Текст книги "Белое движение. Исторические портреты (сборник)"

Была глухая ночь, мороз все крепчал. В голове колонны шел 1-й Ижевский полк, за ним Ижевский конный. Следуя по тому же пути, по которому днем прошла 2-я армия, колонна была встречена редкими выстрелами. Молчанов немедленно отреагировал на эту атаку: он приказал 1-му Ижевскому пехотному полку рассыпаться в цепь и прикрыть проход колонны, а затем исполнять роль арьергарда. Его место в авангарде немедленно занял конный полк, и вся колонна, не теряя времени, двинулась дальше. Утром она соединилась с остатками 2-й армии. Таким образом, прорыв, который дался 2-й армии чрезвычайно трудно, прошел для 3-й легко и относительно безболезненно. Можно твердо сказать, что главная заслуга в этом принадлежала Викторину Михайловичу Молчанову. Именно он в самый критический момент твердой рукой двинул всю массу на прорыв, благодаря ему и Ижевцам первые столкновения не вызвали панику в общей колонне. Конечно, огромную роль здесь сыграла и удача: красные также устали за день и сами не были уверены в своих силах, а в результате не смогли оказать должного сопротивления.

Далее войска следовали уже одной колонной. Теперь им предстоял печально известный переход по едва установившемуся льду порожистой реки Кан. Как известно, он стал тяжелейшим испытанием для авангардных частей – Уфимской и Камской стрелковых дивизий – и роковым для генерала Каппеля. Из-за того, что колонна продвигалась очень медленно, пробивая дорогу по руслу реки, войскам 3-й армии, в том числе и Ижевцам, пришлось устроить 9 января дневку в селе Подпорожном, из которого уже выступила 2-я армия. Отдохнуть практически не удалось, поскольку мороз все время усиливался, зато за это время пороги и ключи, так мешавшие продвижению первого эшелона, окончательно замерзли. Так что Ижевцы, спустившиеся на лед Кана лишь ранним утром 10 января, проделали 80 верст до села Усть-Барга всего лишь за 19 часов, тогда как авангард потратил на тот же путь вдвое больше времени.

Отступавших все время тревожили партизаны; видя, что открытой силой взять белых не удается, они перешли к иной тактике: в колонны под видом беженцев стали засылать агитаторов, убеждавших солдат сдаваться, уверяя, что им ничего не будет, и что «народная власть простит им все прегрешения». Что случалось с нестойкими, поддавшимися уговорам, Ижевцы смогли увидеть собственными глазами, когда недалеко от Канска на льду реки внезапно обнаружили следы массовой бойни – до двухсот трупов. Как выяснилось, партизанам удалось сагитировать шедший полупереходом ранее Егерский батальон, но как только Егеря сложили оружие, все они были немедленно перебиты. Впрочем, такой метод действовал лишь на относительно нестойкие части – Ижевцы и Воткинцы, на своей шкуре успевшие узнать «доброту» Советской власти, расправлялись с подобными агитаторами весьма круто и без лишних разговоров.

Между тем после обхода Канска в рядах отступающей армии начал постепенно налаживаться порядок. 17 января было отдано распоряжение срочно зарегистрировать все имеющиеся части, при этом мелкие подлежали расформированию и сведению в более крупные. Это подняло боеспособность и улучшило управление.

23 января Ижевцы, по-прежнему двигаясь в хвосте армии, вступили в Нижнеудинск, где в этот же день смертельно больной Каппель передал командование войсками генералу Войцеховскому. Одновременно командование 3-й армией было передано генералу К. В. Сахарову. Уже после совещания, на котором состоялись эти назначения, Каппель сказал своему старому соратнику В. О. Вырыпаеву: «А я больше всех доверял бы генералу Молчанову: в его глазах еще светится искра Божия!»

Три дня спустя генерал Каппель скончался. Его армия безостановочно двигалась далее на Иркутск. Попытка захватившего власть в городе «Политцентра» остановить белых провалилась: 30 января в упорном бою красный заслон был наголову разгромлен совместными действиями Иркутской и Воткинской дивизий. Разъяренные известием о том, что адмирал Колчак выдан чехами Политцентру, белые бойцы рвались к Иркутску в надежде спасти своего Верховного Правителя.

Вечером 7 февраля была занята станция Иннокентьевская. На другом берегу Ангары виден был Иркутск. И тут на армию навалились вести одна ужаснее другой: первая – чехи, занимавшие станцию, предъявили ультиматум, что в случае начала военных действий немедленно вмешаются и обрушатся всеми силами на виновного. Поскольку красные в Иркутске были в панике и думали лишь о своем спасении, ультиматум этот явно был направлен против «каппелевцев». Весть вторая – красными палачами убит адмирал Колчак.

В этой обстановке Командующий армией генерал Войцеховский собрал военный совет. Вопрос был лишь один: стоит ли, в свете осложнившейся обстановки, штурмовать Иркутск. Генералы подсчитали наличные силы. Всего в «каппелевской» колонне насчитывалось примерно 30 000 человек, однако из них для штурма можно было набрать не более 5 000 бойцов (3 000 из числа 2-й армии и 2 000 из 3-й): число боеспособных уменьшала свирепствовавшая эпидемия тифа. В дивизиях было по 200–300 бойцов, все остальное – огромные санные обозы. Патронов в обрез. При каждой дивизии по нескольку пулеметов на санях. Артиллерия сохранилась только в Иркутской и Воткинской дивизиях: два орудия везут собранными и еще восемь в разобранном виде на санях. К орудиям по десятку снарядов.

Выступить с такими силами сразу против красных и чехов – безумие. И все же многие командиры уверены: победу можно одержать! Но возникает следующий вопрос – что делать дальше? С наличными силами невозможно даже просто охранять караулами столь большой город, как Иркутск. Таким образом, единственным разумным выходом остается – обойти город и уходить по льду через Байкал. На том его берегу Атаман Семенов с крепкими частями, там можно будет закрепиться, отдохнуть, восстановить силы. В конце концов, это решение было принято практически единогласно. Чехи обещали не препятствовать армии, если она обойдет город. Выступление было назначено на 11 часов вечера 8 февраля. Теперь в голове колонны шли части 3-й армии.

Переходить через Байкал решено было в самом узком месте – на Мысовск. 10 февраля армия сосредоточилась в большом селе Лиственничном, и здесь вновь Викторину Михайловичу довелось оказать всей армии неоценимую услугу. Напомним: в 1910 году молодым саперным поручиком Молчанов специально исследовал вопрос о возможности перехода Байкала по льду. Теперь его знания оказались как нельзя кстати. Фактически на него и была возложена вся подготовка к предстоящему переходу.

При перемене температуры лед посередине озера часто внезапно трескается с грохотом, напоминающим пушечную пальбу, и края трещины после этого довольно быстро расходятся, достигая ширины в 2-3 аршина. В длину же такая трещина простирается на многие версты, так что объехать ее невозможно. Через некоторое время лед начинает сходиться, края трещины смыкаются и даже заползают друг на друга, образуя торосы. Следовало без паники относиться к внезапному грохоту, а кроме того, заранее запастись досками для настилов над трещинами, лопатами и топорами, чтобы прорубать дорогу в торосах. Поскольку Ижевцы под руководством Молчанова подготовились лучше других, то они и должны были составить авангард.

На рассвете 11 февраля Ижевцы спустились на лед Байкала. Хотя на пути встретились и трещины, и торосы, но благодаря принятым мерам предосторожности переход прошел в целом благополучно, и к вечеру выбрались на берег, встреченные в Мысовске японским патрулем. Следующие части армии тянулись через Байкал еще трое суток, и лишь к вечеру 14 февраля поход был закончен. Вскоре стало известно, что Атаман Семенов прислал поезда, чтобы забрать всех раненых и больных, но здоровым придется идти до Читы походным порядком. Для рядовых «каппелевцев», считавших Забайкалье своею «Землей Обетованной», неприятным сюрпризом оказалось наличие здесь огромного количества красных партизанских отрядов. В одном из боев с ними Молчанову пришлось лично возглавить атаку своих ординарцев, во время которой он был ранен в обе руки навылет.

В Читу Каппелевская армия пришла 9 марта. Количество вышедших в разных источниках приводится разное: от 15 до 30 тысяч человек; достоверно известно, что через госпитали Верхнеудинска и Читы за февраль – март прошло до 11 000 тифознобольных.

* * *

Сразу же по выходе в Забайкалье командование узнало, что вся полнота военной и гражданской власти на территории Российской Восточной Окраины была передана Колчаком Атаману Семенову. Несмотря на настороженное отношение к Семенову большинства старших начальников, Войцеховский и другие генералы подчинились этому приказу. Но при этом они, естественно, желали сохранить руководство приведенными ими войсками, а также добиться определенной внутренней автономии в управлении ими, если угодно – упрочить сложившийся в походе весьма своеобразный внутренний уклад.

Атаман Семенов не мог не пойти им в этом навстречу. Собственно, две «высокие договаривающиеся стороны» были обречены на компромисс, поскольку не могли прожить друг без друга. С крушением Белого фронта власть Семенова в Забайкальи также резко пошатнулась, имеющихся у него войск было недостаточно, красные, заняв Иркутск, активно проникали в Забайкалье, усиливая местные партизанские отряды и засылая под видом таковых значительные регулярные части. По железным дорогам завершалась эвакуация Чешско-Словацкого корпуса, настроенного по отношению к Семенову враждебно. Японцы поддерживали Атамана Семенова и железной рукой обеспечивали порядок на железной дороге, однако они отнюдь не собирались подменять собою Белые войска. К тому же выявился резкий поворот в настроениях союзников. Большинство из них взяло курс на немедленную эвакуацию всех своих войск из России, а чехи и американцы к тому же открыто поддерживали местных партизан. Уходя, эти «союзники» оказывали сильное дипломатическое давление на Японию с целью заставить ее также вывести свои войска. Так что лишние 20 000 солдат были Семенову совершенно необходимы.

Точно так же не могли себе позволить вступить в новый конфликт и «каппелевцы». Они едва вырвались из объятий смерти (в самом прямом и буквальном смысле слова), не имели ни обмундирования, ни артиллерии, ни патронов; к тому же половина их состава лежала пока в тифу в лазаретах. Чтобы восстановить свою боеспособность, они должны были как следует отдохнуть и привести себя в порядок, а это они могли сделать только под прикрытием войск Семенова.

Поэтому соглашение было быстро достигнуто, и оно носило компромиссный характер. Семенов стал Главнокомандующим войсками Российской Восточной Окраины, однако при этом он передавал функции непосредственного управления войсками своему заместителю, именовавшемуся Командующим войсками; этот пост, разумеется, занял генерал Войцеховский. 22 февраля 1920 года все местные, «семеновские», войска были сведены в 1-й отдельный корпус, тогда как «каппелевские» войска бывших 2-й и 3-й армий Восточного фронта сводились соответственно во 2-й и 3-й отдельные корпуса. Все вышедшие из-за Байкала дивизии, более или менее сохранившие свой состав, были сведены в стрелковые полки, выделив при этом в конные дивизионы имевшиеся у них или созданные во время похода кавалерийские части. Более мелкие отряды были расформированы и пошли на пополнение крупных. Молчанов при этом получил под свое командование Сводную дивизию, в которую и влились остатки Ижевцев – около 900 человек. Командиром Ижевского полка стал полковник Ефимов.

Казалось бы, все основные вопросы были решены. Но, увы, между пришлыми «каппелевцами» и местными «семеновцами» вскоре понемногу стала разгораться вражда. Причем в первую очередь недоразумения начали возникать между младшими офицерами и рядовыми бойцами.

Очень уж разными они были. «Каппелевские» офицеры «выделялись» на улицах Читы рваными шинелями, замызганными полушубками и прожженными валенками и не раз ловили презрительные взгляды подтянутых и по форме одетых местных офицеров. Дружеское и даже панибратское отношение с рядовым составом, которое установилось в частях во время Ледяного похода, откровенно коробило «семеновцев», почитавших это верхом распущенности. У «семеновцев» же как раз вполне сохранилась отчетливая внешняя дисциплина, вызывавшая у прошедших лед и пламень «каппелевских» солдат лишь насмешки.

Гораздо серьезнее были трения в среде старшего командного состава, приведшие вскоре к значительным перестановкам. После того как в конце марта ушел из армии генерал К. В. Сахаров, 3-й стрелковый корпус вместо него возглавил Молчанов.

Междоусобная борьба не утихала, приняв вид бесконечных штабных интриг. Масло в огонь здесь подлили и красные, отказавшись на время от борьбы в открытую и применив вместо этого иезуитскую тактику. 2 марта их партизанские отряды заняли Верхнеудинск, где три дня спустя было объявлено о создании «демократической» Дальне-Восточной Республики (ДВР). Это был знаменитый ленинский «буфер», которым большевицкий вождь решил отгородиться от сохранившейся зоны японского присутствия. В этом буферном государстве были временно восстановлены «демократические свободы», но, разумеется, все командные посты остались за большевиками, и в первую очередь – руководство вооруженными силами и репрессивным аппаратом. Вооруженные силы – Народно-Революционная Армия (НРА) – формировались в основном из бывших партизан и перешедших на их сторону солдат колчаковской армии, а в случае серьезной опасности в НРА немедленно вливались целые бригады из Иркутска, безо всякой оглядки на «независимость» этого нового государства.

Основной целью большевиков при этом было – выдавить из Забайкалья японцев, не допустив при этом полномасштабной войны. Правительство ДВР вело с ними переговоры, беспрестанные нападения на японские и белые гарнизоны списывая на действия «никому не подчиняющихся партизан». Кроме того, смягчая режим за Байкалом, большевики умеряли и недовольство местного населения: ведь в соседней Иркутской губернии восстановление Советской власти в полном объеме вызвало весною настоящий взрыв крестьянских восстаний, вполне сравнимый по своему накалу с партизанским движением против режима Колчака. Наконец, перед представителями ДВР ставилась задача в ходе переговоров по возможности разложить Белые части постоянными обещаниями самой широкой амнистии.

В рамках последней задачи большевицкие эмиссары охотно шли на переговоры с высшими чинами Белой армии и с самим Семеновым, подолгу обсуждая с ними самые разнообразные политические комбинации. В свою очередь, Семенов, да и «каппелевские» генералы, также шли на это, во-первых, стремясь протянуть время, но также и в надежде (как показало будущее – тщетной) постепенно перетащить «красный буфер» на свою сторону. В конечном итоге верх в этой игре одержали красные, которым удалось постепенно углубить трещину, существовавшую между обоими лагерями. Так, Войцеховскому и другим «каппелевским» генералам они предлагали полное объединение при единственном условии – устранении Семенова. Далее информация об этом «различными путями» доводилась до Атамана, после чего, естественно, следовали обвинения в нелояльности. Некоторые авторы утверждают даже о существовании «антисеменовского» заговора, возглавляемого Войцеховским, Молчановым и другими, хотя эти утверждения и остаются более чем спорными. 27 апреля Войцеховский ушел со своего поста, а затем и уехал совсем с Дальнего Востока, не желая становиться причиной раскола в армии. Его место занял генерал Н. А. Лохвицкий; одновременно приказом Главнокомандующего была образована Дальне-Восточная Армия, в состав которой вошли все три корпуса. Лохвицкий и стал командующим этой Армией.

К сожалению, много поводов для недоразумений давал и Атаман Семенов: он был «слишком политиком», увлекался разработкой изощренных комбинаций, в которые предпочитал не посвящать своих подчиненных. Все это не могло не вызывать подозрений. Лохвицкий пришел на свой пост с твердым намерением уладить все недоразумения с Атаманом, но был быстро втянут в интриги и кончил тем, что 22 августа был снят Семеновым со своего поста со странной формулировкой «за невозвращение из отпуска». Не желая подчиняться такому распоряжению, Лохвицкий, в свою очередь, объявил 1 октября о выходе Дальне-Восточной Армии из подчинения Семенову и о подчинении ее непосредственно генералу П. Н. Врангелю. Однако это заявление осталось без последствий, а командующим Армией вместо Лохвицкого стал генерал Г. А. Вержбицкий.

Красные, разумеется, не ограничивались одними лишь дипломатическими диверсиями, время от времени прерывая их внезапными атаками своих войск. Дважды, 10–13 апреля и 25 апреля – 5 мая, их части атаковали Читу, но оба раза были отброшены. Каппелевским частям, едва успевшим оправиться, пришлось срочно идти в бой. Был момент, когда после упорного боя красным удалось подойти к Чите вплотную. Тогда на помощь белым пришли японцы, открыв внезапно шквальный огонь из орудий и пулеметов. Атакующие цепи красных были сметены, и кавалерия каппелевцев преследовала их, изрубив до 200 человек и захватив 150 пленных и 4 пулемета. После этого красным не оставалось ничего другого, как только объявить, что это было вовсе не генеральное наступление главных сил НРА, а «набег недисциплинированных партизан».

В свою очередь и белые, отразив эти атаки, сами перешли в наступление в Сретенско-Нерчинском районе и заметно потеснили там красные части. За один из этих боев Семенов произвел Молчанова в генерал-лейтенанты. Сам Викторин Михайлович впоследствии, уже в эмиграции, написал об этом своем производстве следующее:

«В 1920 году в Забайкальи за поход против партизан… по представлению Командующего армией генерала Лохвицкого я был произведен в Генерал-лейтенанты. После отступления из Забайкалья Атаман Семенов уехал в г[ород] Дальний, потеряв, таким образом, связь с армией и свое положение Верховного Правителя. Вот тогда Командованием было решено снять с себя чины, полученные в Забайкальи. Я это сделал и снова стал Генерал-майором. Позднее, в Сан-Франциско, Обществом Ветеранов Великой Войны, членом которого я состоял, было получено из канцелярии Великого Князя Николая Николаевича разъяснение, что производства Атамана Семенова, который в Забайкальи был Верховным Правителем, должны признаваться. Таким образом, я был восстановлен в чине Генерал-лейтенанта».

В мае в Дальне-Восточной Армии было до 20 000 штыков и сабель боевого состава, в то время как по ведомостям насчитывалось до 45 000 человек. В целом положение было стабильным, пока в Забайкальи оставались японцы, на которых белые при случае могли опереться. Но 17 июля на станции Гонгота между японским командованием и властями ДВР было подписано соглашение, по которому японцы обязались 25 июля начать эвакуацию своих войск из Забайкалья. При этом была установлена линия, за которую НРА не должна была переходить, и было выговорено право неприкосновенности Читы вплоть до формального объединения всех областей ДВР (Западного Прибайкалья, Амурской области и Приморья) «в результате народного волеизъявления».

По японским планам, эвакуация их войск должна была закончиться в середине августа. Было ясно: после этого удержать всю огромную область белым не удастся. Поэтому было решено ограничиться обороной относительно небольшой территории за рекой Онон, вплоть до границы с Китаем, базируясь на станцию Маньчжурия, а в Чите, пока позволяет обстановка, держать небольшой арьергард. Атаман Семенов одобрил этот план, и в соответствии с ним началась постепенная эвакуация Читы.

Однако шло время, красные пока затаились, Атаман увлекся политическими маневрами и начал понемногу отступать от первоначальных планов, а генерал Вержбицкий лишь потворствовал ему в этом. В Чите Семеновым было созвано краевое Народное Собрание; Атаман и Вержбицкий прибыли на его открытие; шли переговоры об объединении его с Народным Собранием ДВР. Атаману уже казалось, что в руках у него важные политические козыри, с помощью которых он сведет на нет все дипломатические демарши властей ДВР. И для того, чтобы показать прочность своего положения, он распорядился значительно усилить войсками Читинскую группу, а также приостановить отправку имущества в тыл; Вержбицкий же возвратил в город свой Штаб.

В результате Белое командование прозевало сосредоточение противника и оказалось захваченным врасплох. Ситуация усугубилась еще и тем, что перед самым началом красной операции в Чите открылся казачий съезд, на который прибыл Атаман Семенов. В ночь на 19 октября красные нанесли внезапный удар со стороны Нерчинска в направлении узловой станции Карымская, чтобы отрезать Читу и находящиеся в ней войска от остальной части Армии.

Несмотря на сопротивление разрозненных белых частей, войска Нерчинской группы НРА молниеносно овладели Карымской и отрезали Читинскую группу от остальных частей Армии. Вместе с ними в окружение попали Атаман Семенов и Командующий Армией генерал Вержбицкий со Штабом. Общее руководство операцией было утеряно, командующие корпусами должны были действовать на свой страх и риск. Более того, одновременно красные нанесли ряд отвлекающих ударов вдоль всей линии железной дороги, на время нарушив связь между штабами 2-го корпуса на станции Оловянная и 3-го корпуса на станции Борзя.

В довершение всего Семенов в этот момент получил от своей контрразведки донесение, будто Вержбицкий предал его и через посредников ведет переговоры о капитуляции, важнейшим пунктом которой является выдача его, Семенова, большевикам. Не усомнившись в справедливости навета, Григорий Михайлович бросил войска и вылетел на аэроплане в Даурию, в расположение «единственного верного ему» 1-го корпуса. Вержбицкий с войсками, оставив 22 октября Читу, двинулся походным порядком на юг, надеясь соединиться со своими.

Рядовые бойцы 2-го и 3-го корпусов, дравшиеся в этот момент у станций Оловянная и Борзя, восприняли семеновский перелет однозначно – как постыдное бегство. Прибыв в Даурию, Атаман немедленно издал приказ о том, что принимает командование на себя. Свой 1-й корпус он удерживал в резерве, так что основная тяжесть боев падала на «каппелевские» части. Хуже всего приходилось выдвинутому вперед 2-му корпусу, тем более что красные в тылу у него настойчиво атаковали станцию Борзя. Но Молчанов, руководивший ее обороной, отразил все атаки и сам выдвинулся вперед, прикрывая отход 2-го корпуса. Тем временем к 30 октября Читинская группа вышла к берегам Онона, но ей потребовалось еще несколько дней на переправу через реку. К тому же 1 ноября ударили морозы, и Армия понесла дополнительные потери обмороженными.

6 ноября генерал Вержбицкий прибыл на станцию Борзя и немедленно отдал приказ о своем вступлении в командование Армией. Войскам было приказано во что бы то ни стало удерживать станцию Борзя, поскольку здесь располагалось последнее на русской территории паровозное депо. Исполнение этой задачи взял на себя Молчанов. Одновременно остальные войска постепенно оттягивались к станции Маньчжурия. 9–13 ноября вокруг Борзи шли упорные бои, после чего решено было станцию оставить. 14–20 ноября части 3-го корпуса медленно, с упорными боями отходили к Даурии. Одновременно с этим другие войска у них в тылу отражали беспрестанные попытки красных перерезать железную дорогу. В течение недели это вполне удавалось, но затем 19 ноября красная кавалерия совершила дерзкий налет на станцию Мациевскую (южнее Даурии). Хотя войск для ее обороны было более чем достаточно, порядка на станции не наблюдалось; поднялась паника, и части 2-го корпуса отхлынули на китайскую территорию. Отрезанный в Даурии, Молчанов собрал части своего корпуса в кулак, 21 ноября выбил красных из Мациевской и прорвался к границе. Его части шли в полном порядке, и сдавать оружие китайцам на границе он наотрез отказался. Так, с оружием в руках, войска Молчанова последними вошли на китайскую территорию.

* * *

Вставал вопрос – что делать дальше? Никаких путей отступления для Армии подготовлено не было. Правда, летом генерал Дитерихс ездил во Владивосток и вел с Приморской Управой переговоры о возможности переброски Армии в Приморье. Но они кончились полным провалом: «розовое» Приморское правительство отказалось пустить Белые войска на свою территорию. И все же, несмотря на полное отсутствие договоренностей, переезжать было решено все-таки в Приморье. Китайские власти потребовали сдачи оружия, пообещав, что вернут его при пересечении границы с Приморьем, на станции Пограничной. Оружие было сдано, хотя в некоторых частях по собственной инициативе припрятывали часть винтовок. Атаман Семенов выделил на переезд деньги из имеющегося у него золотого запаса. Но буквально день или два спустя произошел его полный разрыв с «каппелевским» командованием. Вот что говорит об этом генерал П. П. Петров:

«В этой хаотической обстановке в конце концов началась переброска войск в Приморье… Каппелевцы, во главе с командующим армией и командирами 2-го и 3-го корпусов, решили в дальнейшем отмежеваться от атамана из-за его политики в Забайкальи, из-за нарушения плана эвакуации, вообще из-за его непостоянства. В самом кругу каппелевского командования обострились взаимоотношения из-за последних событий и бесцельных боев.

21-го ноября атаман Семенов в вагоне полковника Изоме (начальник японской миссии. – А. П.) выехал со ст[анции] Маньчжурия в Гродеково, оставив письма… что едет позаботиться о приеме армии. И 25-го ноября отдал приказ о расформировании армии и подчинении остатков ген[ералу] Савельеву! Этот приказ был воспринят как ничем не оправданное издевательство над каппелевцами».

Возможно, Атаман, подписывая приказ о полной реорганизации частей и расформировании всех «каппелевских» штабов, преследовал какие-то далеко идущие планы. Но Командующий Армией и командиры корпусов, восприняв этот приказ как объявление войны, решили не подчиняться ему. Вот тогда-то Молчанов и другие генералы, получившие чины от Семенова, решили «снять с себя эти производства».

В декабре все эшелоны Дальне-Восточной Армии сосредоточились на станции Пограничная, где полмесяца простояли в бесплодном ожидании. Приморье их к себе не пускало, китайцы оружия так и не вернули, деньги подходили к концу. Многие решили устраиваться частным образом в Китае. В конце концов решено было не дожидаться официального согласия, а идти в Приморье походным порядком. Так части сначала продвинулись в Гродеково и Никольск-Уссурийский, а оттуда в Раздольное, где заняли пустующие казармы. Штаб Армии в середине января перешел в Никольск-Уссурийский.

В Приморьи Дальне-Восточная Армия сразу разделилась на две независимые группы: в Гродеково обосновались части, придерживающиеся «семеновской» ориентации (командование над ними принял генерал Н. Савельев), а «каппелевцы» обосновались в Никольске (2-й корпус) и Раздольном (3-й корпус). Официально было объявлено, что они превращаются в «трудовую армию» и участия в Гражданской войне более принимать не будут. По свидетельству очевидца, в феврале 1921 года к генералу Молчанову в Раздольное приезжал Командующий войсками НРА в Приморьи Лепехин и предлагал Викторину Михайловичу занять его пост. Молчанов на это ответил: «Мы теперь трудовая армия и весной займемся посадкой картофеля, капусты и покосами».

Разумеется, все это было только ширмой: ни Молчанов, ни Вержбицкий, ни их подчиненные не желали складывать оружие – они слишком хорошо понимали, что мирное сосуществование с большевиками невозможно. Но вот самого оружия как раз и не было. Оставалось ждать улучшения обстановки. При этом «каппелевская» армия сохраняла свою военную организацию, во главе ее по-прежнему оставался генерал Вержбицкий, а Молчанов был помощником Командующего и активно поддерживал его во всех начинаниях.

В свою очередь Приморская власть охотно расправилась бы с ненавистными белыми силой, но этому препятствовали остававшиеся в крае японские войска. По соглашению с японцами вся полоса вдоль линии железной дороги была демилитаризована и Приморским властям разрешалось держать там лишь очень небольшие части Народной Милиции. То же касалось и крупных городов – Владивостока и Никольска-Уссурийского. Таким образом, белые войска жили пока под охраной японских штыков. Граница зоны японской оккупации заканчивалась южнее станции Уссури, Хабаровск был ими эвакуирован в конце 1920 года.

Атаман Семенов между тем не оставлял попыток расколоть каппелевскую армию. Ему удалось заполучить в число своих сторонников командира Егерского полка полковника П. Е. Глудкина. Тот получил от Атамана приказ возглавить все части 3-го корпуса, «оставшиеся верными своему долгу». Глудкину удалось склонить на свою сторону Егерский и Уральский полки, которые вышли из подчинения Молчанова и образовали 1-ю Отдельную стрелковую бригаду. Тогда же из рядов 2-го корпуса вышли 1-й Добровольческий полк, Красноуфимский конный дивизион и Добровольческая батарея, которые также примкнули к гродековцам, образовав 2-ю Отдельную стрелковую бригаду генерала Осипова. Таким образом, теперь большую часть «семеновцев» составляли уже бывшие «каппелевцы». Семенов снабжал всю эту группу из оставшихся у него средств, в то время как подчиненным Вержбицкого и Молчанова приходилось довольствоваться остатками имущества, вывезенного из Забайкалья.

К весне эти средства вышли все. Единственным выходом был бы переворот во Владивостоке и установление там «своей» власти. В этом командование Армии получило активную поддержку японцев, ожидалась помощь и от проходившего в марте во Владивостоке Съезда несоциалистических организаций Приморья и полосы отчуждения КВЖД во главе с крупными предпринимателями братьями С. Д. и Н. Д. Меркуловыми. Переворот состоялся 26 мая 1921 года, причем непосредственными исполнителями являлись как «каппелевцы», так и «глудкинцы». Власть просоветской Земской Управы была свергнута, и вместо нее образовано Временное Приамурское Правительство братьев Меркуловых.

Этот удачный ход, казалось бы, примирил на время каппелевцев и семеновцев, все они готовились теперь вкусить плоды своей победы и решить хотя бы самые насущные задачи. Но в этот момент, 30 мая, на японском пароходе«Киодо-Мару» во Владивосток из Порт-Артура прибыл Атаман, который потребовал передать всю власть в области ему. При этом Григорий Михайлович намеревался объединить под своим командованием все войска и организовать с ними немедленное наступление. Однако его претензии привели лишь к острейшему конфликту. Правительство Меркуловых отказалось передавать ему власть, Молчанов, Вержбицкий и Смолин отказались подчиняться. Семенову пришлось тайно покинуть корабль и добраться до верной ему Гродековской группы, но это лишь вызвало несколько кровопролитных стычек. Противостояние продолжалось несколько месяцев, каппелевцы готовы были идти на соглашение при единственном условии: немедленном отъезде Семенова из Приморья. В конце концов Атаману пришлось согласиться на это, но последствия конфликта еще долго давали о себе знать, и лишь поздней осенью командование Гродековской группы согласилось подчиниться каппелевскому командованию.