Текст книги "Белое движение. Исторические портреты (сборник)"

«Так трагически окончил свою молодую и бурную жизнь человек далеко не заурядный, не оцененный в Сибири, недооцененный на Юге и имевший много данных для того, чтобы играть видную роль в рядах белого движения».

* * *

Однако подлинная судьба Алексея Николаевича стала известна далеко не сразу. По утверждению ростовской газеты, атака красных кораблей на судно, перевозившее его через море, была отбита огнем англичан, генерал же «через несколько дней» благополучно переправился из Петровска в Гурьев и уже по дороге оттуда в Уральск якобы «был арестован уральскими казаками» (!) – с комментарием: «Истинные причины ареста генерала не выяснены». Примерно так же начинается версия газеты екатеринбургской, но тут Гришин приплывает все-таки в Форт-Александровск, «почти накануне» захваченный красным десантом, и… «по рассказам местных жителей-рыбаков, отряд генерала Гришина-Алмазова был окружен ночью и взят врасплох без единого выстрела», после чего генерал «большевиками препровожден в Москву». Очевидно, показания «бежавшего солдата» и «бежавшего механика», на которых основывались приведенные выше описания трагедии, еще не были известны, да и вера им могла быть небольшая (лишь свидетельства с советской стороны окончательно подтвердили самоубийство генерала), – и пока все довольно дружно говорили не о смерти, но о плене.

«Если бы он спасся из большевистских лап, это было бы чудом. Такому чуду сейчас нет сил верить», – с болью писал один из бывших подчиненных Гришина-Алмазова, выражая при этом уверенность: «Нам, работавшим плечом к плечу с Алексеем Николаевичем, не страшно за те тайны, какие он хранит в себе».

«Каким мученьям и пыткам подвергнут большевистские комиссары человека, восставшего против них и попавшего в их обезьяньи лапы?.. – с содроганием размышлял этот офицер. – Но, скорбя бесконечной скорбью за участь одного из вернейших сынов России и загораясь новой решимостью довести нашу напряженную борьбу до конца, – мы твердо знаем одно: ни слова не добьются от своего пленника большевики и, лишив нас столь нужного сейчас нам энергичного и преданного родине человека, никакой другой выгоды не извлекут они из своей удачи».

Так рассуждал человек, хорошо знавший Гришина-Алмазова; а другой, никогда его не видевший и в месяцы напряженной борьбы сидевший в Харбине и Владивостоке, генерал барон А. П. Будберг, к лету 1919 года оказавшийся в Омске помощником военного министра, 27 июня вдруг начал рассказывать на заседании кабинета, «что сдача в плен большевик[ам] ген[ерала] Гришина-Алмазова получает новое освещение, т. к. с одной стороны военная контрразведка имела сведения, что Гришин-Алмазов свободно разгуливает по улицам Самары (то есть на советской территории. – А. К.), а с другой – что армией ген[ерала] Деникина получено сообщение (? – А. К.), что Гр[ишин]-Алмазов, будучи назначен г[енерал]-губернатором Одессы, вел широкую не по средствам беспутную жизнь: пьянствовал, кутил, увлекался картежной игрой и дамами полусвета, связался с арт[исткой] Липковской, вступал в какие-то подозрительные компании по организации игорных домов и т. п. (дневник подпоручика Зернова, не предназначавшийся автором для публикации и содержащий немало нелицеприятных заметок о Гришине, не подтверждает из этого перечня ничего, кроме кутежей, впрочем, не слишком частых. – А. К.), и что ген[ерал] Деникин не давал ему никаких серьезных поручений, что его удерживали от поездки для высадки в Александров[ск]е прежде чем будет произведена разведка, не представляет ли эта высадка опасности, но он настоял на немедленном своем отъезде. Ехавшие с ним офицеры и отряд охраны из рядовых все в Александров[ск]е погибли, а он, по слухам, остался в живых. Среди военных сфер невольно возникает мысль, не пал ли он морально настолько, что продался большевикам».

По своему обыкновению, Будберг не удосужился исправить ошибки (превращающиеся уже в клевету), когда они стали очевидными. Но Вологодский, занесший в дневник процитированные «разоблачения» и поверивший в «авантюризм» генерала настолько, что тут же начал вспоминать о прошлогодних «кутежах Гришина в Омске» и задумываться, не хотел ли тот в июле 1918-го привести к власти Колчака, – позже, получив более достоверные сведения, честно сделал в дневнике примечание: «С большим удовлетворением я прочел сегодня (9 октября. – А. К.) доставленную мне из информационного бюро вырезку из советских газет, что Гришин-Алмазов умер героем, а не авантюристом. Оказывается, что Гришин-Алмазов застрелился, как только был снят большевиками с парохода Каспийского моря[147]147
  Так в первоисточнике. – А. К.


[Закрыть], успев бросить в море документы и докладные записки, которыми он был снабжен от ген[ерала] Деникина к адм[иралу] Колчаку…» А на Юге России звучали даже утверждения (правда, непроверенные и, возможно, недостоверные), будто «в селе Никольском у форта Александровска на Каспийском море найдена могила расстрелянного большевиками ген[ерала] Гришина-Алмазова». Впрочем, что могила существует, многие вообще не верили, – как, например, Тэффи, так описавшая с чьих-то слов смерть генерала:

«Увидев приближающийся корабль с красным флагом, сероглазый губернатор Одессы выбросил в море чемоданы с документами и, перегнувшись через борт, пустил себе пулю в лоб. Умер героем.

– Героем, Гришин-Алмазов! “Подчеркиваю, героем”!»

И в этом «подчеркиваю», так весело и немного легкомысленно звучавшем в устах «одесского диктатора», теперь слышатся слезы…

А. С. Кручинин

Генерал-лейтенант В. М. Молчанов

Викторин Михайлович Молчанов – лучший начальник дивизии в армии адмирала Колчака, легендарный предводитель Ижевских стрелков, герой Великого Сибирского Ледяного похода, командующий 3-м Стрелковым корпусом в Забайкальи в 1920 году, организатор и руководитель Хабаровского похода зимою 1921–1922 годов, командующий Белыми войсками в кровопролитном сражении за Волочаевку… Яркая, блистательная, несгибаемая личность, фронтовик, не выходивший из боев с середины 1918 и до конца 1922 года. Вряд ли можно назвать его «выдающимся полководцем» – пост начальника дивизии слишком мал для этого. Но не раз и не два в критические моменты борьбы именно решительные действия Молчанова и его подчиненных буквально спасали Белую Армию, давая ей возможность вырваться из самых безнадежных положений. В этом, наверное, и состоял главный талант генерала Молчанова: он без колебания брал на себя руководство, когда у всех вокруг опускались руки. И ни разу он не подвел своих подчиненных, в победах и поражениях оставаясь с ними до конца.

* * *

Викторин Михайлович Молчанов родился 23 января 1886 года в городе Чистополе Казанской губернии в семье почтового чиновника. Окончил Елабужское реальное училище, затем поступил в Алексеевское военное училище в Москве, по окончании которого 24 марта 1906 года был произведен в подпоручики и направлен для прохождения службы во 2-й Кавказский саперный батальон, в 1908 году переведен на Дальний Восток во 2-й Восточно-Сибирский саперный батальон, а в 1910 году – в 6-й Сибирский саперный батальон. Молодому Викторину Молчанову не пришлось участвовать в Русско-Японской войне, зато ему еще в училище, а затем во время службы на Кавказе довелось принять участие в борьбе с отравлявшей страну в 1905–1907 годах революционной заразой. Прям, честен, бесстрашен, иногда несдержан во гневе, беззаветно верен присяге и России, неприхотлив в быту, внимателен к солдатам и порою дерзок с начальниками, – таким был молодой Молчанов, и таким же он остался пятнадцать лет спустя, став знаменитым Белым генералом.

В эти предвоенные годы судьба как будто специально вкладывала в него знания и умения, которым суждено было пригодиться многие годы спустя. Знаменательный случай: в 1910 году, когда он только что попал в 6-й Сибирский саперный батальон, стоявший в то время в районе Иркутска, Молчанову вместе с несколькими другими молодыми офицерами была поручена съемка местности в районе острова Ольхон на Байкале. Эта съемка производилась зимою, когда Байкал был скован льдом, и Молчанов, в дополнение к основной задаче, детально изучил все способы перехода Байкала по льду и препятствия, которые могут при этом возникнуть. Десять лет спустя эти знания чрезвычайно пригодились не только самому Викторину Михайловичу, но и всей Каппелевской армии, которой на своем пути в Забайкалье пришлось пройти именно этим маршрутом.

Грянула Первая мировая война, и поручик Молчанов отправился на фронт, где вначале был назначен командиром роты в 7-м Сибирском саперном батальоне, а позднее возглавил 3-ю Отдельную инженерную роту при 3-й Сибирской стрелковой дивизии. 10 мая 1915 года у Боржимова на реке Бзуре (под Варшавой) рота штабс-капитана Молчанова оказалась на участке позиции V-го Сибирского корпуса, по которой немцы провели первую на русском фронте газовую атаку. В тот раз отравилось газом до 10 000 русских солдат; погибла почти целиком 14-я Сибирская стрелковая дивизия, а вместе с нею и три из четырех взводов из роты Молчанова. Четвертый взвод спасся, и именно благодаря Викторину Михайловичу.

Молчанов со своим взводом в 40 человек находился на участке 53-го Сибирского стрелкового полка, сидел в блиндаже и читал газету, причем ему как раз попалась статья о газовой атаке, произведенной немцами за месяц до того на французском фронте. В тот момент, когда Викторин Михайлович добрался до описания простейших способов защиты от газа, в блиндаж вбежал сапер с известием, что со стороны немецких позиций ползет огромное облако. Не теряя ни минуты, Молчанов бросился к саперам, приказал им намочить тряпки водой, прикрыть ими рот и нос и дышать только через эти импровизированные повязки. Позиции вокруг были оголены: в окопах лежали лишь трупы задохнувшихся солдат. Штабс-капитан Молчанов немедленно приказал заменить их редкой цепью своих сапер и подготовить к бою два оставленных пулемета. Когда немцы вслед за прошедшим облаком газа вышли из своих окопов, они были внезапно встречены огнем в упор и откатились в исходное положение. При отражении атаки Викторину Михайловичу приходилось, отдавая команды, время от времени снимать свою повязку, он отравился газом, но, к счастью, легко, и вскоре вернулся из госпиталя обратно к своей роте. За этот подвиг Молчанов был представлен к Георгиевскому Оружию, но из чисто формальных соображений представление было отклонено.

Февраль 1917 года застал капитана Молчанова и его роту под Ригой. В мае, когда в частях появились выборные солдатские комитеты, инженерная рота, уже затронутая разложением, на общем собрании отказала в доверии своему командиру как слишком храброму и «совершенно не современному офицеру». Викторин Михайлович перешел на должность штаб-офицера для поручений и делопроизводства при корпусном инженере VI-го Сибирского корпуса. После большевицкого переворота командир корпуса был смещен, корпусной инженер покинул свой пост, и исполнять его обязанности остался Молчанов, уже представленный к производству в подполковники, но так и не произведенный из-за отмены чинов. Служить становилось уж совсем невмоготу, и он готовился демобилизоваться. Однако его опередили немцы, перейдя в феврале 1918 года в наступление. 20 февраля на станции Вольмар Викторин Михайлович был ранен в стычке и попал в плен. После выхода из госпиталя, не желая отправляться в лагерь военнопленных, он добыл себе поддельный документ, с помощью которого перешел демаркационную линию. После долгих мытарств, 4 мая Молчанов вернулся домой в Елабугу. Как вспоминал он впоследствии, его «мозг работал в направлении Дона, Оренбурга, Забайкалья», где шла борьба с большевиками.

Вскоре Викторин Михайлович узнал, что подлежит мобилизации в Красную Армию в качестве «военспеца». Он немедленно уехал из города в село Алнаши, где жил его старший брат Александр, который пользовался у односельчан большим уважением и был избран ими мировым судьей.

* * *

Толчком для развертывания антибольшевицкого движения в Прикамьи послужило известие об освобождении 7 августа 1918 года Казани. На следующий же день восстал Ижевский оружейный завод.

Он всегда был на особом счету: это был один из трех заводов, производивших трехлинейные винтовки для русской армии. Большую часть рабочих составляли высококлассные специалисты, которые жили в достатке. Поэтому, когда власть захватили большевики, сразу выяснилось, что дать ижевским рабочим им просто нечего. Все большевицкие посулы были рассчитаны на люмпенизированную голытьбу с окраин больших городов, привыкшую от полной безысходности начисто пропивать свою грошовую зарплату. Взятый большевиками курс на передел собственности означал для ижевских металлистов лишь потерю подсобных хозяйств и уравнение в зарплате высококлассного мастера с последним пьяницей. Поэтому неудивительно, что еще весною 1918 года на выборах в местный Совет рабочих депутатов убедительную победу одержали противники большевизма. В ответ коммунисты разогнали неугодный Совет. Тогда центром сопротивления стал «Союз фронтовиков».

Получив известие о падении Казани, большевики объявили на заводе всеобщую мобилизацию, а встретив сопротивление со стороны «Союза фронтовиков», решили прибегнуть к массовым репрессиям. Но они не учли, что на заводе имелся значительный запас винтовок. Мгновенно вооружившись, рабочие, возглавляемые фронтовиками, решительно атаковали красногвардейцев, и к утру 8 августа Ижевск был освобожден.

Красные попытались вернуть город, но были разбиты. Затем эти попытки регулярно повторялись со все бо́льшими силами, но с тем же самым результатом. Возраставший напор красных вынуждал ижевцев создавать все новые добровольческие отряды (роты); после сражения 18–19 августа на заводе была объявлена всеобщая мобилизация, созданы десятки новых рот, и вскоре «Ижевская Народная Армия» превратилась в массовую. Практически одновременно, в ночь на 17 августа, отряд из 180 фронтовиков, уроженцев города Воткинска, совместно с одной ижевской ротой внезапным ударом освободил от красных Воткинск. Там немедленно начала создаваться Воткинская Народная Армия, формирование которой пошло по тем же принципам, что и у Ижевцев. 31 августа отправленный из Ижевска отряд вошел в Сарапул, откуда десятью днями ранее бежал Штаб 2-й армии красных. Горожане начали формировать Сарапульскую Народную Армию.

Ижевская, Воткинская и Сарапульская Народные Армии создавались по территориальному признаку и ставили своей задачей исключительно защиту родных мест. Народными они были не по одному лишь своему названию, представляя собой действительно всенародное ополчение со всеми его достоинствами и недостатками. В результате их действий от большевиков оказался освобожден огромный район площадью до 35 000 квадратных верст, обороняемый повстанческой армией численностью до 30 000 человек. Резко усилив выпуск трехлинейных винтовок сразу после начала восстания, рабочие Ижевского завода не только полностью вооружили все три армии, но и смогли также обеспечить оружием окрестные крестьянские партизанские отряды. Конечно, в отношении материально-технического снабжения своих войск Ижевцам пришлось столкнуться с огромными трудностями, поскольку выпуск патронов на самом заводе был крайне ограничен, а запасы их очень невелики. Что же касается орудий, пулеметов и снарядов, то их пришлось брать с боя у красных.

Победы Ижевцев не могли не отразиться на настроении окрестных волостей. Повсюду крестьяне поднимались против насильников, создавали отряды самообороны. Заволновались и Алнаши. Викторин Михайлович, трезво оценивая ситуацию, советовал сельчанам обождать, сговориться для начала с соседней Можгинской волостью, но события быстро вышли из-под его контроля: «Собравшийся волостной сход решил начать борьбу с большевиками. Меня назначили начальником всех войск, а брата волостным казначеем, он же должен был взять на себя обязанности всех существовавших судов».

Вот так, неожиданно для себя, оказался Викторин Михайлович вовлечен в открытую борьбу против большевиков. На призыв волостного схода крестьяне отозвались дружно, в дружину записалось несколько сот человек. Но зато с оружием оказалось очень туго: во всей волости нашлось всего лишь 6 винтовок, 2 револьвера и несколько шашек, – пришлось остальных добровольцев вооружать дробовиками, а также топорами, косами и вилами. Викторин Михайлович круто взялся за руководство дружиной и в первую очередь установил в ней строгую дисциплину. Первой операцией стал успешный бой с отступавшим из-за Камы красным отрядом, который остановился на ночлег в 7 верстах от села. А вскоре из Елабуги прибыли связные с просьбой к Молчанову срочно прибыть туда и, как старшему строевому командиру, возглавить белые части, формирующиеся в городе.

Елабуга была освобождена от красных 7 сентября «частями Народной Армии города Чистополя». В эти дни по Каме прошли в противоположных направлениях с разницей в несколько дней два потока: сначала вниз по реке спускалась беспорядочная армада пароходов с красноармейцами и большевицкими учреждениями, удиравшими из Сарапула; они ушли в устье реки Вятки, а через неделю им на смену пришли другие пароходы, поднимавшиеся вверх по реке: это уже белые уходили из-под Казани. К составу этой группы принадлежал Чистопольский отряд, занявший Елабугу. Начавшие там формирование части, в свою очередь, получили название «Елабужской Народной Армии». Вот ее-то теперь и призван был возглавить Викторин Михайлович Молчанов.

Общее руководство отрядами, действующими в бассейне Камы, находилось на тот момент в руках Командующего Камской речной боевой флотилией, капитана 2-го ранга П. П. Феодосьева. Он утвердил назначение Молчанова на должность начальника гарнизона Елабуги и приказал ему вступить в «командование сухопутными войсками района Соколки – Елабуга».

Положение в городе было незавидным; Молчанов признает, что если бы в момент приема им командования красные двинули бы на Елабугу хоть роту, отражать их было бы не с кем. Формировались 1-й и 2-й Елабужские пехотные полки, однако в 1-м полку был лишь один батальон в 600 штыков, пулеметная команда – 6 пулеметов; 2-й полк – лишь кадры. Чистопольский отряд поручика Михайлова насчитывал 60 человек пеших и конных. Из имеющихся налицо 396 офицеров кадровым был лишь один – сам Молчанов. И «батарея»: одно орудие без прицела. Молчанов немедленно занялся приведением в порядок своей армии. Сам он писал об этом так:

«Приказал формировать только 1-й Елабужский полк, прекратив формирование 2-го. За месяц моего пребывания полк возрос до 2 000 человек, но винтовок было лишь около 700, патронов примерно по 100 штук на винтовку; пулеметов недостаточно… Переговорили по прямому проводу с начальником штаба Ижевской армии и взаимно информировали друг друга. Мне обещано было еженедельно 500 винтовок в обмен на хлеб. К сожалению, я получил всего лишь 1 500, так как пришлось уходить.

…Я донес в Самару о существовании сил при слиянии Вятки с Камой. Получил ответную телеграмму, где говорилось, что рады появлению наших сил на правом фланге, не указывая, где и какие силы находятся; утверждают меня в чине подполковника со дня выслуги (это явилось следствием их запроса о моем движении по службе), но не указывали, кому я подчинен…»

Вскоре Молчанов получил известие из Уфы, что включен в состав Уфимского корпуса, который сам находился в процессе формирования. Однако руководить войсками в Елабуге Викторину Михайловичу пришлось недолго. Большевики прекрасно сознавали всю опасность, которую представлял для них Ижевско-Воткинский повстанческий район, и после захвата Казани начали концентрировать против него свои силы. Повстанцы же не помышляли о нанесении по красным удара стратегического характера, который, при правильном руководстве, вполне мог бы сокрушить весь красный Восточный фронт; они планировали лишь оборону своего района. В этом, собственно, и кроется основной недостаток настоящих народных армий, – невозможность по доброй воле (не будучи принужденными к этому самыми крайними обстоятельствами) вести борьбу в отрыве от родных мест. Красные, с их мощнейшим аппаратом принуждения, таким пороком не страдали.

2-я армия красных была значительно усилена, в нее был влит вернувшийся из-под Казани Арский отряд латыша В. М. Азина. Командующим армией был назначен бывший полковник Российской Императорской Армии В. И. Шорин, опытный и волевой офицер, к сожалению, поставивший свои знания и талант на службу советскому режиму. Армия привела себя в порядок и перешла в наступление от Вятских Полян, нацеливаясь на станцию Агрыз. При этом левый фланг наносил вспомогательный удар на Елабугу, а со стороны Камы их поддерживала красная речная флотилия Ф. Ф. Раскольникова, превосходившая как по числу пароходов, так и по их вооружению белую флотилию, и имевшая, кроме того, в своем составе сильные десантные отряды.

Елабужская Народная Армия, успевшая уже увеличиться до 4 000 человек при двух орудиях, получила известие от Феодосьева, что его флотилия через два дня отойдет вверх по Каме к Пьяному Бору, где и даст бой красным кораблям. Молчанову предписывалось со всеми войсками переправиться через Каму у деревни Набережные Челны и затем отходить на Мензелинск. Пришлось спешно эвакуировать город, благо пароходов для этого было достаточно.

Несмотря на то, что красные еще не подошли и никакого давления на отходящих не оказывали, переправа через Каму была произведена в беспорядке. По словам Молчанова, Феодосьев был пьян и не удосужился отдать подчиненным никаких распоряжений, в результате чего колонна Елабужцев пять часов стояла на берегу и ждала, когда моряки, наконец, соблаговолят о ней вспомнить. В результате войска Молчанова едва успели завершить переправу до появления красных боевых судов. Вместе с армией ушла и вся большая семья Молчанова, в том числе его молодая жена Наталия Константиновна (урожденная Скордули). 28 сентября красные заняли Елабугу. Далее Феодосьев, вместо того, чтобы объединить действия Молчанова и Ижевцев, своим поспешным отходом в устье реки Белой способствовал их разъединению, а Ижевская и Воткинская Народные Армии, атакованные и обойденные с реки, оказались фактически в красном кольце.

Молчанов, прикрывшись со стороны Камы, основные силы своего отряда отвел в Мензелинск. Там они располагались чрезвычайно изолированно: ближайшим соседом справа оставалась флотилия Феодосьева, правильное взаимодействие с которой так и не налаживалось, а слева между Молчановым и корпусом Каппеля, отходившим на Бугульму, оставался никем не занятый разрыв шириною в 250 верст. 18 октября Молчанову под угрозой окружения пришлось оставить Мензелинск и отходить за реку Ик. Здесь он получил приказ из всех частей, выведенных из Елабуги и Мензелинска, сформировать стрелковый полк. Этот полк – 32-й Прикамский стрелковый – формально вошел в состав Сводной Уфимской (впоследствии – 8-й Камской) стрелковой дивизии, в реальности же Викторин Михайлович командовал отдельным отрядом, в который кроме Прикамского полка входил также батальон 13-го Уфимского полка и двухорудийная Прикамская батарея. Полк состоял из трех батальонов (1 600 штыков при 18 пулеметах), имел кроме того команду конных разведчиков, отдельную пулеметную команду (12 пулеметов), Инструкторскую (офицерскую) роту, собственное интендантство, лазарет, и даже свою учебную команду, выпускающую унтер-офицеров. Все эти многочисленные сверхштатные команды, наверное, и не нужны были бы обычному полку, но становились совершенно необходимыми в отдельном отряде.

Красные нажимали, и Молчанов, отразив их атаку, отступил на заранее выбранную и укрепленную позицию у села Асянова, упиравшуюся правым флангом в реку Белая. Здесь же он получил подкрепление: остальные два батальона 13-го Уфимского стрелкового полка с 1-й батареей Уфимского артдивизиона (2 орудия). Теперь в распоряжении Молчанова было 2 полка и 4 орудия. Осмотрев и усилив позицию, Молчанов решил дать красным бой, который вылился в упорное двухдневное сражение.

К вечеру второго дня выяснилось, что одна из красных обходных колонн заняла дорогу в тылу отряда. Держаться дольше не имело смысла, надо было отходить, а для этого сначала отбросить красных. Поэтому Молчанов приказал на всем фронте перейти во внезапную контратаку, которая увенчалась полным успехом. На поле боя красные оставили до 800 трупов, 280 человек попали в плен, было взято 5 пулеметов; в отряде Молчанова было 27 убитых и примерно 150 раненых. В полночь отряд спокойно начал отход и, обойдя заслон красных, занял позицию в 12 верстах к западу от города Бирска. Красные же были настолько дезорганизованы результатами боя, что смогли оправиться и начать преследование лишь примерно через месяц.

Тем временем, окруженный красными, восставший Ижевско-Воткинский район доживал уже последние дни. Штурм мятежного завода красный командарм Шорин назначил на 7 ноября, желая преподнести Москве своеобразный подарок в первую годовщину Октябрьского переворота. Для оптимизма у него были все основания: в ударной группе Азина были сосредоточены восемь полков, отдельный десантный отряд, два бронепоезда и многочисленная артиллерия, обильно снабженная боеприпасами. У Ижевцев к этому времени, напротив, полностью истощились запасы пороха, так что артиллерия их поневоле смолкла, винтовки и пулеметы остались без патронов.

И все же Ижевцы чуть было не сорвали карателям весь праздник. Рано утром, едва только красные начали артподготовку, тысячи рабочих двинулись в решительную атаку. Не имея патронов, под шквалом вражеского огня они без выстрела шли в штыки. Их мужество было не напрасным: один из красных полков дивизии Азина – 2-й Мусульманский – не выдержал и бросился врассыпную, избивая по дороге своих командиров. Полк бежал столь стремительно, что на другой день беглецов ловили в тридцати верстах от поля боя. Бежавший полк оставил в руках ижевцев 2 гаубицы, 4 легких орудия и все свои пулеметы, которые немедленно были повернуты против красных. Последних спасла лишь стойкость латышских батальонов да подавляющее огневое превосходство. Упорный бой длился целый день, и лишь поздно вечером красные смогли ворваться на Ижевский вокзал. Под прикрытием ночи сильно поредевшие Ижевские полки сумели не только беспрепятственно отойти к Воткинску, но и эвакуировать многие семьи рабочих, что спасло их от расправы.

Воткинск был эвакуирован заблаговременно. Для этого навели понтонный мост на баржах через Каму, по которому удалось за неделю вывести за реку войска, жителей, раненых, вывезти все запасы, артиллерию и даже оборудование Воткинского завода. 13 ноября город был оставлен, и 14 ноября последние бойцы Народных Армий Прикамья перешли на левый берег Камы; мост был подожжен. На этом завершилась героическая трехмесячная эпопея обороны Прикамского района. Части Ижевской и Воткинской Народных Армий вышли в расположение Уфимской группы генерала С. Н. Люпова. Они составили теперь ее правый фланг, тогда как левый фланг у Бирска прикрывал отряд Молчанова.

* * *

18 ноября в Омске Верховным Правителем был провозглашен адмирал А.В. Колчак. На фронте известие об этом было встречено неоднозначно – многие военачальники не спешили с признанием Колчака, выжидая, на чьей стороне будет сила. Эсеры зондировали почву, подбивая войсковые части на то, чтобы выступить против Омска с оружием в руках, даже если для этого пришлось бы открыть фронт красным. Особенно рассчитывали они на Ижевцев и Воткинцев, памятуя об их «демократических симпатиях», но, к счастью, просчитались. Не спешил признать переворот и генерал Люпов, так что Молчанову пришлось сделать это «через голову» своего начальника.

Викторин Михайлович со своим отрядом в течение месяца прикрывал Бирск, постепенно отходя все ближе и ближе к городу. В декабре отряд был временно переподчинен Самарской группе генерала С. Н. Войцеховского. В Бирске Молчанов занимал выдвинутое положение, но, несмотря на это, Войцеховский просил его продержаться в городе еще несколько дней, чтобы прикрыть с севера корпус Каппеля, медленно отходящий на Уфу. Молчанов выполнил приказ: отступив непосредственно в город, он держался еще и там, сколько мог, зато и отступать ему пришлось потом поспешно и с большими потерями. Бирск был сдан 19 декабря, но лишь через месяц после этого отряд Молчанова получил приказ о выводе в тыл, на заслуженный отдых и пополнение.

29 декабря 1918 года вконец обескровленный корпус Каппеля оставил Уфу, а через два дня была официально создана Западная Армия во главе с генералом М. В. Ханжиным. Вошедшие в нее части подверглись реорганизации. К тому времени прежние Ижевская и Воткинская Народные Армии были переформированы в двухполковую Ижевскую бригаду и четырехполковую Сводную Воткинскую дивизию. Теперь их пути расходились: Воткинцы передавались в Сибирскую Армию генерала Р. Гайды, а в армии Ханжина оставались Ижевцы.

Последние переживали в это время глубокий кризис: они больше Воткинцев пострадали при отходе за Каму, находились в подавленном настроении и были очень плохо одеты, из-за чего в жестокие морозы никак не могли быть выведены на фронт. В Штабе Армии встал вопрос о расформировании бригады. После проведенной инспекции от этого отказались, но нужно было назначить им нового командира бригады. Начальству было хорошо известно, что Ижевцы упрямы и своенравны, признают только собственных офицеров, бывших с ними с первых дней восстания, и согласятся подчиниться далеко не всякому «чужаку». Выбор пал на Молчанова. Сам Викторин Михайлович вспоминал об этом так:

«…Я получил телеграмму от начальника штаба армии генерала Щепихина о назначении меня командующим Отдельной Ижевской стрелковой бригадой, куда я должен выехать по расформировании моего отряда и отсылке частей в свои дивизии… Получив такую телеграмму, я пришел в неописуемый ужас: было слышно, что ижевцы не дисциплинированы, бунтовщики, воевать не хотят и стоят в тылу 2-го Уфимского корпуса, занимаясь мародерством и грабежами. И вот назначают меня, молодого подполковника, когда в тылу полно старых кадровых офицеров. Не с моим характером командовать распущенными рабочими – неужели за все, что я сделал, меня шлют на верную гибель?»

Все же приходилось ехать, принимать бригаду. Вечером 7 февраля 1919 года Молчанов прибыл в ее расположение. Был уже поздний вечер, однако никто не потрудился встретить нового комбрига. Лишь на следующий день с раннего утра в Штаб представиться новому командиру явились все старшие начальники. Они держались очень настороженно и даже враждебно. Познакомившись с командирами, Молчанов отдал приказ по бригаде перейти походным порядком на новые места дислокации, заодно совместив этот поход с простейшими тактическими учениями. За предстоящие трое суток пути он намеревался и провести во всех частях инспекторские смотры. Следовало спешить: Штаб Западной Армии требовал скорейшего и точного ответа, готова ли бригада к наступлению и можно ли будет поставить ее на направление главного удара.