Текст книги "Белое движение. Исторические портреты (сборник)"

Как же оценивали поступки и заявления Дитерихса его соратники и современники? По-разному. Одни видели в этом политическую мудрость, возвращение к устоям общества и нравственности. Другие, как, например, изрядно «покрасневший» генерал Болдырев – «нечто близкое к простому предательству по отношению к Народному Собранию» и «воинствующий мистицизм». Красные, разумеется, писали о «сумасшедшем Дитерихсе», объявившем против них «Крестовый поход».

Но, независимо от политических симпатий и антипатий, в первую очередь бросается в глаза предельная политическая честность Дитерихса в этот период. Раз приняв какое-либо решение, генерал уже не отступал, пусть даже лично для него в данный момент оно становилось невыгодным. И похоже, что он действительно верил в Чудо, в то, что его порыв увлечет за собой окружающих и что в результате, вопреки всем материальным расчетам, удастся переломить даже самую безнадежную ситуацию.

В соответствии со своими воззрениями Дитерихс строил и подчиненные ему органы власти. В помощь Правителю был создан Приморский Поместный Совет, состоящий из владивостокского городского головы, председателя областной земской управы, Атамана Уссурийского Казачьего Войска; возглавлял его, на правах министра внутренних дел, генерал Бабушкин. Законодательная власть должна была осуществляться Приамурской Земской Думой, куда вошли представители от всех церковных приходов Владивостока и Никольска-Уссурийского, от сельского самоуправления, профсоюзов, Уссурийского казачества и несоциалистических организаций, – всего 34 члена. Местом пребывания Думы был назначен город Никольск-Уссурийский. Основой же местного самоуправления должны были стать церковные приходы. Утвердив эту структуру власти, Земский Собор и завершил свою работу 10 августа 1922 года.

Не менее насущной была реформа в армии. И здесь Дитерихс за короткий срок успел сделать довольно многое. Во-первых, благодаря авторитету в войсках ему удалось добиться определенного паритета между «каппелевцами» и «семеновцами», не давая при этом преимущества ни одной из групп, и тем самым притушить соперничество, вновь вспыхнувшее было в дни «недоворота». Во-вторых, все части, изрядно поредевшие в дни боев под Хабаровском, были свернуты в более мелкие единицы, в соответствии с их численным составом.

Но далее последовал целый шквал переименований. Белоповстанческая Армия была переименована в «Приамурскую Земскую Рать», а Дитерихс, как ее Главнокомандующий, стал называться «Воеводой Земской Рати». Корпуса были переименованы в рати, полки – в отряды, батальоны – в дружины. Соответственно, все они получили новые наименования. «Земская Рать» теперь была разделена на четыре «Рати» или «Группы»: Поволжскую Рать генерала Молчанова, Сибирскую (стрелковую) Рать генерала Смолина, Сибирскую Казачью Рать генерала Бородина и Дальневосточную Рать генерала Глебова. Если Дитерихс, подыскивая для воинских частей и соединений «древнерусские» термины, надеялся, что в ряды «ратей» мощным потоком хлынут новые добровольцы, то в этом он ошибся. Зато новые названия, несомненно, до крайности затруднили текущую работу штабов и ведение деловой переписки.

Однако все затеянные преобразования и внедрение новой идеологии могли дать результат лишь с течением времени. А его у Дитерихса как раз и не было.

На Вашингтонской конференции в январе 1922 года Япония под давлением Соединенных Штатов дала обязательство вывести свои войска из Приморья, и 24 июня японское правительство объявило сроки намечаемой эвакуации. Вся территория Приморья была разделена на три «зоны эвакуации»: 1-я – от станции Свиягино до Никольска-Уссурийского, должна была быть эвакуирована в сентябре; 2-я – от Никольска-Уссурийского до станции Угольная – в октябре, и 3-я зона – непосредственно город Владивосток – в ноябре 1922 года.

Было ясно, что только присутствие японских войск сдерживало красных от немедленного наступления на Приморье. По поручению Дитерихса владивостокский городской голова генерал А. И. Андогский ездил в Токио с просьбой отменить эвакуацию или, по крайней мере, перенести ее на более поздний срок; но эти переговоры закончились безрезультатно. Так что теперь к началу сентября надо было ожидать вторжения с севера.

* * *

26 августа генерал Дитерихс с Полевым Штабом переехал в Никольск-Уссурийск, чтобы быть поближе к будущему театру военных действий. На 1 сентября Земская Рать насчитывала в своих рядах 7 315 бойцов при 22 орудиях и 3 бронепоездах. Поволжская Группа генерала Молчанова (2 835 человек при 8 орудиях) была сосредоточена в Никольске-Уссурийском с тем, чтобы принять Спасский район, как только его покинут японцы. Сибирская Группа генерала Смолина (1 450 человек и 7 орудий) перемещалась в Гродековский район для очистки от партизан Приханкалья, затем она должна была поддержать Молчанова. Сибирская Казачья Группа генерала Бородина (1 230 человек и 3 орудия) действовала против партизанской базы в Анучино, а Дальневосточная Казачья Группа генерала Глебова (1 800 человек, 4 орудия) – против Сучана. Пограничная стража и Железнодорожная бригада с бронепоездами охраняли железную дорогу.

3 сентября 1922 года последние японские эшелоны ушли из 1-й зоны эвакуации во Владивосток. Соответственно Штаб Воеводы считал 4 сентября датой начала своего последнего похода.

Генерал Дитерихс все еще рассчитывал на чудо, он надеялся поднять русских людей на борьбу с большевиками под лозунгом «За Веру, Царя и Отечество!» И он требовал от окружающих той действенной жертвенности, которую ощущал в себе. Правитель планировал ряд крестьянских съездов, намереваясь зажечь боевым духом приморских крестьян и казаков. Был объявлен призыв военнообязанных в Никольске и Владивостоке; предполагалось, что призывники будут экипированы на средства городского самоуправления. Молодежь из учебных заведений подлежала призыву в первую очередь. Города должны были создать у себя самооборону, чтобы ею можно было заменить воинские части, несущие охрану в тылу. Одновременно в городах был объявлен сбор средств на нужды армии.

Воевода надеялся, что его Земская Рать, пополненная бойцами всенародного ополчения, усилится настолько, что сможет от обороны перейти к наступлению. Но очень скоро он осознал, что призывы его падают в пустоту. Никто и ничем не хотел жертвовать. Владивосток, ставший за последние годы городом спекулянтов, дал в армию всего 160 человек, да и то часть из них пришлось отлавливать прямо на улицах. Никольск дал 200 человек, причем ни одеть, ни снабдить их города не смогли. Учащиеся и вообще интеллигенция при известии о призыве ринулись не на фронт, а как можно дальше от него – в полосу отчуждения КВЖД. Собранная самоохрана была ненадежна, часть ее откровенно сочувствовала большевикам. Те немногие дружинники, которые попали в армию, не столько усилили, сколько ослабили боевые части. И, наконец, как только стало известно о сборе средств, городские самоуправления начали активное обсуждение… как получше уклониться от своих обязанностей!

Была и еще одна проблема, имеющая для армии жизненное значение: в частях катастрофически не хватало винтовочных патронов. Между тем их запасы имелись на складах Владивостока, находившихся в ведении японцев. Дитерихс неоднократно обращался к японскому командованию с просьбой открыть эти склады и выдать патроны русским войскам. Но ни оружия, ни боеприпасов от японцев получено не было, и в течение всей последней кампании русские части в отношении патронов сидели «на голодном пайке».

Раздражение действиями японцев было у Дитерихса столь велико, что вылилось в не слишком продуманную демонстрацию. По оставлении японцами Спасска Правитель 5 сентября лично приехал в этот город. По словам очевидцев, «растроганный, со слезами на глазах, Воевода припал к “освобожденной от интервентов русской земле”, после чего тут же произнес перед толпой встречавших его официальных лиц и народа речь на эту тему». Этот жест вызвал недоумение даже у многих его ближайших сподвижников.

Противник Земской Рати, Народно-Революционная Армия ДВР, также деятельно готовилась к открытию боевых действий, в первой линии на станциях Иман и Уссури сосредоточив 2-ю Приамурскую стрелковую дивизию: 4 640 штыков, 450 сабель, 20 орудий и 151 пулемет при трех самолетах и четырех бронепоездах. Для гарантированной победы эти силы считались недостаточными, однако проблема резервов всегда решалась в НРА ДВР очень просто и надежно: в армию этого «независимого государства» по мере необходимости передавались из Иркутска части 5-й армии РККА. И теперь из Забайкалья были переброшены 104-я бригада 35-й стрелковой дивизии, переименованная в 1-ю Забайкальскую стрелковую дивизию НРА, а также отдельная кавбригада. Таким образом НРА разом увеличилась на 5 000 штыков и сабель, 143 пулемета и 18 орудий. На должность Главнокомандующего 15 августа 1922 был прислан из Москвы И. П. Уборевич.

В качестве поддержки НРА располагала в тылу белых мощной сетью партизанских отрядов. Не полагаясь на одну только «самодеятельность масс», командование НРА еще в дни перемирия отправило «партизанить» несколько батальонов регулярных войск с артиллерией. Вследствие малочисленности белых сил партизаны являлись в сельской местности хозяевами положения. Они жили за счет местного населения и зачастую вели себя, как бандиты. Впрочем, красными партизанами часто именовали себя и самые настоящие китайские и корейские бандиты – хунхузы: руководители партизанского движения охотно принимали помощь подобных «интернационалистов»…

Дитерихс, готовясь к открытию военных действий, в свою очередь рассчитывал на белых партизан, так называемую Амурскую военную организацию. Штаб Земской Рати надеялся, что они своими действиями смогут прервать движение по железной дороге и не допустить переброски красных частей в Приморье. Но белые партизаны были слишком слабы, чтобы реально помешать воинским переброскам. Если бы все это происходило год назад, когда барон Унгерн действительно мог угрожать Забайкалью! Но то время было безвозвратно упущено. Теперь же красные отлично подготовились к последнему броску, и у Земской Рати просто не оставалось никаких шансов.

Спрашивается, зачем же в этих условиях Дитерихсу вообще надо было давать сражение, идти на заведомо напрасные жертвы? Единственное сравнение, которое напрашивается в данном случае, – сражение русских кораблей «Варяг» и «Кореец» с японской эскадрой в порту Чемульпо 27 января 1904 года. Нужно ли было тогда капитану В. А. Рудневу принимать заведомо неравный бой? Не проще ли было сразу затопить и взорвать корабли и тем сберечь жизни многих матросов? На что он рассчитывал – получить за свой подвиг «белый крестик»? Или что подвиг «Варяга» потом непременно прославят в песнях? Нет, просто он не мог иначе. И точно также не могли иначе генералы Дитерихс, Молчанов, Смолин, солдаты и офицеры Земской Рати. Они вовсе не были самоубийцами и не желали гибнуть понапрасну. Но Земская Рать была истинной носительницей традиций Российской Императорской Армии и потому не могла уйти, не приняв последнего боя, пусть даже в самых тяжелых и неравных условиях.

Первые схватки на реке Уссури разгорелись 6 сентября. Для овладения железнодорожным мостом через реку из состава Поволжской Рати был выделен специальный отряд генерала Никитина численностью 1 300 штыков и 500 сабель при 4 орудиях. В двухдневном встречном бою он отбросил красные части прикрытия, но на подходе к мосту встретил превосходящие силы врага и должен был повернуть обратно. Мост остался цел, и путь для красных бронепоездов на юг был открыт.

Вторая половина сентября прошла в отдельных мелких стычках: обе стороны накапливали силы. К 1 октября Поволжская Рать Молчанова полностью сосредоточилась в Спасске и 6 октября предприняла новую попытку перейти в наступление, завершившуюся встречным боем у станции Свиягино. Хотя к вечеру Молчанову удалось потеснить красных, но решающего успеха достичь не удалось, а потери в частях оказались довольно значительными. Учитывая все это, Молчанов решил не продолжать бой, а отойти назад на заранее подготовленные позиции Спасского укрепленного района.

Спасский укрепленный район был сооружен японцами в 1921 году, это был крупный опорный пункт, рассчитанный примерно на дивизию. При эвакуации он был передан японскими войсками частям Земской Рати, и Дитерихс рассматривал его как основной узел своей обороны в Приморьи. Основу укрепрайона составляли семь фортов полевого типа, соединенные окопами с блиндажами и прикрытые 3–5 рядами колючей проволоки. Разумеется, это был не Верден, не Оссовец и не Новогеоргиевск, но по масштабам Приморья – очень мощные укрепления. Однако любая позиция может считаться неприступной только при достаточном количестве войск, ее защищающих, снабженных достаточным количеством орудий и боеприпасов. Здесь же многочисленные грозные форты занимало чуть больше двух тысяч человек, причем почти без патронов. Таким образом, вся тяжесть обороны ложилась на артиллерию, а ее в Поволжской Группе было… целых девять стволов на все форты, плюс два поддерживающих бронепоезда, которые служили в качестве подвижных батарей. Если после этого советские историки твердят о «неприступности белых позиций под Спасском», – значит, они просто искажают истину.

К вечеру 7 октября головные части красных вышли на подступы к Спасску. По плану Уборевича, правая колонна Покуса должна была атаковать город с севера, колонна Вострецова наносила основной удар с востока, а отдельная кавбригада направлялась в обход Спасска, чтобы перехватить железную дорогу в тылу. С рассветом 8 октября бой закипел по всей линии. На севере красным удалось несколько потеснить оборонявшихся и ворваться на северную окраину Спасска, но здесь атакующие попали под огонь форта № 1 и дальше продвинуться уже не смогли. В центре, на железной дороге, все атаки красных стойко отражались. Наконец, попытка обхода красной конницы закончилась для нее тяжелым поражением – два эскадрона были полностью разбиты. Однако уже в темноте Вострецов, сосредоточив огонь двадцати орудий по форту № 3, затем атакой двух полков, ценою потери 250 человек и двух подбитых пушек, сумел овладеть фортом. Контратака белых не удалась.

За ночь ударный отряд красных около форта № 3 был усилен из резерва пехотой и артиллерией. В свою очередь, Молчанов ночью донес Воеводе о том, что его бойцы утомлены до крайности, патроны на исходе и что у него нет свободных сил, чтобы парировать новый удар. Дитерихс прекрасно понимал, что в этих обстоятельствах дальнейшая оборона Спасска теряет всякий смысл, и в ночь на 9 октября отдал приказ войскам Поволжской Группы оставить Спасск и отходить к югу. На другой день белые, сдерживая противника огнем и контратаками, постепенно эвакуировали свои укрепления, а следом за ними на оставленные позиции вступили части НРА. К 6 часам вечера Спасск был полностью оставлен.

Это была серьезная неудача. Для прикрытия отходящих частей была назначена Сибирская Рать генерала Смолина, и ей в течение трех последующих дней пришлось принять ряд тяжелых арьергардных боев. В одном из таких боев, 12 октября, погиб один из белых бронепоездов.

В те же дни произошел и еще один бой, куда менее известный, однако надолго запомнившийся как наступавшим, так и оборонявшимся, и напрочь затмивший для них легендарные «штурмовые ночи Спасска». В ночь на 8 октября отряд красных партизан Шевченко совместно с четырьмя регулярными батальонами предпринял попытку овладеть деревней Ивановкой. Гарнизон «Белой Ивановки» состоял из 314 человек (Сибирских и Енисейских казаков из состава Рати генерала Бородина) и двух пушек; в деревне располагался раньше японский пост, так что несколько домов были заранее укреплены и обнесены колючей проволокой. Белый гарнизон, заслышав среди ночи шум приближающихся многочисленных шагов, едва успел занять свои места, как был атакован со всех сторон. Красные решили раздавить врага числом; они шли во весь рост ровными густыми рядами прямо на проволоку и массами гибли на ней. Это были регулярные части, присланные на помощь местным партизанам и решившие показать им, как надо расправляться с «белобандитами». Жесточайший бой длился более суток и завершился лишь под утро следующего дня.

Первые атаки белые отражали залповым огнем, но, так как патроны вскоре стали подходить к концу, к вечеру почти все они были отданы пулеметчикам, а остальные казаки в основном действовали ручными гранатами. Орудия лихорадочно били по всем направлениям, выпуская шрапнель за шрапнелью. Подпоручик Б. Б. Филимонов, впоследствии (в эмиграции) – историк Белой Сибири, исполнявший в тот день обязанности рядового номера одного из орудийных расчетов, потом вспоминал, как уже вечером, в темноте, его орудие стояло возле фундамента сгоревшей церкви, и при каждом выстреле сноп огня освещал забытую на перекладине церковных ворот икону Богоматери. Рой картечи пролетал прямо над ней, а артиллеристы у орудия молились про себя, понимая, что пришел их последний час. Как бы невероятно это ни прозвучало, но в тот момент, когда красные, наконец, выдохлись и отхлынули – в винтовках у казаков оставалось по 2–3 патрона, а в передке орудия – две последние гранаты, которые предназначались, собственно, для подрыва самой пушки. Потери красных в этом бою были более трехсот человек, а в рядах гарнизона оказалось всего двое убитых и пятеро раненых.

На другой день артиллеристы, осматривая ближайшие окрестности своей ночной позиции, увидели, что церковные ворота были изрешечены шрапнельными пулями, но на самой иконе не было ни царапинки. А у фундамента сгоревшей церкви, в десятке метров от позиции орудия, обнаружили несколько трупов красных гранатометчиков, скошенных случайной шрапнелью в тот момент, когда они подбирались к орудию. Воистину, Сам Господь хранил в эту ночь Своих воинов!

Победа под Ивановкой на время ликвидировала угрозу тылу Земской Рати, что дало возможность Дитерихсу собрать все силы для последнего решающего удара. Эта попытка вылилась во встречное сражение 13–14 октября 1922 года под Монастырищем и Халкидоном.

Вечером 12 октября Дитерихс отдал приказ: на следующее утро перейти к активным действиям, стараясь обойти и разбить наступающего противника. Для этого Группам Молчанова и Глебова при поддержке части сил Бородина и бронепоездов атаковать деревню Монастырище, группе Смолина – обходить фланг красных, действуя на Халкидон. В конце приказа Дитерихс приписал: «Активность и решительность до предела». В свою очередь, директива командования НРА намечала фронтальный удар в сочетании с обходом левого фланга белых.

С утра 13 октября густая белесоватая мгла застилала всю землю, так что с двадцати метров едва можно было рассмотреть контуры деревьев и домов. И в этом тумане наступающие белые внезапно столкнулись с наступающими красными. Упорный бой стоил больших потерь обеим сторонам. У белых особенно велики потери были в Группе Глебова, там был смертельно ранен командир Пластунской дружины полковник В. Буйвид. Им противостояла дивизионная школа 2-й Приамурской дивизии НРА – из 240 ее курсантов остались в живых лишь 67 человек, причем в большинстве легко раненных. Позднее все выжившие курсанты за этот бой были награждены орденами Красного Знамени.

Результат целого дня боя не принес перевеса ни одной из сторон, и на другой день Дитерихс решил повторить атаку. Но утром, когда рассеялся туман, белые увидели, что противостоящие им силы увеличились почти вдвое – Уборевич ввел в дело все свои резервы. Командир Прикамского полка полковник А. Г. Ефимов рассказывал: «Покатился назад весь фронт. У ижевцев потекли сначала ратнички. Остановить было невозможно. Шли в беспорядке, перемешавшись… Красные наступали без задержки».

Еще тяжелее пришлось отряду полковника Аргунова из Сибирской группы генерала Смолина у Халкидона. Один из белых бойцов вспоминал потом: «Наша цепь поднялась – в атаку. Встали и красные, встали и пошли на наших. У красных три цепи, а сзади колонна вплоть до самого Халкидона, в ее хвосте видны обозы. – "Белые бандиты, сдавайтесь", – раздались крики красных. Наши бойцы открыли стрельбу и этим временем стали отходить. Выиграли шагов двести, потом еще шагов сто. Красные наступают не отрываясь. Под уклоном стоит пулемет Иркутской дружины. Он открыл огонь, благодаря чему красные отстали шагов на 400. Так, сохраняя примерно эту дистанцию, мы и отходили с боем к Вознесенке». В результате отряд полковника Аргунова потерял до 150 человек. Наконец, в Лучках Омская пешая дружина полковника Мельникова при двух орудиях была внезапно атакована конной бригадой красных силою до 800 сабель. Из-за густого тумана белые не успели даже подготовиться к атаке, и в результате из 600 человек этого отряда спастись удалось лишь 240 бойцам, оба орудия были брошены.

К вечеру уже в полной мере выявились размеры поражения, и Михаил Константинович Дитерихс вынужден был признать, что дальнейшее сопротивление невозможно. Следовало как можно скорее вывести части из боя, оторваться от красных и далее организовать, по возможности, правильную эвакуацию войск, их семей и беженцев в Китай и Корею.

17 октября правитель Приамурского Земского края издал свой последний указ:

«Силы Земской Приамурской Рати сломлены. Двенадцать тяжелых дней борьбы одними кадрами бессмертных героев Сибири и Ледяного похода, без пополнения, без патронов, решили участь земского Приамурского края. Скоро его уже не станет. Он как тело умрет. Но только как тело. В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в пределах его русской исторической, нравственно-религиозной идеологии – он никогда не умрет в будущей истории возрождения Великой Святой Руси. Семя брошено. Оно упало сейчас еще на мало подготовленную почву, но грядущая буря ужасов коммунистической власти разнесет это семя по широкой ниве земли Русской и при помощи безграничной милости Божией принесет свои плодотворные результаты. Я горячо верю, что Россия вновь возродится в Россию Христа, Россию Помазанника Божия, но что теперь мы были недостойны еще этой великой милости Всевышнего Творца…»

* * *

Красные преследовали очень неуверенно, и это дало возможность легко оторваться от них и спокойно отступать по заранее намеченному плану. Группа генерала Смолина отходила в район станции Пограничной; Группы Молчанова и Бородина – вдоль Западного берега Амурского залива на Посьет, а Группа Глебова – на Владивосток, где она должна была сесть на суда. Владивосток пребывал в панике, но 16 октября в город приехал Дитерихс и, насколько это было возможно, навел в нем порядок. Поскольку русских кораблей не хватало, Воевода добился разрешения использовать для перевозки семей военных и беженцев японские транспорты. Сам Дитерихс со своим Штабом выехал из Владивостока в Посьет вечером 21 октября на маленьком пароходе «Смельчак», а 24-го туда же прибыл со своей Группой генерал Глебов. Часть людей сошла на берег, а остальные направлены морем в корейский порт Гензан. Сибирская флотилия адмирала Старка уходила из Владивостока последней 25 октября, в тот же день, когда город окончательно покидали японцы. Группа Смолина перешла в полосу отчуждения КВЖД у станции Пограничная, столкнувшись здесь с откровенной неприязнью китайских властей. Через несколько дней после перехода границы и сдачи оружия солдаты были отделены от офицеров и отправлены в эшелонах в сторону станции Маньчжурия (к границе РСФСР); по дороге большинство из них бежало. Офицеры были отправлены в лагерь в Цицикар. 26 октября во Владивосток торжественно вступили части НРА, а 14 ноября 1922 года «независимая» Дальне-Восточная Республика была ликвидирована за ненадобностью и присоединена к РСФСР.

Белым бойцам пришлось свыкаться с мыслью, что период открытой борьбы завершен и нужно как-то устраиваться на чужбине. В Гензане, в Корее, собралось около 5 500 человек, в основном Забайкальцев из Группы Глебова, из них 2 500 бывших воинских чинов, 1 000 гражданских и около 2 000 членов их семей. Флотилия адмирала Старка ушла в Шанхай, а затем на Манилу. Наиболее крупная группа во главе с самим Дитерихсом, около 9 000 человек, пробыла в районе Посьета до тех пор, пока не закончилась эвакуация Владивостока и из Посьета не ушли на Гензан последние суда. Выслав вперед 700 женщин, 500 детей, 400 больных и инвалидов, основная масса 1 ноября перешла границу и прибыла в китайский город Хучун, где и было сдано оружие. В феврале месяце вся группа была перемещена в Гирин, где были устроены лагеря, в которых беженцы и существовали до осени 1923 года. Всего там разместилось 7 535 военных чинов, 653 женщины и 461 ребенок.

В мае 1923 года китайскими властями генералы Дитерихс, Вержбицкий и Молчанов были удалены из беженских лагерей. Потом и остальные начали в поисках работы разъезжаться кто куда, в основном в Харбин и Шанхай; некоторые перебрались в Америку.

Михаил Константинович направился в Шанхай, куда еще в декабре 1922 года, после угроз и требования выдачи со стороны советских властей, перебралась из Харбина вместе с «Очагом» его жена София Эмильевна. Здесь они и зажили вместе. София Эмильевна целиком посвятила себя своим воспитанницам, пока в 1930-е годы они все не выросли и не разъехались. После этого, используя свой педагогический талант, она стала преподавать в женской гимназии Лиги Русских Женщин, а также открыла детский сад для приходящих детей. Одна из воспитанниц-«очаговок» впоследствии писала: «Мы никогда не смотрели на Михаила Константиновича как на важного генерала, для нас до конца его жизни он был заботливым добрым отцом, а София Эмильевна – любящей матерью».

В июне 1930 года М. К. Дитерихс принял от генерала М. В. Ханжина руководство 9-м Дальневосточным Отделом Русского Обще-Воинского Союза. Это было время, когда в РОВС разрабатывались идеи «активизма» – подпольной террористической борьбы против Советского Союза, а на Дальнем Востоке, кроме того, создавались партизанские отряды из бывших белых воинов для действий на территории СССР. Дитерихс как новый глава Дальневосточного Отдела РОВС обратился к своим бывшим товарищам по оружию с призывом сплотиться для новой борьбы с Советской властью. Но широкого отклика призыв не встретил, а некоторые вообще отказались ему подчиниться. Тогда Дитерихс выдвинул на первый план своего заместителя генерала Вержбицкого, которому поручил вести организационную работу, а сам, объезжая эмигрантские колонии по всем крупнейшим городам Маньчжурии и Китая, занялся сбором пожертвований на партизанское движение.

Но эта деятельность продолжалась недолго. В сентябре 1931 года Маньчжурию оккупировали японцы, создав на ее территории марионеточное государство «Маньчжу-Ди-Го». К деятельности Дитерихса японцы отнеслись неодобрительно, а генерала Вержбицкого просто выслали из Маньчжурии. Михаилу Константиновичу ничего не оставалось, как только вернуться обратно в Шанхай. Здесь он и скончался в октябре 1937 года на шестьдесят четвертом году жизни от туберкулеза (в разных источниках называются различные даты смерти: 8-е, 9-е или 12 октября).

М. К. Дитерихс был погребен в Шанхае на кладбище Локавей; позднее рядом с ним похоронили и его супругу. Сейчас это кладбище срыто, и на его месте построены жилые дома.

Дети Михаила Константиновича от первого брака остались в России. Сын избрал себе театральную карьеру под сценическим псевдонимом Горчаков, был режиссером МХАТ, а затем художественным руководителем Московского театра сатиры. Дочь, Н. М. Полуэктова, была арестована НКВД и тринадцать лет пробыла в лагерях и ссылке. Скончалась она в Москве, уже в глубокой старости. Дочь Михаила Константиновича и Софии Эмильевны Агния умерла в Австралии в 1978 году.

А. А. Петров