Текст книги "Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник)"

Смерть в игровом зале

Старший тренер команды «Автомобилист» (Санкт-Петербург) Зиновий Черный, дважды приводивший свою команду к победам в чемпионате России, скончался в игровом зале подмосковного Одинцово спустя несколько минут после победы «Автомобилиста» в очередном матче чемпионата России по волейболу.

Из газет

Зиновий Черный сказал как-то: «А ведь я мог умереть не родившись». Вырвалось это у него нечаянно, под настроение. Однако от моих вопросов уклонился: «Как-нибудь в другой раз…» И только когда его хоронили, я узнал, что он имел в виду. Провожая друга в последний путь, ученый-химик Георгий Дмитриевич Орлов рассказал на гражданской панихиде, что мама, носившая под сердцем младшего сына, была из еврейского гетто в Польше отправлена в Освенцим, а отец сумел каким-то чудом спасти из лагеря смерти жену вместе с еще не родившимся сыном. 29 июля 1940 года он появился на свет.

Спустя много лет в анкетах, заполнявшихся Зиновием Черным при подаче доку ментов в Ленинградский педиатрический институт, где он собирался учиться, в Научно-исследовательский институт профзаболеваний, где он работал и готовил свою кандидатскую диссертацию, в Военный институт физкультуры, был так называемый пятый, очень интересовавший кадровиков и руководителей вопрос о национальности. И хотя к моменту вступления Зиновия Черного в самостоятельную жизнь любимый вождь всех народов отошел в мир иной, отвечать на пятый пункт так, как отвечал Зиновий, значило попадать в разряд «инвалидов пятой группы». Когда в Институте профзаболеваний, в лаборатории патофизиологии, где молодой ученый трудился над диссертацией, посвященной поиску фармакологических средств, снимающих химическую интоксикацию организма и повышающих его общую сопротивляемость, число сотрудников с неблагополучными «корня ми» превысило критическую массу «допустимого», лабораторию во главе с Жан ной Исааковной Абрамовой под благовидным предлогом закрыли. Новоиспеченный кандидат медицинских наук, помыкавшись в поисках работы по специальности, в конце концов оказался в Военном институте физкультуры – свет не без добрых людей – в качестве старшего преподавателя…

Дух радости, азарта, риска, пенящий чаши игры, придающий неповторимый вкус спортивному напитку, привязывал его к новому поприщу – спортивному – силь нее, чем замечали люди со стороны, креп че, чем отдавал себе отчет в этом его тренированный научными исследованиями мозг. В спорте душа его ожила, оттаяла – к нему вернулось радостное ощущение мира, какое бывает в школьные, студенческие годы, какое было у него, когда он иг рал в Пярну за сборную школь ников Эстонии по волейболу, за ленинградский «Медик». Тяга к спорту в нем никогда не прерывалась, не иссякала – заочно он получил еще одно высшее образование – физкультурно-педагогическое, работал тренером с юношами-волейболистами «Динамо», был врачом в хоккейной команде мастеров СКА у Николая Пучкова и входил в комплексную научную группу при сборных командах Ленинграда на Спартакиаде народов СССР 1975 года. После той Спартакиады и оказался Черный в «Автомобилисте» вторым тренером.

Одни, из спортивного мира, увидели в этом расчетливость: «Надеется с помощью Платонова пробиться в большой спорт, получить звание заслуженного тренера, подзаработать на зарубежных поездках». Другие, коллеги по медицинской науке сочувствовали ему: «Зяма, с твоей головой идти в тренеры – все равно что электронным микроскопом гвозди забивать». Плохо все они знали Зиновия Черного. Забивать гвозди электронным микроскопом? Ничего подобного. Игра не менее сложна для исследования, чем фармакопея, адаптогены. Игра не просто объект для академического изучения, но и для живого познания, управления.

Почти пятнадцать лет я наблюдал их вместе – Вячеслава Платонова и Зиновия Черного, первого и второго тренеров луч шей ленинградской команды, и не раз был свидетелем того, как первый вы говаривал второму: «Твоя дурацкая доброта тебя погубит. Они же тебя предадут». Второй кивал головой, вроде бы соглашался, но упорно гнул свое: «Нельзя отчислять Ваньку (Серегу, Федора и т. д.)… Он сорвался случайно… Ты бы вал у него дома?.. То-то, а я бывал… Врезать ему с носка надо – согласен. Но зачем же выгонять?..»

Сергея Хлобыстова, Федора Барчукова, Ивана Загорского, некоторых автомобилистов помладше оборонил в свое время второй от гнева первого, который, не будь рядом такого заступника, кое-кого из про винившихся уже от числил бы за серьезные прегрешения. Но, в очередной раз занося над оступившимся игроком карающий меч, Платонов в глубине души, будучи и сам человеком добрым, хотя

и более суровым, чем его помощник, надеялся, что второй кинется спасать этого игрока, найдет убедительные аргументы в его защиту и кара не постигнет оступившегося.

О, это большая, не написанная еще глава в психологии спорта – о взаимоотношениях первого и второго тренеров в команде, о том, что многое, чего не может позволить себе первый тренер, самодержец по статусу, может и должен во взаимоотношениях с игроками брать на себя второй. Некоторые вторые, привыкнув быть на подхвате у своих первых, во всем им поддакивать и подражать, так всю жизнь и остаются на вторых ролях.

А Зиновий Черный сумел стать первым. И дважды привел коллектив к золотым медалям чемпионата страны. Он удержал себя от соблазна стать копией Платонова, ре зонно полагая, что копия всегда хуже оригинала. «Как бы я ни пыжился, – признался мне Зиновий позапрошлым летом, будучи уже признанным мэтром, тренером европейского масштаба, – но ведь я сам ни когда не играл на мастерском уров не. Что же мне делать? Надо как-то компенсировать это, а не изображать из себя великого тренера, который в свое время случайно не стал великим игроком».

Он компенсировал это качеством, обычно с годами умирающим в человеке, – высочайше развитым даром обучаемости. До седых волос, до разрыва сердца в игровом спортивном зале он сохранил жадность к познанию, мыслительной комбинаторике, повышению алгоритма самоусовершен ствования, как говорят компьютерщики, создатели шахматных программ. В круге его чтения были книги и журналы на английском, немецком, эстонском, рус ском языках – по медицине, кибернетике, психологии, менеджементу, финансам и, разумеется, спорту.

Манера мыслить и выражать свою мысль выдавала в Черном ученого, ученого-естественника. Каждое явление он любил рас смотреть с разных сторон, системно; до тошный аналитик, он был безупречно, я бы сказал, язвительно логичен, мгновенно обнаруживал непоследовательность, противо речивость оппонента. Ироничный, саркастичный, сразу же менял регистр, тембр голоса, превращался в Орфея, когда надо было обратить кого-то, от кого за висело благополучие команды, в свою веру. Против его вдохновенного красноречия не могли устоять ни руководители мэрии Санкт-Петербурга, ни коммерсанты, производственники, потенциальные спонсоры волейбольного центра «Автомобилист», кото рый Зиновий Ефимович создал в 1989 году и стал его первым «художественным руководителем».

Этим умением Черного заговаривать зубы начальству и «денежным мешкам», Орфееву искусству убеждать других в своей правоте, в срочной необходимости помочь именно «Автомобилисту», попавшему в положение хуже губернаторского, завидовал такой супертренер, как Владимир Петрович Кондрашин.

В 1981‑м, в Риге, ранним утром в малом зале Дворца спорта «Даугава» я впер вые увидел в деле – тогда разыгрывалось первенство страны в высшей лиге среди дублеров – молодняк «Автомобилиста», команду Зиновия Черного, и поразился тому, что похожие на солдат первого года службы своей угловатостью юнцы, в облике которых было еще столько беззащитного, цыплячьего, кидались на своих против ников соколами, и в этом проглядывала зрелость вкусивших от древа познания будущих мастеров. С ними «профессор» Черный дважды – в 81‑м и 83‑м – выиграл малые чемпионаты СССР, в 82‑м под его водительством сборная Ленинграда победила на Всесоюзных молодежных играх. Лидеры той соколиной команды помогли по том «Автомобилисту» стать первой командой России, были на первых ролях в сбор ной страны, а сейчас, перешагнув за порог тридцатилетия, зарабатывают волейболом на хлеб насущный в дальнем зарубежье.

Вечно второй стал в последние пять лет своей жизни Первым, вкусил не только го речь расставания с подготовленными им питомцами, но и мед больших побед.

Он жил в сумасшедшем режиме. Спал по три-четыре часа. Мотался по Европе в автобусе (как ни парадоксально, ныне команде куда дешевле, располагая собственным тран спортом, тренироваться в Западной Европе, нежели в родном городе, гостиницы которого мастерам не по карману, а собственного зала у «Автомобилиста» нет), последнюю осень своей жизни провел с командой в Греции – тренировались в Афи нах, смотрели чемпионат мира, играли тур нир в Салониках, а в ноябре на две недели улетели в Бразилию – каждый день заставал их на новом месте.

Носился с идеями, проектами, планами переустройства отечественного спорта, современного волейбола, петербургского волей больного центра, своего клуба. Меч тал о взаимовыгодном союзе нарождающегося российского бизнеса и становящегося на ноги российского профессионального спорта. Довел до заключительной стадии, до принятия решения на городском уровне идею о налоговых льготах для коммерческих производственных структур, материально поддерживающих спорт, благо даря чему «Автомобилист», кажется, получил в лице Союза автоперевозчиков и экспедиторов России спонсора, способного

закрыть бюджет команды. Страдал от того, что все лучшие игроки российского волейбола уже уехали на Запад, да что лучшие, скоро и середняков не останется, если мы в корне не поменяем отношение к нашему спорту, не примем Закон о профессиональном спорте. Гордился тем, что работает в отечественном волейболе, в который, по его словам, нырнул когда-то безоглядно, не зная, выплывет ли. Выплыл, и скольких превосходных бойцов, приумноживших славу отечественного волейбола, научил плавать отличным стилем (из наиболее известных назову Сидельникова, Дилленбурга, Шатунова, Чередника). До последнего своего дня считал наш волейбол лучшим в мире, утверждал, что по потенциалу, по сочетанию мощи и зрелости сборной России нет равных (иногда оговаривался – «разве что Италия»).

Был бы Зиновий жив, можно было бы с ним поспорить, схлестнуться, он отчаянный был спорщик, азартный, заводной, и случалось ему даже с учителем своим Платоновым спорить чуть ли не до драки, как сам Зиновий позапрошлым летом мне признался. Помню, в июне 93‑го, после тренировки в Калининской ДЮСШ, мы проговорили почти три часа – на два часа магнитофонных кассет хватило, а потом пришлось целую тетрадь исписать. Зиновия тогда прорвало. «Уж больно, – усмехнулся, – тему ты выбрал для меня аппетитную». Тема была – «интеллект в игре, интеллект игры».

«Что касается тренерского профессионализма, если взять волейбол российский, – сказал мне Черный, – то вот там (Зиновий поднял вверх над головой руку. – А. С.) Платонов, а вот тут (он опустил руку до уровня груди. – А. С.) – все остальные».

Он остался верен Платонову – и после чемпионата мира в Греции энергично советовал принимающим решения поставить Платонова во главе сборной России. Болело у него сердце за отечественный волейбол и за Платонова. За своего сына Вовку, талантливого физика, после обучения в Штатах выдержавшего громадный международный конкурс и неожиданно для отца и матери поступившего продолжать учебу и исследовательскую деятельность в один из английских научных центров. Болело у него сердце за родной «Автомобилист». Как-то признался: «Хочешь похвастаюсь? Мне тут недавно звонили из Италии и Франции, звали на работу, но сейчас, понимаешь, наклевывается возможность сделать «Автомобилист» одним из лучших клубов в Европе, как же я куда-то уйду?..»

Ушел. Ушел навсегда…

1995

После славы

За все в жизни приходится платить – за славу тоже. Переход с солнечной стороны улицы на теневую, в холод общественного невнимания, равнодушия, забвения – убийственно резок для тех, кого носили на руках и осыпали цветами.

Речь о выдающихся спортсменах – олимпийских и мировых чемпионах, призерах Олимпийских игр, чемпионатов мира и Европы, об их тренерах, о жизни после славы, днях после звездного часа. Мы говорим об этом редко, невнятной скороговоркой, отдавая дань дежурной риторике: «наши про славленные ветераны», «прижизненные легенды», «достояние нации». Риторика смешана с плохо скрываемым раздражением: мало, что ли, им было воздано при жизни в спорте, сколько можно тянуть на себя одеяло общественного внимания?! Пришли другие времена, взошли иные имена. Их теперь славят, с ними носятся, спорт живет сегодня, здесь, сейчас, он не знает прошедшего времени, как история не знает сослагательного наклонения.

Спорт, однако, часть жизни, ее алмазная, сверкающая грань, ее бродильное, дрожжевое начало, экспериментальный полигон, где Homo sapiens проверяет возможности человека и человечества, уже приблизившихся к опаснейшему порогу – пределу переносимости человеческой популяции. Спорт как мировая игровая площадка весь в настоящем. Спорт как экспериментальный полигон человечества работа ет на будущее. Спорт как часть жизни, истории страны и народа, как принадлежность национальной и мировой культуры укоренен в прошлом и являет ся одним из краеугольных камней человеческой цивилизации, самостоянья человека.

Тюкалов, Зыбина, Рощин, Шатков, Шилков, Казанкина, Степанова, Познанская, Богдановский, Пинаева – их победы в прошлом, но живут они рядом с нами, по соседству, в одном человеческом общежитии. Многие ли нынешние болельщики «Зенита», знатоки фристайла, виндсерфинга, сноуборда, карате, боев без правил и прочих экстремальных и экзотических видов спорта знают, как живут звезды

прошлого, помнят про победы этих поколений, сделавшие нашу страну великой спортивной державой?

Забвение – если иметь в виду короткую память поклонников, фанатов, болельщиков – можно пережить. Труднее перенести сам переход из славы в бесславие, из разряда небожителей в класс простых смертных, из ослепительной, пышущей здоро вьем молодости в немощную старость. Не всем новая жизнь, жизнь после славы, оказывается по плечу, по силам. Кто-то топит горе и непонимание окружающих в вине, кто-то мучается, получая жалкие пенсии по инвалидности и по старости, – забытый, ненужный, ничей, и тем горше его обида, тем безнадежней житье, чем больше он был обласкан когда-то, чем громче было его имя. И когда отчаяние стискивает горло удавкой, они, умевшие в спорте преодолевать себя, делают последнее страшное усилие преодоления и вычеркивают себя из жизни – Евгений Бабич, Евгений Кацура, Юрий Степанов, Геннадий Гайковой, Андрей Прокофьев. Приведя трагический ряд тех, кто не захотел жить дальше, трехкратная олимпийская чемпионка, вице-президент Союза спортсменов Рос сии Тамара Пресс в недавно опубликованных воспоминаниях пишет: «Спорт – это вечный праздник. И вечная боль!.. Можно, конечно, в потоках славословия и гимнов забыть о том, что спорт не только многое дает, но и многое отбирает. Можно, например, не обратить внимания на то, что члены сборной по пятиборью Аль берт Мокеев и Виктор Пичужкин умерли, не дожив до тридцати лет… Можно не сопоставлять таких фактов, как смерть сорокаоднолетнего Григория Ивано вича Федотова и сорокасемилетнего Владимира Куца. А Эдуард Дубинский – футболист, не доживший до тридцатилетия? А Сергей Соловьев? А Карцев? А Демин? А прыгун с шестом Владимир Булатов? А трагический ряд тех, кто не захотел жить дальше (их имена названы вы ше. – А. С.)… Или, может быть, их не было – этих ужасных смертей?..»

Были – и эти, и многие другие; велик – и по количеству, и по масштабу имен – мартиролог людей спорта, ушедших из жизни много раньше, чем определено человеку. В этом мартирологе преобладают мужчины. Женщины несут свой крест более стоически, терпеливо и живут в среднем на десять-пятнадцать лет дольше. Как говорила единствен ная в мире спортсменка, ставшая заслуженным мастером спорта в ленинградскую блокаду, Мария Ефимовна Минина: «Разве мужики на шу бабью ношу потянут?! Сроду та кого не было». Великого мужества женщина ушла от нас недавно, на восемьдесят седьмом году жизни. Ее мужества и щедрого сердца хватало и на сыновей, и на внуков, и на учеников-конькобежцев, лыжников, велосипедистов, и на ее более молодых друзей, учившихся у Мининой умению не поддаваться грузу лет и болезней, но не сумевших даже похоронить ее по-людски, воздать почести со образно ее заслугам, вкладу в историю великого сопротивления великого города не с областной – с горькой судьбой.

Адаптация спортсменов в но вой, постспортивной жизни – это и есть, если хотите, мининская наука приспособления к новым, изменив шимся условиям, мининская способность все перетерпеть и вынести, мининское умение идти по жизни с улыбкой, подбадривая от стающих, поднимая споткнувшихся, оступившихся, как поднимала она, инструктор всевобуча, падающих в снег от усталости и голода бойцов учебных взводов, которых она учила метанию гранаты, рукопашному бою, ходьбе на лыжах на ленинградском стадионе «Динамо» в страшную блокадную зиму сорок второго…

Я называю эти качества «мининскими», но их можно назвать и «манинскими» (Тамара Манина – олимпийская чемпионка Мель бурна и Токио по спортивной гим настике, профессор, зав. кафедрой Санкт-Петербургской художествен но-промышленной академии), и «казанкинскими» (Татьяна Казан кина – олимпийская чемпионка Мон реаля и Москвы, зав. кафедрой Академии физической культуры и спорта имени Лесгаф та, председатель Союза спортсменов Санкт-Петербурга), и «степановскими» (Марина Степанова – мировая рекордсменка в беге на 400 метров с барьерами, установившая мировой рекорд в тридцать шесть лет, что занесено в Книгу рекордов Гиннесса, ушедшая из большого спор та в сорок, защитившая кандидатскую диссертацию, преподающая физическую культуру в Инженерно-экономической академии, прямая, резкая, бескомпромиссная: «Мы, бывшие чемпионы, неинтересны обществу, но интересны детям и юношам, мы должны помогать им, уделять главное внимание здоровью подрастающего поколения»), и «латынинскими» (Лариса Латыни на – девятикратная олимпийская чемпионка, чей жизненный девиз: «Главное – не терять равновесия и не вешать носа»), и «скобликовскими».

Семнадцать лет назад в не скольких моих диалогах с шестикратной олимпийской чемпионкой, тогда аспирантом Академии общественных наук при ЦК КПСС Лидией Полозковой-Скобликовой, опубликованных в газете «Советская Россия», мы подняли в числе про чих и проблему жизни спортсмена после звездного часа. Тогда она воспринималась как проблема не столько социальная, сколь ко психологическая: помню, как Лидия Павловна жаловалась, что спорт развил в ней стремление быть первой всегда и во всем до такой степени, что она и сейчас невольно ускоряет шаг, когда кто-то ее пытается обогнать на улице, лестнице, не говоря уже о более серьезных вещах, что спорт высших достижений, помимо прекрасных свойств, развивает и негативные – агрессивность, злость, зависть, непомерное честолюбие, тщеславие, нередко калечит души и тела.

Противоречивая сущность спорта как явления «трижды прекрасного и трижды проклятого» (по великолепной формуле Евгения Гришина) известна давно. Этому посвящены сотни исследований, диссертаций, монографий, романов, фильмов, один из которых, английский, называется «Такова спортивная жизнь». Все можно объяснить (обвинить, оправдать – в зависимости от намерения) столь всеобъемлющей формулой, в том числе нежелание, неумение, неготовность прийти на помощь людям, не щадившим живота своего во имя родины, пожертвовавшим ради прославления отечества своим здоровьем, ибо для самого ат лета спорт всегда жертвенен, это аскеза подвижнического труда, огненная пахота, пот, слезы и кровь, «соленые радости», как назвал спорт страстный экспериментатор и апостол силы Юрий Власов.

А труд, тем более такой сверх интенсивный, связанный с неизбежными травмами и болезнями, труд самоистязания ради доставления нескольких минут, часов восторга, радости народу, человечеству дол жен быть оценен по достоинству: давать спортсмену по пятьдесят тысяч дол ларов за золотую олимпийскую медаль у нас стали совсем недавно, поколения Тюкалова, Зыбиной, Маниной, Шаткова, Скобликовой, Казанкиной не знали валютных «подпиток». Ждать, пока все в нашей стране образуется, когда всем людям, «пахавшим» на государство по сорок и более лет, в том числе и на спортивной ниве, начнут платить не нищенские пособия, именуемые почему-то пенсиями по старости, а то, на что можно нормаль но жить, придется, скорее всего, до морковкина заговенья, то бишь бесконечно долго…

Все мы – их дети и внуки, государство и общество – в долгу перед уникальны ми творцами уникальных спортивных побед. Все мы в неоплатном долгу перед теми, кто одержал по беду на полях сражений Великой Отечественной. В четыре кровавых бессонных года они получили колоссальный заряд веры в беспредельные возможности человека, в святость товарищеских, братских уз, связующих людей одной исторической судьбы. И когда пришел черед новых испытаний, и богатую страну с нищим населением стали сотрясать новые кризисы, и значительная часть народа оказалась за чертой бедности, именно они, люди спорта, закалившие сталь характеров в горниле Великой Отечественной, начали движение за человеческое отношение к ветеранам спорта и немало на этом поприще преуспели.

Здесь по справедливости можно назвать многих, но я особо выделил бы В. Ф. Полысаева и А. И. Иссурина.

Владимиру Федоровичу Полысаеву семнадцать исполнилось за неделю до 22 июня 1941 года. Про шел солдатом всю войну в пехоте, в артиллерии, в танковых войсках, был тяжело ранен на Курской дуге, брал в Берлине канцелярию Гитлера, всего один квартал не дошел до рейхстага. Видевший войну лицом к лицу, не романтизирует ее: «Война – самая ужасная вещь на свете. Нельзя забывать об этом. Нельзя забывать тех, кто воевал и завоевал Победу. Нельзя забывать и тех, кто не щадил себя ради побед на спортивных фронтах, прославляя Родину. Мы в “Эдельвей се” делаем для них все, что можем». Созданный несколько лет на зад профессором Полысаевым (после войны он был председателем ленинградских советов спортивных обществ «Труд» и «Зенит», начальником футбольной команды «Зенит», долгие годы возглавлял кафедру физвоспитания Механичес кого института) общественный фонд «Эдельвейс» поначалу материально пособлял самой обездоленной части нашего спортивного движения – инвалидам, но постепенно расширил свою деятельность и превратился в помощника всех ветеранов спорта.

«Эдельвейс» вместе с администрацией Санкт-Петербурга, с горспорткомитетом и Академией физической культуры и спорта имени П. Ф. Лесгафта и стал организатором первой международной научно-практической конференции «Социальная адаптация и реабилитация спортсменов», про ходившей 23–24 марта 1998 года в между народном культурно-деловом центре «Дворец на Литейном». В конференции приняли участие более двухсот человек из Испании, Польши, Финляндии, Германии и разных городов нашей страны.

«Эдельвейс», как и Союз спортсменов Санкт-Петербурга, опирается в своей работе на бесценную помощь защит ника всех сирых и обездоленных, всех нуждающихся в помощи чем пионов и рекордсменов прошлого, главного летописца ленинградского, петербургского спорта Александра Иосифовича Иссурина. В позапрошлом году мы отметили 80-летие феноменального человека, добровольно взвалившего на себя эту святогорову ношу и заменяющего собой целое учреждение, нечто среднее между собесом, юридической консультацией и архивом. Он, как и Полысаев, военная косточка, ис токи его колоссальной деятельной доброты и абсолютной неустрашимости там же, где и у Мининой, Тюкалова, Зыби ной, Селиховой, – в блокаде.

Есть и другие ветеранские спортивные организации в нашем городе, в частности, движение «Золотые старики», во главе которого стоит олимпийский чемпион Мюнхена по классической борьбе в тяжелом весе Анатолий Рощин. Все они делают одно большое дело, правда, не очень-то скоординированное и недостаточно поддерживаемое государством.

Замечательно, конечно, что в бой идут одни золотые старики, но сколько же, право, можно эксплуатировать бескорыстный энтузиазм наших пожизненно молодых ветеранов?..

– Мы с вами, в конце концов, не просители, не нищие на паперти, мы избиратели и налогоплательщики, – сказал на закрытии конференции ректор Лесгафтовской академии Владимир Ульянович Агеевец. – Руководители страны, до сих пор не имеющей Закона о физической культуре и спорте, и города должны знать, что, обращая внимание на физическую культуру, спорт и преданно служивших и продолжающих служить ему людей, они не благодеяния с барского стола дают, а делают то, что и должны делать демократически избранные власти в цивилизованных государствах.

1998