Текст книги "Лихолов"

Глава 2. Старческое ворчание

Двое изрядно помятых и запачканных мужчин с кулями вещей вошли в тихий хуторок.

Лысые черешни уныло смотрели на них. Никто не встречал добрым словом. Девки видели издали чужаков при мечах и тут же шарахались прочь. Мужики примечали, что у одного странника еще и три уродливые головы волочатся следом на веревке, так что быстро хватали детвору, заталкивали в дом и сами запирались наглухо.

Кто такие, зачем пришли – никто не желал спрашивать. Улица от одного вида двух вояк мгновенно пустела и стихала.

– Видать, чужаков здесь не жалуют… – вздохнул Елисей.

Те, кто убегал и прятался, тихонько подглядывали в щелочку ставень.

– Эй, люди, я дар вам принес! – крикнул Лихолов, в надежде, что кто-нибудь да прислушается. – Мавок из соседней запруды убил – вон головы! Небось, докучали вам? Так я нежить поборол! Может хоть отблагодарит кто гостеприимством?!

Но деревня стихла, в ответ странникам прогалдели только гуси. Те единственные продолжали шастать по грязным дорожкам, как ни в чем не бывало.

– Есть хоть староста у вас в хуторке? – не сдавался Лихолов.

В ответ снова тишина…

– А ты кто таков? – вдруг раздался откуда-то детский голосок.

Странники закрутили головами, но никого не увидели.

– Я – Лихолов Странствующий Охотник. А это ученик мой – Елисей Поющая Стрела. Выйди, покажись и ты в ответ!

Тихонько вышел на худых ножках из-за изгороди мальчуган лет десяти отроду. Под глазом синяк, коленки все в грязи, тулупчик великоват, шапка съехала – сущий хулиган, сразу видно.

– Олежка я, – представился мальчик. – А ты правда чтоль Лихолов? – в детском голосе прозвенела робкая надежда на чудо, но так, чтобы и не опозориться.

– Да, он самый, – улыбнулся Лихолов. – Вишь, вон три башки мавкины? То я срубил!

Глазенки у хулигана так и расширились от жуткого зрелища.

– Що, правда, что ль? – почесал он голову.

– А ты самый смелый что ль тут? – подзадорил его Странник. – Гроза хутора? Дядьки взрослые по домам шугаются, а ты вон, знакомиться выбежал.

– Трухают они, – гневно махнул рукой парень. – Слишком много лиходеев стало среди заезжих чужаков. Теперь от каждого проще спрятаться. Только я вот никого бояться не стану! И деда у меня, Грива кликают, тоже не из трусливых.

– Нам бы, Олежка, приют на ночь, передохнуть, поесть… – сказал Елисей. – Мы тебе и медяков подкинем, если надо.

– А еще поутру чтоб кто-то в Полтань супроводил, – добавил Лихолов. – Есть у меня с собой монеты и золотые, и медные – отблагодарить смогу.

– Сначала дай побачить монеты твои, потом отвечу тебе, – дерзко бросил ему Олежка.

Арислав усмехнулся хитрости своего нового знакомого, но послушался. Достал из кармана плату за ночлег и еду и бросил мальчику. Тот ловко схватил, разглядел, попробовал на зубок. А потом кивнул:

– Добро! За мной ступай, приютит тебя дед Грива.

Домик деда Гривы оказался маленькой покосившейся мазанкой всего с одной темной комнатой. В ней печь, лавка со столом да полати. Даже утвари, и той мало виднелось. Старичок хозяин лежал на печи и то ли спал, то ли хворал. Но громкий голосок Олежки шустро сдернул его с лежанки.

– Вставай, дед! Путники у нас приют просят.

Низкорослый мохнатый дед туманными грустными глазами встретил гостей.

Лихолов первым представился хозяину:

– Я Лихолов Странствующий Охотник! А это ученик мой – Елисей Поющая Стрела. Приюти нас, дед, на одну ночь, накорми. Мы отблагодарим.

И тут же достал из кармана еще парочку монет. Металл приятно блеснул в полумраке и грохнулся на стол.

– Обижаешь, странник, – проворчал дед. – Я бы путника голодного и без уплаты принял!

– Не дури, дед! – возмутился паренек. – Нам ни одна монета лишней не будет! Вон, коза последняя подыхает и так.

– Ну, раз ты монеты в карман загреб, сам тогда и хлопочи, – недовольно наказал старик мальчишке. А потом обратился к гостям. – Вы уж не обижайтесь на внучка моего, добрые люди. Времена нынче голодные, темные, вот парень и крутится, как может. Меня Грива звать, проходите, чем найду – покормлю, обогрею.

Лихолов и Елисей послушно прошли внутрь и уселись на лавку. Грустно было смотреть на это жилище. Грязное и бедное. Наверняка тут и крыша по дождю протекала, и тепло зимой не задерживалось, и еда не всегда имелась. Меж тем, Олежка шустро принялся за дело, будто бывалый трактирщик:

– Ты, деда, тоже сядь, спину свою побереги! – командовал мальчонка. – Я сам еды нанесу и печь растоплю.

Старик, хромая, заковылял до лавок и уселся напротив гостей. Пышная лохматая седая борода укрывала ему все лицо, плавно переходя в такие же брови. От того трудно было понять его настроение. Но смотрел Грива с интересом. Пока мальчишка бросился скрести по всем углам в поисках последней еды, дед изучал странников.

– Правильно ли я расслышал, цэ Лихолов Странствующий Охотник у меня гостем нынче? – с каким-то странным укором спросил дед.

Лихолова от его интонации аж что-то резануло в груди. Будто какой-то давний страх, хорошо припрятанный и позабытый, вдруг стал оживать. Заскреб когтями по углам, зашуршал, пыль минувших лет поднимая.

– Правильно, деда Грива, – кивнул Арислав.

– Слава твоя бежит впереди тебя, – уважительно кивнул старик.

Помолчал с пару мгновений, грустно глядя в пол. А затем продолжил с какой-то обидой. – И что, Лихолов, много ли нечисти ты в Зеленой Тверди половил? Сколько же черни теперича в мире плодится?

– Много, старик, – гордо кивнул Лихолов. – Нежить в курганах просыпается повсюду. Выползает и нападает на целые деревни. Плодородные края, зажиточные когда-то, пустеют, и колдовская гадость тоже зверствует. Рождаются в черных капищах ужасные чудовища, сбегают оттуда, и людей терзают. Вся Зеленая Твердь нынче в страхе живет… Разве что кроме Серебристых Гор. Там неприступные скалы и бурная река еще сдерживают натиск…

– Сколько так странствуешь ты? – все расспрашивал дед.

– Уже больше десяти лет, старче.

– Десять лет… – протянул Грива. – Десять лет ты, Лихолов, всем повсюду оказываешь услуги. Десять лет чистишь Зеленую Твердь от нечисти. Да так грозно, что слава о тебе разлетается повсюду. И за десять лет от чего ни разу не посетил Раздол? Думаешь, нас тут спасать не от кого?

А вот он и старый страх. Возьми свой стыд в ладони и взгляни ему прямо в глаза. Арислав так задохнулся от вопроса, что даже не нашелся что ответить. И Елисей пришел ему на выручку:

– Многим в мире нужны были услуги Лихолова, старче, вот и странствовал он по свету.

Дед старчески причмокнул, вздохнул и завертел головой.

– Нет уж, парень, дурак я тебе, что ль? – пожурил Елисея Грива. И перевел взгляд на Арислава. – Сразу же видно, что раздольский муж передо мною сидит. И речь звучит по-нашенски. Ты вот, Поющая Стрела, как северянин балакаешь. Слова почти те же, только звучат чуть иначе. Где «а» длиннее, где «р» жесче… Мы тут на торговой дороге всю жизнь прожили. Купцов я повидал сколько – не сосчитать. Знаю я людей и языки. С одного слова могу определить, откуда человек… Ты, Лихолов, раздолец. Слышу я. И лицо у тебя нашенское, хоть обветренное все от странствий. Так скажи же мне. Пока земля наша изнывала здесь от черни, почему не спасал ее? Почему сын Юго– – Востока геройствовал в чужих землях? Платили тебе что ль там больше?

Олежка хлопал дверью, бегая туда-сюда. Печь уже начала трещать забористее, и котелок на ней стремительно нагревался. Все это слышали собеседники. Потому что остальное кругом затихло. Будто ждало ответа, отчета от Лихолова. А он не знал толком, что говорить. Не ожидал, что с первого же встречного такой срам посыплется на голову. И правда ведь… Сбежал. Не просто на дурного царя государство бросил. Там было дело спорное. Но на чернокнижников и нежить своих людей оставил. На натиск злодеев пришлых. На тьму и безнадегу. Чужих сестер и детей спасал, а своих покинул.

– Я… сначала и охотником себя не мнил, старче. Просто в странствия отбыл. По свету бродить отправился. А там сробыл один подвиг, ко мне и другой притянулся. И стали люди меня звать к себе: то из одного селения, то из другого. И ехал я на их зов. А потом осмелел, и слава моя стала велика. Уже и не за каждое дело брался, а лишь за большое и сложное. Так и мотало меня по свету.

Старик покивал головой то ли дружески, то ли осудительно…

– Чего ж ты нынче воротился-то? – с надеждой спросил Грива. – Кто тебе здесь злато пообещал?

– Есть у меня дело одно к королю Беломиру… – уклончиво ответил Лихолов.

– К этому дурному королю? – гневно фыркнул дед. А Олежка так и застрял в дверях, как про короля услыхал. – Какие с ним дела могут быть? Он этих чернокнижников пустил в наши земли. Наказал нам уважать чужую веру и не противиться. Живите, мол, своей жизнью, и их не трогайте! Пусть проведают. И пошел морок по городам и весям.

Дед аж затрясся от гнева. Принялся ерзать так, что лавка под ним заскрипела. Лихолов смотрел на него и чувствовал, как закипает сам. Только на кого тут злиться? На Беломира? На чернокнижных пришлых? На земляков? Или на себя самого? Ведь мог бы оградить, мог бы не допустить… А от печи уже пошло приятное тепло, а из котелка запахло овощной похлебкой.

– Селятся эти гниды на самом краю деревни, – продолжал дед. – Сначала и не трогают никого. Так, ходят иногда мимо, вроде по делам каким-то. У кого молока купить, у кого утвари какой. И знакомятся сами. И начинают беседы вести. И услуги свои колдовские предлагать. Дескать, принеси мне жертву, я тебе на будущий год урожай хороший наворожу. И так принимаются люди таскаться к ним потихоньку. Другие видят и тоже ходить начинают. А он им речи свои толкает, гадость свою в голову вкладывает! И за услуги монет не берет – все в долг, все в долг. А потом глядь – и пол деревни уже у него в руках увязло. Кто должок имеет, кто побаивается, кто к речам прислушался! И черный жрец уже хозяин! И из храма местного нашего белого жреца гонит прочь – а никто и слова сказать не может! Потом глядишь, а он уже и на человеческие жертвы намекает – так, мол, больше можно пользы для всех извлечь. Тут уже люди бояться начинают, друг на друга волком смотрят, в соседа пальцем тыкают, и слова то так мудры, спорить трудно: люди-то верят ему… И долги всех связывают – уже и дань, считай, ему все платят! А ведь люди-то у нас здесь, в Раздоле, всегда добрые были, гостеприимные, веселые. Даже наивные немного… Но теперь… Прячется добро в углу и дрожит сидит. Пока морок поганый тут хозяйничает!

– А мерзости-то всякой сколько от них по земле расползается! – не выдержал Олежка и вклинился в разговор. – Вся гадость, что до того боялась из-за углов вылезать – вся осмелела!

– От черной магии всегда так, – сказал Лихолов. – Кто на крови колдует, тот землю порочит. Все дрянное кругом просыпается.

– Как же творит он это с людьми? – жаловался дед. – Самые худшие желания вытаскивает из них. Хочешь меньше трудиться, а больше зарабатывать – приди, наколдую. Хочешь похоть свою утолить и ничего за это должным не остаться – приходи, сворожу тебе. А коли монет хочешь, так тоже приди – возьми в долг. Но вернуть надо больше, чем взял… У нас люди простые, с ростовщиками дела мало вели раньше. А тут их еще раззадоривают. Все, что хочешь – возможно. Все бери от своей Судьбы. Отними у тех, кто слабее, ибо миру слабые и не нужны. Таков, мол, извечный закон – миру нужные лишь сильные, а слабых им в жертву! Так вот разжигает души желаниями, вкрадывается. А другому, кого так не возьмешь, о безнадеге говорит. Дескать, конец мира близок. Смотри, мол, в небо: сколько там черни – она и нас победит. Смотри, как смерть побеждает жизнь, и у нас так будет! Так что ж тогда бороться? Если смирно примешь то, что надвигается, так может еще и спасешься, помилован будешь. А бороться станешь – так слетит твоя голова, и толку не принесет. Вот, какие слова нашептывает.

– И у вас в селении такой проповедник завелся? – спросил Лихолов, чувствуя, как ярость растекается по его жилам.

– Да как же, давно уже! – замахал руками дед.

– На краю сначала тихо жил, – влез Олежка. – А нынче все к нему, как к господину только и бегают. Кто ему денег должен, в долг брал. Кто все свои желания утолить не может, кто жить боится и ходит речи заумные послушать… Так и растлеваются.

– Почему никто не гонит гада прочь? – не выдержал Елисей. – Что ж у вас смельчаков совсем нет?

– Так сам король их обижать не велит! – сокрушался Грива. – Ему и на руку, что народ в узде, послушный и под черным игом. Боялся он по первой, что свергнут. Не любили его люди, особенно в стольном граде. Говорят, хотели даже Арислава, бастардного принца, в короли протолкнуть. Вот было бы все иначе… Но тот сбежал, струсил… Ох, тфу! Подлюка! Что б ему в самой пучине черни век гнить! Кто людей своих бросит, кто от долга крови отречется, тот проклят будет во веки! Сами смотрите: был бы иной король, может, и пришлые бы тут не расхозяйничались, и северяне-соседушки не обнаглели бы так!! А так… Судьба вон как… Иначе распорядилась. Некому нынче за нас и заступиться-то… Кто восстает – того на плаху!

– Как же так, – не успокаивался Елисей. – В любом селе всегда есть молодые крепкие мужики! Срубили бы лиходею голову тихо в ночи, да и делов-то!

– Легко тебе умничать, северянин! – огрызнулся дед. – Тоже мне, братский народ, Северный Лес! Если бы вы Раздол до нитки не обобрали, может, и были у нас силы. А так, с голоду много ли сделаешь?

Елисей так и разинул рот от этих слов.

– Ты, деда, не расходись, – полез к Гриве Олежка. – Гостей обидишь…

– Не командуй мне! – пихнул Грива внука. – Что он тут укоряет нас? Пришел со своего зажиточного севера и судит нас!

– Ты чего, дед, чушь-то мелешь? – рыкнул Лихолов. – Мы гости тебе, не враги. Северный Лес и Раздол – два братских народа. У них и вера одна, и речь одна!

– Да! – заскрежетал зубами старик. – И «Золотая подкова» – одна! Дорога торговая, по которой со всей Зеленой Тверди купцы веками странствовали. Только от чего-то… от чего-то не приезжают больше к нам караваны груженные! Не меняются с нами, не торгуются! Все в Северном Лесу застревают. Это вы там их науськиваете! Чтоб к нам не шли. Жадные! Хапаете себе все, а нам торговлю всю и обрубили. Ты посмотри, Лихолов! Цэ же торговая деревня веками была, – замахал руками дед. – Сколько тут странников раньше было! А ныне только самые отчаянные до нас добираются. Вот и получается, что мы не своими силами себя прокормить не можем – земли наши дохнут от нежити. Ни торговать толком не выходит – запер нас Северный Лес, всех отвадил!

– Цэ ты дед, ерунду несешь! – зарычал на него Лихолов. – Никто от вас купцов не отваживает. Они сами к вам ехать не хотят! Наслышаны больно о том, что у вас тут смута. Боятся ехать далеко.

– Э-э!… Да это ты сам не знаешь, что балакаешь! – махнул рукой дед. – Твое дело – нежить молотить да головы срубать… Что ты, вояка, в делах больших понимаешь?

– Ах, деда, угомонился бы ты, гостей распугаешь, – взмолился Олежка. Бедняге не хотелось редкую удачу из своих рук выпускать! А старик так и норовил все испортить.

Грива настолько рассерчал, что замахнулся на мальчишку кулаком. Хотел было уж влепить по белой щеке так, чтобы не лез больше. Но чья-то сильная рука перехватила его. Старик обернулся и увидел Лихолова. Намертво тот схватил. И смотрит так, будто испепелит вот-вот.

– Ты малого не обижай, дед, – Лихолов произнес это спокойно, тихо и грозно. Так, что кровь остыла у старика. И понял он, что лучше с этим человеком не спорить.

Олежка покраснел весь, как редиска, быстро утер рукавом глаза и кинулся стол накрывать.

«Бедный паренек… – подумал Лихолов. – Видать, никто и никогда доселе не заступался за него, сиротку».

Дед обиженно замолчал. Швырнул от злости свою чашу деревянную на пол. Та не повредилась, но воду расплескала и грохоту произвела! Вот, сколько обиды в раздольских душах скопилось! Грива весь скуксился, сгорбился и сидел еще долго молча. Елисей тихо прошептал свое давно позабытое «Туга!…» и тоже держал вид сконфуженный и растерянный. Сам он много раз слышал, как в Северном Лесу ругают своих братьев из Раздола. Но впервые увидел, как и раздольцы ругают северян… Что же такого сделать надо было за последние десять лет, чтобы два братских народа так разобиделись друг на друга? Сотни лет дружбы, родственные связи между двумя государствами, общая доблестная память о походах и подвигах. О том же сокрушался молча и Лихолов. Он так болезненно перенес всю эту старческую обиду, что не смог спокойно на лавке усидеть. Встал и вышел во двор, на холодный воздух. Если Елисей, человек простой, недоумевал, то Ариславу, воспитанному во дворце, как раз было все понятно. Очень удобно победить весь Восток одним махом, если раздробить его изнутри…

В детстве маленький принц любил разглядывать карту Зеленой Тверди. Она всегда лежала на особом столе в приемной зале. И отец часто подходил к этому желтому разукрашенному пергаменту, что-то обдумывал… Арислав помнил, что на этой карте Северный Лес и Раздол вместе смотрелись грозно. Это были два больших государства, расположенных на плодородных живых просторах. На фоне них многие королевства выглядели игрушечными, например, те, что в центральных и южных землях. А по другую сторону, слева на карте, темно-серым пятном расползался Тивильч. Тоже большое государство. Больше, чем Северный Лес, больше, чем Раздол. Ариславу как-то стало страшно смотреть на Северо-Запад, больно уж жутким цветом картограф изобразил его. Но отец не позволил принцу робеть. Он встряхнул сына за плечи и пожурил:

– Смотри справа на карту! Пока Раздол и Северный Лес – союзники, они в полтора раза превосходят Тивильч! И войском, и духом! А уж прибавь сюда еще Серебристые Горы – то несокрушимая сила.

Как было знать тогда королю Раздола, что некто другой тоже сейчас смотрит на такую же карту. С другой стороны. И понимает те же истины, и плетет свои коварные планы. Рассорь Раздол с Северным Лесом – и Восток ослабнет. Разложи их каждый по отдельности изнутри, внеси смуту, внеси страх. Пусть каждая семья думает только о себе, о том, как завтра выжить. Пусть у простого человека не будет и времени вспомнить о родине, о вере, о всем мире в целом. Тут-то и станут эти земли легкой добычей. Плодородные, сильные земли – что бы не взять их себе?

Сколько же лет вынашивался этот план, сколько плелась паутина? Может, и правдивы слухи, что Беломира смогли зачать только с помощью чернокнижной магии? Кто тогда, много лет назад, довел королеву до такого шага? И не потому ли теперь она принуждает сына свободно принимать этих черных жрецов в своем государстве? А те в свою очередь вкладывают в голову людей разную безнадегу, раздор с соседями, путаницу…. И Беломир получает послушный запуганный народ, занятой только своими личными многочисленными бедами. Получает людей, которыми легко управлять, ведь им и дела нет до больших общих бед и забот – им бы выжить! Какой ровный, просчитанный план от начала до конца.

А меж тем в деревне не слышалось жизни. Тихо-тихо теперь отдыхал Раздол… Зря только Странник вышел – как еще одну пощечину получил.

«Как дошла земля моя до такого… – стонало сердце Арислава. – Мой задорный, смелый, веселый народ. Не звучат больше песни. Красивые девушки прячутся по домам. Верующие люди не звенят колокольчиками. Не гремят по колеям колеса торговых телег. И никто не восстает против нового порядка. Ибо ни сил на то нет, ни поддержки. Мог бы я предотвратить это, если бы сам стал королем?»

Лихолову казалось, что от него смердит, как от нищего. Он, и правда, был грязен после нескольких дней пути, после сражения с нечистью. Но мерещилось также, что смрад идет и изнутри. Будто долго-долго жил в душе гнойный нарыв. Сколько ни беги от него, сколько ни засыпай поверх золотом – не рассасывается. А теперь вдруг Мать Судьба взяла шило, да вскрыла весь гной. И потекла мерзость через кожу, через волосы, через легкие… Вот она, полюбуйся, вся твоя начинка! Вот они, последствия твоих бегов.

– Помыться бы… – вырвалось у Лихолова вслух, когда он вернулся в дом.

Олежка порхал по избе, накрывал стол, чем есть. Уже лежали перед гостями и по куску ржаного хлеба, старого, подсохшего, но ароматного. Стояли плошки с пареной репой, овощной похлебкой. И даже по куску засоленного давным-давно козьего мяса. Скудный, бедный перекус. Но и тот был в радость странникам. По чашам разлился медовый иван-чай, пахло травками, шел пар.

– Будет тебе купало, гость, – закивал мальчишка. – Щас поешь пока, а я воды натаскаю. В печи искупаешься.

– И нам бы лошадей еще прикупить парочку, – попросил Елисей. – Чтобы до Полтани доехать. Продает ли здесь кто-то животину?

– Если хорошо заплатишь, все продадут, – закивал Олежка. – И лошадей, и скотину, и дочерей родных. Голодные нынче времена. Странствовать торговать все боятся. А года были неурожайные. То с дурной магии… Мало земля плодоносит, скудно кормит нас… Кобыл иной раз и на мясо пускают, чтобы только их не кормить. Дай монет, пойду, куплю тебе лошадей.

Гости откушали молча. Олежка им поставил корыто с водой в печь. Каждый по очереди залез, закрылся в печи, искупался, вышел, сменил одежду. Мальчишка хорошо протопил домишко, позатыкал щели в стенах старым мхом, чтобы не дуло, и чтобы тепло не сбегало.

Чуть стемнело, и закончилась вся суета, дед Грива тихонько улегся на печь и уснул. Елисей тоже быстро провалился в дрему – стоило только вспомнить о Златовласке, ждавшей его на родине, как сладкое тепло расплывалось в груди, а все беды растворялись.

Мальчишка же, наконец, закончил все свои труды: и накормил, и искупал, и лошадей купил – привел во двор. Теперь и сам мог отдохнуть. Да только смотрел во все глазенки на Лихолова, наглядеться не мог.

– Так что ж тебе в Полтани надо, раз ты к Беломиру едешь? – любопытствовал Олежка. – Что не сразу в столицу?

– Мне святыню там посетить нужно… – уклонился было Лихолов. Но мальчуган оказался любопытным, отмахнуться не удалось.

– Храм Судьбы штоль? – глаза у него так и расширились.

Лихолов молча кивнул.

Олежка смотрел на него со все расширяющимися очами. Догадка, поразившая мальчика, разрасталась внутри, как вера в чудо.

– Неужто ты, Странствующий Охотник, за Мечом Судьбы приехал?.. – шепотом произнес он.

И как только дети видеть и разуметь могут то, на что взрослые и не подумают?… Все у них такое простое и ясное: сказка и быль, удача и труды – все перемешано и сшито одной нитью.

Арислав бросил на мальчика укоризненный взгляд, мол, «не в свое дело лезешь», и отвечать ничего не стал. Спать, кроме детских полатей наверху, и негде было. Но они оказались просторными. Поместились и Лихолов, и Елисей.

Олежка же успокоиться не мог. И свеча давно потушена, и ставни заперты, а за ними темнота. Но мальчишка все ворочается на своей лавке с боку на бок. А с ним ерзает и Лихолов. Одному не спится от любопытства, другому – от негодования.

В конце концов, Олежка не удержался и подошел к полатям.

– Лихолов… – робко прошептал он. – Спишь?

Арислав проскрипел недовольное «У-у».

– А я вот все думаю, уснуть не могу… – продолжал Олежка. – Ну, по правде-то, зачем тебе в Полтань-то?

Лихолов тяжко вздохнул… Эх, нет у парнишки ни матери, ни хоть сестренки старшенькой, кто бы ему сказки сейчас пошептывал, по лохматой головешке гладил – он бы и спал уже давно.

– Эй, разбойник, чего не спится то тебе? – проворчал вслух Странник и приподнялся на локте. Ночной мрак скрывал почти все, но любопытство мальчика ощущалось и без глаз. Еще бы, эка невидаль, такого воина в гостях принимать. – Лучше ты расскажи. Как же так вышло что ни матери, ни отца, а только дед у тебя?

Олежка ловко подскочил на полати и сел в уголке рядом с Лихоловом.

– Как-как… Батя уехал товары в город продавать. И не вернулся… А мать, – голосок у ребенка дрогнул и умолк. – Все эти гады чернокнижные… Не хочу рассказывать… Должна она им была… дед меня-то еле отбил, а мать никто уже не спас.

Лихолов снова вздохнул. Огонь опять бежал по жилам. И казалось, несчастная мазанка вот-вот разгорится. Не узнавал странник Раздол и дела, здесь творившиеся…

– Ты же в большой деревне живешь. Что ж никто за вдовку с ребятенком не заступился? – только и смог проскрежетать сквозь зубы Лихолов.

– Так все его боятся-то, кто должен, кто повязан… Так вот он и решает все дела наши теперь. Кому жить и кому умирать – тоже…

Дальше Лихолов уже не слушал. Олежка еще щебетал что-то тихим голоском и про другие семьи, и про соседей, и про родных… А потом тихонько и незаметно уснул… Пригрелся около сильного плеча и свернулся клубочком. Арислав и гнать его не стал. Пусть лежит себе. Сам же Лихолов еще долго не мог задремать. Он многое представлял себе. Что было бы, если бы он остался в Раздоле? Какой была бы эта деревня и вся природа вокруг? На печи ритмично похрапывал деда Грива. И только этот звук единственный колыхал ночь.

Сколько помнил себя принц Арислав – Раздол всегда был шумным местом. И зимой, и летом здесь молодежь сбегала по ночам гулять да петь песни до полуночи. Здесь вино лилось рекой. А природа была столь щедра и изобильна, что даже самые бедные из крестьян – и те находили себе, чего заготовить на зиму. Одни плоды присушивали, другие присаливали. Да и не только плоды… еще и рыбы всегда в реках было вдоволь. А запах? В домах всегда пахло сушеными травками, венички с ними висели над печью, от всякой хвори лечили. Ох, а девицы? Самые красивые из женщин – раздольские девки, уж оно точно. Даже нежить! Даже проклятые мавки здесь веками были дивной красоты…

Помнил Арислав как и он сам… Вот так странствовал с отцом к южным окраинам. Больно дерзкие там варвары жили. То и дело присмирять приходилось. Так вот, на пути останавливались около таких деревушек. Шатры разбивали. А местные к ним ходили, чем услужить, спрашивали. Бывало, ночь наступит, уснет войско. Но самые бесшабашные тихонько сбегут до соседнего хуторка. А там девки развеселые только того и ждут! И будут гулять до утра, вино пить, целоваться, да и много чего еще. С ними сам принц Арислав. Так и запоминались ему проезжие деревеньки – по образу ночных девиц, по звону песен у костра…

Теперь же все было оглушающе, смертельно, унизительно безмолвно. Беззвучно. Скудно на ароматы и вкусы. Невзрачно. Зато вдоволь грустных историй и хмурых лиц…

Сколько лет берег в душе частичку тепла Арислав, последнюю частичку. Среди убогого, испуганного мира, вспоминал он свой Юго-Восток – веселый и прекрасный. И грелось сердце, и петь хотелось! Но только вдруг оказалось, что нету больше этого места на свете! Али показалось? Может, лишь в одной этой деревне все так плохо? Может в иных местах держатся еще люди вместе? Поют и улыбаются, пьют вино, собирают в щедрых полях травы? Рано, рано хандрить и печалиться. В Полтань надо сначала наведаться. Этот город Арислав хорошо знал и помнил многие улочки. Там и видно станет, как дело обстоит. А пока же, это селение надо очистить от смрада. Раз больше некому, значит ему, Лихолову Странствующему Охотнику. И не злата ради, а потому, что это ЕГО земля! Его народ. Его Олежка, нищий сиротка. А значит, Ариславу это все и отбивать. И еще то обещание, служить свету, тоже пора исполнять!

«Твоя суть – костер. Твоя судьба – гореть ради других», – гремело в голове нарекание Велимудра.

Когда рассвет пробился сквозь облака, Лихолов уже встал. Он мало спал, ужасно мало. Потому что не мог себя принудить. Разум понимал, что нужно дать телу отдых, но сердце… Сердце билось, как бешеное, грохотало, гремело, стучало кулаком в грудь.

Елисей и Олежка хмуро открыли глаза, заслышав шорох.

– Куда торопишься, Лихолов? – потер глаза зевающий Елисей. – Только утро раннее, а ты уже меч на спину надеваешь…

– Не до сна мне, и тебе вставать пора, лежебока!

Елисей нахмурился. Он привык видеть своего учителя непробиваемым, суровым, почти каменным. На лице этого человека так редко мелькали чувства. Казалось, их Лихолов намеренно скрывал, чтобы никто и никогда не мог навредить. Но сегодня его лицо до странного обрело выразительность. Грозную и даже… яростную… Завидев это, юноша решил не спорить. Просто молча вскочил на ночи и принялся так же собираться. Видать, что-то чует учитель, ну что ж…

– Олежка, – гаркнул Лихолов. – Ну-ка покажи мне хижину этого вашего гада мерзкого.

Но долго провожать мальчику не пришлось. В самом центре деревни столпилась без малого половина жителей. Происходил какой-то скандал: кто-то плакал и кричал.

Лихолов и Елисей сначала встали в последних рядах. Олежка же быстро пронырнул в толпу, кого-то подергал за рукав, с кем-то пошептался.

Тем временем в центре всей сцены было четверо людей. Молодуха с младенчиком на руках, зареванная и причитающая. Взрослая баба, вся взмыленная и с красными глазами. Дедок в белой мантии – видимо, местный белый жрец. И Он. Тот самый, по чью душу пришел Лихолов. Высокий, в черной мантии, с капюшоном на голове. Между этими людьми происходил какой-то спор. Молодуха визжала и плакала. Баба прикрывала ее плечом, но сама явно тряслась.

– Великой Темной Госпоже не угодна сия мерзость, – вещал на всю деревню чернокнижник. – Она желает, чтобы в мире жили только сильные, только лучшие. Те, кто достойно послужит ей. Уродцы и болящие – лишь обуза для здоровых людей. И места им среди вас не должно быть.

Молодуха так и пыталась что-то возражать сквозь слезы. Но никто не понимал ее спутанную истерическую речь.

– Испокон веков мы оберегали и опекали немощных, – пытался возражать дедушка в белом. – Матушка Судьба посылает нам таких братьев, чтобы взрастить в сердцах людей милосердие! Если истреблять каждого слабого, то так мы истребим и добро из своих душ!

– Сколько хлопот для всего рода потребует такое дитя! Сколько сил попросту! Всей деревне, всем вам – обуза! – не унимался черный.

Тут вернулся Олежка, дернул Лихолова с Елисеем и шепнул:

– Вчера вечером Глашка наша разродилась. Только вот ребятенок у нее больной получился, сухоножка! Вот и спорят теперь, что с ним делать.

«Спорят, и никто за бедную бабу не заступается… – промелькнуло в голове у Лихолова. – До какой меры должны быть повязаны и устрашены все здесь, чтобы за роженицу не вступиться?»

– Мы не имеем права решать, кому жить, а кому умереть, – заикаясь, сопротивлялся белый. Он опасливо искал в глазах односельчан поддержку, но никто не откликался. Все стояли молча.

Елисей бросил вопросительный взгляд на Лихолова и тот понял, что они думают об одном и том же.

– Мы сильнее, значит, имеем все право решать! Так Великая Госпожа устроила этот мир. По праву сильного мы истребляем слабость! А кровь на алтаре нам принесет гораздо больше пользы, чем обуза-калека!