Текст книги "Белое движение. Исторические портреты (сборник)"

Настоящий приказ прочесть всем чехословацким эшелонам и сообщить всем железнодорожникам по месту нахождения чехословаков. Каждый военный комиссар должен об исполнении донести.

№ 377. Народный Комиссар по Военным Делам Л. Троцкий»

Вряд ли эту телеграмму можно было расценивать иначе как объявление войны. И ответ последовал незамедлительно. В 2 часа дня капитан Кадлец занял Мариинск, в ночь на 26 мая сам Гайда – Ново-Николаевск, в ночь на 27-е Войцеховский вторично занял Челябинск, наконец, 29 мая Чечек в упорном сражении захватил Пензу. Началось то, что советские историки впоследствии назвали «мятежом Чехословацкого корпуса». Излишне говорить, что реальные события совершенно не соответствовали этому названию: действия чехов были спровоцированы большевицким руководством, которое, как это явственно следует из приведенной телеграммы, планировало одновременный предательский удар по всем их эшелонам.

Впрочем, мятеж действительно имел место. Только это был мятеж молодых чешских офицеров, таких как Гайда, Кадлец и Чечек, против собственного политического руководства, готового выдать их с потрохами большевикам, против командующего корпусом генерала Шокорова, сохранявшего лояльность Отделению ЧСНС и пытавшегося помешать выступлению, наконец, против «хозяев и нанимателей» – представителей Антанты, которые, предложив свое посредничество в улаживании конфликта, не задумываясь о последствиях, настаивали при этом на полном разоружении чешских эшелонов. К тому же у этого «мятежа» была еще одна странная особенность: поднявшие его люди стремились не свергнуть власть, а поскорее покинуть страну; «мятежные эшелоны» прорывались не на Москву, а на Владивосток…

Моря чернил изведены советскими историками, чтобы доказать, что чешское руководство давно уже вынашивало коварные планы. Мол, «эшелоны заранее были растянуты по всей Транссибирской железной дороге, чтобы в один и тот же день захватить власть во всех городах и на станциях». Но ведь это делалось по приказу из Москвы, чтобы практически безоружные эшелоны чехов были разделены между собой и в момент, когда они будут блокированы местной Красной Гвардией, ни один из эшелонов не смог бы придти на помощь соседнему.

«Но чехи обладают подавляющим численным превосходством!» Приводится обычно даже официальная цифра: по состоянию на 21 мая в пяти военных округах (Восточно-Сибирском, Средне-Сибирском, Западно-Сибирском, Приуральском и Приволжском) у Советов якобы числилось лишь 4 539 бойцов. Лукавая цифра! Ведь этот подсчет совершенно не учитывает поголовно вооруженные коммунистические ячейки, органы и отряды ЧК, то, что именно в эти дни по всем станциям и городам развернулась широчайшая мобилизация в Красную Гвардию военнопленных немцев и мадьяр, наконец, тот факт, что в руках местных Советов имелись значительные запасы оружия (в том числе и отобранного у чехословаков). А с другой стороны? Из общего числа примерно в 35 тысяч человек, владивостокская группа чехов в 14 тысяч первоначально в выступлении не участвовала. Остается 21 тысяча. Но по договору они имели на всех лишь 2 100 винтовок и 21 пулемет! Да, указывают, что «огромное количество» оружия чехи везли незаконно, сверх оговоренной нормы. Однако следует учесть, что это могло касаться только винтовок; пулеметов (которые якобы были спрятаны между стенками вагонов в разобранном виде) можно было утаить не более одного-двух десятков. Орудий же во всем корпусе не было ни одного! Это ли те преимущества, о которых нам постоянно твердят?

«Но у чехов, – говорят нам, – были сильные, сколоченные части, обладающие опытом мировой войны». Разберемся и в этом. В сражении под Зборовом приняли участие три с половиной тысячи чешских легионеров, и примерно столько же еще – в боях под Бахмачом. Если же говорить о «сколоченности» частей, то девять десятых из них были созданы осенью 1917 года и «сколачивались» уже в эшелонах, идущих на восток, в обстановке, мягко говоря, не слишком способствующей проведению регулярных занятий и оттачиванию боевых навыков. Но ведь чехи, бывшие военнопленные, имели опыт боев еще в составе австро-венгерской армии? Да, в точности такой же, как и «интернационалисты» немцы и венгры из красных отрядов! Так что, как видим, у большевиков при внезапном одновременном ударе были все основания рассчитывать на быструю и относительно легкую победу над «мятежниками» (особенно в случае, если те не сразу догадаются, что находятся уже в состоянии «мятежа»).

Но как же тогда получилось, что события, которые подготавливались красными как легкая военная прогулка, обернулись для них столь сокрушительной катастрофой? Прямо скажем, большевики переоценили свои силы. Скорее всего, расчет делался на то, что до боев дело не дойдет и корпус прекратит существование по приказу сверху, со стороны податливых членов «Отбочки». Утерян был и фактор внезапности, местные Советы «спугнули» чехов преждевременными грубыми действиями. Огромным преимуществом чехов был их командный состав. Занявшие должности командиров полков чешские младшие офицеры с 1914 года прошли отличную боевую школу в качестве разведчиков, они-то 25 мая и повели за собой доверявших им солдат. Конечно, подавляющая часть младших офицеров не имела достаточных знаний для командования полками и дивизиями, но они привыкли принимать самостоятельные ответственные решения и были как нельзя лучше подготовлены для полупартизанских действий, которые и развернулись по всей железнодорожной магистрали. К тому же, несмотря на травлю русского командного состава, в рядах чехов оставались еще такие блестящие русские офицеры, как подполковники Войцеховский и Ушаков.

Но главное, чего не учли красные – это той степени ненависти, которую питало к ним население Сибири. Еще до появления чехов по всем городам создавались подпольные офицерские организации. Они были слишком малочисленными, чтобы суметь самостоятельно свергнуть Советскую власть, но с первого же дня выступления примкнули к чешским частям, сразу же удвоив их силы. Остальное же население, хотя и настроенное не столь решительно, в подавляющем большинстве проявляло откровенные симпатии скорее к иностранцам-чехам, нежели к «своим» большевикам. Ярчайшее свидетельство тому – помощь железнодорожных рабочих и служащих, благодаря которым пресловутая телеграмма Троцкого по большей части попала не в руки местных комиссаров, а к Чечеку, Войцеховскому, Гайде и другим командирам чешских эшелонов…

Но вернемся к тому моменту, когда утром 25 мая Гайда получил на вокзале Ново-Николаевска роковую телеграмму. Как вспоминал сам Гайда, он ни на минуту не сомневался, что это означает войну, и решил немедленно выступать на свой страх и риск, не дожидаясь условленной даты 27 мая. Несомненно, это было самое важное решение в его жизни.

Первым делом он собрал подальше от посторонних глаз, за водокачкой, импровизированное совещание офицеров своего полка и разъяснил им свое решение: всем эшелонам свергать Советскую власть на местах и стараться как можно скорее соединиться друг с другом. Офицеры поддержали его единогласно. Теперь необходимо было довести решение до сведения командиров остальных подчиненных ему эшелонов.

В группу Гайды входили: одиннадцать рот 6-го и 7-го стрелковых полков и три артиллерийских батареи (без орудий), а также группа подполковника Ушакова (три роты Ударного батальона, эшелон 2-го запасного полка и эшелон Штаба и обоза 2-й дивизии). В общей сложности это составляло около 4 000 человек. Кроме того, три эшелона чехов находились на станциях вокруг Иркутска, но распоряжения Гайды до них не дошли: утром 26 мая эти эшелоны подверглись внезапному нападению со стороны Красной Гвардии. Чехи отразили атаку, но затем под давлением вмешавшихся французского и американского консулов сдали оружие и были немедленно отправлены во Владивосток, выбыв таким образом из игры.

Еще уезжая из Челябинска, Гайда заранее договорился со своим заместителем капитаном Кадлецем об условных телеграммах, которыми они могли бы обмениваться. Так, телеграмма «Отдайте письмо Комиссару» означала приказ – «Займите город». Именно она и была теперь послана Кадлецу в Мариинск. В 2 часа дня оттуда пришел краткий ответ: «Письмо отдано» – это означало, что Мариинский Совдеп прекратил свое существование.

Тем временем Гайда в Ново-Николаевске успел связаться с местной офицерской организацией поручика Лукина. Само выступление решили отложить до темноты. В час ночи 26 мая над вокзалом взлетела красная ракета – и почти одновременно в районе красногвардейских казарм и здания Совета загремели взрывы ручных гранат. Сопротивление было сломлено в течение сорока минут, чехи потеряли при этом лишь двух убитых и трех раненых.

Утром в городе шла уже обычная жизнь, и лишь на улицах стояли кое-где часовые с бело-зелеными повязками на рукавах. Это были бойцы вновь созданной Сибирской Народной Дружины, послужившей впоследствии основой при формировании 1-го Ново-Николаевского стрелкового полка – первого полка Сибирской Армии, избравшей бело-зеленые цвета как символ снегов и лесов Сибири. Власть в городе перешла в руки восстановленной городской думы.

Независимо от желания чехов, они стали катализатором для выступления всех антибольшевицких сил в Сибири. С первых же дней стихийно образовавшиеся небольшие русские добровольческие отряды взяли на себя обязанности разведчиков, наступавших впереди чешских эшелонов. Одновременно русские части выделяли кадры, которые поддерживали порядок в освобожденных городах и формировали новые добровольческие полки. По мере развития событий русские отряды играли все бо́льшую и бо́льшую роль.

Тем временем выступил в Канске и подполковник Ушаков. Получив известие о том, что на следующий день назначено разоружение его частей, он решил нанести упреждающий удар и в ночь на 29 мая занял Канск, а следом за ним и Нижнеудинск.

* * *

Теперь перед Гайдой встала чрезвычайно сложная задача. На западе его отделяла от Челябинской группы Войцеховского сильная группировка красных в Омске. Между занятым Ново-Николаевском и Мариинском, освобожденным Кадлецем, находились мощные силы красных в районе Томск – станция Тайга. Наконец, Ушаков в Канске был отрезан от Кадлеца большевицкими отрядами Красноярска. При малейшем промедлении все эти силы грозили раздавить чехов.

Первым делом следовало соединиться с группой Кадлеца. 30 мая Гайда начал наступление на узловую станцию Тайга. Все ожидали ожесточенного сопротивления, но, к общему удивлению, после первой же стычки большевики бежали в полном беспорядке. Как вскоре выяснилось, в тылу у них восстала Томская подпольная организация. Ее преждевременное выступление закончилось неудачей, но напуганный большевицкий Совет в Томске через день сам бежал из города. Члены военной организации, выйдя из подполья, немедленно образовали Добровольческий батальон в 500 штыков. Вскоре все Томские формирования возглавил подполковник А. Н. Пепеляев.

Вечером 31 мая Гайда прибыл в город со штабом и одной ротой, торжественно встреченный почетным караулом во главе с Пепеляевым. Здесь же, в Томске, Гайда получил два тяжелых и два легких полевых орудия с минимальным запасом снарядов – они стали первыми орудиями в его группе.

Но надо было спешить дальше, к Мариинску. В ночь на 1 июня головной эшелон поручика Гусарека исправил подорванное железнодорожное полотно и занял станции Анжерскую и Судженскую. Отряду Кадлеца тем временем пришлось в течение 1 июня выдержать яростный натиск со стороны сильного отряда анжеро-судженских большевиков. Лишь к вечеру удалось вырвать у них победу, а в сумерках поезд красных, отступающий на запад, столкнулся со встречным эшелоном, отходящим под напором отряда Гусарека. Оба поезда сошли с рельсов, а немногие уцелевшие красногвардейцы разбежались по тайге. Таким образом, головные части Гайды и Кадлеца, наконец, благополучно соединились.

Противником Гайды в этих боях являлись вооруженные силы «Центросибири» – Центрального Исполнительного Комитета Советов Сибири. Центросибирь была создана еще в конце 1917 года и претендовала на координацию деятельности всех Советов Западной и Восточной Сибири, а также Дальневосточного края, хотя фактически ее власть распространялась лишь на территорию Восточной Сибири от Красноярска до Читы. Теперь, оказавшись отрезанными от Москвы, представители Центросибири запросили у Гайды перемирия, с тем чтобы связаться со столицей и попытаться разрешить конфликт мирным путем. Гайда совершенно не верил в такую возможность, однако перемирие было ему выгодно с тактической точки зрения, и оно было заключено до 16 июня, причем распространялось и на отряд Ушакова в Канске. Теперь, обезопасив себя на время с востока, Гайда мог нанести следующий удар уже на запад, в сторону Омска. 15 июня пал Барнаул, а следом за ним были заняты Бийск и Семипалатинск.

Помощь подходила и с запада, со стороны Челябинской группы. Решающий бой здесь произошел 7 июня на станции Марьяновка: омские красногвардейцы были в нем наголову разбиты, и в тот же день Омск был освобожден с помощью выступившей местной подпольной организации. Вскоре в Омске было сформировано Временное Сибирское Правительство, и этот город окончательно превратился в столицу Белой Сибири. 8 июня на станции Татарская произошло соединение частей Гайды с западным отрядом поручика Сырового. Таким образом, путь до Челябинска был открыт, и Гайда вновь мог заняться восточным направлением.

Тем временем 12 июня из войск Временного Сибирского Правительства было образовано два корпуса: 1-й Средне-Сибирский, под командой подполковника А. Н. Пепеляева, и 2-й Степной Сибирский, под командой полковника П. П. Иванова-Ринова. Средне-Сибирский корпус должен был наступать на восток, совместно с группой Гайды. Его составили добровольческие отряды из Средней Сибири: Томск дал четыре полка, Ново-Николаевск – два, Барнаул и Красноярск по одному. Эти полки насчитывали пока не более чем по 300–400 штыков при нескольких пулеметах, во всем корпусе было всего 8 орудий, но части были сформированы исключительно из добровольцев, и их боевой дух был очень высок. В свою очередь, и Гайда для пополнения своих частей 21 июня объявил по всем лагерям военнопленных на освобожденной территории мобилизацию чехов и словаков.

Перемирие с Центросибирью заканчивалось вечером 15 июня. На следующий же день у Мариинска разгорелся ожесточенный бой. Гайда нанес удар с фронта и тыла, причем лично возглавил обходную колонну, и красные в панике бежали к Красноярску. Одновременно 16 июня Ушаков наступал на станцию Клюквенная, и это решило судьбу Красноярска. 19-го в городе произошло восстание, местный Совет поспешно бежал на пароходах по Енисею, а на следующий день в город уже вступала с востока ударная рота из отряда Ушакова, а с запада – самодельный бронепоезд Гайды. После соединения отрядов подполковник Ушаков принял должность начальника Штаба в объединенном отряде Гайды. Своими знаниями, энергией и блестящим талантом тактика Ушаков чрезвычайно способствовал всем дальнейшим успехам «Восточного отряда Чехо-войск» вплоть до своей трагической гибели. Гайда очень уважал и любил его.

Между тем войска Центросибири со стороны Иркутска, сосредоточив 5 000 человек, нанесли удар по Нижнеудинску, но в упорном трехдневном бою 24–26 июня эта группировка была наголову разбита. Красные бежали столь стремительно, что преследование их замедлялось лишь постоянной необходимостью чинить поврежденное полотно железной дороги и взорванные мосты. Центросибирь поспешно переехала в Верхнеудинск, за ней последовали и деморализованные красные отряды. 11 июля войска группы Гайды освободили Иркутск. Там 1-й Средне-Сибирский корпус Пепеляева был разделен на две дивизии, а все русские и чешские войска, оперирующие в этом районе, объединены в Восточный фронт, который возглавил произведенный в полковники Гайда.

Однако борьба еще далеко не была закончена. Необходимо было как можно скорее, не останавливаясь, захватить тоннели на Круго-Байкальской магистрали и предотвратить подрыв их большевиками. Первые 38 тоннелей удалось спасти, и все же около 5 часов вечера 19 июля, когда чехо-русские отряды, развивая успех, занимали станцию Слюдянка, невдалеке прогремел мощный взрыв: красные взорвали восточный выход из последнего тоннеля – № 39. Это задержало дальнейшее наступление почти на две недели; лишь 31 июля там можно было начать ремонтные работы. Красные между тем получили уникальную возможность собраться с силами и самим перейти в контрнаступление.

Для предстоящего сражения они сконцентрировали все свои силы. Их руководство старалось пополнять ряды всеми возможными и невозможными способами: так, командир отряда анархистов Лавров вывез из лагерей военнопленных до 1 000 человек немцев и венгров, окружил их пулеметами и предложил на выбор: вступить в Красную Гвардию или быть расстрелянными на месте. Значительные силы были сняты с Забайкальского фронта, оперирующего против Атамана Семенова. В результате численность красных возросла до 15 000 человек. В ударную группу входило также несколько бронепоездов, а на озере Байкал красные вооружили огромный железнодорожный паром «Байкал» и мощный ледокол «Ангара»; эти корабли господствовали на озере, постоянно обстреливая артиллерийским огнем расположение белых. Все силы, сведенные в Прибайкальский красный фронт, превосходили противника по меньшей мере втрое, поскольку восточнее подорванного тоннеля могли действовать лишь авангардные части чехов и белых с самой незначительной артиллерией, причем снабжение их продовольствием и боеприпасами могло осуществляться лишь по труднодоступным горным тропам. Таким образом, все преимущества были на стороне красных, и те не замедлили ими воспользоваться.

29 июля войска Центросибири перешли в наступление и обрушились на отряд Пепеляева, потеснив его. Стало ясно, что без какого-либо маневра позиции просто не удержать. Тогда Пепеляев предложил дерзкий план: симулировать отступление, а тем временем четыре полка из его корпуса скрытно оставить в засаде в сопках. Действительно, красная ударная группировка втянулась в приготовленный «мешок», и по установленному сигналу фронтальные части Гайды перешли в наступление, в то время как Сибиряки Пепеляева подорвали железную дорогу и заняли господствующую позицию на путях отхода красных у разъезда Салзан. В течение всего дня 6 августа им пришлось выдерживать бешеный натиск красных, но к 5 часам вечера стало ясно, что враг сломлен. С запада приближались цепи Гайды, и Сибирские добровольцы уже явственно слышали чешские рожки, выпевавшие полковой сигнал 7-го Татранского полка «Поспешим дальше!». Красным пришлось бросить поезда, и они пытались пешком добраться до своих по узкой открытой полосе между железной дорогой и берегом озера, но огонь Сибиряков косил их массами. Победа была полной: Гайде в качестве трофеев достались два бронепоезда, семь эшелонов, четыре орудия, пятнадцать пулеметов и много другого снаряжения. Пленных было до 2 500 человек, только на полотне железной дороги было подобрано потом до 700 трупов. Общие же потери в отряде Пепеляева и у чехов – чуть более 300 человек. Боевой дух красных был надломлен этим поражением, но одержанную победу надо было еще закрепить.

Через несколько дней тоннель № 39 был наконец восстановлен, и встал вопрос о дальнейшем наступлении. Новые фронтальные прорывы красных позиций в глубоких, едва проходимых ущельях, по которым проходило полотно железной дороги, и по склонам сопок, сплошь поросших тайгой, могли затянуть ликвидацию красной группы еще на месяцы. Поэтому Гайда после долгих раздумий решился на еще одну безумно смелую и рискованную операцию – высадить десант с озера глубоко в тыл красных войск.

В десант было назначено 1 075 штыков, 75 сабель и 6 орудий, и возглавил его начальник Штаба Гайды подполковник Ушаков. Предприятие это выглядело тем более безумным, что в распоряжении десантного отряда было три прогулочных пассажирских колесных пароходика «Бурят», «Феодосия» и «Сибиряк», предназначенных лишь для плавания по реке Ангаре. Если бы на озере Байкал разразилась буря, что было обычным явлением для этого времени года, хрупкие суденышки десанта могли просто затонуть, не говоря уже об опасности столкновения с гораздо более мощными «Байкалом» и «Ангарой». Несмотря на это, Ушаков был полон решимости и неустанно подбадривал своих людей. 14 августа первый транспорт с десантом отошел от пристани Лиственичная, а утром 16-го все транспорты благополучно пристали к берегу в тылу у красных, близ деревни Посольская.

Части высадились на берег, где по приказу Ушакова солдаты сняли с себя все отличительные знаки, чтобы походить на красногвардейцев, после чего отряд двумя колоннами двинулся на станцию. Большевицкая охрана на станции Посольская была застигнута врасплох и не оказала ни малейшего сопротивления. Ушаков связался по телеграфу с Верхнеудинском и, выдав себя за командира мадьярского отряда, потребовал немедленно прислать на станцию поезд с артиллерийскими снарядами. Поезд был выслан; не доезжая до станции Посольская он был встречен белой засадой и спущен под откос, частью вагонов прочно закупорив путь.

Тем временем со стороны озера внезапно раздалась артиллерийская канонада. Это пароходы «Сибиряк» и «Феодосия» заметили у Мысовой корабли красной военной флотилии и решили, не считаясь с неравенством сил, атаковать их. «Байкал» начал отвечать им. Разгорелась артиллерийская дуэль. Известно, что смелым сопутствует удача: меткий снаряд с «Сибиряка» вскоре поджег надстройки на «Байкале». Огонь быстро добрался до запасов топлива и боеприпасов, раздался взрыв, и огромный паром выгорел дотла. Остальные красные пароходы, не принимая боя, поспешно ретировались. «Сибиряк» перенес огонь на пристань и станцию; на берегу началась паника. На станции Мысовая в это время располагался Штаб и тылы красного Прибайкальского фронта, и теперь они начали поспешную эвакуацию, перешедшую в беспорядочное бегство. Таким образом, первое (и последнее) в чехословацкой истории «морское сражение» завершилось полной победой.

Фронтальные части Пепеляева перешли в наступление на рассвете 15 августа. Красные войска оборонялись с большим упорством в течение суток, пока в тылу у них, у Мысовой, не раздалась артиллерийская стрельба. Тогда паника перекинулась на обороняющиеся части, и они покатились назад. К полудню 16 августа станция Танхой была освобождена, а утром 17 августа чехи и Сибиряки вошли в Мысовую, но оказались все равно слишком далеко, чтобы вовремя придти на помощь десантному отряду у Посольской.

Ушаков переоценил свои возможности – он не учел, что его отряд оказался на пути настоящей лавины людей, пытающихся любой ценой спасти свою жизнь и готовых на все ради этого. Небольшой заслон белых был оттеснен в сторону; не знавший об этом Ушаков взял на станции паровоз и поехал проверить заставу.

Когда паровоз был внезапно обстрелян, Ушаков решил, что это просто недоразумение, ведь все знаки различия были заранее сняты. Теперь собственная предосторожность обернулась для него трагедией. Все еще находясь в заблуждении, он решительно спрыгнул с паровоза и крикнул нападавшим: «Братцы, не стреляйте, это я, подполковник Ушаков». Мгновение спустя он понял свою ошибку, но было уже поздно: подполковник со своим адъютантом были окружены противником. Когда об этом стало известно на станции, ударники все как один бросились выручать своего любимого командира, но три их роты столкнулись с контратакой трехтысячной массы красных. К ночи ударники были отброшены со станции, отряд был разъединен, и частям его пришлось окольными путями идти на соединение со своими. Но и красные при прорыве должны были бросить все бронепоезда и эшелоны; также было окончательно нарушено управление их войсками.

Лишь вечером 18 августа части Пепеляева и Гайды, наступая с фронта, вновь заняли станцию Посольская, где было взято 59 поездов и несколько тысяч пленных. Потери, как это ни странно, были невелики: 22 убитых и 30 раненых у чехов, около 100 убитых и 300 раненых у Сибиряков. Но праздничное настроение от победы было омрачено гибелью подполковника Ушакова.

Тела подполковника и его адъютанта были найдены в перелеске у железнодорожной линии. Оба были ужасно изуродованы: глаза выколоты штыком, нос и уши отрезаны, на всем теле – десятки штыковых ран. Не было сомнения: они оказались в руках изуверов, потерявших всякий человеческий облик.

Ярости однополчан, нашедших тела, не было предела. Один доброволец вспоминал, что в тот момент, когда Гайда впервые увидел своего ближайшего помощника и друга, ему как раз докладывали о прибытии партии пленных мадьяр. «Гайда, не оборачиваясь, резко и твердо сказал с характерным для него чехословацким акцентом: “Под пулемет!”» – и вся партия пленных была расстреляна.

Посольская стала последним крупным сражением «Восточного похода». Все остальные станции сдавались после самых незначительных стычек, красные отряды бежали, не оказывая сопротивления, или рассеивались по тайге. 26 августа чехи и Сибиряки вошли в Читу, а 31 августа на станции Оловянной произошло соединение группы Гайды с передовыми разъездами Атамана Семенова. Через три дня, 2 сентября, Гайда получил извещение, что решением Отделения ЧСНС он производится в генерал-майоры. Почти одновременно в генералы был произведен и Пепеляев. Наконец, несколько позднее постановлением Георгиевской Думы Восточного фронта за успешное руководство войсками в описанных выше боях оба были представлены к награждению орденом Святого Георгия III-й степени.

7 сентября 1918 года на станции Урульга красное командование приняло решение о прекращении организованной борьбы и переходе к чисто партизанским действиям. Таким образом, Гайда с честью выполнил свою задачу и совершил подвиг, равный которому трудно себе представить: всего за три с половиной месяца он «пробил» Транссибирскую магистраль и полностью очистил ее от красных.

* * *

Затем Гайда отправился во Владивосток. Имея мандат Челябинского съезда на руководство всеми чешскими войсками в Сибири, а также опираясь на соглашение о подчинении ему частей Сибирской Армии на Восточном фронте, он считал себя Главнокомандующим всеми чешскими и русскими войсками на Дальнем Востоке и, соответственно, рассматривал свою поездку как инспекционную. Но очень скоро ему пришлось убедиться, что это не так. Владивосток фактически находился под управлением представителей союзников, а кроме того, в нем обретались целых два русских «правительства»: П. Я. Дербера и генерала Д. Л. Хорвата, которые не столько управляли Приморьем (так как союзники не допускали этого), сколько боролись между собой, да к тому же оба не признавали власти Сибирского Правительства в Омске. Наибольшим весом обладали японцы, но им приходилось действовать с постоянной оглядкой на других союзников по Антанте.

И вот в эту атмосферу политических интриг новоиспеченный генерал Гайда ворвался с напором и грацией слона в посудной лавке. В течение нескольких дней он успел перессориться с японцами, Атаманом Семеновым, Хорватом и русским комендантом Владивостока полковником Бутенко. Вскоре японцы объявили, что для них Гайда как Главнокомандующий не существует, и во избежание международного конфликта чешское руководство поспешило отправить того обратно на фронт, назначив 26 сентября 1918 года начальником 2-й Чешско-Словацкой стрелковой дивизии, которая должна была как можно скорее сосредоточиться в районе Екатеринбурга. Во второй половине сентября полки дивизии двинулись по железной дороге на запад, а вскоре за ними последовал и Гайда. Напоследок он еще раз успел «учудить», назначив своего заместителя полковника Кадлеца командующим всеми войсками на линии КВЖД и оставив в его распоряжении сильный чешский отряд. На этот раз обиженными оказались также местные китайские власти, а проживавший в это время в Харбине генерал барон А. П. Будберг занес в свой дневник следующие ехидные замечания:

«27 сентября. Гайда умчался на запад, назначив полковника Кадлеца главнокомандующим в полосе отчуждения, то есть смешав этим и без того сумбурное здесь положение до последних пределов. Ни китайцы, ни японцы этого назначения никогда не признают, и все шишки будут валиться на головы несчастных русских. Гайда неистовствует, очевидно, понимая, что чехи нужны до зарезу Омскому Правительству, и последнее готово все претерпеть, чтобы с ними не ссориться. Плохо было без приятелей, а с ними, кажется, еще хуже…

28 сентября. Гайда не унимается и издал приказ о назначении Кадлеца Главноначальствующим над всем русским Дальним Востоком; надвигается какое-то чешское пленение; осмелевшие австрийские дезертиры и наши бывшие пленные почуяли свою силу и садятся на наши шеи самым бесцеремонным образом, при полном молчании и бездействии союзников…»

Рассказывает Будберг и о том, как Гайда, «всюду ищущий популярности», приказал прицепить к своему поезду два вагона специально для местной молодежи, едущей поступать в Томский университет, – а в результате вагоны на три четверти оказались заполнены спекулянтами… Подобные сплетни будут потом преследовать Гайду на протяжении всего его пребывания в Сибири. Скажем прямо: первое выступление Гайды в качестве политического деятеля завершилось полным фиаско.

Но здесь же, во Владивостоке, Гайда впервые встретился с адмиралом Колчаком, только что вернувшимся из Японии и ищущим возможности принести пользу Родине. Гайда и Колчак тогда лишь обменялись мыслями о желательности для скорейшей победы над большевизмом сосредоточить всю полноту власти в одних руках – то есть о необходимости военной диктатуры. В этом отношении оба они мыслили совершенно одинаково, и для Гайды эта встреча имела огромные последствия.

6 октября генерал Гайда прибыл в Екатеринбург. Вот каким увидел его в эти дни современник: «Очень молодое длинное лицо, похожее на маску, почти бесцветные глаза с твердым выражением крупной, хищной воли и две глубоких упрямых складки по сторонам большого рта. Форма русского генерала, только без погон, снятых в угоду чешским политиканам. Голос его тихий, размеренный, почти нежный, но с упрямыми нотками и с легким акцентом; короткие отрывистые фразы с неправильными русскими оборотами». Чрезвычайно точное описание, добавить можно разве что высокий рост и очень крупный нос. По этим характерным чертам его можно сразу узнать на фотографиях, на одной из которых он действительно одет в русскую генеральскую шинель с широкими красными отворотами и чешским нарукавным знаком.