Текст книги "Черный город"

93

Я не мог увидеть это раньше по той простой причине, что мне никогда не пришло бы в голову обращать внимание на эту деталь, кроме того случая, когда обращать внимание больше уже не на что.

Там, где заканчивались локтевые и лучевые кости, на которых уже давным-давно полностью истлели повязки, на груди лежали – тоже без повязок и почему-то все вместе, хотя их уже не связывали друг с другом ни мускулы, ни сухожилия, – пястные кости, от которых отходили фаланги, бывшие когда-то пальцами.

На первый взгляд, все казалось вполне обычным.

Лишь только со второго взгляда я заметил, что во всем этом есть нечто странное.

Причем странность эта заключалась не в том, что имелось что-то лишнее.

Как раз наоборот, странность заключалась в том, что кое-чего не хватало.

Не хватало пальцев.

Если быть более точным, то их в общей сложности не хватало аж четырех.

На обеих руках виднелось по три вереницы длинных и тонких фаланг, и это означало, что, когда этот человек был живым, у него имелось на обеих руках только по три пальца.

Я – видимо, в силу своей невежественности – отреагировал на данный факт отнюдь не так бурно, как Анжелика и Кассандра. Я всего лишь слегка удивился, а мой мозг тут же попытался дать увиденному мною самое что ни на есть простое объяснение.

– Ему что, отрезали на каждой руке по два пальца? – спросил я, поднимая взгляд.

– Ты полагаешь, что именно поэтому у него на руках только по три пальца? – произнес профессор и недоуменно покачал головой.

– Мне кажется, что это самое разумное из всех возможных объяснений.

– Оно неправильное, – заявила мне Валерия.

– Неправильное? – спросил я, выгибая одну бровь дугой. – Почему?

Валерия скрестила руки на груди, тем самым показывая, что ей в тягость давать объяснения по поводу того, что является очевидным.

– Все очень просто, – сказала она, выдержав паузу. – Никто ему пальцы не отрезал. Если посмотришь повнимательнее, ты увидишь, что из запястья выходят три пястные кости, которые затем переходят в фаланги пальцев. Получается, что этот человек не только умер, но и родился с тремя пальцами…

– Может, он был уродом? – предположил я, перебивая Валерию.

– Мы заглянули и в остальные четыре саркофага, – поспешно сказал профессор. – У четырех мумий, которые в них находятся, тоже по три пальца. Так что уродство тут ни при чем.

– …кроме того, – продолжала Валерия с таким видом, как будто ее никто не перебивал, – мы заметили, что большие пальцы и мизинцы – необычайно длинные. Они почти такие же длинные, как средний палец. Такого не встречается не только у людей, но и вообще у приматов.

Профессор и его дочь, похоже, восприняли этот нюанс очень серьезно, чего нельзя было сказать обо мне. После того как мне пришлось столкнуться с морсего, существами с огромными клыками, вытянутыми черепами и острыми как нож когтями, человек с тремя пальцами – да пусть хоть с двумя головами! – казался мне всего лишь небольшой шуткой природы, которая представляла интерес только для антропологов и администраторов бродячих цирков.

– Знаете, что я вам по этому поводу скажу? – усмехнулся я, пожимая плечами. – Мне непонятно, из-за чего такой ажиотаж. – Я покосился на Касси и Валерию, которые, похоже, уже более-менее пришли в себя после случившегося с ними потрясения. – Нам известно, что «древние люди» научились генетически модифицировать людей так, как им вздумается, а потому они вполне могли создать человека с тремя пальцами. Что, по-вашему, в этом такого странного?.. Более того, – продолжал я, произнося слова медленно и отчетливо, – учитывая роскошь, с которой похоронены вот эти индивидуумы, можно вполне обоснованно предположить, что «древние люди» генетически модифицировали самих себя и что они, возможно, решили, что с тремя пальцами ладонь выглядит красивее, чем с пятью. Сейчас они, наверное, где-нибудь там, в аду, лопаются от смеха, глядя на то, как вы ломаете себе голову, пытаясь найти логическое объяснение их незатейливому эстетическому капризу.

Валерия закатила глаза и покачала головой.

– Нет, Улисс, – нетерпеливо фыркнула она. – Ты ничего не понимаешь. Одно дело – удлинить себе череп, член или просто изуродовать себя, и совсем другое – существенно изменить генетический код, заложенный в ДНК. У нас, приматов, на руке пять пальцев на протяжении уже миллионов лет, и это не подлежит изменению. Это – нечто такое, что не может быть модифицировано, причем даже в наше время. Я права, Анжелика?

Бразильянка, которая, если не считать ругательства на португальском языке, уже давно не произносила ни слова – как воды в рот набрала, – снова подошла к нам и, настороженно взглянув на саркофаг, пару раз кивнула.

– Ну что ж, хорошо, – сказал я, поднимая руки. – Если вы считаете, что в этом саркофаге лежит не человек, то что же это тогда, черт возьми, такое? – насмешливо спросил я. – Птица? Панда?

– Этого мы еще не знаем, друг мой, – снова присоединился к обсуждению профессор. – Однако если мы используем обычный метод исключения и отбросим человека и прочих приматов, то…

Профессор не договорил, и его фраза повисла в спертом воздухе этого пятиугольного помещения, облицованного золотом. Он, возможно, ожидал, что я договорю вместо него и озвучу его предположения, но я предпочел промолчать.

Проблема, понятное дело, заключалась в том, что я даже понятия не имел, какие у него возникли предположения.

Более того, у меня не было абсолютно никаких собственных версий на этот счет.

Почти на целую минуту воцарилось напряженное молчание, а затем Кассандра сделала шаг вперед, еще больше отодвинула крышку саркофага и, нарушая все правила проведения археологических раскопок и исследований, засунула руку внутрь. Затем она подняла взгляд и, посмотрев на всех остальных и глубоко вздохнув, сказала дрожащим голосом:

– Все свидетельствует о том, что данный индивид не является человеком, а потому я сейчас скажу то, о чем все присутствующие… – она покосилась на меня, – ну, или почти все, думают. То, что лежит в этом своеобразном саркофаге и, не сомневаюсь, в остальных четырех саркофагах тоже, – это не трупы «древних людей», построивших этот город, а… а, если так можно выразиться, останки тех «богов», которые спустились с небес тысячи лет назад, чтобы озарить «древних людей» светом знаний.

Услышав из уст мексиканки столь странное заявление, я едва не расхохотался. Слушая ее, можно было бы подумать, что она имеет в виду, что это были…

– Это – инопланетяне, – сказала, словно читая мои мысли, Кассандра. – Существо, которое лежит в данном саркофаге, происходит – как бы трудно ни было нам в это поверить – не с нашей планеты.

Если молчание, которое воцарялось пару минут раньше, было напряженным, то теперь, после того, что сказала Касси, воцарилась тишина, которую можно было назвать не иначе, как гробовой.

Что касалось меня, то я помалкивал не из-за душевного смятения, вызванного невероятным заявлением Кассандры, а из-за недоумения, которое вызвал у меня тот факт, что никто не стал ей ничего возражать. Даже Валерия, обычно не упускавшая ни единой возможности поспорить с мексиканкой, не проронила ни слова.

Как это ни было странно, все они думали то же самое, что и Кассандра.

– Ты говоришь это серьезно? – наконец шепотом спросил я, видя, что никто не подвергает ее слова сомнению. – Ты, вообще-то, отдаешь себе отчет в том, что ты заявляешь? Этот тип, он что, марсианин?

– Нет, не марсианин, – тут же вмешался профессор. – Он с какой-то другой планеты, Улисс. Марсиане должны быть с Марса, а на Марсе нет жизни.

– Как по мне, так пусть он хоть галисиец! – воскликнул я, удивляясь тому, что это было единственное возражение, которое я услышал. – С какой это стати его следует считать инопланетянином?

– А почему бы и нет?

– Да потому что нет! Это всего лишь человек с тремя пальцами, не более того.

– Их таких тут пять, – сказал Клаудио. – Пять типов с тремя пальцами.

– Да хоть полсотни! Это еще не говорит о том, что они явились сюда с другой планеты.

– Мы тебе уже объяснили, – снова подключилась к разговору Валерия, – что люди не могут быть трехпалыми, потому что такого невозможно добиться даже при помощи генной инженерии. С этим согласна и Анжелика, а она ведь врач. Какие тебе еще требуются доказательства?

– А я откуда знаю какие? – Я пожал плечами, не зная, что и сказать в ответ. – Еще хотя бы… одно.

– Еще хотя бы одно доказательство? – спросила Касси. – И тогда ты с нами согласишься?

Такого я не ожидал, поскольку очень даже сомневался, что она сможет представить мне какие-то дополнительные доказательства: никто из нас не видел нигде поблизости приземлившейся летающей тарелки.

– Ну… Думаю, что тогда соглашусь, – неохотно кивнув, произнес я.

Мексиканка жестом показала мне, чтобы я наклонился, и, когда я это сделал, снова засунула руку в саркофаг, освещая его внутреннее пространство фонариком.

– Взгляни-ка на это, – коротко сказала она.

Произнеся эти слова, она ухватилась пальцами за повязки на лицевой части головы мумии (я догадался, что она уже делала это, прежде чем пойти на свое сногсшибательное заявление) и приподняла их достаточно высоко для того, чтобы можно было рассмотреть череп. Череп этот был желтоватым и, вне всякого сомнения, чрезмерно большим по отношению к остальным частям тела. Черепная коробка чем-то напоминала надутый до предела воздушный шарик, а почти все черты лица были смехотворно маленькими, особенно челюсть, ноздри и рот. Глазная же впадина – та, которую было видно, потому что вторая глазная впадина так и осталась спрятанной под повязками, – невольно вызвала у меня ассоциации с пиратом, глаз которого закрыт круглым черным кружком материи, потому что она намного, раза в два или в три, превышала по размерам глазную впадину обычного человека. Получалось, что у этого… гуманоида при жизни были огромные глаза, детские, как у младенца, черты лица, невысокий рост и чрезмерно большая голова. Короче говоря, он был по своей внешности абсолютно идентичен тому жуткому золотому идолу, которого мы обнаружили в «золотом зале», а еще очень похож на то, как люди, одержимые всякими там летающими тарелками, представляют себе инопланетян.

Или это был самый грандиозный и самый изощренный в истории розыгрыш, или… или мне не оставалось ничего другого, кроме как признать, что я разглядываю бренные останки инопланетного существа.

94

– Ну хорошо… – пробормотал я, с трудом выйдя из охватившего меня оцепенения. – И что мы теперь будем делать?

Ответ на мой вопрос прозвучал из уст Валерии.

– Как это что? Прихватим с собой одну из этих мумий в качестве доказательства, – решительно заявила она.

– А как ты собираешься ее с собой прихватить? – поинтересовался профессор. – Эти саркофаги весят, должно быть, по тонне каждый.

– Саркофаги? Нет, Эдуардо, саркофаг мы брать не будем. Мы возьмем только саму мумию.

Кассандра в знак своего несогласия громко фыркнула.

– Это не очень хорошая идея, – сказала она. – Если ты хоть раз работала на каких-нибудь археологических раскопках, то, вероятно, знаешь, что кости, пролежавшие в условиях такого влажного климата, как здесь, в течение нескольких сотен лет, становятся очень и очень хрупкими, хотя на первый взгляд они и кажутся довольно крепкими.

– Что ты хочешь этим сказать? – вдруг спросила Анжелика. – Что мы не можем их отсюда забрать?

– Именно так. Если мы попытаемся их отсюда унести, они… рассыплются и превратятся в прах.

– Ты что, предлагаешь оставить их здесь? – сказала Валерия с таким видом, как будто слова Кассандры ее очень сильно насмешили и она вот-вот расхохочется.

– Я этого не предлагаю. Я требую, чтобы мы их не трогали.

– Ты забываешь, что уровень воды во всей округе из-за плотины поднимается, – вмешался в разговор профессор. – Через несколько дней это помещение будет затоплено, и, если мы оставим эти останки здесь, вода их окончательно уничтожит.

– Возможно, с ними ничего и не произойдет, если мы оставим их в закрытых саркофагах, – сказала, пожимая плечами, Касси.

– Возможно?! – возмущенно воскликнула Валерия. – Мы не можем оставлять здесь первое и единственное доказательство существования инопланетян, полагаясь на это твое жалкое «возможно»! Мы должны унести эти останки с собой!

– Я категорически против, – заявила мексиканка, становясь между саркофагом и Валерией. – И я не позволю тебе даже прикасаться к этой мумии.

Профессор, подойдя к Кассандре, заговорил с ней увещевательным тоном:

– Неужели ты не понимаешь, дорогая моя, какое значение будет иметь данная находка? Она изменит наш мир! История человечества будет трактоваться уже совсем по-другому.

Мексиканка нервным движением провела ладонями по своим растрепанным волосам – по-видимому, негодуя по поводу того, что ее не хотят понять.

– Я и сама это знаю! Именно поэтому я и хочу защитить обнаруженные здесь останки!

– Но ведь единственный способ их защитить – это унести их отсюда, – стала убеждать Кассандру Валерия. – По крайней мере одну из этих мумий!

– Ты ошибаешься. Единственное, чего ты можешь при этом добиться, так это их уничтожения.

Дочь профессора, сердито фыркнув, вся напряглась и сжала кулаки. Мне показалось, что она вот-вот набросится на Кассандру, которая была ниже ее ростом сантиметров на двадцать.

– А ну, отойди в сторону! – угрожающе рявкнула Валерия. – У тебя нет никакого права мне что-то запрещать.

– У меня есть право на то, чтобы ты признала, что я права!

Повернувшись к своему коллеге-археологу, Кассандра спросила:

– А что думаешь ты, Клаудио? Права я или нет?

Аргентинец на несколько секунд задумался – видимо, засомневался, как ему поступить: поддержать Валерию, которая в данный момент являлась его работодателем, или же Кассандру, которая была его коллегой по профессии.

– Сожалею, Валерия, – сказал он после довольно продолжительной паузы и повернулся к дочери профессора. – Мне кажется, – продолжил он мрачным тоном, – что Кассандра права. Мы уничтожим мумии, если попытаемся их вытащить. А если даже и не уничтожим их полностью, то – в самом лучшем случае – повредим их настолько, что потом, наверное, невозможно будет сделать даже и самый простой анализ ДНК.

– Да, но… вы разве не слышали того, что сказал мой отец? – процедила сквозь зубы Валерия, а профессор удивленно захлопал ресницами, услышав, что она назвала его отцом. – Все, что находится здесь, будет затоплено водой. Если мы не рискнем, то потеряем все!

– Я согласен с Вале… со своей дочерью, – высказал мнение профессор. – Мне кажется, нам нужно по крайней мере попытаться забрать отсюда одну мумию.

Мексиканка повернулась и вопросительно уставилась на меня, чтобы узнать, на чьей стороне я выступлю в этом ее споре с Валерией.

– На меня можешь даже и не смотреть, – сказал я, поднимая руки. – Я не знаю, кто из вас прав. Какое бы вы ни приняли между собой решение, я с ним соглашусь.

– Я среди вас – единственный врач, – неожиданно для всех вмешалась в разговор Анжелика, не сводившая глаз с саркофага, – и мне приходилось иметь дело исключительно с костями живых людей, а потому я не знаю, насколько хрупкими являются кости, которые лежат в этом саркофаге. Однако я считаю, что, даже если мы и рискуем повредить скелет, мы не можем оставлять здесь доказательство существования внеземной жизни, которое может иметь огромное значение для всего человечества. Мы не только не можем, но и… не должны этого делать.

– Итак, решено, – торжествующе заявила Валерия. – Мы – в большинстве, а потому забираем эту мумию с собой.

Кассандра отрицательно покачала головой и с сокрушенным видом потупилась.

– Сдаюсь… – вздохнув, сказала она и отступила в сторону. – Делайте что хотите… – Пристально посмотрев прямо в глаза Валерии, Касси усталым голосом добавила: – Но ты, вне всяких сомнений, не права.

Валерия, не теряя больше ни секунды, принялась вместе со своим отцом и Анжеликой стаскивать с золотого саркофага крышку. Они сняли ее и поставили на пол, прислонив к боковой стенке саркофага, чтобы она им не мешала.

– Чем больше у нас будет рабочих рук, тем меньше будет вероятность того, что мы повредим эту мумию, – сказала Валерия, обращаясь, видимо, к тем, кто остался стоять в стороне.

Клаудио, понимая, что она имела в виду и его, подошел к саркофагу с намерением помочь. Вслед за ним к саркофагу подошел и я – главным образом потому, что мне не хотелось стоять со скрещенными на груди руками и мучиться бездельем.

– Как только мы станем вытаскивать эти кости из саркофага, – сказала Валерия, опираясь на его край, – они начнут отделяться одна от другой, а потому нам необходимо не только обращаться с ними с максимальной осторожностью, прежде чем мы сложим их в рюкзак, но и постараться не оставить в саркофаге ни единой косточки. Это понятно? – Валерия обвела взглядом всех тех, кто собрался вокруг саркофага. – Потеря даже одного фрагмента может стать невосполнимой утратой.

– Да, все понятно, – засуетился профессор. – Что мы будем делать в первую очередь?

– Первое, что мы вытащим, – это, конечно же, череп, – ответила Валерия, засовывая обе руки внутрь саркофага и располагая свои ладони с обеих сторон головы инопланетянина. – Бросьте на пол рюкзак, чтобы я могла положить в него череп, как только я его достану. Хорошо?

Мы – профессор, Клаудио, Анжелика и я – с настороженным видом кивнули.

Валерия и Клаудио сначала сняли покрывавшие голову повязки, большинство из которых уже так сильно истлели, что от одного только прикосновения к ним превращались в пыль. Когда с повязками было покончено, Валерия с величайшей осторожностью засунула пальцы под череп мумии и, убедившись, что может держать его, почти на него не давя, начала потихонечку выпрямляться, в то же самое время напрягая бицепсы, чтобы поднять череп на несколько миллиметров, в результате чего он с легким хрустом отделился от позвоночника, а его нижняя челюсть отделилась от височной кости.

Только лишь после этого, то есть когда у нее не осталось ни малейших сомнений в том, что уже ничто не помешает проведению столь деликатной операции, Валерия стала доставать череп – медленно, сантиметр за сантиметром, пока он не оказался выше уровня крышки саркофага.

Хотя в помещении, где мы находились, было относительно прохладно, лоб Валерии постепенно покрылся большими каплями пота, на которые она стоически не обращала внимания. Мы же, то есть все остальные, хотя и не делали ничего и лишь, затаив дыхание, наблюдали за действиями антрополога, невольно испытывали точно такое же волнение, как и она, а потому у нас у всех на лбу тоже выступил пот.

– Прекрасно… Ну вот мы его и извлекли, – удовлетворенно прошептала Валерия, держа в руках череп прямо перед собой и едва ли не с радостью разглядывая его. – Он необычайно легкий, не весит почти ниче…

В этот самый момент, без какой-либо явной причины, череп инопланетянина рассыпался в прах, как будто он изначально состоял из воздуха и пыли, и эта пыль проскользнула между пальцев опешившей от неожиданности Валерии, которая ничем не смогла этому воспрепятствовать и у которой на ладонях остались лишь две кучки похожей на костную муку пыли.

95

Мы шли почти в одну шеренгу, пользуясь большой шириной этой странной галереи с пятиугольным сечением и чувствуя облегчение (по крайней мере его чувствовал я) – облегчение оттого, что мы наконец-таки покинем это подземелье, пусть даже в нем и было полно всяких диковинок и чудес. Впрочем, фиаско, которое мы потерпели, пытаясь вытащить череп из саркофага, привело нас всех в такое уныние, что мы ни о чем друг с другом не разговаривали и лишь молча шагали, освещая себе дорогу фонариками.

Наше психическое состояние претерпело за последние несколько минут резкие трансформации: сначала нас охватило волнение, вызванное нашей удивительной находкой, затем его сменил безудержный восторг по поводу огромного значения этой находки, но в конце концов мы оказались повергнуты в глубочайшее уныние, потому что поняли, что не сможем взять с собой ни одного доказательства нашего величайшего открытия.

Мы вполне наглядно убедились в том, что не сумеем забрать сейчас отсюда ни одного фрагмента мумий инопланетян, и нам было, конечно же, понятно, что, даже если бы мы постарались поплотнее закрыть крышки саркофагов, эти мумии вряд ли уцелеют, когда все здесь будет затоплено водой. Все это нас очень сильно удручало, а тут еще опять сцепились в словесной перепалке Валерия и Кассандра, и, если бы мы общими усилиями их не разняли, они бы, наверное, подрались.

Мексиканка – надо признать, вполне обоснованно – упрекнула Валерию в том, что та не прислушалась к ее предупреждениям и, руководствуясь одним лишь личным интересом и стремлением к славе, попыталась унести с собой мумию, что, как все видели, привело к крайне негативным последствиям. Валерия в ответ заявила – и вполне аргументированно, – что она не могла не попытаться забрать отсюда хотя бы одну мумию, пусть даже обстоятельства этому и не благоприятствовали, потому что данная находка имеет уж очень важное значение для того, чтобы можно было попросту бросить ее здесь на произвол судьбы.

Конечно же, обе женщины были в чем-то правы, но при этом они проявили такую несговорчивость и откровенную неприязнь по отношению друг к другу, что убедить их прийти к какому-то компромиссному мнению оказалось попросту невозможно, а потому нам пришлось ограничиться тем, что после их пятиминутного разговора, в ходе которого они бросали в адрес друг друга такие обвинения, ругательства и оскорбления, от которых покраснел бы даже не отличающийся особой застенчивостью шоферюга, мы заставили их перестать орать, а потом не позволяли им подходить друг к другу близко, надеясь, что кровь у них обеих постепенно охладится, так и не достигнув точки кипения.

Когда страсти наконец понемногу улеглись, мы, посовещавшись, пришли к выводу, что делать нам в этом подземном помещении больше нечего, и уныло побрели все вместе к выходу…

Я шел, рассеянно глядя себе под ноги и размышляя над тем, какую роль могли сыграть эти инопланетяне в истории человечества. Я так глубоко задумался, что не сразу заметил, что все мои спутники резко остановились, и только после того, как кто-то схватил меня за руку и тем самым вывел из задумчивости, я вынужден был оглядеться по сторонам.

Причина, по которой мои спутники остановились как вкопанные у самого входа в «золотой зал», заключалась в том, что этот «зал», ранее представлявший собой почти пустое помещение, посреди которого находился заваленный скелетами окровавленный идол, теперь был не таким уж и пустым: в нем двигалось туда-сюда множество существ с черной кожей и острыми клыками, причем из-за царившего в этом «зале» полумрака нам было трудно даже приблизительно определить, сколько же этих существ в нем собралось, – то ли пара сотен, то ли еще больше.

Все эти морсего напряженно выжидали – выжидали так, как выжидает стая хищников, готовая стремительно наброситься на свою добычу.

Мы и морсего, представители двух разных рас, смотрели друг на друга, и мне подумалось, что единственное, что отделяет нас от гибели, – это свет фонариков и факелов, заставляющий наших противников держаться на расстоянии. Свет фонариков и факелов, которым осталось гореть совсем недолго.

– Откуда их взялось так много? – пробормотал Клаудио. – Никогда не думал, что… – Он не договорил и замолчал.

– Главный вопрос для нас сейчас – это как отсюда выбраться, – тихо сказала Валерия. – Они окружили статую и вряд ли позволят нам подойти к веревке.

– Нам придется попытаться к ней пробраться, – тоже тихо произнесла Касси. – Другого выхода у нас нет.

– Мы могли бы выбраться отсюда по тем туннелям, по которым Улисс… – предложила Валерия.

– Даже и не мечтай, – резко перебил ее я. Эти слова были сказаны чуть громче, однако этого вполне хватило для того, чтобы морсего, стоявшие к нам ближе всего, начали рычать. – Мы наверняка заблудимся, и они переловят нас одного за другим, как кроликов.

– Ну хорошо, как скажешь.

– Касси права – выход у нас только один.

– Но как мы сможем пробраться к веревке? – спросил профессор.

– Ответ на этот вопрос – очень простой, – сказал я, поворачиваясь к нему, – потому пробраться к ней мы можем только одним способом…

Я бросил факел прямо в толпу морсего, жаждущих крови, навел на них одной рукой свой автомат и, достав другой рукой из кармана бенгальскую свечу, зажег ее при помощи зажигалки. Затем, ухмыльнувшись, я поднял ее высоко над головой.

Мои спутники, тут же поняв, что бенгальские свечи – наша единственная надежда, последовали моему примеру. «Золотой зал» наполнился красноватым светом. Сбившись в плотную группу, плечо к плечу, мы начали медленно продвигаться к каменной статуе. Размахивая бенгальскими свечами, мы проложили себе дорогу через толпу злобных морсего, которые, отступая в сторону, держались от нас на расстоянии метров четырех, не больше. Они разъяренно скалили зубы и время от времени наносили удары по воздуху своими лапами с острыми как нож когтями – когтями, которые тысячи лет назад представляли собой обычные человеческие ногти.

Но даже находясь в непосредственной близости от них, я не сумел толком рассмотреть этих существ. В их внешности, безусловно, имелись человеческие черты, однако вытянутый череп, длинные и необычайно сильные конечности и выступающие вперед клыки заставляли сомневаться в том, что мы с ними произошли от одного предка.

Мы шли очень медленно, напоминая подразделение тяжеловооруженных древнеримских легионеров, через это скопище оскаленных зубов и вытаращенных глаз. Морсего, отпрянув в разные стороны перед нами, тут же снова смыкались в единую массу за нашими спинами. Они окружали нас со всех сторон подвижным кольцом, которое, как нам казалось, становилось все ýже и ýже.

– Они неудержимо подступают к нам, – прошептала Кассандра.

– Я вижу, – ответил я, стараясь говорить абсолютно спокойно и сохранять выдержку. – Не останавливайся, иди вперед.

– Я уже начинаю сомневаться, что мы сможем отсюда выбраться… – сказал слегка дрожащим голосом аргентинец.

– Нам осталось совсем немного. Ты только заставляй их держаться на расстоянии.

Когда я произносил эти слова, мы уже взбирались на груду черепов и костей, которая, словно какая-то жуткая юбка, покрывала статую до пояса, и водили при этом бенгальскими свечами из стороны в сторону – так делают дрессировщики, находящиеся в клетке с переставшими слушаться тиграми. Морсего тем временем смотрели на нас снизу с возрастающим гневом, как будто мы, святотатственно проникнув на их территорию, еще и осквернили самое священное место в забытом всеми городе. Их рычание перешло в громкий рев, они все более решительно ударяли своими лапами по воздуху, по-прежнему приближаясь к нам. Я даже заметил, как один из них, прикрыв глаза одной рукой, подался всем телом вперед и рубанул когтями по воздуху уже совсем близко от нас.

– Быстрее! – воскликнула Валерия, увидев, как когти этого морсего рассекли воздух в каких-нибудь десяти-пятнадцати сантиметрах от ее ноги. – Они постепенно перестают бояться бенгальских свечей!

– Нужно открыть по ним огонь! – крикнул в ответ Клаудио, впадая в панику.

– Не надо, подождите! – громко одернул его я, стараясь перекричать нарастающий рев морсего. – Как только мы это сделаем, они набросятся на нас, и тогда нам всем конец! Стреляйте только в самом крайнем случае!

Мы с большим трудом – спиной вперед – забрались на груду черепов и костей, перемещаясь внутри образуемого нашими бенгальскими свечами круга красного света, едва-едва сдерживающего натиск бесчисленных морсего, горящих желанием разорвать нас на мелкие кусочки. Мы были похожи на трехсот спартанцев, обреченных на гибель, но при этом решивших заставить врагов дорого заплатить за их, спартанцев, жизни, однако про наш подвиг никто не написал бы в летописи и про него никто не снял бы, как водится, все перевирающий кинофильм.

– Ну давайте, хватайтесь за веревку и лезьте наверх! Ну же! – крикнул я, напрягая легкие. – Профессор! Вы и Анжелика полезете первыми!

– Нет! – ответил профессор. – Первой полезет моя дочь!

– Перестаньте болтать глупости и лезьте побыстрее вверх! – С этими словами я зажег свою вторую – и последнюю – бенгальскую свечу, потому что первая уже догорела, однако морсего боялись излучаемого горящими бенгальскими свечами красноватого света все меньше и меньше, а потому мне стало понятно, что еще немного – и мне придется начать стрелять. – Быстрее, у нас очень мало времени! Все остальные – сразу же лезьте за Анжеликой и профессором по веревке вверх! Ну-ка, живо!

На этот раз спорить со мной никто не стал, однако, когда я оглянулся и увидел, как Анжелика хватается обеими руками за веревку, чтобы начать карабкаться по ней к вершине статуи, откуда-то сзади неожиданно появился один из морсего. Воспользовавшись секундным замешательством, которое вызвало его появление у бразильянки, он подскочил к ней и с силой резанул своими острыми как нож когтями по ее животу, вспарывая плоть.

Прежде чем я успел как-то на это отреагировать, морсего, злобно оскалившись, собирался уже наброситься на профессора, стоявшего менее чем в метре от Анжелики, но в тот же миг раздался грохот автоматной очереди, и морсего отлетел назад, как будто на него набросили сзади аркан и затем очень сильно дернули.

Из ствола автомата Валерии поднялась к потолку струйка белого дыма.

Схватка с морсего, похоже, становилась неизбежной.

На пару секунд, показавшихся мне бесконечно долгими, грохот выстрелов сменился неправдоподобной тишиной, воцарившейся во всем этом огромном подземном помещении.

Морсего, замерев как парализованные, дружно замолчали.

Никто из нас шестерых тоже ничего не говорил и не двигался. Мы боялись нарушить воцарившуюся тишину.

Это было затишье перед бурей.

Еще несколько секунд – и мы, пусть даже у нас и имелись автоматы, все будем зверски убиты.

– Экономьте патроны… – вот и все, что я додумался сказать, бросая бенгальскую свечу и хватая свой автомат обеими руками.

По толпе морсего прокатился рев гнева и ненависти, и они ринулись на нас, словно большая беснующаяся толпа.