Текст книги "Черный город"

48

– Теперь я уже вообще ничего не понимаю… – пробормотал я, не зная, что и думать.

– Ты тут не один такой, – усмехнувшись, сказала стоявшая рядом со мной Кассандра.

Профессор тем временем, прислонившись к дверному проему, о чем-то молча размышлял, – по всей видимости, он пытался найти объяснение тому, почему этот флаг оказался в этом месте.

Зал, в который мы так неожиданно проникли, представлял собой просторное помещение площадью примерно двести квадратных метров. Его стены, насколько я мог видеть, были полностью закрыты стеллажами и аккуратно поставленными друг на друга ящиками. В одном из его углов стояли большие бидоны и баллоны, а возле нацистского флага – два стула и грубо сколоченный стол, посреди которого под толстым слоем пыли все еще валялись какие-то документы, а по краям лежали стопки книг.

Мы взяли с пола свои факелы, и мексиканка первой пошла сквозь все еще витающую в воздухе пыль вглубь помещения. Идя неторопливым шагом, она внимательно оглядывалась по сторонам, пока ее взгляд не остановился на чем-то таком, что лежало на полу за столом.

Она тут же сделала шаг назад и поднесла ладонь ко рту.

– Что случилось? – встревоженно спросил я, быстро устремившись к Кассандре. – О Господи! – невольно вырвалось у меня, когда я приблизился к ней и посмотрел туда, куда смотрела она.

Когда к нам с Кассандрой подошел и профессор, Касси уже, сев на корточки, разглядывала свою «находку», представлявшую собой не что иное, как превратившийся в мумию труп военнослужащего, облаченного в черную униформу. В выражении его лица – лица, у которого уже не было глаз, – чувствовалась жуткая тоска, а в своих иссохшихся пальцах он держал фотографию женщины.

– Он был офицером СС, – без тени сомнения заявил профессор.

Мы с Кассандрой, не говоря ни слова, вопрошающе уставились на него.

– Смотрите, у него черная униформа и значок СС на лацкане, – пояснил профессор, показывая на труп. – Поэтому можно с полной уверенностью сказать, что он был офицером СС. А точнее, полковником, если судить по знакам различия на его униформе.

Мне все это показалось настолько нереальным, что у меня на несколько секунд даже возникло ощущение, что я сплю в постели в своей квартирке на мансардном этаже в Барселоне и что мне снится какой-то кошмарный сон.

– Посмотрите вот на это, – сказала мексиканка, без каких-либо колебаний засовывая первую фалангу своего указательного пальца в отверстие в виске мертвого нациста. – Этот тип, по-видимому, сам стрельнул себе в голову.

– Он все еще держит в руке пистолет, – согласился профессор, прикоснувшись к старому пистолету «люгер», который сжимала безжизненная рука эсэсовца.

– А зачем он стал бы это делать? – с удивлением спросил я, подходя к одному из стеллажей и видя, что, кроме ящиков с боеприпасами и инструментами, там свалены опечатанные мешки с мукой и рисом и множество консервных банок. – С едой у него здесь, похоже, проблем не было, – добавил я, беря и взвешивая на руке консервную банку, в которой, судя по рисунку на этикетке, была фасоль.

– Он, по-видимому, пришел в отчаяние, – прошептал профессор.

– Или очень сильно чего-то испугался… Этот бедняга зашел сюда, заблокировал единственный вход и затем пустил себе пулю в висок, – подытожил я, кладя банку обратно на полку. – Непонятно только, почему он это сделал.

– Что еще более непонятно, так это отсутствие здесь других трупов, – сказала Кассандра, вставая и оглядываясь по сторонам.

– А может, он был из тех, кто выжил, – предположил я.

– Выжил?.. Выжил после чего?

– А того, что происходило там, – ответил я, указывая на дверной проем, за которым находился огромный зал.

После того как мы тщательно обследовали буквально каждый уголок помещения, в котором находились, профессор, держа руки за спиной, начал прохаживаться туда-сюда с задумчивым видом.

– Мы забываем о вопросе, который имеет весьма немаловажное значение, – сказал он, разговаривая как бы сам с собой. – Что, черт возьми, здесь делали нацисты в 1940 году? Ведь уже тогда Бразилия отнюдь не была союзницей Германии, а потому они наверняка прибыли сюда тайно. Но… как? И, самое главное, зачем?

– А может, они были шпионами? – предположил я.

Касси, что, кстати, меня отнюдь не удивило, насмешливо фыркнула.

– Неужели в твою светлую голову пришло какое-то другое объяснение? – раздраженно спросил у нее я.

– Они наверняка были археологами.

– Ну да, – усмехнулся я. – Типичные археологические раскопки, проводимые эсэсовцами. Однако, если я не ошибаюсь, этим типам больше нравилось закапывать людей, нежели их выкапывать.

– По правде говоря, – вмешался в нашу с Касси словесную перепалку профессор, – сеньорита Брукс не так уж и не права.

Кассандра бросила на меня самодовольный взгляд. А еще показала мне язык.

– Известно, что нацисты организовывали археологические экспедиции в Тибет, в Северную Африку, в Южную Америку и даже в Антарктиду, – снова стал разглагольствовать бывший преподаватель истории, по-прежнему держа руки за спиной. – Задачей этих экспедиций был поиск археологических реликвий.

– Это напоминает мне какой-то из фильмов про Индиану Джонса.

– Нет, такое происходило на самом деле, – заявил профессор. – Этот чокнутый Гитлер был фанатиком оккультизма и мифологических цивилизаций и горел желанием найти подтверждение древности арийской расы, потомками которой, по его мнению, являлись немцы. Поэтому и до, и даже во время Второй мировой войны он отправлял экспедиции в различные уголки мира, ставя этим экспедициям задачу найти что-нибудь такое, что позволило бы ему доказать своему народу, что немцы имеют полное право властвовать над теми, кого он считал «низшими расами». Иными словами, над всем остальным человечеством.

– И вы полагаете, – сказала Кассандра, спокойно садясь на один из стульев, – что именно поэтому нацисты и приехали сюда?

– Я не исключаю такой возможности.

– Но… как они вообще нашли этот заброшенный город?

– Откуда я знаю? – Профессор Кастильо пожал плечами. – Возможно, им – точно так же, как и нам, – кто-то рассказал легенду о «древних людях» и они восприняли ее всерьез. Впрочем, этого мы уже никогда не узнаем.

– А может, и узнаем, – прошептал я.

Профессор и Кассандра, обернувшись, уставились на меня и увидели, что я, наклонившись над столом, перебираю валяющиеся на нем документы.

Беспорядочно лежавшие передо мной на столе листы сильно пожелтели, но на них по крайней мере не было плесени. В центре стола находилась керосиновая лампа, поставленная на потертый экземпляр книги «Майн кампф» – «Моя борьба», – написанной Адольфом Гитлером, а в дальнем левом углу лежали аккуратной стопкой четыре толстенные тетради с поблекшими обложками из коричневой кожи. На лицевой стороне каждой обложки был вытиснен позолоченный имперский орел, держащий в когтях свастику, а над ним виднелась надпись: «Ahnenerbe»[40]40
  «Наследие предков» (нем.). Так кратко называлась организация «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков», которая существовала в Германии в 1935–1945 годах и которая была создана с целью оккультно-идеологического обеспечения функционирования государственного аппарата Третьего рейха.


[Закрыть].

– Аненербе? – спросила Кассандра. – Это что, фамилия вот этого мертвого офицера?

– Вряд ли, – ответил профессор, почесывая затылок. – Это слово мне о чем-то напоминает… По-моему, «Аненербе» – это какая-то организация. Она вроде бы входила в состав СС и занималась оккультизмом. Или чем-то в этом роде.

– Возможно, она занималась по заданию Гитлера и археологическими раскопками, – предположила мексиканка.

– Да, вероятно, однако придется порыться в архивах для того, чтобы…

Профессор продолжал говорить, но я его уже не слушал. Я не обладал даже мизерными познаниями в немецком языке, но, открыв первую из тетрадей и увидев написанный от руки весьма небрежным почерком текст, в котором имелись замысловатые рисунки, какие-то непонятные мне символы и пометки на полях, сразу же понял, что это что-то вроде записной книжки или дневника. Возможно, тетрадь эта принадлежала мертвому нацистскому офицеру, лежавшему за моей спиной с пулевым отверстием в виске.

49

– Ну и почерк был у этого бедняги!.. – недовольно пробурчал профессор, аккуратно перелистывая страницы одной из тетрадей. – Даже если бы мы и знали немецкий язык, такие каракули не смогли бы прочесть.

– В таком случае я уверена, что он был врачом экспедиции, потому что у всех врачей плохой почерк, – пошутила Кассандра, перелистывая другую тетрадь.

– Ну что, раз уж мы не можем почерпнуть тут никаких новых сведений, а факелы уже скоро погаснут, предлагаю выбраться отсюда наружу, – сказал я, закрывая тетрадь, которую только что просматривал.

– Но здесь же еще очень много интересного! – возразил профессор, показывая на горы всякой всячины, валяющейся вокруг нас. – В каком-нибудь из этих ящиков мы вполне можем обнаружить что-нибудь такое, что даст нам ценные сведения или окажется для нас в том или ином смысле полезным.

– Да, согласен, – заявил я, – но если факелы погаснут, мы уж точно ничего не найдем. Кроме того, мы в любой момент можем вернуться сюда и продолжить свои поиски.

– И я так считаю, – поддержала меня мексиканка. – А еще давайте возьмем с собой эти тетради и внимательно их рассмотрим. А вдруг нам удастся что-нибудь понять?

– Ну, тогда решено, – сказал я, кладя все четыре тетради в свой красный рюкзачок. – Пойдемте отсюда побыстрее, а то я уже сильно соскучился по дневному свету.

Я направился было к выходу, но затем вдруг, кое о чем вспомнив, вернулся к столу, взял «Майн кампф» и сунул эту книгу себе под мышку.

Кассандра и профессор, увидев, что я сделал, удивленно вытаращились на меня.

– А можно поинтересоваться, для чего тебе нужна эта гнусная книга? – с негодованием спросила мексиканка.

Я посмотрел сначала на книгу, а затем на Касси и, криво усмехнувшись, ответил:

– Видишь ли, дело в том, что мне уже надоело использовать в качестве туалетной бумаги листья бананового дерева.

Снова оказавшись снаружи гигантской скульптуры, которая, как выяснилось, хранила в себе еще одну неразрешимую загадку, мы увидели Иака, нетерпеливо ждавшего нашего возвращения. Туземец так и стоял там, где мы его оставили. Заметив нас, он подошел поближе и вздохнул с таким облегчением, как будто мы вернулись с экскурсии по аду.

– Я переживать, потому что вы долго не возвращаться, – укоризненным тоном пробурчал он. – Я думать, что больше никогда не увидеть вы.

– Мы задержались, потому что обнаружили там, внутри, нечто невероятное, – принялся объяснять я, ткнув большим пальцем куда-то себе за спину. – Там, оказывается, много лет назад кое-каким деятелям очень сильно прижали хвост.

– Прижали хвост? – удивленно спросил Иак, поняв, по-видимому, мои слова в их буквальном смысле.

– Не обращай на него внимания, Иак. – Кассандра бросила на меня осуждающий взгляд. – С нами все в порядке. Извини, Иак, что заставили тебя так долго ждать.

– Ну, раз уж мы благополучно оттуда выбрались, – сказал я, стряхивая пыль с одежды, – не заняться ли нам тем, чем мы занимались до этого, а?

– Еще раз просмотреть тетради нацистского офицера? – уточнил профессор.

– Черт бы вас побрал, проф! – воскликнул я, напуская на себя негодующий вид. – Вы что, опять забыли о своей дочери?

– Нет-нет, конечно же, не забыл, – пробормотал профессор, краснея. – Просто произошло так много событий, что я…

– Не обращайте на него внимания, профессор, – мягко произнесла Касси, щелкнув языком. – Неужели вы так до сих пор и не поняли, что он собой представляет?

– Да, конечно. – Профессор растерянно кивнул. – А… а куда, по-вашему, мы должны теперь отправиться?

– Мы могли бы вернуться туда, где мы видели самый последний след, – предложила мексиканка. – Возможно, наш друг Иак снова сумеет отыскать следы.

Я кашлянул, и профессор с Кассандрой повернулись ко мне, ожидая, видимо, что я начну возражать.

– А я считаю, что мы должны вернуться на каменную дорогу, – заявил я, секунду-другую подумав, – потому что искать следы, полагаясь лишь на удачу, – это все равно что надеяться выиграть в лотерею. Мне кажется, что у нас будет больше шансов, если мы отправимся к большой пирамиде и станем подавать с нее дымовые сигналы. Ну… или делать что-нибудь такое, что издалека привлекает внимание. Если Валерия и ее спутники находятся где-то не очень далеко отсюда, они наверняка нас заметят.

– Неплохой план… – признал профессор, слегка кивнув.

Иак не произнес при этом ни единого слова, даже междометия, а Кассандра пожала плечами, тем самым показывая, что ей все равно. Я счел это за согласие, и мы отправились в путь.

Менее чем за полчаса туземец привел нас троих обратно к каменной дороге, тянувшейся прямой линией к большой пирамиде, которая горделиво высилась над всеми окружавшими ее объектами и до которой нам теперь оставалось идти лишь несколько сотен метров.

Кассандра шагала впереди, оживленно болтая с Иаком о том, какое значение может иметь обнаружение этого заброшенного города для выживания его соплеменников. Профессор шел в нескольких шагах впереди меня, о чем-то напряженно размышляя, и я, не зная, чем мне заняться в дороге, догнал его, чтобы поинтересоваться, о чем он сейчас думает.

– Вы почему такой задумчивый, проф? – спросил я, дружески похлопав профессора по спине. – Все никак не можете вспомнить, выключили ли вы дóма перед своим отъездом свет?

– А? Нет, не поэтому… – с рассеянным видом ответил профессор. – Я вспоминал кое о чем таком, что меня очень сильно заинтересовало.

– И о чем же это?

– О том месте, в котором мы сегодня побывали. Этот странный храм, а может, никакой и не храм, а что-то другое – в форме ягуара…

– А мне он показался больше похожим на льва, – сказал я.

– На кого бы он ни был похож, – профессор небрежно махнул рукой, – я не понимаю, почему эти нацисты, учитывая, что здесь, как мы видели, есть очень много разных сооружений, расположились в том из них, где имеется только один вход, причем почти заваленный рухнувшими колоннами.

– Возможно, там есть и какой-то другой вход, которого мы просто не заметили.

– Вряд ли. Мы полностью обошли все это сооружение и тщательно осмотрели его, но никакого другого входа не увидели.

– А может, они… как раз поэтому там и расположились.

– Я тебя не понимаю.

– Я допускаю, что нацисты по какой-то причине выбрали для себя место с одним-единственным входом и выходом. Более того, они, вполне вероятно, сами поспособствовали тому, чтобы колонны рухнули и завалили вход.

– А зачем они стали бы это делать?

– Мне кажется, что они могли это сделать по той же самой причине, по которой они соорудили ту баррикаду, – чтобы защитить себя.

– Защитить себя? Защитить себя от кого?

– Вот об этом у меня нет ни малейшего представления. Однако нам приде…

Я так и не договорил, запнувшись на полуслове, потому что, посмотрев вперед, увидел возвышающийся над кронами деревьев громадный и величественный силуэт большой пирамиды города Z.

50

Эта пирамида сильно отличалась от всех тех пирамид, которые я когда-либо видел, в том числе и на фотографиях. По своей конструкции она была ступенчатой, а значит, чем-то напоминала пирамиды майя в Центральной Америке, однако, в отличие от них, ее так называемые «ступени» насчитывали по десять-двенадцать метров в высоту каждая. Учитывая, что таких ступеней у этого гигантского сооружения имелось шесть, я прикинул, что его высота составляет более шестидесяти метров. Тем самым из всех сооружений древности эта пирамида уступала в высоте лишь некоторым египетским пирамидам.

На каждой из террас, образуемых ступенями пирамиды, росли деревья, а по ее вертикальным поверхностям вились лианы. Это напомнило картинки, на которых изображались мифические висячие сады Семирамиды в Древнем Вавилоне. Несмотря на подобное «вторжение» на пирамиду растительности, было все равно заметно, что это не холм и не гора, а именно пирамида. Более того, мне даже показалось, что эта растительность как раз подчеркивала притягательную красоту данного сооружения, придавая ему одновременно и таинственный, и несокрушимый вид, и со стороны казалось, что это неописуемое строение, оберегаемое окружающей его природой, находилось здесь с момента сотворения мира и что оно и дальше будет стоять здесь, неподвластное разрушительному течению времени.

Я еще никогда так сильно не робел, стоя перед огромным объектом, созданным человеческими руками, – даже когда посещал несколько лет назад Мачу-Пикчу и города майя на юге Мексики и в Гватемале. Эта пирамида не была похожа и на гораздо более скромную, с точки зрения размеров, пирамиду, на вершине которой мы провели предыдущую ночь. Кроме того, к нашей превеликой радости, у этой пирамиды имелось то, чего не было у предыдущей пирамиды и что существенно облегчило нам жизнь, а именно лестница со ступеньками вполне приемлемых для человека размеров. Эта лестница убегала вверх по фронтальной части гигантской пирамиды – или «зиккурата», как эту пирамиду то и дело называли профессор и Кассандра, – а потому мы, в отличие от вчерашней ночи, имели возможность взобраться на ее вершину, не упражняясь при этом в альпинизме.

Мы остановились у основания каменной лестницы, не решаясь начать по ней подниматься. На всех четверых нахлынула целая волна эмоций, и это смешанное чувство настороженности и восхищения отражалось на наших лицах.

– Ну что, – нарушил я затянувшееся молчание, – раз уж мы пришли сюда, может, начнем подниматься?

– Да, мы, похоже, попусту теряем время… – сказала Кассандра, делая шаг вперед.

– Подождите, давайте сначала насобираем хвороста, чтобы можно было развести костер, – предложил профессор, наклоняясь к земле и начиная поднимать сухие ветки.

В какой-то момент он вдруг заметил, что Иак даже не тронулся с места и продолжает неотрывно смотреть на каменную лестницу.

– Ну же, Иак! – позвал профессор туземца. – Помоги нам хоть немного.

Туземец медленно повернулся к нему.

– Я не подниматься, – сказал он, четко выговаривая каждое слово.

– А почему? – спросил я, хотя можно было без труда догадаться, что туземец скажет в ответ.

– Это быть место, в который жить «древние люди», священный место. Мы не быть достойные входить в их храмы… и забираться на их горы, – сказал он, глядя на вершину пирамиды.

Профессор снял очки и с усталым видом провел ладонью по лицу.

– Послушай, Иак, – спокойно произнес он. – Мы не можем заставлять тебя подниматься с нами, но я тебя уверяю, что «древних людей», о которых ты упоминаешь, здесь уже давным-давно нет и никто уже не станет возражать против того, чтобы мы входили в их храмы и поднимались на их пирамиды. Хотя много лет назад эти места и в самом деле были священными, в настоящее время это всего лишь каменные сооружения. И чем раньше мы выясним, кто все это построил, тем больше уважения мы проявим по отношению к этим людям.

– Кроме того, – добавила Кассандра, – все, что мы узнаем об этом городе, может оказаться очень нужным для спасения твоих соплеменников. Помни, что от того, насколько значительным будет это место, зависит то, сможем ли мы задержать затопление.

Голубоглазый туземец задумался над словами своих спутников. Судя по выражению его лица, они его не очень-то убедили, но он все же стал, как и мы, собирать хворост для костра.

Несколько минут спустя мы уже поднимались по крутым ступенькам каменной лестницы, ставя ноги очень осторожно, чтобы не дай бог не поскользнуться. Хотя эти гранитные ступеньки были, конечно же, прочными, эрозия и покрывавший их черный лишайник сделали их необычайно скользкими, а значит, стоило кому-нибудь из нас споткнуться – и он скатился бы по крутым ступенькам вниз, ломая себе кости. Поэтому мы в конце концов стали взбираться уже на трех конечностях, то есть помогая себе одной рукой. Вторая рука у всех нас была занята – каждый держал охапку веток для костра, как сухих, так и зеленых, которые были нужны для того, чтобы костер посильнее дымил.

Добравшись до третьей ступени пирамиды, находившейся на высоте примерно тридцати метров, мы оказались выше крон большинства деревьев, под прямыми лучами солнца, которых мы совсем не ощущали, когда шли по земле под почти непроницаемыми верхними ярусами растительности сельвы.

Хорошо, что в это время суток солнце уже заходило за горизонт, а потому нам не грозила изнурительная жара, которая мучила бы нас, если бы мы оказались здесь несколько часов назад. Однако до наступления темноты оставалось менее часа, и мне, конечно же, не хотелось карабкаться по ступенькам под покровом ночи.

– Давайте на минутку остановимся и передохнем, – прохрипел, тяжело дыша, профессор. – Я уже больше не могу.

– Никакого отдыха, проф, – поспешил возразить я. – Не нужно останавливаться, мы ведь уже преодолели половину пути.

Профессор, игнорируя мои слова, тяжело опустился на ступеньку. Положив охапку хвороста на колени, он достал из кармана очень грязный платок и вытер пот со лба.

– Мне необходимо хоть немного отдышаться, иначе вам придется нести меня на руках.

– Если вам двоим нужно побыть наедине друг с другом, мы можем оставить вас здесь одних, – фыркнула Кассандра, докарабкавшись по лестнице до того места, где находились мы с профессором.

– Ты что, ревнуешь? – насмешливо спросил я, глядя на нее.

Мексиканка бросила на меня равнодушный взгляд и, обойдя нас с профессором, села на ступеньке на десяток метров выше по лестнице. Рядом с ней сел Иак, следовавший за ней, словно тень.

Профессор повернулся ко мне и, вопросительно подняв брови, тихонько спросил:

– Что, черт возьми, между вами произошло? Вы как кошка с собакой!

– Ну, видите ли… – ответил я, глядя на свои ногти, как всегда изгрызенные. – Такое в жизни бывает.

– Но у вас же все так замечательно начиналось… – напомнил мне профессор. – Вы казались мне самой влюбленной парочкой на свете, а потом вдруг ни с того ни с сего расстались. Между вами возник какой-то серьезный конфликт?

– По правде говоря… нет.

– Почему же тогда вы расстались?

Этот вопрос я и сам задавал себе в течение нескольких месяцев, но даже и теперь толком не знал, как на него ответить.

– Наверное, потому, что я пришел к выводу, что семейная жизнь – это не для меня, – сказал я, отвечая не столько своему собеседнику, сколько себе самому. – В моей душе есть что-то такое, что заставляет меня отдавать предпочтение одиночеству. Поэтому, вместо того чтобы продолжать поддерживать отношения, которые в итоге все равно завершились бы разрывом, я решил, что чем раньше я положу им конец, тем менее болезненным этот разрыв будет для нас обоих… Впрочем, возможно, я ошибался. Кто знает…

Профессор пристально посмотрел на меня. Мне показалось, что он прикидывает в уме, в самом ли деле я такой дурак или просто придуриваюсь.

– Но… у тебя же было немало женщин, – с недоумением сказал он. – Я даже помню, что с одной девушкой ты встречался довольно долго.

– Это были другие времена, проф. Тогда я воспринимал все как нечто временное, и каждая из моих женщин была для меня в определенной степени небольшим приключением, которое меня забавляло, – только и всего. Однако, как вы и сами знаете, с годами взгляды на жизнь меняются, и Касси… – Я с грустью прищелкнул языком.

– Кассандра – совсем другая, – кивнул профессор, догадавшись, что я хотел сказать.

– Я понял, что наши с ней отношения могут приобрести для меня уже гораздо более важное значение, – откровенно признался я, – и, прежде чем мой образ жизни вызвал бы у нее длинную череду обид и упреков, я дал ей понять, что нам лучше расстаться. Я наивно надеялся, что между нами сохранится хотя бы дружба.

– Мне кажется, ты поступил не очень-то разумно.

– Да, это верно. Для меня это стало настоящей катастрофой. И теперь каждый раз, когда я на нее смотрю…

– Ты по ней тоскуешь?

– Намного сильнее, чем я мог себе представить.

Мы оба посидели некоторое время молча, всматриваясь куда-то вдаль. Разговаривать на подобные темы всегда трудно.

Наконец мой старый друг нарушил молчание откровенным вопросом:

– А ей ты об этом говорил?

– Конечно же, нет. После того как я сам инициировал разрыв наших отношений, я не решаюсь ей об этом сказать. Это было бы с моей стороны как-то непорядочно.

– Как раз наоборот.

– Нет, я не могу. Я не должен этого делать.

– И можешь, и должен.

– Знаете, проф, – я, глубоко вздохнув, поднялся на ноги, – мне не хочется больше об этом говорить.

– Но я ваш друг – и твой, и Кассандры, – и для меня невыносимо наблюдать за тем, как вы оба мучаетесь.

Решив прекратить обсуждение моей личной жизни, я обхватил левой рукой свою охапку хвороста.

– Пока мы не выберемся из этой чертовой сельвы, – сказал я с унылым выражением лица, – вам придется с этим мириться.

Упершись правой рукой в следующую ступеньку, я снова начал подниматься. Проходя мимо Касси и Иака, я на них даже не посмотрел.

Я всегда очень ревностно оберегал неприкосновенность своей частной жизни, не допуская в нее даже самых близких друзей, которых, по правде говоря, никогда не было много. Расставание с Касси стало для меня очень болезненным, к тому же мне пришлось давать при этом кучу объяснений – прежде всего своей матери, которая не могла поверить, что мы вдруг ни с того ни с сего решили расстаться, хотя я вроде бы наконец-то «облагоразумился». Именно поэтому я решил поставить крест на данном вопросе и никогда уже не обсуждать его, поскольку каждый раз, когда я это делал, у меня возникало ощущение, что затянувшиеся было раны снова начинают кровоточить, усиливая мою боль, которая, если честно, никогда полностью и не исчезала, но все же, как мне казалось, становилась уже не такой мучительной.

Я знал, что любой психолог сказал бы мне, что мне необходимо подвести итог этому этапу своей жизни и решить свои психологические – да и ментальные – проблемы, прежде чем я смогу наладить свою дальнейшую жизнь. И что уже тот факт, что я отказываюсь говорить об этом с кем-либо, а тем более с Кассандрой, является неоспоримым подтверждением того, что у меня имеется серьезная проблема. Проблема, которую было необходимо как-то решить.

Но что, черт побери, они в этом понимают?!

Рассеянно размышляя обо всем этом и невольно пытаясь мысленно оправдаться перед самим собой за свои поступки и найти для них какие-то веские причины, я вдруг увидел, что уже добрался до предпоследней террасы этой ступенчатой пирамиды и что передо мной остался еще лишь один ярус из гранитных блоков – пониже и, естественно, поуже, чем все предыдущие.

Глубоко вздохнув, я начал подниматься по последним ступенькам, отделявшим меня от вершины пирамиды, думая о великолепном виде, который открывается оттуда на весь город. Когда наконец моя голова оказалась выше уровня последней террасы и я смог на нее взглянуть, первое, о чем я подумал, так это отсутствие здесь растительности. Да, в отличие от предыдущих террас, на этой почему-то вообще не было никакой растительности…

Второй мыслью, пришедшей мне в голову, была мысль о том, что от большой физической нагрузки кислород перестал поступать мне в мозг и у меня началась галлюцинация.