рискнуть. Это же Олимпийские игры!»

Вернувшись в Питер, Маша рассказала родителям: «Я уже выигрывала у Руби, и она очень не хотела вместе со мной попасть. Но трасса была, как бетон, в первой попытке я немножко “отпустила” себя, не совладала со скоростью и упала. Во второй попытке мы с Карин шли практически вровень, но у нее были две секунды в запасе…»

Карин Руби в параллельном слаломе-гиганте стала в Солт-Лейк-Сити серебряным призером, золотую медаль выиграла ее землячка Изабель Бланк. Маша осталась без олимпийских наград. Через четыре года на Олимпиаде в Турине Карин Руби, заняв шестнадцатое место, закончила свою феерическую карьеру. Было ей 28 лет и почти половину жизни она отдала сноуборду. Уступившая ей в Америке Маша лишь в 27 встала на доску, но, несмотря на столь позднее начало, уже в конце своего первого спортивного сезона выиграла чемпионат России, причем во всех дисциплинах этого захватывающего и весьма травмоопасного вида. Мастер спорта международного класса Мария Тихвинская, четырнадцатикратная чемпионка России, заставила считаться с собой соперниц из таких стран, как Франция, Италия, Швейцария, США, Канада, Австрия. Бронзовый и серебряный призер кубков мира второй половины 90‑х, серебряный призер чемпионата мира 1999‑го – это далеко не полный перечень ее побед.

На чемпионате в Турине Маша не выступала. Выйдя замуж за биатлониста, олимпийского чемпиона 1988 года (Калгари, США) в эстафете 4×7,5 км, четырехкратного чемпиона мира в командной гонке, уроженца Тобольска Александра Попова, ставшего главным тренером белорусских биатлонистов, Маша уехала к мужу и в декабре 2005‑го, за несколько недель до туринских стартов, родила двойню – Аню и Настю, а через два года – Надю. Каждое лето она привозит девочек в Питер, где они живут с мамой и бабушкой на даче в Токсове. Зимой тренер-инструктор Мария Тихвинская работает на горнолыжных склонах в Альпах. Притяжение гор, унаследованное Машей от отца и матери, она передала своим детям: в два года она поставила девочек на горные лыжи, в четыре – на сноуборды.

Когда они не в Токсово и Альпах, то живут в Беларуси, в поселке Боровляны, под Минском. Получается, что Маша живет на три дома, но главный, отчий, здесь, на проспекте Мориса Тореза, напротив Сосновского лесопарка, куда ходит на прогулки с палками для скандинавской ходьбы Раиса Ивановна… Придет из парка, включит чайник, а тут как раз Маша звонит: «Как у вас, мама?..» – «У нас все хорошо, а как девочки?..» – и слушает рассказ Маши, как они сегодня ходили в бассейн и какие успехи делает в плавании младшая из сестер – Надя…

2013