Текст книги "Черный город"

107

Профессор, его дочь и Кассандра, похожие на беженцев, едва сумевших спастись от авианалета, шли, шлепая по влажному грунту постепенно затапливаемой сельвы. Они с трудом тащили на себе сшитое ими и кое-как свернутое в рулон огромное полотно (материя, если ее аж триста пятьдесят квадратных метров, весит немало), а также подвесные системы изрезанных нами парашютов. Мы вдвоем с Иаком, взгромоздив себе на спину рюкзаки, в которые были сложены золотые таблички и золотая маска, несли на носилках Анжелику. К носилкам мы прикрепили в вертикальном положении ветку, на которую повесили полиэтиленовый пакет, наполненный водой. В этой воде мы растворили пакетик обезвоженной сыворотки, обнаруженный мною в походной аптечке наемников. Из той же аптечки мы также взяли длинную и очень тонкую резиновую трубку и иглу для подкожных инъекций, по которым сыворотка теперь и поступала в вены раненой бразильянки. К сожалению, сыворотки оставалось все меньше и меньше. Из-за больших потерь крови смуглая кожа Анжелики становилась все бледнее и бледнее.

– Надеюсь, идти нам осталось уже недолго… – сказал, пыхтя, профессор Кастильо, наполовину скрытый огромным полотном, который он, Кассандра и Валерия несли на голове.

«Похоже на то», – подумал я, бросая взгляд назад.

Со стороны казалось, что по сельве передвигается неуклюжая гигантская – метров пятнадцать в длину – разноцветная гусеница с тремя парами ножек. Гусеница, которая вызвала бы восторг у биолога и ужас у садовода.

– Уже быть близко, – коротко ответил Иак.

– Ты говоришь это уже в третий раз, – возмутилась Касси. – Мне даже начинает казаться, что ты нас обманываешь.

– А может, мы идем совсем не туда, куда надо? – спросила Валерия. – Я, вообще-то, помню более короткую дорогу.

– Та дорога, возможно, и покороче, чем эта, но зато эта дорога достаточно широкая для того, чтобы мы могли пройти по ней со всем тем, что мы с собой тащим.

– А ты не мог сказать этого раньше? – пробурчала дочь профессора.

– А зачем? Достаточно и того, что я иду вслед за нашим другом Иаком, и, если он говорит, что идти надо этой дорогой, значит, идти надо этой дорогой.

– Остается только надеяться, что он не заблудился.

– Не переживай, такого не произойдет. Кроме того, – добавил я, подражая туземцу, – уже быть близко.

Иак в конце концов все-таки привел нас к таинственному храму, построенному в форме животного. Мы так устали, что даже не стали возобновлять свои дискуссии по поводу того, какое животное здесь имелось в виду – ягуар, пума или просто какая-нибудь кошка. Вода уже обступила небольшую возвышенность, на которой находился этот храм, со всех сторон, и она превратилась в своего рода островок. Мы положили все то, что несли с собой, на землю и прилегли сами, чтобы хоть немного передохнуть, но уже буквально через несколько минут я снова поднял всех на ноги. Мы решили, что профессор останется возле храма с лежащей на носилках Анжеликой (я надеялся, что он присмотрит за ней, а заодно и отдохнет, поскольку силы его уже были почти на исходе), а мы трое – я, Кассандра и Валерия – проберемся внутрь храма.

Напрягая последние силы, мы принялись расширять лаз, по которому можно было пробраться внутрь храма: при помощи стволов деревьев, используемых в качестве рычагов, мы стали смещать обломки упавших колонн и фрагменты облицовочных плит, когда-то покрывавших стены у входа в этот храм.

В конце концов нам удалось справиться с этой задачей, и мы, обливаясь потом и чувствуя изнеможение, вошли, еле держась на ногах, в главное помещение храма, а из него – туда, где находился бывший нацистский склад.

– Уже почти четыре часа, – сообщил я, посмотрев на часы. – Получается, что у нас есть менее трех часов на то, чтобы закончить эту работу.

– Да уж, времени у нас очень мало, – прошептала Кассандра, видимо мысленно оценив, что нам еще предстоит сделать. – Ну просто очень мало…

Вытаскивание из храма огромных – почти по два метра в высоту – железных баллонов, пусть даже мы и просто катили их по полу, потребовало от нас таких несоразмерных нашему состоянию усилий, что в большинстве случаев нам приходилось втроем катить один баллон к выходу, в результате чего на эту работу ушло гораздо больше времени, чем мы рассчитывали.

Докатив все баллоны – а их было аж семнадцать штук! – до выхода из храма, мы стали поочередно привязывать к ржавому горлышку каждого из них крепкие лианы и, дружно дергая изо всех сил за эти лианы (теперь уже подключив к этой работе и профессора), вытащили их один за другим наружу, на поляну перед храмом.

Тут уж наши силы окончательно иссякли, и мы не просто легли, а буквально рухнули на траву, едва не лишившись чувств от изнеможения. После такой долгой и изнурительной возни с огромными баллонами, из которых, наверное, можно было бы смастерить акваланги для каких-нибудь великанов, у меня болело буквально все: руки, спина, ноги и даже брови. Эта тяжелая работа в совокупности с предыдущей бессонной ночью и неоднократными смертельно опасными стычками с людьми и чудовищами, жаждущими отправить нас на тот свет, так сильно вымотала меня, что я, казалось, превратился в какую-то развалину, хотя без ложной скромности мог бы сказать, что всего лишь несколько дней назад моей физической форме можно было позавидовать. А сейчас на рынке рабов за меня, наверное, не дали бы и морковки.

Лишь только когда я поднял взгляд и увидел, что солнце уже начинает прятаться за кронами самых высоких деревьев, мне пришлось собрать свою силу воли в кулак и заставить себя встать, а заодно и поднять на ноги всех остальных, показывая им, как уже низко висит на небосклоне оранжевое небесное светило.

Впрочем, подняться на ноги их заставил не столько мой личный пример и мой дар убеждения, сколько приглушенный рев, который донесся откуда-то из постепенно погружающейся в полумрак сельвы и от которого у нас похолодела кровь в жилах.

108

– Тот конец дирижабля привязан крепко? – громко спросил я.

Касси, стоя у противоположного конца дирижабля, подняла руку и сложила большой и указательный пальцы колечком, тем самым сделав используемый аквалангистами знак, что все в порядке.

Я мысленно проанализировал все наши последние действия, понимая, что есть большая – даже очень большая! – вероятность того, что в самый последний момент все наши усилия могут закончиться полным провалом из-за какой-нибудь неучтенной мелочи. Поэтому, хотя вечер постепенно трансформировался в ночь, не сулящую нам ничего хорошего, я не отваживался перейти к последнему пункту своего плана до тех пор, пока мне не станет ясно, что я не упустил из виду абсолютно ничего.

Концы четырех из тех строп, которые профессор с Кассандрой и Валерией умышленно не стали отрезать от краев куполов, чтобы к дирижаблю можно было привязать подвесные системы, – а также привязать к чему-нибудь и сам дирижабль, дабы он не «удрал» от нас в небо, – теперь были прикреплены при помощи лиан к большим камням и растущим поблизости деревьям. Пять из отрезанных от парашютов подвесных систем мы привязали к некоторым из не задействованных для удержания дирижабля и находящихся в его нижней части строп, а все ранее отрезанные, но не использованные при сшивании куполов стропы, теперь сплетенные в виде сетки с большими ячейками, закрепили на верхней части полотна, что, по моему мнению, должно было придать всей конструкции надлежащую прочность.

«Ну что ж, хорошо, – мысленно сказал я сам себе, уже в который раз перебрав в уме все, что нужно было сделать. A, alea jacta est[80]80
  «Жребий брошен» (лат.). Эти слова были произнесены Юлием Цезарем, когда он, командуя римскими легионами в провинции Цизальпинская Галлия, принял решение захватить единоличную власть в государстве и перешел с войсками реку Рубикон, служившую естественной границей этой провинции. Данная фраза используется, когда говорят о принятии бесповоротного решения.


[Закрыть]».

– Проф! Валерия! – крикнул я. – Открывайте клапаны!

Профессор и его дочь тут же начали открывать клапаны первых двух баллонов, которые мы еще заранее с большим трудом установили в вертикальное положение.

Газ начал очень быстро выходить из баллонов, заставляя полотно, сшитое из куполов парашютов, сильно дергаться – как будто внутри этого огромного разноцветного кокона находилась такая же огромная бабочка, вдруг решившая разорвать его и выбраться наружу.

Как только водород в первых двух баллонах закончился, профессор и Валерия стали открывать клапаны на следующих двух. Они делали это медленно, иначе чрезмерно сильный напор газа мог разорвать материю. Затем очередь дошла до третьей пары баллонов, до четвертой, до пятой… Постепенно то, что минуту-другую назад представляло собой всего лишь валяющееся на земле огромное полотно, начало приобретать округлую форму – поначалу довольно неказистую и непропорциональную, а затем уже более-менее правильную, пока наконец не поднялось в воздух и не стало похожей на гигантскую толстую сигару.

Мне, правда, эта «сигара» также казалась похожей на огромную гусеницу, которая по какой-то не известной никому причине и вопреки всякому здравому смыслу умеет летать.

– Получилось! – воскликнул профессор голосом, в котором чувствовалось больше удивления, чем радости.

– Не могу поверить своим глазам, – недоверчиво покачала головой Валерия, поднимая взгляд и смотря на то, как самодельный дирижабль, наполненный немецким водородом, хранившимся в баллонах в течение нескольких десятков лет, приподнялся над землей и, заставив натянуться стропы, которыми он был привязан, застыл на высоте около трех метров.

Гораздо больше энтузиазма по данному поводу проявила Кассандра: она, не произнеся ни слова, восторженно бросилась мне на шею и, к моему удивлению, поцеловала меня в щеку.

Как только «дирижабль», если так можно было назвать эту конструкцию, у которой не имелось ни руля, ни вообще чего-либо такого, чем ею можно было бы управлять, уже был надут до максимума (причем мы израсходовали водород не изо всех баллонов, вследствие чего мне пришлось почувствовать на себе укоризненные взгляды своих друзей, осознавших, что им пришлось выполнить лишнюю работу) и стал вяло покачиваться в воздухе над нашими головами, мы ввели Анжелике последнюю остававшуюся у нас дозу морфия и привязали к дирижаблю носилки, к которым была привязана она сама. Затем мы помогли профессору получше усесться в предназначенной для него подвесной системе (мой старый друг, побледнев от страха перед предстоящим полетом на подобном летательном аппарате, тут же вцепился мертвой хваткой в стропы и закрыл глаза). Вслед за профессором уселись в своих подвесных системах Кассандра и Валерия. Когда очередь дошла до Иака, тот посмотрел на меня каким-то странным взглядом.

– Ты хотеть, чтобы я лететь вот на это? – спросил он, показывая на дирижабль с таким видом, как будто это была какая-то неудачная шутка.

– Ну да, – ответил я. – Мы ведь его для этого и сконструировали, разве не так? Или ты думаешь, что мы возились с ним просто для того, чтобы как-то провести время?

Туземец отрицательно покачал головой.

– Нет. Этот… штука быть только для вы. Я уходить отсюда пешком, через сельва.

– Ты что, забыл про морсего? Они будут гнаться за тобой даже после того, как ты покинешь этот город.

– Это не быть проблема. Я убегать от морсего по сельва, я быть более умный.

– Ну конечно, ты намного умнее их, но для тебя будет безопаснее улететь отсюда вместе с нами. В воздухе морсего до нас уж точно не доберутся.

Иак, подняв глаза, окинул взглядом самодельный летательный аппарат, который, казалось, хотел рвануть отсюда куда-нибудь в направлении Луны, а потому аж до предела натягивал путы, не позволяющие ему этого сделать.

– Нет, – сказал, усмехнувшись, Иак. – Я не лететь.

– Пусть тебя не смущает его неказистый вид, – в последний раз попытался я убедить туземца, хотя уже понял, что сделать это мне не удастся. – Согласно статистическим данным, лететь на самолете – намного безопаснее, чем ехать на велосипеде.

Иак пристально посмотрел на меня и сказал:

– Я быть туземец, а не быть идиот.

Показывая на дирижабль, он добавил:

– Это даже не быть похожий на самолет. Я уж лучше бороться с сорок морсего, чем лететь на этот штука.

– Ну хорошо… – сдался я. – Обещаю тебе, что, как только мы вернемся в цивилизованный мир, мы расскажем обо всем, что нам здесь довелось увидеть, добьемся отмены затопления этого района и тем самым спасем твою деревню. Все это, кстати, произойдет благодаря тебе, и… – я, расчувствовавшись, крепко обнял Иака, – и когда мы встретимся снова, ты уже наверняка будешь великим вождем своего племени.

Хотя наступили сумерки, мне показалось, что по щеке туземца потекла слеза. Мы с ним снова крепко обнялись.

– Muito obrigado[81]81
  Большое спасибо (португ.).


[Закрыть], – сказал Иак, делая шаг назад и окидывая взглядом моих друзей, которые наблюдали за нами, слегка покачиваясь в своих подвесных системах.

Затем наш проводник помахал рукой и, не говоря больше ни слова, исчез в зарослях, неся с собой лук, стрелы и сумку – незатейливое имущество, с которым он собирался провести полную опасностей ночь в джунглях.

– Muito obrigado, – сказал я в ответ шепотом, которого туземец услышать, конечно же, не мог, и мысленно помолился о том, чтобы все, о чем я ему только что сказал, и в самом деле сбылось.

Обернувшись затем, я увидел, как на меня вопросительно смотрят три пары глаз.

– Я не смог его убедить, – сообщил я, отрицательно покачав головой.

Избегая их взглядов, я подошел к предназначенной для меня подвесной системе, свисающей с дирижабля в его хвостовой части (хотя, пожалуй, одному только Богу было известно, хвостовая ли это часть или же носовая) и, аккуратно в ней усевшись, взял правой рукой нож и поднял его вверх, а левой рукой схватил самую ближнюю из четырех строп, соединявших дирижабль с землей.

– Готовы? – крикнул я.

– Я готова!

– И я готова!

– Я не готов! Я вообще не полечу!

– На счет «три» перерезаем стропы! – крикнул я, видя, что все остальные – даже уже было начавший впадать в панику профессор – последовали моему примеру и приготовились перерезать оставшиеся три стропы, каждый свою.

Солнце уже почти зашло за линию горизонта, а потому больше медлить мы не могли.

Я сделал глубокий вдох и, мысленно попрощавшись с пирамидами, храмами и разорванными на части человеческими телами, стал считать:

– Раз!.. Два!.. Три!

Мы все четверо одновременно перерезали четыре стропы, соединявшие наш самодельный летательный аппарат с землей, и наполненный водородом дирижабль, освободившись от пут, резко рванулся вверх и поднялся на пару десятков метров. Несколько секунд спустя он, однако, вдруг начал медленно опускаться, пока снова не оказался почти у самой земли.

Улетели мы, получалось, совсем недалеко.

109

Профессор с ошеломленным видом повернулся в своей подвесной системе ко мне.

– Что произошло?

– Я… я не знаю, – растерянно ответил я. – Понятия не имею! Мы отрезали все стропы, которые соединяли нас с землей?

– Да, все, – ответил Кастильо, озираясь по сторонам.

– Черт бы побрал!.. – громко ругнулся я.

– А может, он опять взлетит, если я спущусь на землю и подтолкну? – спросила Касси.

– Может, и взлетит, – пробурчал я. – Почему бы не попробовать?

– Перестаньте болтать глупости! – крикнула Валерия. – Что нам нужно сделать, так это уменьшить общий вес. Выбрасывайте оружие, рюкзаки, да и вообще все тяжелое.

– Но мы не можем оставить здесь таблички и маску! – запротестовала Кассандра.

– Валерия права, – пришлось признать мне, – дирижабль не может подняться, потому что мы нагрузили на него слишком много. Придется все выбросить.

Мексиканка с неохотой – и извергая при этом одно за другим всевозможные грязные ругательства – бросила на землю оружие и рюкзак, в котором лежали бесценные уникальные реликвии.

Все остальные последовали ее примеру. Дирижабль тут же снова дернулся вверх, к небу, и нам уже показалось, что мы опять летим, но… но нам это всего лишь показалось. Неумолимая сила тяжести вновь вернула нас в прямом и переносном смысле на землю.

Мы теперь беспомощно висели вчетвером, словно окорока в лавке мясника, на самодельном разноцветном дирижабле, к которому была еще и привязана на носилках Анжелика.

И тут вдруг я увидел, что бразильянка, приподняв и повернув в сторону голову, растерянно смотрит на меня.

– Где это мы? – вяло поинтересовалась она, все еще пребывая под воздействием морфия.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, не отвечая на ее вопрос.

– Мне больно…

Она с большим трудом слегка согнулась, чтобы посмотреть на свою рану, покрытую множеством окровавленных кусков марли.

– Не переживай, – поспешил сказать я, выдавливая из себя улыбку. – Мы уже вот-вот выберемся отсюда и затем доставим тебя в больницу. Ты выздоровеешь.

Анжелика посмотрела сначала вверх, а затем на каждого из нас поочередно. Мы висели каждый на своей подвесной системе, почти касаясь ступнями грунта.

– Пожалуйста, скажите мне, что мы не умерли, а просто пытаемся таким способом подняться в воздух, – попросила бразильянка слабым голосом, а затем сплюнула кровь на свою рубашку.

– Мы пытаемся удрать отсюда на дирижабле, – стала объяснять Валерия, – но у нас возникли кое-какие… трудности. Мы все никак не можем взлететь.

Произнося эти слова, Валерия впилась в меня взглядом.

– На дирижабле? – удивленно спросила Анжелика. Ее слабый голос звучал еле слышно, глаза были полузакрыты. – Я что-то упустила?

– Ничего особенного, – ответила ей Валерия, стараясь приободрить бразильянку. – Это был один из тех дней, в которые лучше вообще не просыпаться.

Анжелика усмехнулась, хрипя и харкая кровью.

– Но если… если мы находимся на дирижабле, то почему тогда мы не летим? – спросила она, справившись с приступом кашля.

– Это хороший вопрос, – пробурчала мексиканка.

– Наверное, я что-то неправильно рассчитал… – неуверенно произнес я. – Или же в дирижабле маловато водорода. Или…

– Или он не может поднять такой большой вес, – едва слышно договорила за меня бразильянка.

– Возможно. Но мы и так уже максимально облегчили его – выкинули все, что могли выкинуть, а садиться на диету и худеть у нас нет времени. Единственное, что мы сейчас, по-моему, можем сделать, так это слезть с дирижабля и попытаться добавить в него водорода…

Не успел я договорить, как из темноты до нас донесся злобный рев, и на этот раз – отнюдь не издалека. Мне показалось, что он раздавался метрах в двухстах, не больше, от того места, где завис наш дирижабль, а это означало, что морсего заметили нас и направляются как раз туда, где мы находимся.

– Они приближаются! – в ужасе воскликнул профессор.

Кусты сельвы затрещали под неумолимым натиском морсего, и мне стало понятно, что они еще ближе, чем я предполагал: не пройдет и минуты-другой, как они набросятся на нас.

И тут я заметил, что Анжелика отвязывает себя от носилок и слегка приподнимается.

– Что ты делаешь? – крикнул я ей, не веря своим глазам. – А ну, немедленно привяжись! Ты ведь можешь вывалиться из носилок!

Бразильянка еле заметно улыбнулась и, прежде чем я догадался, что она задумала, перевернулась вокруг своей оси, вывалилась из носилок и упала на землю.

Я тут же высвободился из своей подвесной системы и, подскочив к Анжелике, склонился над ней, но она, к моему удивлению, жестом показала мне, чтобы я ее не трогал.

И только тут я понял, что она выпала из носилок не случайно, а умышленно.

В тот же самый миг я краем глаза заметил, что ступни профессора стали потихоньку отдаляться от земли: дирижабль – пусть даже и очень медленно – начал подниматься. А тем временем треск кустарника, через который продирались морсего, раздавался уже совсем близко, и мы даже слышали учащенное дыхание целой толпы этих черных чудовищ.

Анжелика повернулась туда, откуда доносились эти звуки, прекрасно понимая, что они означают.

– Немедленно цепляйтесь за подвесную систему! – отчаянно заорала Кассандра. – Дирижабль поднимается!

– Я тебя здесь не оставлю, – заявил я бразильянке, игнорируя и крики тех, кто находился на дирижабле, и звуки, которые издавали приближающиеся к нам черные чудовища. – Я прикреплю тебя к подвесной системе, а затем ухвачусь за нее сам еще до того, как сюда прибегут морсего.

– На это уже нет времени, – вздохнула Анжелика, глядя, как дирижабль поднимается все выше и выше от земли. – Смотри, дирижабль уже улетает… – Она показала рукой вверх. – Быстрей запрыгивай на него.

– Но они убьют тебя!

Бразильянка печально усмехнулась и показала на окровавленные куски марли, покрывающие ее огромную рану.

– Вспомни о том, что я врач, – сказала она. – Я знаю совершенно точно, что очень скоро умру.

– Но…

– У меня есть к тебе единственная просьба… Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделал. – Произнеся эти слова, она закрыла глаза и вытянулась на влажной земле.

Морсего, судя по доносящемуся с их стороны шуму, уже почти преодолели заросли кустарника и вот-вот должны были выскочить на поляну, на которой находились мы.

– Все, что хочешь, – ответил я, даже не пытаясь поторапливать умирающую женщину.

Она пристально посмотрела на меня, а затем перевела взгляд на рукоятку пистолета, засунутого за мой поясной ремень.

Как только я понял, что она просит меня сделать, я попытался произнести решительное «Нет!», но из моего рта не вырвалось ни звука.

– Пожалуйста, Улисс… – Анжелика, заметив в моих глазах сомнение, взяла меня за руку.

Я замер, словно парализованный, будучи не в силах ни сделать то, о чем меня умоляла эта женщина, решившая пожертвовать собой ради спасения всех остальных, ни просто повернуться и уцепиться за подвесную систему, которая свисала с медленно поднимающегося вверх дирижабля и до которой я, наверное, еще смог бы допрыгнуть.

Когда я уже начал различать в кустарнике силуэты морсего, темневшие всего лишь в нескольких десятках метров от нас, Анжелика положила мою руку на пистолет и посмотрела на меня умоляющим взглядом.

– Сделай это… – стала настаивать она, сжимая мою руку. – Быстрее.

Я бросил взгляд на своих друзей, которые махали руками и что-то мне кричали, поднимаясь на дирижабле все выше и выше.

– Если ты этого не сделаешь, мы оба умрем, – сказала бразильянка.

Затем она, напрягая последние силы, сама вытащила у меня из-за пояса пистолет и, приставив его ствол ко лбу, подтянула мою руку к рукоятке.

Возможно, у меня и в самом деле не было другого выхода, но, тем не менее, чтобы нажать спусковой крючок и убить человека, нужно было преодолеть очень трудный психологический барьер, тем более если пистолет направлен на того, с кем ты уже хорошо знаком и кто смотрит тебе прямо в глаза.

– Если этого не сделаешь ты, – прохрипела Анжелика, – это сделают они…

– Берегитесь! – услышал я крик Валерии.

Я тут же поднял взгляд и увидел, что несколько черных призраков уже вот-вот набросятся на меня и бразильянку. Они бежали к нам, как одержимые, причем одни из них бежали на всех четырех конечностях, а другие – с вытянутыми вперед руками.

Я поднял пистолет и, выстрелив в ближайшего из них, попал ему в плечо, отчего он взвыл от боли, но даже не остановился.

Я выстрелил еще несколько раз, целясь то в одного, то в другого, то в третьего, однако эта моя пальба привела лишь к тому, что они перешли с бега на шаг. Никто из них, в том числе те, кого я ранил, не остановился. Они просто начали рычать еще сильнее.

– Улисс! – услышал я голос Кассандры, донесшийся до меня, к моему удивлению, откуда-то издалека. Обернувшись, я увидел, что дирижабль уже почти достиг уровня крон деревьев.

И тут вдруг Анжелика обхватила своей ладонью мою ладонь, державшую рукоятку пистолета, положила свой указательный палец на мой и, прежде чем я догадался остановить ее, резко направила ствол пистолета на свою голову и нажала на спусковой крючок.