Текст книги "Белое движение. Исторические портреты (сборник)"

Однако уже 3 января вышел приказ Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего, который определял структуру образуемой Западной Армии уже совершенно иначе. В пункте 4 нового приказа предписывалось:

«1-й Волжский Армейский корпус образовать из трех отдельных стрелковых бригад двухполкового состава каждая:

а) 1-й Отдельной Стрелковой Самарской – из Особой Самарской бригады;

б) 2-й Отдельной Стрелковой Казанской – из 7-й Стрелковой Казанской дивизии;

в) 3-й Отдельной Стрелковой Симбирской – из частей 6-й Стрелковой Симбирской дивизии».

Подобное резкое изменение планов можно объяснить лишь тем, что приблизительно в эти же дни генерал Каппель был вызван в Омск и имел личную встречу с адмиралом Колчаком. Известно, что окружение Верховного Правителя заранее настраивало его против Каппеля. Но при личной встрече все недоразумения быстро рассеялись, и Владимир Оскарович произвел на адмирала самое лучшее впечатление. По-видимому, тогда же ему удалось убедить Колчака всемерно использовать кадры волжских добровольцев для развертывания новых частей.

В результате Волжский корпус был выведен из состава Западной Армии и назначен в резерв Верховного Командования для нанесения в дальнейшем ударов на главных направлениях. Соответственно на формирование корпуса было предписано обратить особое внимание. Так, заботы о его снабжении взяла на себя британская военная миссия генерала А. Нокса, и все части корпуса получили добротное, единообразное английское обмундирование.

27 февраля 1919 года входившие в состав Волжского корпуса бригады приказано было развернуть в дивизии трехполкового состава, и к маю корпус принял следующий вид: три дивизии, каждая из трех стрелковых полков, егерского батальона, кавалерийского и инженерного дивизионов, легкого артиллерийского дивизиона (из двух батарей) и одной гаубичной батареи; сверх того в корпус входили тяжелая батарея, кавалерийская бригада и кадровая (запасная) бригада. Начальниками дивизий в корпусе стали: 1-й Самарской – полковник Имшенецкий, 3-й Симбирской – полковник Подрядчик, 13-й Казанской – полковник Перхуров; все трое вскоре были произведены в генералы. Командиром Волжской кавалерийской бригады был полковник Нечаев, а начальником Штаба корпуса вскоре был назначен Генерального Штаба полковник Барышников.

На самом деле, однако, бо́льшая часть всех этих реорганизаций осталась лишь на бумаге. Стрелковые полки, входившие в состав корпуса в декабре 1918 года, продолжали состоять в нем в своем прежнем виде и к маю 1919-го, переменив лишь свои номера и названия.

Повис в воздухе и один из самых существенных вопросов – о пополнении частей личным составом. Ветераны Волжского корпуса намекали, что это могло быть следствием недоброжелательства и интриг со стороны Ставки в Омске и едва ли не лично начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генерала Д. А. Лебедева. На наш взгляд, однако, все было гораздо проще и обыденнее. Еще до решения о развертывании и пополнении Волжского корпуса в Ставке уже были выработаны основные принципы комплектования действующих частей. Согласно им, вся территория Сибири и Урала была разделена на «корпусные округа», к которым были «приписаны» сражающиеся на фронте корпуса, так что все мобилизованные в данном районе прямиком направлялись в «свой» корпус. Тогда для корпуса Каппеля такого района, разумеется, не выделили. Позднее, когда было решено корпус все же разворачивать, для его пополнения пообещали выделить часть мобилизованных из районов Сибирской Армии. Но 4 марта 1919 года Сибирская, а за нею и Западная Армии перешли в решительное и успешное наступление. Все мобилизованные при этом, разумеется, направлялись в первую очередь в действующие части на восполнение потерь. Ставка же, по существу, пустила дело пополнения Волжского корпуса на самотек, и в результате этот нерешенный вопрос превратился в своеобразную «мину замедленного действия», которая должна была взорваться в самый неподходящий момент.

К тревогам о судьбе корпуса у его командующего в это время прибавились еще и личные переживания. С начала Гражданской войны жена Владимира Оскаровича с детьми проживала в Перми у своих родителей. По данным, появившимся позднее в эмигрантской литературе, летом 1918 года, когда стало известно, что Каппель возглавил отряд Народной Армии, его жена была взята местными комиссарами в заложники и увезена вглубь России. Весть об этом Владимиру Оскаровичу принесли старики Строльманы, которые после освобождения Перми перебрались вместе с внуками к зятю в город Курган. Каппель, конечно, был очень рад увидеть своих детей живыми и невредимыми, но с этого времени его не покидала тревога за судьбу жены.

Хватало и служебных волнений. Уже в апреле из частей формирующегося корпуса был выделен отряд в полторы тысячи человек при четырех орудиях под командованием полковника Н. П. Сахарова для подавления большевицкого восстания в городе Кустанае. Отряду удалось освободить этот город лишь 10 апреля, после двух дней упорных боев. Одновременно из состава 1-й Самарской дивизии один полк с батареей и кавалерийским эскадроном был отправлен в командировку в Сибирь для борьбы с партизанами, где он и находился в течение четырех последующих месяцев.

Лишь в середине апреля дело с пополнениями для корпуса сдвинулось, наконец, с мертвой точки, однако вместо мобилизованных Каппелю прислали военнопленных красноармейцев, захваченных во время весеннего наступления. Вообще говоря, пополнение частей за счет военнопленных было в годы Гражданской войны обычным явлением, но одно дело, когда за счет пленных пополняют лишь текущую убыль (когда таких людей попадает по два-три человека в роту, они постоянно находятся на виду у старых добровольцев и постепенно в ходе боев переучиваются, воспринимая дух своей новой части); здесь же части больше чем на три четверти оказались разбавленными бывшими красноармейцами, а старые добровольческие кадры совершенно растворились в сырой и подчас враждебной массе и больше уже не могли определять лицо части. И все же Каппель пошел на этот шаг, надеясь, что силой своего личного влияния в короткий срок сумеет перевоспитать этих людей. Ведь пленные были теми же насильно мобилизованными крестьянами, чьи головы изрядно затуманила красная пропаганда, но которые в основной массе своей должны были скоро осознать гибельность большевицких идей, опасность этих кровавых экспериментов лично для себя и своего уклада жизни. Надо было только найти к ним правильный подход, а также вовремя выявить в их среде затаившихся большевицких агентов и агитаторов. Для этого нужно было только время, но именно его-то Каппелю и не дали.

23 апреля 1919 года перешла в контрнаступление красная Южная группа Восточного фронта под командованием М. В. Фрунзе. Белые оказались в критическом положении. На помощь большевикам пришла измена: когда на фронт был прислан «национальный» Украинский курень (полк) имени Тараса Шевченко, он в первую же ночь в полном составе перешел на сторону красных, прихватив с собою офицеров и обстреляв по дороге соседние части. В образовавшуюся брешь немедленно хлынули красные войска, и начался отход, вскоре распространившийся на весь левый фланг Западной Армии. И тогда, чтобы заполнить брешь, на фронт в спешном порядке был вызван корпус Каппеля.

Очевидцы вспоминают, что генерал Каппель был чрезвычайно подавлен этим известием. Он прекрасно понимал, что бросить в бой столь сырые части нельзя, – это неминуемо приведет к беде. Им был составлен и послан в Ставку подробный доклад, но командование настаивало на своем.

Первой, 6 мая, вышла на фронт 3-я Симбирская дивизия, и сразу же, не успев закончить сосредоточение, ей пришлось вступить в бой. Вот тут-то и сказались все просчеты и ошибки: в первых же боях значительная часть 10-го Бугульминского полка, перебив своих офицеров и немногих оставшихся старых добровольцев, перешла к красным. Наступление захлебнулось. Приехавший в эти дни на фронт Верховный Правитель, по свидетельству генерала Петрова, «несколько истерическим голосом» сказал Каппелю, «что не ожидал этого, но просит не падать духом». Однако и в дальнейшем такие же случаи, хотя и в значительно меньших масштабах, повторились в других полках корпуса. Вследствие нерадивости высшего командного состава корпус, едва успев попасть на фронт, был погублен чуть ли не наполовину.

Правда, Каппель быстро навел порядок в частях, но ни о каких ударных функциях корпуса уже не приходилось и говорить. Полки едва ли достигали даже трети штатного состава, а вся 1-я Самарская дивизия фактически представляла из себя лишь один полк, усиленный артиллерией. Волжская кавалерийская бригада также вначале действовала отдельно, а вместо нее корпусу была придана 3-я Оренбургская казачья бригада. Кроме того, генералу Каппелю были временно подчинены два полка 12-й Уральской стрелковой дивизии, и все это соединение получило официальное название «Средней группы Западной Армии». С этой группой Каппель, ведя упорные арьергардные бои, медленно отступил за реку Белая, где части его корпуса заняли позиции значительно южнее Уфы, а приданные части были выведены в армейский резерв.

Во время боев за Уфу 7–9 июня, вопреки всем известным советским легендам, войска Волжского корпуса ни с одним бойцом 25-й Чапаевской дивизии не сталкивались; они дрались против советской 24-й стрелковой дивизии, причем действовали наиболее удачно среди всех белых частей, защищавших линию реки Белой. По свидетельству самих советских историков, трижды за это время, 9-го, 12-го и 13–14 июня, части 24-й дивизии делали попытки форсировать Белую – и трижды с огромными потерями откатывались на свой берег. Вырыпаев вспоминает, как в одном из этих боев Каппель лично возглавил атаку своего последнего резерва – Уржумского стрелкового полка, силою… в 80 штыков. По свидетельству Вырыпаева, «весть о появлении Каппеля прошла по рядам нашей пехоты как электрический ток». В результате дружной атаки многократно превосходящие силы красных были сброшены в реку, было взято 200 пленных и 27 пулеметов. Передавая этот эпизод, мемуарист сам удивлялся тому, как можно было со столь ничтожными силами достичь победы. После боя он специально расспрашивал об этом солдат, и выяснилось, что большинство из них просто «слепо верило, что в тяжелую для них минуту Каппель явится сам, а если так, то должна быть и победа».

В результате Волжская группа Каппеля дольше всех задержалась на линии реки Белой: лишь 16 июня покинула она свои позиции и начала медленный, с арьергардными боями отход в Уральские горные проходы. Упорные бои там длились до середины июля.

* * *

К этому времени Волжский корпус был уже преобразован в Волжскую группу, в которую, кроме собственно частей корпуса, входил ряд других частей и соединений. 14 июля 1919 года это положение было закреплено официально во время новой реорганизации, при которой все войска Сибирской и Западной Армий были преобразованы в три номерные неотдельные армии и включены в состав новообразованного Восточного фронта. Западная Армия стала именоваться 3-й, и в ее составе Волжская группа приняла участие в наступлении под Челябинском 25 июля – 4 августа.

Планируя эту операцию в обход только что назначенного Главнокомандующего армиями Восточного фронта генерала М. К. Дитерихса, командующий 3-й армией генерал К. В. Сахаров предполагал заманить в ловушку советскую 5-ю армию, одновременно нанеся удары: севернее города – войсками Уфимской группы генерала Войцеховского, а с юга – Волжской группой генерала Каппеля. Эти группы должны были перейти в наступление 25 июля и сомкнуть вокруг красных кольцо окружения, но у Каппеля произошла досадная заминка. Его группа была с самого начала относительно малочисленной, и кроме 1-го Волжского корпуса в ее состав вновь была включена 12-я Уральская стрелковая дивизия генерала Р. Бангерского. В момент выхода на исходный рубеж атаки Уральцы на марше были в свою очередь внезапно атакованы красными, смешались и отступили. Войска быстро оправились, но все же наступление Волжской группы началось на два дня позже, 27 июля, и не достигло ожидаемого размаха. Челябинская операция закончилась неудачей; белые вынуждены были оставить Урал и отступить вглубь Сибири.

Новая и на этот раз весьма успешная попытка перейти в наступление была предпринята 2 сентября под Петропавловском. Волжская группа Каппеля действовала в центре вдоль железной дороги, справа от нее наступала Уральская группа генерала Косьмина, а слева – Уфимская группа генерала Войцеховского. И хотя согласно планам главные удары предполагалось наносить именно по флангам, первый успех в этом наступлении выпал на долю Волжан: 4–5 сентября в районе деревни Теплодубровной части входящей в ее состав Ижевской стрелковой дивизии генерала В. М. Молчанова окружили и почти полностью уничтожили 2-ю бригаду 26-й стрелковой дивизии красных. Войска 3-й армии нанесли противостоящим им большевикам тяжелое поражение и к 2 октября вышли на линию реки Тобол. За успешное руководство войсками во время этого наступления генералы Сахаров, Войцеховский, Косьмин и Каппель были награждены адмиралом Колчаком орденами Святого Георгия III-й степени.

Но блестящее наступление на Тоболе стало для армий Верховного Правителя лебединой песней. Все резервы были исчерпаны, и контрудар противника, последовавший 14 октября, отразить белые оказались уже не в состоянии. Началось их безостановочное отступление, которому суждено было завершиться четыре месяца спустя лишь за Байкалом.

Генерал Дитерихс понимал, что с поредевшими и уставшими войсками немедленно остановить наступление красных невозможно, а потому все надежды возлагал на подготовку свежих сил в глубоком тылу. Но реализация этого плана фактически означала отказ от упорной обороны Омска, что вызвало резкие возражения Верховного Правителя, настаивавшего на безусловной защите своей столицы. В результате Колчак 4 ноября сместил Дитерихса, заменив его К. В. Сахаровым, вместо которого командующим «Московской группой армий» (так с 12 октября именовались объединенные 3-я армия и Степная группа) 5 ноября 1919 года был назначен генерал Каппель, передавший, в свою очередь, командование Волжской группой генералу Имшенецкому. По-видимому, в конце ноября Владимир Оскарович был произведен в генерал-лейтенанты.

Все эти перестановки, конечно, не могли изменить положения несчастной армии, поспешно отходившей к Иртышу. А здесь ее поджидала новая опасность: из-за сильной оттепели Иртыш, вопреки обыкновению, никак не хотел замерзать. Он отрезал пути отхода белым войскам – единственной переправой через реку оставался железнодорожный мост у станции Куломзино.

В эти дни в Штаб Каппеля вернулся, едва оправившись от тифа, подполковник Вырыпаев. Вот какую безрадостную картину увидел он из штабного вагона, стоявшего на станции Куломзино:

«Начало темнеть. Западный берег Иртыша был занят десятками тысяч всевозможных повозок, сгрудившихся на берегу непроходимой мощной реки, по которой густо шли разной величины угловатые льдины…

Каппель указал на бесчисленные обозные повозки сражавшихся с врагом наших частей; вокруг этих повозок сновали плохо одетые люди, разводившие костры, на которых готовили свою незатейливую пищу. Каппель тихо сказал: “Если река не замерзнет, то часы этих повозок сочтены. Фронт совсем недалеко, а враг наседает… Переправы другой нет”».

Мороз грянул лишь в ночь на 10 ноября. Иртыш стал, и отступающая армия сумела перебраться на другой берег. Но об обороне города никто уже всерьез не думал. Омск был оставлен 14 ноября чрезвычайно поспешно, и в нем были брошены огромные запасы военного имущества, необходимого для армии. Это произвело на войска очень тяжелое впечатление.

Но еще более тяжелые последствия имело то обстоятельство, что Транссибирская железнодорожная магистраль в тот момент находилась под контролем союзного Чешско-Словацкого корпуса. Накануне сдачи Омска был опубликован меморандум – обращение чешского командования к союзным державам, в котором чехи объявляли, что снимают с себя все обязательства перед Россией и будут организовывать эвакуацию по железной дороге лишь сообразуясь с нуждами собственных войск. Свое заявление чешское командование тут же и начало претворять в жизнь, пропуская на восток только свои эшелоны и многочисленные составы с «благоприобретенным имуществом» и задерживая западнее станции Тайга все русские поезда.

Эти действия «союзников» превратили неудачи на фронте в катастрофу для всего Белого движения в Сибири, поскольку зимой, в малонаселенных местах, среди тайги и бездорожья, единственной надежной коммуникационной линией для войск оставалась Транссибирская магистраль, и от ее бесперебойной работы зависела боеспособность армии. Теперь же русская армия оказалась разом отрезанной от тыла и лишилась возможности своевременно получать боеприпасы и эвакуировать раненых.

В дополнение к перечисленным бедам, к началу декабря выявилась также и ненадежность в моральном отношении полков 1-й армии, пополнявшихся в Ново-Николаевске, Томске, Красноярске и других городах Сибири. Боеспособность войск быстро падала, люди теряли веру в возможность дальнейшего сопротивления. В частях раздавались заявления, что пора-де кончать войну, что большевики тоже люди, и с ними тоже можно договориться или, по крайней мере, выторговать себе жизнь. Подобные химеры захватили не только рядовой состав армии, но проникли и в среду его руководства, вызывая многочисленные случаи неподчинения начальству и даже открытые бунты.

В этой обстановке генерал Сахаров продолжал разрабатывать уже совершенно нереальные планы нового перехода в наступление, да кроме того еще и затеял сворачивание всех действующих на фронте частей: корпуса сводились в дивизии, дивизии в полки и т. д. Мера эта была совершенно правильна, но в условиях беспрерывного отступления практически неисполнима. Наконец, планом свернуть 1-ю армию в корпус, с последующим подчинением его командующему 2-й армией Войцеховскому, Сахаров чувствительно задел самолюбие командующего 1-й армией генерала Пепеляева и спровоцировал его на открытое выступление. 9 декабря на станции Тайга генерал А. Н. Пепеляев вместе со своим братом премьер-министром В. Н. Пепеляевым арестовал Главнокомандующего, обвинив его в преступном оставлении Омска, и потребовал у Колчака суда над Сахаровым. После двух дней переговоров Колчак был вынужден согласиться снять Сахарова с поста Главнокомандующего и назначить над ним следствие.

Этот поступок генерала Пепеляева показал всей армии пример грубого нарушения дисциплины и был чреват самыми тяжелыми последствиями. В сложившейся обстановке лишь Каппель обладал достаточно высоким авторитетом, чтобы все остальные высшие руководители армии безоговорочно подчинились его приказам. Поэтому ему пришлось, хотя и против своего желания, возглавить отступающие войска: 12 декабря генерал-лейтенант В. О. Каппель был назначен Главнокомандующим армиями Восточного фронта.

Генерал оценивал положение гораздо реалистичнее своего предшественника: он осознал, по точному замечанию начальника Камской дивизии генерала Пучкова, «что невозможны никакие наступательные операции с расстроенными частями, без огнеприпасов и налаженного снабжения, что необходим спешный отвод в глубокий тыл большинства частей и полная реорганизация их в спокойной обстановке, при условии успешного задержания красных на каком-либо удобном рубеже».

В соответствии с этим Каппель 15 декабря предписал отвести 2-ю и 3-ю армии за 60-верстную полосу Томской (Щегловской) тайги. Отдохнувшие части 1-й армии при этом должны были закрыть немногие выходы из тайги и обеспечить остальным войскам столь необходимый им отдых. Однако и этот приказ исполнен не был: 17 декабря в Томске части 1-й армии восстали против своего командующего генерала Пепеляева. Дурной пример начальника принес свои страшные плоды.

1-я армия распалась и открыла дорогу красным. В результате тайга стала ловушкой для белых армий. Стараясь как можно быстрее преодолеть ее, части перемешивались во многокилометровых пробках, и пришлось в конце концов бросить все обозы и бо́льшую часть артиллерии. А при выходе из тайги войска уже ждало новое известие: на их пути восстал гарнизон Красноярска во главе с командующим Средне-Сибирским корпусом генералом Б. М. Зиневичем.

Попав под влияние местных эсеров, Зиневич разослал по всем направлениям телеграммы о том, что он подчиняется новой «Земской» власти и «объявляет войну гражданской войне», вступил по телеграфу в переговоры с приближающимися красными частями, а Каппелю и его войскам предложил немедленно сложить оружие. Впрочем, вскоре сам генерал Зиневич был арестован собственными подчиненными, выдан красным и расстрелян. Но свое каиново дело он совершить успел. Перед Каппелем теперь вставала уже задача не остановить красных на каком-либо рубеже, а пробиться мимо Красноярска на восток.

В первые дни восстания в Сибири летом 1918 года полковник Зиневич был ближайшим помощником А. Н. Пепеляева, а затем одним из главных героев освобождения Перми в декабре того же года. Среди подчиненных ему частей тогда отличились и Енисейские стрелковый и казачий полки, составлявшие теперь гарнизон Красноярска. Таким образом, все эти люди (как, впрочем, и сам генерал Пепеляев), вольно или невольно, собственными руками губили то дело, ради которого два года отдавали свои силы. Увы, среди всеобщего разброда и помрачения умов лишь очень немногие ясно понимали горькую истину: спастись можно только одним способом – продолжая вопреки всему сражаться до конца. И совершенно закономерно, что руководителем этих последних оставшихся верными бойцов сама жизнь выдвинула Владимира Оскаровича Каппеля.

* * *

4 января 1920 года, в тот день, когда адмирал Колчак, отрезанный от своих войск и опрометчиво доверившийся слову «союзников», подписал указ о сложении с себя звания Верховного Правителя, войска 2-й армии сосредотачивались на станции Минино перед Красноярском. Здесь же находился и поезд Штаба фронта с генералом Каппелем и его начальником Штаба генералом Богословским. На следующий день была предпринята попытка разбить восставших и пробиться через город силой, но она сорвалась. Тогда командование решило бросить все имущество и поезда, а войскам на санях прорываться на восток севернее Красноярска. Рано утром 6 января колонна начала выдвигаться по проселочной дороге в сторону деревни Дрокино. Но на деревенской околице шедшая в авангарде Уфимская стрелковая дивизия была внезапно обстреляна.

Как потом оказалось, деревня Дрокино была занята подошедшим авангардом регулярной Красной Армии. Его силы были слишком малы, чтобы перерезать дорогу белой колонне, но и белые стрелки находились не в том состоянии, чтобы суметь выбить красных из деревни одним решительным ударом. В результате бой вылился в многочасовую перестрелку. Вскоре прибавился еще и обстрел со стороны Красноярска. Но две наиболее боеспособные дивизии белых, Уфимская и Камская, приняли удар на себя и, прикрывая общее отступление, дали возможность пройти всем тем, кто не хотел сдаваться.

Под перекрестным огнем по ровному заснеженному полю между предместьями города и деревней нестройно поползли многочисленные санные обозы вперемежку с частями. В то же время огромное количество отчаявшихся солдат, иногда даже целые части, бросали оружие и шли в Красноярск сдаваться. Потери оказались огромны, по некоторым данным, после Красноярска в строю осталось меньше половины армии.

Как только завязался бой, генерал Каппель лично возглавил небольшую группу кавалеристов своего конвоя (по оценке очевидцев – не более чем в 30 человек) и с нею решил атаковать во фланг засевших в Дрокино красных. Но лошади завязли в глубоком снегу, отряд уклонился от курса, заблудился и вышел в расположение своих войск лишь поздно вечером и далеко за Красноярском, так что в течение всего дня судьба Владимира Оскаровича оставалась для его подчиненных неизвестной. Не имея, таким образом, Главнокомандующего, Штаб фронта опоздал с выходом из вагонов и вместе с начальником Штаба генералом Богословским попал в плен к красным. Руководство прорывом в этой обстановке взял на себя командующий 2-й армией генерал Войцеховский. Он до последнего момента оставался в поезде, организуя и направляя вперед все не желавшие сдаваться части. Наконец, уже в темноте, Войцеховский лично возглавил последнюю колонну из чинов своего Штаба и с нею завершил прорыв.

В ночь на 7 января такой же прорыв повторили и части 3-й армии, которыми временно командовал бывший начальник Штаба Каппеля генерал Барышников. Благодаря решительности и инициативе начальника Ижевской дивизии генерала Молчанова, 3-я армия обошлась гораздо меньшими жертвами. Но и ей не удалось миновать своей Голгофы: еще раньше, при выходе из тайги на линию железной дороги, часть войск оказалась отрезанной красными авангардами. Затертые среди бесконечных обозов, некоторые полки были уже не в состоянии оказать сопротивление и сложили оружие. Эта участь постигла и ряд частей 1-го Волжского корпуса: по некоторым данным, Симбирцы погибли целиком, из 13-й Казанской дивизии вышел только ее начальник генерал Ястребцов со Штабом и адъютантами, и лишь 1-я Самарская дивизия, благодаря твердой воле своего молодого начальника генерала Н. П. Сахарова, сумела прорваться как организованное, боеспособное соединение. Прорвалась и значительная часть Волжской кавалерийской бригады во главе с ее командиром генералом Нечаевым.

7 января, в день Рождества Христова, вышедшие из красноярской катастрофы части начали собираться в селе Чистоостровском на реке Енисее. Настроение у всех было подавленное, потери еще не подсчитали, но уже стало известно, что они превосходят все, что только можно было предполагать. Кроме того, армия оказалась окончательно отрезанной от железнодорожной магистрали, которую чехи по специальному соглашению повсеместно передавали красным партизанам. Поэтому на совещании старших начальников было решено идти дальше кружным путем – вниз по Енисею и затем по льду порожистой реки Кан. Этот тяжелейший переход, совершенный 9–10 января и ставший потом для прошедших его легендарным, полковник Вырыпаев описывает следующим образом:

«Обыкновенно зимой таежные охотники проезжали по льду реки до первой деревни Барги, 90 верст от деревни Подпорожной.

Передовым частям, с которыми следовал сам Каппель, спустившимся по очень крутой и длинной, поросшей большими деревьями дороге, представилась картина ровного, толщиной в аршин, снежного покрова, лежащего на льду реки. Но под этим покровом по льду струилась вода, шедшая из незамерзающих горячих источников с соседних сопок. Ногами лошадей перемешанный с водою снег при 35-градусном морозе превращался в острые бесформенные комья, быстро становившиеся ледяными. Об эти обледеневшие бесформенные комья лошади портили себе ноги и выходили из строя. Они рвали себе надкопытные венчики, из которых струилась кровь.

В аршин и более толщины снег был мягким, как пух, и сошедший с коня человек утопал до воды, струившейся по льду реки. Валенки быстро покрывались толстым слоем примерзшего к ним льда, отчего идти было невозможно. Поэтому продвижение было страшно медленным. А через какую-нибудь версту сзади передовых частей получалась хорошая зимняя дорога, по которой медленно, с долгими остановками, тянулась бесконечная лента бесчисленных повозок и саней, наполненных самыми разнообразными, плохо одетыми людьми.

Незамерзающие пороги реки приходилось объезжать, прокладывая дорогу в непроходимой тайге.

Через 4–5 верст по Кану проводники предупредили генерала Каппеля, что скоро будет большой порог, и если берега его не замерзли, то дальше двигаться будет нельзя, вследствие высоких и заросших тайгой сопок. Каппель отправил приказание в тыл движущейся ленты, чтобы тяжелые сани и сани с больными и ранеными временно остановить и на лед не спускаться, чтобы не очутиться в ловушке, если порог окажется непроходимым.

При гробовой тишине пошел снег, не перестававший почти двое суток падать крупными хлопьями; от него быстро темнело и ночь тянулась почти без конца, что удручающе действовало на психику людей, как будто оказавшихся в западне и двигавшихся вперед полторы-две версты в час.

Идущие кое-как прямо по снегу, на остановках, как под гипнозом, сидели на снегу, в котором утопали их ноги. Валенки не пропускали воду, потому что были так проморожены, что вода при соприкосновении с ними образовывала непромокаемую ледяную кору. Но зато эта кора так тяжело намерзала, что ноги отказывались двигаться. Поэтому многие продолжали сидеть, когда нужно было идти вперед, и, не в силах двинуться, оставались сидеть навсегда, засыпаемые хлопьями снега.

Сидя еще на сильной, скорее упряжной, чем верховой, лошади, я подъезжал к сидящим на снегу людям, но на мое обращение к ним встать и идти некоторые ничего не отвечали, а некоторые, с трудом подняв свесившуюся голову, безнадежно, почти шепотом отвечали: “Сил нет, видно, придется оставаться здесь!” И оставались, засыпаемые непрекращающимся снегопадом, превращаясь в небольшие снежные бугорки…

Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шел пешком, утопая в снегу так же, как другие. Обутый в бурочные сапоги, он, случайно утонув в снегу, зачерпнул воды в сапоги, никому об этом не сказав. При длительных остановках мороз делал свое дело. Генерал Каппель почти не садился в седло, чтобы как-то согреться на ходу.

Но тренированный организм спортсмена на вторые сутки стал сдавать. Все же он сел в седло. И через некоторое время у него начался сильнейший озноб, и он стал временами терять сознание. Пришлось уложить его в сани. Он требовал везти его вперед. Сани, попадая в мокрую кашу из снега и воды, при остановке моментально вмерзали, и не было никаких сил стронуть их с места. Генерала Каппеля, бывшего без сознания, посадили на коня, и один доброволец (фамилии его не помню), огромный и сильный детина на богатырском коне, почти на своих руках, то есть поддерживая генерала, не приходившего в себя, на третьи сутки довез его до первого жилья, таежной деревни Барги – первого человеческого жилья, находившегося в 90 верстах от деревни Подпорожной, которые мы прошли в два с половиной дня, делая в среднем не более двух с половиной верст в час».

В тяжелейшем состоянии Владимира Оскаровича внесли в хату. Ступни ног пришлось ампутировать, но и так он все еще продолжал вести войска, даже садился порой на коня, чтобы пропустить колонну и приободрить людей. При этом с обеих сторон его поддерживали двое верховых, чтобы он не упал. Однако вскоре к первой болезни прибавилось еще и воспаление легких.