Текст книги "Белое движение. Исторические портреты (сборник)"

В течение последующей недели ожесточенных боев генерал Дитерихс все еще надеялся парировать удар и удержать красных на линии Тобола, либо на каком-нибудь промежуточном рубеже. Но к 24 октября он осознал, что наличных средств для этого явно недостаточно и дальнейшее упорное сопротивление приведет лишь к перемалыванию в неравных боях лучших кадров.

Чтобы избежать этого, Дитерихс задумал новый маневр. В своей директиве от 25 октября 1919 года он предписывал генералу Лохвицкому принять на себя управление 1-й и 2-й армиями, Тобольской группой и Тыловым округом фронта. Одновременно выделялись две сильные группы резервов. Ближайшая, в Омске, под командованием генерала Войцеховского создавалась из 13-й Сибирской и Морской дивизий, а также Красноуфимской бригады. Вторую группу в районе Ново-Николаевска – Томска должен был возглавить командовавший 1-й армией генерал А. Н. Пепеляев; в нее включалось большинство частей его армии. Переброшенные в места своего первоначального формирования, они должны были быстро пополниться, в то время как части на фронте предполагалось планомерно отвести на какой-либо заранее намеченный рубеж, с которого уже всеми силами можно было бы вновь перейти в наступление, или, по крайней мере, остановить красных до весны. Как видим, намечалось повторение Тобольского маневра, только в бо́льших масштабах.

Однако этот план не учитывал политических последствий отступления, в частности, Дитерихс не предполагал удерживать столицу Белой Сибири – Омск. Это обстоятельство и стало для него роковым. Верховный Правитель настаивал на безусловной защите Омска, и в этом вопросе его поддержал командующий 3-й армией генерал Сахаров. В результате генерал Дитерихс был смещен со своего поста, и Главнокомандующим армиями Восточного фронта вместо него был назначен Сахаров.

Обстоятельства смещения генерала Дитерихса, подробно описанные в донесении английского военного представителя майора Моринса со слов его агента, не оставляют сомнения в том, что Сахаров просто затеял интригу против своего начальника. Рассказ же об этом настолько колоритен, что его стоит привести целиком:

«4 ноября в 1 час дня были приняты Верховным Правителем генералы Дитерихс и Сахаров. Верховный был в необыкновенно нервном настроении и во время разговора с Дитерихсом и Сахаровым сломал несколько карандашей и чернильницу, пролив чернила на свой письменный стол. Верховный крайне немилостиво разговаривал с Дитерихсом, ставя ему в упрек, что все время его командования связано с исключительной неудачей и что он в настоящее время убедился в полной его неспособности. Не дав Дитерихсу [сказать] ни слова в свое оправдание, Верховный начал ему припоминать его уверения, ни на чем не основанные, о выступлении чехо-словаков с его назначением, отставки всех более или менее опытных генералов, что ему даже со стороны союзников пришлось неоднократно выслушивать о наивных начинаниях и приказах, исходящих от Дитерихса, что отступление армии и этим возможная сдача Омска – исключительная вина Дитерихса. Верховный также говорил о генерале Гайда, при чем бросалось в глаза следующее: когда Дитерихс в свое оправдание начал говорить, что он получил тяжелое наследие от Гайды, который совершенно разложил свою армию, а он все-таки в сравнительно короткий срок установил боевую способность ее, и что отступление лишь следствие превосходства в численности красных, – Колчак здесь потерял совершенно всякое самообладание, стал топать ногами и буквально стал кричать, что это обычный прием самооправдания: конечно, всегда во всем другие виноваты. “Я вижу лишь одно, что генерал Гайда все-таки во всем был прав. Вы оклеветали его из зависти, оклеветали Пепеляева, что они совместно хотят учинить переворот, да… переворот необходим… так продолжать невозможно… я знаю… Омск… мне скажете, что решительное сражение дадите между Омском и Ново-Николаевском… опять начинается та же история, что перед Екатеринбургом, Тюменью, Петропавловском и Ишимом. Омск немыслимо сдать. С потерей Омска – все потеряно. (Обращается к генералу Сахарову) Как ваше мнение?” Сахаров в позе Наполеона (рассказал агент) стал развивать свой план обороны Омска с рытьем окопов и проволочных заграждений в 6 верстах от Омска, говорил с такой уверенностью и притом в духе Верховного, что тот сразу принял сторону Сахарова, забыв все его промахи в Челябинске, Кургане и под конец под Петропавловском и Ишимом. Утвердил план Сахарова и, обращаясь к Дитерихсу, сказал: “Пора кончить, Михаил Константинович, с вашей теорией, пора перейти к делу, и я приказываю защищать Омск до последней возможности”.

“Ваше Превосходительство, – сказал Дитерихс, – защищать Омск равносильно полному поражению и потере всей нашей армии. Я этой задачи взять на себя не могу и не имею на то нравственного права, зная состояние армии, а, кроме того, после вашего высказанного мнения я прошу вас меня уволить и передать армию более достойному, чем я”.

Колчак: “Приказываю вам (обращаясь к Сахарову) вступить в обязанности Главнокомандующего. Генерал Дитерихс сдаст вам свой штаб, чтобы в первое время не тратить вам дорогого времени на формирование его. (Обращается к Дитерихсу) Приказываю вам, генерал, немедля все сдать генералу Сахарову”.

(Дитерихс в ответ): “Слушаюсь, – я так устал”.

Оба генерала, прощаясь с Верховным, выходят и сталкиваются в прихожей с майором Стивенсом, который в свою очередь обращается к Дитерихсу, объясняя ему, что он только что был у него в поезде по поручению генерала Нокса и узнал… он уехал к Верховному Правителю, он ехал сюда, чтобы передать ему приглашение генерала Нокса на обед сего числа. Дитерихс, схватясь за голову: “Ох, батюшки, дорогой мой, какие теперь обеды, я очень благодарен генералу за приглашение, но извиняюсь, я слишком устал, пусть теперь другие пообедают за меня”».

Дитерихс был оскорблен до глубины души, он немедленно сдал командование Сахарову и через несколько дней выехал в Иркутск в одном поезде с эвакуирующимся из города советом министров.

Первым распоряжением Сахарова явилась отмена директивы Дитерихса от 25 октября. Эвакуация Омска была резко остановлена, а частям Пепеляева, успевшим уже прибыть в район Ново-Николаевска, приказано было походным порядком возвращаться обратно в Омск. Однако уже два дня спустя Сахарову пришлось убедиться, что его замыслы абсолютно неисполнимы, и фактически он вынужден был вернуться снова к плану Дитерихса. В результате вмешательство Сахарова только внесло беспорядок в выполнение первоначального плана, сорвало эвакуацию Омска и в конечном итоге лишь ускорило падение города. Омск был оставлен 14 ноября чрезвычайно поспешно, и в нем были брошены огромные запасы военного имущества, необходимого для армии.

В свете разразившейся затем катастрофы, возникает закономерный вопрос, насколько исполним был первоначальный план Дитерихса? Пожалуй, он был достаточно реалистичен, но лишь при обязательном выполнении ряда условий: организации планомерной эвакуации, а также полном овладении ситуацией в тылу и на линии Транссибирской железнодорожной магистрали. Как известно, этого достигнуть не удалось, и не в последнюю очередь – благодаря «братской помощи» чехов…

В директиве Дитерихса от 25 октября ничего не говорилось о том, на каком рубеже следует остановить наступление красных. В условиях сибирской зимы замерзшие реки (Обь и Иртыш) не представляли собою преграды для наступающих. Однако существовал действительно прекрасный оборонительный рубеж: полоса Томской (или Щегловской) тайги – девственных, почти непроходимых лесов, шириной примерно в 60–80 верст, которая тянулась западнее Томска на юго-восток сплошной стеной вплоть до Алтая. В полосе отступления Белых войск поперек тайги с запада на восток шли лишь три узкие дороги, а вне дорог в условиях зимы продвигаться было практически невозможно. Защищать, таким образом, требовалось лишь выходы этих дорог из тайги, для чего было необходимо не слишком большое количество свежей пехоты, в достаточной мере снабженной пулеметами. Резонно предположить, что именно полосу Щегловской тайги генерал Дитерихс наметил в качестве того последнего рубежа, на котором он гарантированно сумел бы остановить красных.

И все-таки генерал Дитерихс, затевая 25 октября свой маневр, допустил грубую ошибку. Выводя в тыл на пополнение 1-ю армию (Сибирскую), он не принял во внимание уже явно проявившуюся на тот момент ненадежность ее частей в моральном отношении и оппозиционные настроения значительной части командного состава. И в решающую минуту ее полки, вместо того чтобы прикрыть своих отходящих боевых товарищей, подняли мятежи в Ново-Николаевске, Томске и Красноярске. В результате Щегловская тайга, вместо того чтобы спасти, погубила части 2-й и 3-й армий. На узких дорогах войска перемешались с многочисленными обозами. При любой пустячной поломке возникали многокилометровые пробки, в которых в конечном итоге были брошены не только обозы, но и бо́льшая часть артиллерии. Из тайги армия вышла уже практически небоеспособной.

А 9 декабря на станции Тайга генерал А. Н. Пепеляев вместе со своим братом премьер-министром В. Н. Пепеляевым арестовал генерала Сахарова, обвинив его в преступном оставлении Омска. Братья потребовали у Колчака суда над Сахаровым и восстановления в должности Главнокомандующего генерала Дитерихса. Адмирал послал телеграмму с этим предложением Дитерихсу, но Михаил Константинович, чья обида была еще слишком свежа, резко ответил, что соглашается принять командование лишь в том случае, если адмирал уйдет с поста Верховного Правителя. Такой ультиматум, разумеется, был расценен Колчаком как недопустимый, и Дитерихс, не дожидаясь новых предложений, немедленно выехал в Забайкалье. А армии 12 декабря 1919 года возглавил генерал Каппель, чтобы совершить с ними беспримерный Сибирский Ледяной поход…

Здесь на некоторое время прерывается связь Дитерихса с бывшей армией адмирала Колчака, по прибытии в Забайкалье переименованной в Дальне-Восточную Армию. Правда, он еще исполнял отдельные дипломатические поручения – так, в августе 1920 года ездил во Владивосток, где вел переговоры со своим старым знакомым генералом Болдыревым, бывшим в 1918 году Верховным Главнокомандующим, а ныне изрядно «порозовевшим» и занимающим пост управляющего военным ведомством во владивостокском коалиционном правительстве – «Приморской Областной земской управе». От имени Командующего Дальне-Восточной Армией генерала Лохвицкого Дитерихс пытался прозондировать почву относительно возможности для армии, в случае неудачи в Забайкальи, перейти на территорию Приморской Области. Переговоры окончились ничем, и Михаил Константинович решил удалиться от дел и поселиться в Харбине вместе со своей семьей.

К этому времени Дитерихс был женат вторым браком на Софии Эмильевне Бредовой (сестре двух братьев – генералов Бредовых, служивших в войсках Деникина, а затем Врангеля). Молодая, очень красивая и образованная женщина, София Эмильевна еще в Омске в 1919 году открыла домашнюю школу на 40 человек для девочек-сирот, дочерей погибших на фронте офицеров, которую она назвала «Очагом». В ноябре 1919 года ей удалось благополучно эвакуировать своих воспитанниц. Теперь в Харбине она целиком посвятила себя заботам о девочках-«очаговках», а Михаил Константинович – работе над книгой «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале», которая вышла во Владивостоке в 1922 году. 1 июля 1921 года у Михаила Константиновича и Софии Эмильевны родилась дочь Агния.

Но 3 июня 1922 года мирная жизнь Дитерихса была внезапно нарушена пришедшей из Владивостока телеграммой:

«Генералу Дитерихсу. Фуражная улица, Харбин Старый.

Общее положение, интересы русского дела на Дальнем Востоке повелительно требуют Вашего немедленного приезда во Владивосток. Армия и Флот единодушны в желании видеть Вас во главе дела и уверены, что Ваше патриотическое чувство подскажет Вам решение, вполне согласованное с общим желанием. Просим телеграфного ответа. Вержбицкий, Молчанов, Смолин, Бородин, Пухов, Фомин».

* * *

В Приморьи, куда перебралась Дальне-Восточная Армия после отступления из Забайкалья, к этому времени сложилась очень тяжелая обстановка. Еще 26 мая 1921 года во Владивостоке при молчаливом одобрении японцев произошел переворот, и к власти пришло Приамурское Временное Правительство, возглавляемое братьями Спиридоном и Николаем Меркуловыми (первый стал премьер-министром, а второй – министром иностранных дел и военно-морским). Этому созданному в Приморьи Белому государственному образованию противостоял красный «буфер» – провозглашенное 6 апреля 1920 года в Верхнеудинске новое «независимое государство» – Дальне-Восточная Республика (ДВР).

На территории Приморской области оставались еще японские войска, и по соглашению от 29 апреля 1920 года о «нейтральной зоне» (подписанном еще генералом Болдыревым как управляющим военным ведомством Приморской Областной земской управы) русские власти не могли вести на территории области военных действий и держать здесь войска, кроме строго ограниченного контингента милиции. Это соглашение связывало в свое время руки красным, но теперь оно было также распространено и на Белую армию, которой приходилось существовать полуподпольно, именуясь официально «резервом милиции». При оставлении Забайкалья войска были разоружены на КВЖД китайцами, и хотя теперь получили некоторое количество оружия от японских союзников, его было явно недостаточно. Артиллерии же и тяжелого оружия армия не имела вовсе. В кавалерии почти не было лошадей. Впрочем, и сама армия представляла собой достаточно своеобразное объединение.

В Забайкалье в 1920 году вышли Ижевцы и Воткинцы, Уфимская, Камская, Иркутская и Омская дивизии, Барнаульский стрелковый полк, Добровольческая дивизия и Егерская бригада, немногие части Волжского корпуса генерала Каппеля и дивизий Горных стрелков Урала, остатки регулярных кавалерийских полков, а также Оренбургских, Сибирских и Енисейских казаков, наконец, масса других, более мелких частей, влившихся прямо на походе в уже перечисленные. В подавляющем своем большинстве они образовались летом 1918 года из добровольческих и белоповстанческих отрядов и имели прекрасные кадры из людей, сознательно взявшихся за оружие, знающих, за что они борются, и на своем личном опыте убедившихся, что́ им несет власть большевиков. Именно это обстоятельство позволило им сохраниться в страшные дни Сибирского Ледяного похода зимы 1919–1920 годов, не распасться, подобно десяткам других частей и соединений, и сквозь все преграды вырваться в Забайкалье. Но они были чрезвычайно малочисленными: ни в одной из вышедших «дивизий» не было более 800 штыков, а потому в Забайкальи дивизии были свернуты в полки, полки – в батальоны и эскадроны и так далее.

В Приморьи части поредели еще больше, так что Омский стрелковый полк, который имел в своем составе до 700 едоков, а в поле мог выставить около 500 штыков, считался в армии одним из самых больших. Едва ли не четверть состава частей составляли офицеры, но называть их «белой костью» не приходится, поскольку почти половина из них была произведена из рядовых добровольцев в 1918–1919 годах, кадровых же офицеров среди них вообще были единицы. Всей армии больше чем за полгода не платили жалования, имеющихся запасов едва хватало на пропитание.

Обстановка, которая сложилась вокруг этих частей в Приморьи, оставляла им мало шансов для новой успешной борьбы. Для населения области они были чужими, пришлыми. Ветераны Белых частей понимали неизбежность продолжения войны и готовы были воевать и дальше, а местное население – нет. Россия, «вставшая на дыбы» в 1917–1918 годах, к 1922-му смертельно устала от бесконечных битв и разорения, она готова была покориться сильнейшему, а таковыми, безусловно, являлись большевики. Население же Приморья, в придачу к этому, не знало по-настоящему у себя Советской власти. Оно привыкло, чтобы всем распоряжалась иностранная власть – союзники, более или менее защищавшие от красных партизан и не требовавшие, чтобы сами жители приложили руку к своей защите. Поэтому из местного населения в армию вступили лишь единицы, и никаких надежд на пополнение у нее не было. К тому же единство армии разъедали старые распри между «каппелевцами» и «семеновцами». Фактически она раскололась на две части: в непосредственном подчинении Командующего генерала Вержбицкого находились лишь «каппелевские» 2-й Сибирский стрелковый корпус генерала И. С. Смолина и 3-й стрелковый корпус генерала В. М. Молчанова, а 1-й корпус и некоторые присоединившиеся к нему части составляли так называемую Гродековскую группу войск генерала Н. В. Савельева, придерживающуюся «семеновской» ориентации. Все, что оставалось армии в этих условиях, – это пытаться выжить, сражаясь уже не за победу, а только за собственное существование, за свою жизнь.

Но они не желали прекращать борьбу, и 29 ноября 1921 года корпус генерала Молчанова выступил на север, в так называемый Хабаровский поход. В первых же боях «Белоповстанческая Армия», как она стала именоваться в целях конспирации, показала, что «порох в пороховницах» у нее еще не отсырел. Она наголову разбила противостоящие ей полки Народно-Революционной Армии ДВР, добыв при этом себе артиллерию и пулеметы, и 22 декабря 1921 года освободила Хабаровск. Но силы были слишком неравными: в ДВР из Советской Республики эшелонами перебрасывались войска и вооружение, а у Молчанова каждый боец и каждый патрон был на счету. Поэтому после большого сражения у Волочаевки 5–12 февраля 1922 года Белоповстанческая Армия вынуждена была оставить Хабаровск и отступить обратно в Южное Приморье.

Неудача Хабаровского похода, как водится, обострила отношения в самом Приморьи, между правительством Меркуловых и командованием Армии. Вержбицкий обвинял Меркуловых в пренебрежении к нуждам Армии. Денег, выделяемых для нее, было явно недостаточно, а переданные во Владивостоке склады были пусты. Жалование войскам не выплачивали, а за подвиги Хабаровского похода их «щедро наградили», выдав каждому… по пачке папирос и коробку спичек! Армия восприняла такую «награду» как откровенное издевательство.

Спиридон Меркулов, будучи весьма нечистоплотным политиком, яростно цеплялся за власть. Столкнувшись с оппозицией «каппелевского» генералитета, он тут же решил поддержать «семеновцев» и через голову Вержбицкого отдал приказ о возвращении прежних должностей нескольким ранее удаленным из армии офицерам. И на все это накладывалась еще и борьба между правительством и «приморским парламентом» – Народным Собранием.

14 мая 1922 года Народное Собрание утвердило новый закон о предстоящих выборах в Учредительное Собрание, в которых наравне с другими партиями могли участвовать и большевики. В ответ на это правительство Меркуловых 29 мая издало указ о признании недействительным закона о выборах и о роспуске самого Народного Собрания. Последнее, в свою очередь, отказалось подчиниться и объявило правительство низложенным, а верховную власть – временно перешедшей к Президиуму Народного Собрания.

Это был самый настоящий государственный переворот. Армия разделилась: корпуса Молчанова и Смолина из чисто тактических соображений поддержали Народное Собрание, а Забайкальские казаки, Сибирская флотилия и батальон Морских стрелков – Меркуловых. В гарнизоне Никольска-Уссурийского произошла кровавая стычка. Во Владивостоке же все опасались вмешательства японцев, а потому до кровопролития дело не дошло. Правительство Меркуловых «укрепилось» под охраной Морских стрелков, и с балкона своего дома братья попеременно выступали перед толпой, нещадно обливая грязью «мятежников». А в нескольких кварталах от них заседало под охраной «каппелевцев» Народное Собрание, усердно обличая злоупотребления Меркуловых.

Действо затянулось, приобретая опереточный характер, за что местные остряки немедленно окрестили его уже не переворотом, а «недоворотом». Но последствиями оно грозило совсем нешуточными: полным распадом и бесславной гибелью для всей приморской Белой государственности. И первыми это поняло командование Армии.

Единственным выходом из сложившегося положения оно считало приход к власти нового человека, способного объединить все оставшиеся в области антибольшевицкие силы, пользующегося достаточным авторитетом и в Армии, и у населения. Возможных кандидатур было только две: бывший приамурский генерал-губернатор Н. Л. Гондатти и – генерал Дитерихс. Обоим были посланы телеграммы. Гондатти отказался, Дитерихс же, после непродолжительной, но тяжелой внутренней борьбы, решил принять предложение и приехать во Владивосток. Между тем еще 1 июня Командующий Армией генерал Вержбицкий и его начальник Штаба генерал Пучков объявили о своем уходе в отставку и о передаче в будущем командования генералу Дитерихсу, а до его приезда генералу Молчанову.

Происходившие в это время на КВЖД китайские междоусобицы не позволили Михаилу Константиновичу выехать немедленно, так что на станцию Никольск-Уссурийский он прибыл лишь 8 июня. Здесь его встречали почетный караул, генерал Молчанов и командиры частей. По свидетельству одного из встречавших, «генерал Дитерихс был бодр, но серьезен. Одет он был скромно, если не сказать даже бедно». В тот же день Михаил Константинович прибыл во Владивосток.

Генерал немедленно был приглашен на торжественное заседание в Народное Собрание, где было объявлено об избрании его на пост Председателя нового правительства. Однако в ответ генерал сделал неожиданное заявление, смысл которого сводился к тому, что Народное Собрание, свергая Меркуловых, встало на революционный путь, и новое правительство избрано также революционным порядком, с чем он, Дитерихс, никак примириться не может. Все необходимо исправить, чем он и займется в ближайшие сутки.

Заявление это очень встревожило «говорунов» из Народного Собрания, так как по свидетельству уже известного нам генерала Болдырева «было проникнуто непоколебимостью в отношении отрицания всяких революционных актов, предрешенностью и мистицизмом». По поручению Народного Собрания, его председатель Андрушкевич и товарищ председателя Болдырев на другой день поехали к Дитерихсу выяснять его намерения на будущее. Предоставим слово Болдыреву, описавшему встречу в своих воспоминаниях:

«“Вы, генерал, наверное, не подозреваете тех последствий, которые могут возникнуть от вашего решения”, – заметил Н. А. Андрушкевич, на что Дитерихс ответил, что он много думал по этому вопросу и успокоился только тогда, когда принял именно это решение.

Я попросил его зафиксировать общий смысл высказанных им решений. Они таковы:

От прежнего правительства:

1) Отмена своего постановления о роспуске Народного Собрания.

2) Сложение правительственных полномочий С. и Н. Меркуловыми с передачей временного председательствования Правительством (то есть теми же Меркуловыми) назначаемому Командующим Армией и Флотом генерал-лейтенанту М. К. Дитерихсу, впредь до созыва в кратчайший 2–3-недельный срок Земского Собора.

Нынешняя власть:

1) Или отмена постановления Народного Собрания о неподчинении указу правительства о роспуске, с принятием на себя верховных полномочий, или

2) Постановление о самороспуске Народного Собрания.

Вопрос становился ясным, Народное Собрание ликвидировалось.

Дитерихс подписал два маленьких листочка с вышеприведенным текстом и передал мне. На них стояла дата “10 июня 1922 года”.

Я встал и заявил Дитерихсу, что после подтверждения им столь грубого нарушения воли Народного Правительства вопрос настолько ясен, что больше говорить не о чем. Мы вышли».

Таким образом, 10 июня Дитерихс добился самороспуска Народного Собрания, а 11-го неожиданно для «бунтовщиков» поймал на слове генерала Молчанова, спросив того, «будет ли исполнен безоговорочно всякий его приказ», а когда Молчанов ответил утвердительно, – объявив о том, что не находит иных способов «к устранению возникшей политической смуты», как только подчиниться прежнему «законно избранному» Приамурскому Временному Правительству. «Бунтовщики» были ошеломлены, но должны были подчиниться. Это было подтверждено 12 июня в Приказе № 1 по Армии и Флоту, которым Дитерихс объявил о своем вступлении в командование войсками. Начальником своего Штаба он назначил генерала П. П. Петрова, соратника Каппеля еще по боям 1918 года.

Таким образом, «недоворот» был полностью ликвидирован. Казалось, Меркуловы одержали полную победу, но на самом деле это было не так. Еще 6 июня правительство Меркуловых выпустило указ о созыве во Владивостоке Земского Собора, которому и обязалось передать все свои полномочия. Дитерихс поймал на слове Меркуловых так же, как и Молчанова, поставив своим условием немедленный, в две недели, созыв Земского Собора для установления новой структуры власти. Еще одним обязательным условием явилось полное прощение для всех «бунтовщиков» с обеих сторон. Меркуловы пытались, сколько могли, оттянуть открытие Земского Собора, но Дитерихс был непреклонен, и 23 июля 1922 года первое заседание Собора было открыто.

По своему составу Собор сильно отличался от только что распущенного Народного Собрания. Прямые выборы в него были заменены представительской системой, характерной для Земских Соборов XVI–XVII веков. Таким образом, в работе Собора приняли участие: все члены Приамурского Временного Правительства, Владивостокский, Камчатский, Харбинский и старообрядческий Епископы, представители старообрядческих общин и мусульманского общества, Главнокомандующий войсками Приморья генерал Дитерихс, командующий Сибирской флотилией адмирал Г. К. Старк, Атаманы всех Казачьих Войск, 15 представителей от воинских частей, назначаемые командованием, а также волостные старшины, станичные атаманы, ректоры высших учебных заведений, члены профсоюзов Владивостока и Никольска-Уссурийского – всего 370 человек. Но к участию в Соборе не были допущены представители левых и социалистических партий.

В результате Собор по своим политическим пристрастиям оказался очень правым. Однако это отнюдь не означало, что он не представлял интересов большинства населения Приморья. Ведь крестьянству и казачеству был свойствен патриархальный уклад, жили они очень зажиточно, соответственно не могли не тяготеть к разумному консерватизму, Православным и монархическим идеям. В случае же выборов вперед пролезли бы, как всегда, крикуны из социалистических партий, а голос тех людей, которые должны были стать естественной опорой Белой власти, снова не был бы услышан. Теперь же, при замене выборов сословным представительством, Земский Собор должен был превратиться из обычной «говорильни» в работоспособный законодательный орган. Но с первых же часов работы его депутаты ударились в другую крайность.

На заседании 3 августа Собор большинством голосов постановил, «что права на осуществление Верховной Власти в России принадлежат династии Дома Романовых… По сим соображениям Земский Собор почитает необходимым доложить о вышеизложенном Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне и Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу, высказывает свое пожелание, чтобы правительство вступило в переговоры с династией Дома Романовых на предмет приглашения одного из членов династии на пост Верховного Правителя». Впрочем, участники Собора понимали, что это решение трудно осуществимо, и рассматривали его в первую очередь как политическую декларацию. Действительно, Вдовствующая Императрица и Великий Князь отказались приехать и ограничились благодарственными телеграммами.

Ближайшей задачей Собора являлось избрание Правителя Приамурского Земского Края, и 8 августа Собор избрал новым Правителем генерал-лейтенанта Дитерихса. Он немедленно направился в кафедральный собор, где и принес следующую торжественную присягу:

«Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом Господним в том, что принимаемое мною по воле и избранию Приамурского Земского Собора возглавление на правах Верховной Власти Приамурского Государственного Образования со званием Правителя я приемлю и сим возлагаю на себя на время смуты и нестроения народного с единой мыслью о благе и пользе всего населения Приамурского Края и сохранения его как достояния Российской Державы. Отнюдь не ища и не преследуя никаких личных выгод, я обязуюсь свято выполнить пожелание Земского Собора, им высказанное, и приложить по совести всю силу разумения моего и самую жизнь мою на высокое и ответственное служение Родине нашей России, – блюдя законы ее и следуя ее историческим исконным заветам, возвещенным Земским Собором, памятуя, что я во всем том, что учиню по долгу Правителя, должен буду дать ответ перед Русским Царем и Русской Землей. В удостоверение сей моей клятвы я перед алтарем Божиим и в присутствии Земского Собора целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь».

Таким образом, впервые за время Белой борьбы, вожди которой почти повсеместно стояли на позициях «непредрешения», был открыто выдвинут монархический лозунг, преобладавший затем в среде военной эмиграции. Это свидетельствовало о глубочайшем разочаровании в принципах демократии и народоправства, которое испытали рядовые участники Белого движения за годы борьбы. Действительно, представители левых партий успели за это время показать свою полную неспособность к созидательному государственному строительству и вообще к чему-либо, кроме всеобщей критики и разрушения. Соответственно, у белых бойцов все более крепло стремление возвратиться к нравственным истокам, к вековым русским традициям Православия и Монархии. И все происходящие с Россией беды они теперь склонны были рассматривать как возмездие, Божию кару за отступничество, совершенное Россией в феврале 1917 года.

В этом отношении чрезвычайно показательна идейная эволюция самого Дитерихса от «сторонника демократии» и сотрудника (пусть и невольного) Керенского в 1917-м и «чешского добровольца» в 1918-м – к твердой и открытой демонстрации своих внутренних убеждений монархиста и верующего Православного человека в 1922 году. Может быть, значительную роль в таком переосмыслении сыграло его участие в расследовании убийства Царской Семьи, а потом работа над книгой об этом? Сам же Дитерихс в своей программной речи на заседаниях Собора излагал свои взгляды так:

«В несчастную ночь с 27-го на 28-е февраля под влиянием дурмана Россия встала на революционный путь… И вот, господа, заслуга Земского Собора заключается в том, что начало нашей религиозной идеологии он решил смело, открыто, во всеуслышание. Эта идеология зиждится не только на том, что мы сейчас снова должны вернуться к идее России монархической. Но этого мало. Первой нашей задачей стоит единственная, исключительная и определенная борьба с советской властью, свержение ее. Далее – это уже не мы. Далее – это будущий Земский Собор…»