Текст книги "Белое движение. Исторические портреты (сборник)"

Собственные трудности Северного фронта совпали с получением печальных известий о поражениях на других Белых фронтах, которые вызвали большую тревогу у населения и сильно подействовали на моральное состояние войск, так что Миллеру как Главнокомандующему пришлось выступить в печати с пространными объяснениями сложившегося положения. Может быть, к этому времени относится и свидетельство о явлении в Архангельске Божией Матери с Младенцем Иисусом. Группа гимназистов от 10 до 13 лет видела, как невысоко над горизонтом Пресвятая Богородица простирала руки ладонями вниз, благословляя город. Богомладенец, сидящий на Ее коленях, крестообразно осенил Архангельск, благословив Белые войска, – возможно, на жертвенность и мученичество. Об этом был составлен протокол, засвидетельствованный архангельским духовенством, в том числе Епископом Пинежским, викарием Архангельской Епархии, Павлом (Павловским).

В декабре 1919 года всякая боевая деятельность на Северном фронте прекратилась из-за снежных заносов. В тылу же бурлила политическая жизнь и происходили события, наносившие прямой вред фронту.

Миллер как генерал-губернатор и Главнокомандующий всеми русскими вооруженными силами сосредоточил в своих руках огромную власть. Однако в Правительстве после ухода союзников произошел значительный сдвиг влево: введенные в его состав представители земско-городских организаций принадлежали к партии эсеров, и, обладая правом решающего голоса, мешали принятию нужных Главнокомандующему решений. «Министр без портфеля», Председатель губернской земской управы эсер П. П. Скоморохов выступал с критикой действий власти, завершая свои речи предложением мира с большевиками, и эти предательски-соглашательские идеи становились достоянием солдатской массы.

В интересах Области и защиты ее от большевиков Главнокомандующий мог бы установить открытую военную диктатуру, устранив Правительство и сосредоточив всю полноту власти в своих руках. К этому его прямо подталкивала полученная еще 10 сентября радиограмма из Омска об утверждении 29 августа Верховным Правителем Колчаком «Положения об управлении Северным краем» и присвоении Миллеру прав Главного Начальника края. Но Евгений Карлович посчитал, что предусматривавшееся «Положением» упразднение Правительства повлекло бы за собой внутренние осложнения в Области в момент ухода союзников, и не стал проводить в жизнь решений Верховного Правителя. Это согласуется со свидетельствами о том, что генерал всегда стремился «уловить пульс общественно-политической жизни» и «найти линию компромисса». С другой стороны, те же, кто одобрял Миллера за это, считали его все-таки «скорее администратором, чем Главнокомандующим».

В январе 1920 года, когда ясно обозначились катастрофы на всех других Белых фронтах, в Северной Области усилилась агитация большевиков, в своих прокламациях угрожавших, что они могут «в любой момент сбросить с вашего пятачка пинком ноги в море» русские войска. Специальные обращения к офицерам с подписями некоторых бывших царских генералов уверяли, что у большевиков офицеры восстановлены в прежних правах, получают отличное вознаграждение, а их семьи обеспечены пайком. И эти призывы производили довольно сильное впечатление. Агитацию за прекращение войны развернули и эсеры, смыкаясь в этом с большевиками и разваливая фронт. Вновь начались волнения и измены в полках, ранее считавшихся надежными.

В связи с возможным падением Северного фронта среди командного состава остро встал вопрос об эвакуации армии. В том, что он оказался плохо разработанным и большинство защитников Области в конце концов было брошено на произвол судьбы, прямая вина Главнокомандующего генерала Миллера. Он полностью доверился своему начальнику Штаба Квецинскому, который не смог ни грамотно разработать, ни тем более успешно провести эвакуацию войск. Намеченный Квецинским план сухопутного отступления на Мурман носил крайне несерьезный характер и вызывал насмешки и негодование у фронтового командования.

С морским транспортом дело обстояло совсем плохо, поскольку ледоколы были все время заняты перевозкой продовольствия. На растерянные вопросы Правительства, как же эвакуироваться, адмирал Л. Л. Иванов посоветовал запастись валенками, указывая, что он своевременно предупреждал обо всем. Было неблагополучно и на Мурмане. После ухода союзников Начальник Мурманского края В. В. Ермолов совсем потерял голову: в администрации царили хаос и неразбериха, а он считал нужным забрасывать Главнокомандующего телеграммами с резкой критикой Временного Правительства и угрозой поднять бунт и отделиться. Миллер спокойно складывал телеграммы в ящики письменного стола, считая их очередной истерикой, хотя было известно, что Ермолов высказывается за образование на Мурмане отдельного штата под покровительством англичан.

Миллер был полон решимости продолжать борьбу и в 1920 году, но возможности обороны он ставил в прямую зависимость от поставок в Область боевого снаряжения, подчеркивая в своих январских телеграммах русскому послу в Лондоне Е. В. Саблину, что «без получения дополнительного снаряжения борьба невозможна», так как разведка указывает на значительное усиление красных войск, и что английские поставки – «вопросы первостепенной важности, решающей судьбу области». Однако переговоры закончились безрезультатно: 13 февраля 1920 года Саблин сообщил о своей уверенности в том, что «достать снаряжение не удастся» в связи с новой, примиренческой политикой Англии по отношению к большевикам.

В начале февраля 1920 года в Архангельске открылось Губернское Земское Собрание, оппозиционно настроенное и к генералу Миллеру, и к остаткам прежнего Правительства и призывавшее население к заключению мира с большевиками и выдаче им офицеров, после чего большевики якобы признают Северную Область самостоятельным государством. Фронтовые начальники на собранном Миллером совещании высказались за арест и предание суду зачинщиков-демагогов, пригрозив в противном случае своей отставкой. Но этим же вечером было получено донесение с Двинского фронта, что большевики начали наступление, а 7 февраля на Железнодорожном фронте восстал один из лучших полков – 3-й Северный.

Эти события произвели страшное впечатление на Миллера и на Земское Собрание. Главнокомандующий был вынужден пойти на уступки, в результате чего сформировалось объединенное, из различных групп и политических партий, правительство, названное «Правительством Спасения». Оно выпустило воззвание к населению с призывом к борьбе, хотя в это время думать можно было уже только об эвакуации. На фронте разложение перекидывалось от одного полка к другому, и они отходили к Архангельску. За несколько дней, с 8 по 16 февраля, перестали существовать Онежский, Селецкий, Двинский фронты.

Тем не менее 16 февраля на заседании Городской Думы и общественных организаций Миллер выступил с речью, заверяя, что на фронте положение серьезное, но не безнадежное, и призвал думцев ехать на фронт для воодушевления солдат. При этом он скрыл от аудитории, что накануне уже были начаты радиопереговоры с большевиками о сдаче Северной Области. Обратился Миллер и к английскому правительству с просьбой о посредничестве, приказа же об эвакуации он пока не отдавал, хотя 15 февраля во всех тыловых учреждениях Архангельска уже поднялась паника. Фронтовые офицеры, прослышав о частичной эвакуации штаба, выражали беспокойство о судьбе своих семей, на что Миллер ответил: «Пусть господа офицеры не беспокоятся, я беру на себя заботу об их семьях».

Главнокомандующий прекрасно осознавал свои обязательства перед офицерами и солдатами-добровольцами, но не сумел проявить в эти последние дни Белого Севера ни распорядительности, ни мужества. Уход из Архангельска был назначен на 19 февраля, а пока на прибывший утром 18-го ледокол «Козьма Минин» тайком были погружены Штаб и моряки с семействами. Утром 19-го погрузка шла на яхту «Ярославна», но об этом не были осведомлены даже все воинские учреждения Архангельска. Утром 19 февраля 1920 года «Ярославна» и «Минин» отошли от пристани…

Миллер позорно бежал, с ним выехало всего около 650 человек. В Белом море «Минина» нагнал оставленный в порту и захваченный там вышедшими из подполья большевиками ледокол «Канада», который открыл было огонь по беглецам, но после недолгого боя повернул назад. В жизни Евгения Карловича перевернулась самая яркая страница, которая могла бы стать и самой славной и доблестной, если бы не это постыдное оставление солдат своего фронта на растерзание большевикам. В свое оправдание он писал на борту ледокола: «Может быть, другой, более опытный, более предусмотрительный и государственно развитый руководитель мог бы сделать лучше и больше… [Я] сделал, что мог и как умел, и в одном только чувствую угрызение совести, что в критический момент я оказался не с теми, кто всем рискует на фронте, а на пароходе, отвезшем меня, правда вопреки моим намерениям, не в Мурманск, а в Норвегию, за что меня вправе будут упрекать те, кто с таким трудом ныне пробивается в Финляндию». Трудно сказать, намеревался ли он в самом деле следовать в Мурманск, а тем, кто в снегах без дорог отходил в Финляндию, было не легче от его угрызений совести. Бегство Главнокомандующего офицеры приняли близко к сердцу, среди них было даже несколько самоубийств. От Печоры до Мурмана войска распадались, подчас арестовывая и выдавая большевикам своих начальников, сдаваясь на милость победителя, хотя на самом деле милости ожидать не приходилось. «Штабы предали фронт», – подводило офицерство итог борьбы на Севере.

Красный комиссар Н. Н. Кузьмин считал столь легкую ликвидацию Северного фронта «удивительно счастливой». По его мнению, белые могли бы без особых затруднений выполнить план эвакуации и дойти до Мурманских позиций благодаря плохому состоянию советских войск, обессиленных тяжелой зимой. Расстояние между ними и отступающими измерялось десятками верст. Но не было лица и центра, которые бы координировали эвакуацию отдельных участков Белого фронта. После бегства Штаба и Главнокомандующего его бойцы пали духом и во всем видели измену. Из многотысячной армии удалось уйти в Норвегию и Финляндию лишь немногим более 1 200 военнослужащих.

* * *

Находясь в Норвегии, генерал Миллер, как мог, содействовал обустройству заграницей своих бывших подчиненных, помогал денежными средствами, способствовал переходу к мирной жизни. Его заботы были, хотя и в малой степени, искуплением той вины, которую он чувствовал по отношению к тем, кто был брошен на Северном фронте. Евгений Карлович пытался добиться разрешения на отправку русских беженцев из Норвегии в Великобританию, но это не удалось, и 28 февраля было решено интернировать русских в Варнесмуене, военном лагере недалеко от Трондхейма. Норвежское правительство взяло на себя расходы только по охране лагерей, а затраты на питание и размещение должны были впоследствии компенсировать сами беженцы. Поэтому Миллер сразу же выделил на это около 100 000 крон из средств Северной Области, но данной суммы оказалось недостаточно, и расходы удалось покрыть только с помошью кредита, выданного по королевской резолюции.

Как писал Миллер, беженцы в большинстве своем – «беспомощные люди, к заграничной жизни мало приспособленные и едва ли [они] найдут там себе заработок». 26 февраля 1920 года бывшим Главнокомандующим была создана специальная комиссия для разрешения вопросов, связанных с устройством русских зарубежом, а 11 июня он учредил Временный Комитет по делам беженцев Северной Области в Норвегии и Финляндии, задачами которого стали руководство лагерями беженцев, содействие в отправке военнослужащих в армию П. Н. Врангеля, обмен «северных» ценных бумаг на иностранную валюту, выдача денежных пособий нуждающимся и помощь в трудоустройстве лиц, остающихся в Норвегии и Финляндии. Комитет непосредственно подчинялся Миллеру и был ответственен только перед ним.

Командование полагало, что большинство офицеров отправится на Юг России для продолжения борьбы с большевиками, но многие, как отмечал Евгений Карлович, предпочли остаться «самоопределяющимися беженцами, которые мечтают устроиться заграницей, не возвращаясь в Россию». Мало кто помышлял и об отъезде в Советскую Республику, однако их бывший военачальник генерал Миллер почему-то считал это возможным, обращаясь в марте 1920 года к бывшему министру иностранных дел С. Д. Сазонову за содействием «для получения международной гарантии личной и имущественной безопасности для лиц, желающих вернуться в Советскую Россию». И хотя Сазонов ответил 20 марта на эту просьбу совершенно недвусмысленно: «Получение от советских властей, хотя бы при посредстве союзных держав, гарантии… представляется при нынешних условиях совершенно непостижимым», – все же из финского лагеря около двух десятков русских солдат были высланы в конце марта в РСФСР. На замечание одного из офицеров о том, что никто не давал Миллеру права выдавать беженцев на расстрел или смерть в тюрьме, Миллер не смог ничего ответить, а лишь, «сильно волнуясь, встал и стал ходить из угла в угол по комнате»…

Большинство же интернированных получило визы на выезд в другие европейские страны или на Юг России (туда, однако, отправилось только 36 человек из Норвегии и 609 – из Финляндии). 15 июня 1921 года в связи с тем, что все денежные средства, находившиеся в распоряжении Комитета, закончились, приказом Миллера он был упразднен.

Сам Евгений Карлович еще летом 1920 года отбыл в Париж для исполнения обязанностей представителя генерала Врангеля во Франции (Главноуполномоченного по военным и морским делам Главнокомандующего Русской Армией). Важность деятельности Миллера на этом посту с июля 1920 по апрель 1922 года можно понять, помня о политике Франции по отношению к Русской Армии, эвакуированной в ноябре 1920 года из Крыма. «Под угрозой голода была сделана попытка распылить армию», – констатировал впоследствии Миллер. Предполагалась перевозка войск на Балканы, и генерал развил энергичную деятельность по поиску лиц, могущих финансировать этот переезд. Через бывшего посла А. Бахметьева было получено 400 000 долларов; впоследствии было найдено еще 200 000 долларов и 1,5 миллиона франков, а осенью – еще 500 000 долларов от «Совета послов». С получением этих средств создавалась некоторая база для переговоров представителей Врангеля с правительствами балканских стран.

Оказал Миллер помощь и приехавшему в середине июля 1921 года в Париж начальнику Штаба Русской Армии генералу П. Н. Шатилову. «В высшей степени воспитанный человек, большой эрудиции, скромный, спокойный, хорошо владеющий многими языками» (воспоминания Шатилова), Миллер сопровождал его при необходимых визитах. Начальник Штаба маршала Фоша генерал Вейган обещал содействие в сохранении в русских лагерях нужного пайка и в давлении на французские власти в Константинополе, чтобы они не препятствовали распоряжениям генерала Врангеля.

С конца 1921 года Врангель начал делать попытки к объединению вокруг армии широких политических сил и в связи с этим произвел кадровую перестановку в своем Штабе: его начальник генерал Шатилов был заменен генералом Миллером. Приказ об этом вышел 7 марта 1922 года. Шатилов был неспособен к ведению переговоров дипломатического характера, отличался излишней прямолинейностью и категоричностью, имел многочисленных недоброжелателей, в том числе среди союзников. Миллер же, напротив, пользовался широкими симпатиями французских военных кругов, «по настоянию которых якобы и [был] назначен Начштабом при Врангеле» (так считала чекистская агентура в Европе). Чекисты также указывали, что Миллер не считается в армии «ярым сторонником наступательных тенденций», хотя в других донесениях смену начальника Штаба связывали именно с тем, что «штаб Врангеля стал усиленно готовиться к весенним операциям». На деле же Миллеру приходилось больше заниматься сглаживанием различных конфликтов, как, например, в 1922 году – с правительством Болгарии, заподозрившим командование Русской Армии в подготовке государственного переворота. Принимал Миллер участие и в обсуждении вопроса об объединении «всех националистически, государственно мыслящих людей» вокруг Великого Князя Николая Николаевича.

15 мая 1923 года Евгений Карлович был, в соответствии с его личной просьбой, направлен к Великому Князю. Миллеру поручалось доложить о взглядах Врангеля на значение и характер будущего политического объединения. В полученной Миллером инструкции отмечалось, что после объединения Врангель предполагает остаться вне политики, с него должна быть снята всякая политическая, финансовая и другая работа, не связанная непосредственно с жизнью Армии.

Кроме того, Миллеру и Шатилову Врангель поручил вести переговоры с общественными и политическими организациями по созданию общего национального объединения заграницей. Но вскоре вокруг них как представителей Врангеля (Миллера – официального и Шатилова – негласного, в роли «доверенного лица») стали плестись интриги, что затрудняло их контакты с общественностью. Врангель был вынужден откровенно написать Миллеру: «Что же касается Шатилова, то убедительно прошу тебя… удержать его от участия в политической работе… Умный, отличный работник и горячо преданный нашему делу, он лишен качеств, необходимых для общественно-политической деятельности – тех самых качеств, которыми в полной мере обладаешь ты».

Но вскоре и деятельность Миллера, активно занявшегося координацией разведывательной работы, которая велась в различных странах, вызвала нарекания Главнокомандующего, считавшего ее чрезмерно самостоятельной. «Всю жизнь я привык нести ответственность за свои действия и никогда не подписывал имени моего внизу белого листа, хотя бы этот лист был в руках самого близкого мне человека», – писал Евгению Карловичу Врангель 29 июля 1923 года. 13 ноября в направленном Миллеру циркуляре Главнокомандующий требовал «размежевать работу и ответственность» (разведывательные и информационные функции должны были перейти к лицам, названным Великим Князем).

К этому времени встал вопрос о переезде Миллера в Сербию, в Сремски Карловцы, на должность начальника Штаба Русской Армии. Но Врангель, хотя и благодарил 9 сентября 1923 года Миллера и Шатилова за их работу по объединению национально-мыслящих людей, был к этому времени уже убежден не только в несоответствии Миллера функциям своего помощника, но и в отсутствии у него необходимых качеств при отстаивании позиции Главного Командования перед Великим Князем, политическими и общественными кругами. Миллер сам откровенно признавался, что не сочувствует последним решениям Врангеля, и «надеялся при проведении их в жизнь в значительной степени их обойти». «Ты – человек борьбы, – писал он барону, – я же принял за правило – ни одного лишнего усилия». Реакция Врангеля была вполне адекватной: «Подобное чистосердечие поистине трогательно, – писал он Шатилову. – Но как при таких условиях вести работу?! Письмо кончается страшной угрозой – вернуться в Карловцы. Голубчик, выручай! Со своей стороны пишу ему, бросая все цветы своего красноречия. Из двух зол приходится выбирать меньшее и решаюсь последовать твоему совету – поручить Е[вгению] К[арловичу] объединение деятельности военных представителей Западной Европы. Решение это, конечно, неправильное, однако другого выхода нет – отход Е[вгения] К[арловича] от нашей работы в настоящих условиях дал бы громадный козырь в руки наших врагов, возвращение же его в Карловцы грозило бы мне воспалением печени и выбытием из строя, отчего дело также не выиграло бы. Исполняя твои пожелания и возлагая на Е[вгения] К[арловича] объединение военных представителей Западной Европы, на тебя одновременно возлагаю задачу – сыпать ему перцу в ж…» 8 февраля 1924 года Врангель освободил Миллера от обязанностей начальника Штаба (отмечая все же в своем распоряжении: «В течение двух лет, не зная личной жизни, работая без устали, генерал Миллер мягко, но настойчиво проводил в жизнь мои указания»), одновременно возложив на него как своего помощника руководство офицерскими обществами и союзами в странах Западной Европы и поручив представлять Армию в зарубежном Национальном Объединении, а затем доверив ему и деятельность по трудоустройству и улучшению материального положения чинов Армии.

После официального принятия Великим Князем Николаем Николаевичем верховного руководства русским зарубежным воинством Миллер был определен к нему «докладчиком по сметным предложениям». 24 декабря 1924 года генерал освобождался от должности помощника Главнокомандующего и был назначен заведующим финансовой частью при Великом Князе.

После кончины барона П. Н. Врангеля основанный им в 1924 году Русский Обще-Воинский Союз возглавил генерал А. П. Кутепов, 29 апреля 1928 года назначивший Миллера старшим помощником Председателя РОВС. Но уже 26 января 1930 года Кутепов, горячий сторонник немедленной и активной борьбы с большевизмом, был похищен в Париже чекистами…

63-летний генерал Евгений Карлович Миллер стал новым Председателем Русского Обще-Воинского Союза. По свидетельствам современников, он встал во главе РОВС не в силу личных амбиций, а лишь из чувства служебного долга. Миллер часто говорил своим близким сотрудникам и друзьям, что принял эту должность как тяжелый крест. Добросовестно и честно исполняя свои обязанности, он с истинно христианским смирением продолжал дело, начатое Главнокомандующим генералом Врангелем.

Вступив в должность, Миллер совершил инспекционные поездки – в апреле в Югославию и Чехословакию и в ноябре в Болгарию, – во время одной из которых заявил: «…РОВС нельзя уже мыслить в пределах его членов – это действенное волевое ядро русской эмиграции, вокруг которого группируются все больше и больше общественных организаций. Идея РОВС жизненна и отвечает чаяниям русского национального движения». РОВС действительно оставался крупнейшей эмигрантской организацией, способной бороться с коммунистическим режимом в Советской России и потенциально опасной для него, а потому привлекавшей к себе все антибольшевицкие слои эмиграции. Безоружная армия в штатском продолжала жить, мечтая о решительном бое с большевиками. И Миллер прилагал все усилия, чтобы сохранить ее кадры, содействовал военному образованию и воспитанию русских солдат, офицеров, невоенной молодежи.

«Работоспособность Миллера была поразительна, – отмечал современник, – он занимался делами с 8 часов утра и до позднего вечера. Не было почти ни одного собрания – военного, общественного, национально-политического, – на котором бы не появлялся Евгений Карлович». Он находил также время заниматься делами объединений своих однокашников и однополчан по Николаевскому кавалерийскому училищу, Лейб-Гвардии Гусарскому Его Величества полку и 7-му гусарскому Белорусскому полку.

РОВС казался Миллеру твердым монолитом, сплоченным единой целью и Белой Идеей. Но с начала 1930-х годов эта организация стала подтачиваться внутренними подводными течениями, ослабляться интригами.

* * *

Многие ждали от Миллера продолжения активных действий в кутеповском духе. Так, решительный сторонник «активизма» (боевой работы на территории СССР) генерал А. В. Туркул считал, что, «прекративши активную работу, [Обще-Воинский] Союз будет подобен живому трупу, так как ни школами, ни курсами его оживить нельзя… Если же придется работать, то я уверен, что мы не осрамим нашего оружия и сделаем все возможное для скорейшего низвержения власти товарищей[201]201
  «Товарищи» здесь употреблено явно иронически, как принятая в СССР партийная кличка-обращение. – Н. К.


[Закрыть] в СССР». Но генерал Миллер не мог оправдать этих надежд в силу нескольких обстоятельств. Он не был посвящен в секретную деятельность Кутепова, да и большая часть кутеповских боевиков уже погибла в СССР; иностранные штабы и разведывательные центры, помогавшие боевикам проникать на советскую территорию, после ряда провалов отказывались от сотрудничества с эмигрантскими организациями; не способствовала продолжению активной борьбы и ограниченность материальных возможностей РОВС. В 1932 году РОВС понес значительные финансовые потери после самоубийства известного шведского капиталиста И. Крегера, в предприятия которого генералом Миллером были вложены крупные суммы. Оставшиеся деньги должны были идти в первую очередь на помощь нуждающимся воинам-инвалидам, финансирование руководящего аппарата воинских обществ, входящих в РОВС, и оплату арендуемых Союзом помещений. Миллеру не удалось найти серьезных источников финансирования организации, по своей сути монархической и выступающей за возрождение Российской Империи как одной из ведущих стран мира.

Свою роль играла и сама личность Миллера: человек старшего поколения, очень осторожный и осмотрительный, он в первую очередь думал о бытовом обеспечении деятельности Воинского Союза, трудоустройстве и правовой защите офицеров и солдат. Кроме своего долга перед Родиной, Миллер ощущал в весьма сильной степени долг именно перед массой эмигрантского русского офицерства. Как и на Северном фронте, Миллер многим казался прежде всего администратором, но не вождем.

Генерал делал ставку на поддержку широкого народного движения внутри самой России. Казалось, эти надежды начинают сбываться, когда в 1930 году дошли сведения о крестьянском движении в Восточной Сибири, направленном против насильственной коллективизации. В одном из интервью Миллер говорил: «Эмигранты убеждены, что рано или поздно русский народ сам свергнет советскую власть, а их задача – содействовать контрреволюционному движению, нарастающему в стране. Настоящий момент они считают особенно благоприятным для таких действий, т. к. весьма вероятно, что движение из Сибири распространится на всю Россию». «Для оказания помощи в районе восстания» собирались деньги, которые были переведены на Дальний Восток, в распоряжение председателя тамошних воинских организаций генерала М. К. Дитерихса. Но с жестоким подавлением крестьянского сопротивления надежды на широкое народное движение рухнули.

Все же Миллер решил приступить к созданию внутри СССР тайных опорных пунктов и ячеек, которые в нужный момент смогли бы сыграть решающую роль в предполагаемых восстаниях народа против коммунистической власти, тем более что часть видных деятелей РОВС – генералы Туркул, Фок, Пешня, Скоблин – 10 мая 1933 года представили Миллеру меморандум, в котором требовали возобновления активной борьбы в СССР. Однако попытки использовать в качестве плацдарма Финляндию сорвались, возможно, из-за слишком хорошей информированности об этом генерала Н. В. Скоблина, к тому времени ставшего тайным сотрудником Разведывательного управления РККА.

Неудачи Миллера в попытках организации нелегальной работы в СССР накладывались в то же время на все возраставшие в самом РОВС требования выработки национальной политической идеи и активизации антибольшевицкой борьбы. Еще в январе 1931 года появляется «доверительная записка, вышедшая из кругов, близких к руководящему центру Русского Обще-Воинского Союза», в которой указывалось: «Идеология РОВС довольно примитивна, будущее туманно, неясно и уже предопределяет какую-то пассивную позицию». Такие настроения были связаны с тем, что строго соблюдавшийся Миллером и его предшественниками принцип невмешательства в политику противоречил реально складывающемуся положению вещей, вызывал разочарование тех, кто был готов продолжить вооруженную борьбу.

23 февраля 1935 года произошел так называемый «бунт маршалов»: тринадцать старших начальников РОВС во главе с генералами Туркулом, Фоком и Скоблиным предъявили Миллеру ультимативное требование превратить Союз в политический центр всего национально настроенного Зарубежья. В частной переписке Скоблин отзывался о Миллере так: «Его туманная политика в Союзе в последнее время сильно пошатнула его авторитет в среде наших офицеров». Подразумевалась и отставка Миллера с поста Председателя РОВС. Миллер отверг требования «маршалов», но его авторитету был нанесен сильный удар. Когда в апреле 1934 года Миллер взял отпуск, влиятельные эмигрантские газеты «Возрождение» и «Последние Новости» стали наперебой обсуждать дела Союза и преподносить одну сенсацию за другой – как о неизбежном уходе генерала, так и о новой кандидатуре на его пост. По возвращении Миллеру пришлось принять решение об отставке генерала Шатилова (Начальника I-го Отдела РОВС и руководителя контрразведки Союза – так называемой «внутренней линии»), деятельность которого вызывала у него беспокойство, а в апреле 1935 года Евгений Карлович, ссылаясь на необходимость экономии денежных средств, принял обязанности Начальника I-го Отдела на себя. Одновременно руководство «внутренней линией» во Франции Миллер возложил на Скоблина…

Деятельность «внутренней линии» от Миллера ускользала и фактически была ему неподконтрольна. 26 декабря 1936 года он освободил Скоблина от обязанностей ее начальника во Франции, а 28 декабря предписал личному составу «линии» по всем вопросам обращаться к нему непосредственно, категорически запретив исполнять приказания других лиц, даже и тех, кто руководил ими в прошлом. Но ни руководить деятельностью своей контрразведки, ни распустить ее Миллер уже не мог.

Разногласия привели к расколу. Радикально настроенный генерал Туркул в 1936 году организовал Русский Национальный Союз Участников Войны, не порывая с Обще-Воинским Союзом, но считая его только военно-бытовой организацией, а свой союз – военно-политической. Тем самым были грубо нарушены уставные принципы РОВС, запрещающие его чинам участвовать в политических организациях. В ответ Миллер исключил чрезвычайно популярного в эмигрантских кругах Туркула из списков РОВС, что отнюдь не способствовало росту авторитета самого Евгения Карловича. Еще большей критике, чем изнутри, РОВС подвергался со стороны, в том числе эмигрантскими фашистскими организациями, несмотря на то, что Миллер требовал от своих подчиненных обязательного изучения фашистской теории и практики, характеризуя международное положение в мире к концу 1930-х годов как эпоху борьбы «новых фашистских форм государственного устройства с отживающей формой “парламентского демократизма”» и считая, что чины Русского Обще-Воинского Союза являются как бы «естественными идейными фашистами». В то же время Миллер ясно отдавал себе отчет о том, как относятся к РОВС германские национал-социалисты, констатируя: «там не хотят пожать протянутую нами руку», «их связи и даже их деньги направляются типам вроде Туркула с тем, чтобы в результате было разложение РОВСа», и проч.