Текст книги "Черный город"

101

– Спускаемся в зал с рисунками! – крикнул я. – Ну же, быстрее! И не забудьте прихватить с собой свое оружие!

– Улисс! – сказала мне Касси. – Возьми Анжелику на руки! Носилки по лестнице не пройдут!

– Аптечку возьму я! – рявкнула Валерия.

– Проф, а вы прихватите немецкий ящик с патронами! – громогласно распорядился я, вешая автомат себе на плечо и засовывая пистолет за пояс.

– Зачем?

– Делайте, что я говорю! Объясню потом!

Очень быстро, но при этом осторожно, насколько это было возможно в данных обстоятельствах, я взял Анжелику на руки (она, к счастью, все еще находилась под воздействием морфия) и направился к винтовой лестнице, ведущей вниз, в «зал с рисунками», как мы уже привыкли называть расположенное сейчас под нами помещение, в котором имелась стенная роспись.

Возможно, пытаться укрыться в подвальном помещении было не очень разумно, однако ничего лучшего мы в данной ситуации придумать не смогли. У этого помещения, по крайней мере, имелся только один узкий вход, а потому обороняться в нем было намного легче, чем в огромном главном зале храма с большим входом. У меня мелькнула мысль, что это подвальное помещение станет для нас нашей Нуманцией[78]78
  Нуманция – город на территории Пиренейского полуострова, который во II веке до нашей эры долго оказывал сопротивление осаждавшим его римлянам.


[Закрыть] и, если этой ночью мы сумеем не позволить ворваться в него морсего, то, значит, нам удастся дожить до следующего дня.

Освещая себе путь налобным фонариком и стараясь не споткнуться, я спустился в «зал с рисунками». Вслед за мной туда спустились и все остальные: профессор, тащивший на себе тяжелый ящик с немецкими патронами и рюкзак; Кассандра и Валерия, несшие рюкзаки, аптечку, хворост и оружие с таким воинственным видом, как будто они намеревались начать вдвоем настоящую битву; Иак, который держал в руке факел и который, спустившись по лестнице и бросив встревоженный взгляд вверх, возвестил: «Я быть здесь».

Первое, что мы сделали, дабы организовать оборону, – это положили хворост, который принесли с собой, у подножия лестницы и поспешно подожгли его, надеясь, что дым, поднимаясь вверх по винтовой лестнице, как по печной трубе, отнюдь не покажется морсего приятным и они задумаются, а стоит ли им по этой лестнице спускаться.

Если это не сработало бы, то тогда единственным, чем мы могли попытаться дать отпор, были лук и стрелы Иака и имевшееся у нас огнестрельное оружие. Зная, что подобное оружие не очень-то помогло наемникам (а до них – немцам), я не верил в то, что нам будет от него большой толк, если все-таки придется его использовать, и поэтому, как только мы развели костер и я встал у основания лестницы, держа в руках готовый к стрельбе автомат, мне тут же пришлось попросить своих товарищей повытаскивать немецкие свинцовые пули из гильз и высыпать из этих гильз порох в одну кучку.

– А зачем? – тут же спросила Кассандра. – Что ты собираешься с этим порохом делать?

– Ты помнишь книгу, которую я забрал со стола мертвого нациста?

– Ту, что написал Гитлер?

– Да, речь идет о ней. Так вот, я подумал, что этой книге можно найти лучшее применение, чем просто использовать ее страницы в качестве туалетной бумаги.

Валерия с заинтригованным видом посмотрела сначала на меня, а затем на Кассандру.

– Никак не могу понять, о чем это вы говорите, – сказала она после небольшой паузы.

– А я, по-моему, понял, – подключился к разговору профессор, посмотрев сначала на пули, а потом на меня. – Ты хочешь, чтобы мы завернули маленькие кучки пороха в листы из книги «Майн кампф»?

– Именно так, – ответил я, поворачиваясь к профессору и озорно ему подмигивая.

– Но… – начала было говорить Валерия.

– Петарды, – перебил ее профессор. – Мы сейчас смастерим хорошенькие петарды.

Мы развели еще один, но уже очень маленький костер в глубине помещения и уложили на пол рядом с ним Анжелику. Света этот костер давал мало, но рядом с ним нам было все же уютнее – хотя бы от осознания того, что пространство вокруг нас освещалось не одними лишь фонариками.

– Не понимаю, – пробурчала Валерия, отделяя пули от гильз. – Не понимаю, почему морсего вдруг решили попытаться войти в храм именно этой ночью, хотя они целую неделю не делали этого, прекрасно зная, что мы находимся здесь.

– А может, они очень сильно рассердились, – предположила Кассандра. – Им, должно быть, не понравилось, что нами была осквернена их Sancta Sanctorum[79]79
  Святая святых (лат.).


[Закрыть] и что потом мы еще начали по ним стрелять. Мне кажется, они уже стали воспринимать нас не как легкую добычу, а как серьезную угрозу.

– Думаю, данное изменение нашего статуса вряд ли сулит нам что-либо хорошее… – поморщился профессор.

– А вот лично я отнюдь не уверен в том, что их так сильно разозлило это и только это, – сказал я, не отводя взгляда от каменной лестницы.

– На что ты намекаешь?

– Видите ли, судя по поведению наших друзей, тех, которые сейчас копошатся где-то над нами, прозвище «летучие мыши» пристало к ним не только из-за цвета их кожи и ночного образа жизни. Или я не прав, Иак?

Туземец посмотрел на меня с таким видом, как будто он сомневался, отвечать мне на мой вопрос или нет.

– Легенды говорить, что они очень любить человеческий кровь, – сказал он после паузы.

– Ты хочешь сказать, что они… вампиры? – недоверчиво спросила Касси.

Туземец отрицательно покачал головой.

– Вампиры пить кровь, когда ты спать, и ты это не замечать, – напомнил он мексиканке. – А если это делать морсего, ты это точно заметить…

– Спасибо, порадовал.

– А еще легенда говорить, что они мочь чувствовать кровь, как пираньи в река.

– Ты хочешь сказать, что они чувствуют запах крови и что он их привлекает? – удивленно спросила Валерия. – Но какую именно кровь они…

Дочь профессора, не договорив, замолчала – видимо, поняла, что ответ на ее вопрос лежит на носилках и спит рядом с ней…

– Она в любом случае вряд ли доживет до утра, – глухо произнесла Валерия, показав взглядом на Анжелику. – Если мы дадим ей сейчас чрезмерную дозу морфия, она умрет еще до того, как мы отдадим ее мор… до того, как мы вынесем ее из этого помещения.

– Об этом не может быть и речи, – стал возражать Валерии ее отец. – Так поступить мы не можем… Мне даже стыдно, что такое предлагаешь ты.

– С такими подругами, как ты, враги становятся уже лишними, – с презрением сказала Касси.

– Я говорить, что высокий женщина прав, – высказал свое мнение и Иак. – Если не иметь кровь в река, пираньи не приплывать.

– Черта с два! – решительно заявила Касси. – Эта женщина – не какой-нибудь червячок-приманка. Если ей суждено умереть, она умрет, однако убивать ее ради того, чтобы затем насытить ее кровью этих чудовищ, я не позволю.

– В ваших рассуждениях нет логики, сеньорита Брукс, – заявила Валерия.

– К черту логику!

– Ты, получается, готова рисковать жизнями всех нас… ради одного человека, который уже почти умер?

– Это то, что делает нас людьми, – вставил профессор. Показав пальцем вверх, он добавил: – То, что отличает нас от них.

Валерия покачала головой, сердясь из-за того, что ее не хотят понять.

– Получается, что у неграмотного туземца больше благоразумия, чем у вас двоих, да?! – гневно воскликнула она.

– Это вопрос морали, – сказал профессор, противопоставляя гневу дочери свою невозмутимость. – Так поступать нельзя.

– Речь сейчас идет уже не о морали! – воскликнула Валерия, поднимая руки. – Речь идет о том, выживем ли мы или умрем. Вы что предпочитаете – выжить или умереть?

– Я, так же как и Касси, предпочитаю не совершать аморальных поступков, – решительно заявил профессор.

– Ну хорошо, хорошо… – раздраженно произнесла его дочь. – Давайте устроим голосование. Иак и я – за то, чтобы вынести ее отсюда, вы двое – за то, чтобы она лежала здесь и истекала кровью. Остается еще один голос, который решит исход нашего голосования.

Я, стоя перед лестницей с автоматом в руках и понимая, что речь зашла обо мне, почувствовал, как в мою спину впились четыре взгляда.

Я знал, что, с точки зрения здравого смысла, Валерия была права. Она ведь предлагала пожертвовать одним человеком ради того, чтобы выжили все остальные. Так сказать, принести в жертву меньшинство ради блага большинства… Проблема, однако, лично для меня заключалась в том, что я в своей жизни – по различным причинам – чаще относил себя к меньшинству, чем к большинству. Да и вообще я считал, что далеко не всегда жизнь многих имеет бóльшую ценность, чем жизнь немногих, и уж тем более преднамеренное убийство беззащитной женщины ради спасения своей собственной шкуры аж никак не увязывалось с имеющимися у меня убеждениями.

Единственное, что заставило меня в данной ситуации засомневаться, так это то, что на кону стояли жизни профессора и Кассандры, то есть жизни двух человек, которых я любил. Однако они оба выступили против того, чтобы спасать свою собственную жизнь ценой жизни другого, пусть даже и обреченного человека, а значит, сами решили подвергнуть себя ради этого человека большому риску. Кто я был такой, чтобы пытаться им в этом препятствовать?

– Я за то, чтобы она осталась здесь, – сказал я, слегка обернувшись и показав пальцем на Анжелику.

Едва я произнес эти слова, как морсего – будто эти чертовы создания, находясь в главном зале храма, тоже дожидались результатов нашего голосования – подняли злобный вой и затем ринулись чуть ли не сразу всей толпой вниз по лестнице.

102

Кашель, очень напоминающий человеческий, раздавался все ближе и ближе к нам, громко отражаясь от каменных стен помещения, в котором мы находились. Однако почти в самый последний момент дым, похоже, возымел ожидаемый эффект, потому что хлынувшая вниз по лестнице лавина «демонов» вдруг резко остановилась – как мне показалось, в смятении – перед этим неожиданным врагом, который не позволял им дышать и с которым они ничего не могли сделать… Затем морсего, нерешительно пятясь, пошли обратно, то есть вверх по лестнице, издавая звуки, в которых звучал явный упрек.

В общем, к нашей огромной радости, ни один из морсего с их жуткими физиономиями перед нами так и не появился, однако я, прислушиваясь к топоту их ног по ступенькам лестницы, был абсолютно уверен, что этим своим неудачным штурмом они всего лишь нас «прощупали» и что предстоящая ночь будет для нас очень и очень длинной.

Мы решили поочередно дежурить у подножия лестницы всего по полчаса, чтобы скука, быстро овладевающая тем, кто дежурит, не успевала отразиться на его бдительности. Даже профессор, хотя и с неохотой, отстоял свою получасовую смену, пока все остальные занимались нелегкой работой по отделению пуль от гильз и извлечению из гильз пороха, маленькие кучки которого мы затем плотно заворачивали в вырванные из книги пожелтевшие листы с напечатанным на них немецким текстом. Первые петарды получились такими неказистыми, как будто их изготовили эпилептики как раз в тот момент, когда с ними случился приступ, однако постепенно мы наловчились и стали делать довольно симпатичные петардочки – и не простые, а снабженные изготовленной из полоски бумаги тоненькой трубочкой, также наполненной порохом и являющейся своего рода фитилем.

– Ты считаешь, что это сможет их отпугнуть? – спросила меня Валерия, сидя на полу рядом со мной и мастеря петарды.

– Они, насколько мы заметили, очень болезненно воспринимают свет, а потому вспышки этих петард вполне смогут помочь нам, когда дела у нас пойдут уж совсем плохо.

– Ты, наверное, хотел сказать «если дела у нас пойдут уж совсем плохо». Дым, похоже, не позволяет им даже приблизиться к нам.

Я уже открыл было рот для ответа, но тут же его закрыл, подумав, что пока не стоит делиться своими опасениями: вполне достаточно и того, что эти опасения терзают меня.

– Да, конечно, – ответил я, стараясь говорить бодро. – Они, возможно, уже успели за сегодня устать и оставят нас в покое.

Кассандра обменялась со мной быстрым взглядом, но я успел заметить, что ее глаза говорили: «Ты врешь совсем неубедительно».

Два часа спустя мы снова услышали над своими головами какой-то шум. Доносившиеся до нас звуки были такими, как будто морсего тащили по полу что-то очень тяжелое. Я попытался представить себе, что же это могло быть, когда вдруг раздался звук сильного удара, за которым послышалось журчание.

– Вот ведь дерьмо… – это было единственное, что я успел сказать, прежде чем поток грязной воды хлынул вниз по лестнице и, достигнув костра, потушил его.

Морсего, похоже, опять попытались нас перехитрить. Они оказались умнее, чем я предполагал.

– Берите все оружие! – крикнул я. – Они сейчас явятся сюда!

Так оно и произошло: едва погас костер, как на нижних ступеньках лестницы появился первый морсего. Его тут же осветили четыре фонарика, и уже через долю секунды он получил в грудь целый град пуль, которые отбросили его назад. Однако не успел он рухнуть на ступеньки, как из-за его спины появился второй морсего, который тоже тут же был изрешечен пулями. За вторым морсего появился, скаля свои ужасные зубы, третий…

– Петарды! – крикнул я, поворачиваясь к Касси и мысленно ужасаясь, что при таком темпе стрельбы патроны у нас закончатся гораздо раньше, чем у морсего пропадет охота лезть под пули.

Мексиканка, сразу же сообразив, что от нее требуется, взяла одну из самых больших петард, подожгла «фитиль» и бросила эту петарду в сторону лестницы.

Поскольку эти наши самодельные петарды были изготовлены не совсем так, как изготавливаются петарды в мастерских, вместо взрыва произошла всего лишь очень сильная вспышка, похожая на вспышку магния, использовавшегося в старые времена фотографами. Тем не менее эффект получился даже лучше, чем я ожидал: морсего такой яркий свет пришелся явно не по душе, и они поспешно ретировались. Лестницу затянуло дымом, неприятно запахло порохом.

– Сработало! – радостно воскликнул профессор. – Это их пугает больше, чем выстрелы!

– Морсего, возможно, не до конца понимают, в чем смысл выстрелов, – предположил я. – А вот яркий свет они точно не переносят.

– Совершенно очевидно, что мы им сейчас задали жару, – довольно произнесла Валерия, освещая фонариком три окровавленных трупа, валяющихся на нижних ступеньках лестницы. – Теперь они уже вряд ли здесь появятся.

– Они здесь снова появятся, – раздался за нашими спинами голос.

Эти слова произнес Иак. Освещенный пламенем малюсенького костра, который мы развели рядом с лежащей на носилках бразильянкой, он стоял на коленках в глубине помещения рядом со спящей Анжеликой и устало опирался на свой лук.

– А ты откуда это знаешь? – поинтересовалась Касси.

– Мы входить сюда без их разрешение, – печально ответил Иак. – Они не хотеть, чтобы мы находиться здесь, и они бороться за свой земля. Они умереть все, если это быть необходимо… Мы, менкрагноти, делать то же самое, если кто-то входить в наш деревня без разрешение.

– Но мы ведь не представляем для них никакой опасности, – запальчиво возразила Кассандра. – Мы всего лишь защищаемся!

Туземец посмотрел сначала ей в лицо, а затем перевел взгляд на автомат, который она держала в руках.

– Если незнакомый человек входить в твой дом, хватать твои вещи и затем стрелять, ты разве не думать, что этот человек быть опасность?

Логика туземца была неоспоримой, а потому никто из нас даже не попытался ему что-либо возразить.

Однако речь, черт возьми, шла не о чем-нибудь, а о наших жизнях, и мы – обоснованно или нет – собирались за них бороться, полагая, что у нас еще будет время обсудить этические проблемы, когда удастся выбраться из этого опасного места.

Если, конечно, нам повезет и мы сможем это сделать.

Размышляя обо всем, что сейчас происходило, я вдруг краем глаза заметил какое-то движение и инстинктивно повернулся к лестнице, которая после того, как был потушен костер, погрузилась в темноту.

Тусклый свет моего налобного фонарика кое-как пробился сквозь густую пелену дыма, и я различил расплывчатый черный силуэт абсолютно бесшумно подкрадывающегося морсего.

Я, затаив дыхание, чтобы не спугнуть его, неторопливо, как при замедленных съемках, поднял автомат и прицелился в тень, украдкой приближающуюся к нам.

Когда мои товарищи заметили эти мои движения, они посмотрели туда, куда был направлен свет моего фонарика, и, увидев то, что видел я, замерли.

Я держал палец на спусковом крючке, дожидаясь, когда силуэт подкрадывающегося морсего прорисуется достаточно четко, чтобы не промахнуться… Но тут вдруг произошло нечто абсолютно невообразимое, нечто такое, что мы даже не поверили своим глазам.

103

Это чудовищное существо, подняв руки вверх, как будто бы желая убедить нас в своих мирных намерениях, вынырнуло из облака дыма и, сделав несколько осторожных шагов вперед, остановилось у нас у всех на виду.

Его специфическое черное голое тело было довольно худощавым, но на нем тем не менее прорисовывались хорошо развитые мускулы. Он был бы похож на высококлассного спортсмена, занимающегося прыжками в высоту, если бы не пара ужасных деталей. Во-первых, на пальцах его длинных и сильных рук виднелись огромные и очень острые когти (мне даже показалось, что они были специально отточены, чтобы ими можно было очень сильно поранить или даже отрезать какую-нибудь часть тела). Во-вторых, от того, что известно нам как homo sapiens, это существо отличалось тем, что имело голову какой-то ужасно уродливой формы. Его череп был очень сильно вытянут, изо рта торчали мощные желтоватые клыки, а черные глаза, которые, казалось, хотели своим взглядом нам что-то сказать, были несоразмерно огромными.

Никто из нас даже не пошевелился. Мы, словно загипнотизированные, пребывали в напряженном молчании, теряясь в догадках, что же сейчас начнет происходить. Перед нами стояло существо, явившееся сюда из какой-то другой эпохи. У нас появилось ощущение, что мы оказались лицом к лицу с инопланетянином, с которым у нас нет ничего общего, хотя в действительности и это существо, и мы принадлежали к одной и той же ветви эволюции. Морсего, правда, являлся также и плодом искусственной эволюции и генетических изысканий, давным-давно осуществленных цивилизацией, ныне уже исчезнувшей. У меня мелькнула мысль, что это жуткое чудовище является единственным связующим звеном между таинственными «древними людьми» и нами.

Мы завороженно таращились на морсего, а он тем временем внимательно смотрел на нас, причем смотрел не с бессмысленной животной яростью, а с выражением горделивого высокомерия – как пес, который, удовлетворившись тем, что напугал своим лаем чужака, подошедшего к крыльцу дома, садится у этого крыльца с надменным видом и вздыбившейся шерстью.

Я знал, что это существо при первой же возможности бросится на любого из нас и без малейших колебаний перережет горло, но мне, однако, было понятно, что именно для этого данные существа и были созданы. Поэтому у меня мелькнула мысль, что осуждать морсего за его свирепость – это все равно что осуждать ретивого быка за то, что тот бросается на мельтешащий перед ним кусок красной ткани.

Поэтому я не выстрелил.

Наши пристальные взгляды пересеклись на несколько бесконечно долгих секунд, и, как мне показалось, он, так же как и я, попытался понять, что за странное существо находится перед ним, и, возможно, решить, можно ли и нужно ли оставлять это существо в живых (конечно, если моральные ценности и интеллект морсего позволяли ему задаваться подобными вопросами).

Я, со своей стороны, осознал, что мы наверняка кажемся им не менее уродливыми, чем они кажутся нам, и что они всего лишь защищают свою территорию, кроме которой ни на что не претендуют и с которой неразрывно связаны с тех самых пор, когда появились первые морсего. Мне показалось – наверное, всего лишь показалось, – что я увидел в этих огромных глазах, привыкших к темноте, чуточку чего-то человеческого, чего-то такого, что позволяло нам с ними в той или иной форме общаться, а уж если и не общаться, то, по крайней мере, устроить хотя бы кратковременное перемирие.

И тут морсего неожиданно открыл свою пасть, и из нее раздались какие-то странные звуки, похожие на те, что издает ребенок, пытающийся произнести первые в своей жизни слова, или же те, что произносит немой, желая что-то объяснить.

Эта череда гласных и согласных звуков была для нас, конечно же, абсолютно непонятной, однако я не сомневался, что данное существо пытается нам что-то сказать, – вполне вероятно, фразами из языка, забытого еще тысячи лет назад.

Это взаимное изучение вскоре подошло к концу. Морсего, вероятно поняв раньше меня, что навести мосты взаимопонимания между нами и ними не удастся, с разочарованным видом прищурился и громко фыркнул, что, скорее всего, являлось проявлением презрения и враждебности. Затем он, уже не обращая на нас ни малейшего внимания, повернулся, схватил двух из трех своих убитых собратьев за руку и потащил их вверх по лестнице.

Мы в течение более чем минуты продолжали стоять как остолбеневшие, в абсолютной тишине, ожидая, что морсего вот-вот появятся снова. Однако этого не произошло. Мы всего лишь увидели, как из темноты появились черные руки, которые утащили третьего из убитых морсего за ноги вверх по лестнице, оставляя после него на ступеньках след из темной крови.

– Что… что это было? – первым нарушил молчание профессор.

– Мы едва не вступили с ними в контакт, – взволнованно прошептала Валерия.

– Ну да, – хмыкнула Кассандра. – Контакт между их зубами и нашими шеями.

– Это было… нечто невероятное, – продолжала шептать взбудораженная Валерия, на которую подобное появление морсего, судя по всему, произвело очень сильное впечатление. – Вы видели его глаза? В его взгляде чувствовался интеллект. Если подобрать подходящую методику и запастись терпением, то, думаю, можно наладить с ними контакт.

– О чем ты говоришь? – сердито перебил ее я. – Ты что, ничего не поняла? Как совершенно правильно сказал Иак, мы пробрались в их дом без разрешения и убили нескольких из них, а они ведь хотят только одного – чтобы их оставили в покое. Они знают, что если мы выберемся отсюда живыми, то вслед за нами сюда нагрянут и другие люди, а потому они будут всячески пытаться нас убить – ради того, чтобы выжить самим.

– Но они ведь, несмотря на всю их странность, все же люди… Они – уникальная раса, и одному только Богу известно, что мы могли бы от них узнать. Мы можем… нет, мы должны найти способ пообщаться с ними. Хоть какой-нибудь способ.

– Нет, дочь, – вмешался в разговор профессор. – Мне вполне понятны твои мотивы, но в данном случае Улисс прав. Единственное, что нам сейчас крайне необходимо, – это как можно скорее отсюда выбраться.

– Да нет же!.. – стала возражать Валерия с таким выражением лица, как будто мы закрывали глаза на очевидное. – Этот последний морсего не проявлял ни малейшей агрессивности. Можно с уверенностью сказать, что мы стали свидетелями их первой попытки сближения с нами.

Иак, к всеобщему удивлению, встал перед Валерией и посмотрел на нее суровым взглядом.

– Ты видеть только то, что ты хотеть видеть… – сказал он. – Морсего рождаться, чтобы убивать люди, вырывать их сердце! – Произнося эти слова, он изобразил пальцами, как когти морсего разрезают грудь и вырывают сердце. – И затем есть это сердце! – Туземец поднес воображаемое вырванное сердце к своему рту. – Если ты думать, что ты мочь говорить с они, ты ошибаться, ты умирать. Морсего вернутся. – Иак окинул взглядом всех нас. – Возможно, не сегодня, возможно, завтра, но они вернутся… и убить все.

И тут, словно бы в подтверждение слов Иака, со стороны лестницы донесся жуткий крик, в котором чувствовалась огромная неугасимая ненависть.

Мы окончательно осознали, что морсего снова придут по наши души и, если нам не удастся удрать из этого проклятого города, мы умрем – как умирали все те, кого заносило сюда сотни и тысячи лет назад.