Текст книги "Кока"

26. Золотушка

В аэропорт они поехали на такси. Нукри одет, против обычного, скромно и неброско, что и правильно. Как Хамса учил в камере, когда Кока впервые сел на пятнадцать суток? С товаром быть трезвым, в глаза не бросаться, без дела не шляться, идти чётко, “по делам”, и, главное, не искать взглядом глаза ментов – они на это реагируют, как псы на течку.

Когда Кока поделился этой мудростью с Нукри, тот добавил:

– И держать язык за зубами, не то очередь за мастырками будет стоять до улицы. Ничего не забыл? Паспорт, ксиву, телефон Рыбы, деньги? У тебя сколько? Триста баксов? Не густо.

– А у тебя?

– Есть кое-что, – ушёл Нукри от ответа.

“Не хочет говорить, не надо. Всё равно на сатанские пять тысяч брать будем”, – думал Кока немного обиженно; мог бы и сказать, если уж они партнёрами в такую опасную поездку едут!

В аэропорту – полный хаос. Толпы людей, крики, шум, гам, перебранки. Табло не работает – нет света. Динамики что-то хрипят иногда, но разобрать ничего нельзя. Повсюду – на скамейках, на полу – лежат или спят люди. Очередей на регистрацию мало – значит, самолёты не летают.

– Подожди, я сейчас. – Нукри, бросив сумку, отошёл и скоро вернулся с невысоким юрким парнем в оранжевой безрукавке с жетоном – это был Юрчик, знакомый по Сололаки, он заведовал погрузкой чемоданов в самолёт.

Юрчик сообщил: как ни странно, самолёт на Минводы отойдёт по расписанию, там какая-то шишка летит.

– На курорт едете? Отдыхать? Правильно. Давайте паспорта, я мигом оформлю. Сумки возьмёте с собой в кабину. – А на замечание Нукри, что у него ещё советский паспорт, притом просрочен, отмахнулся: – Я зарегистрирую. Кто в этом бардаке на это смотрит? Курвам на смех всё!

Минут двадцать осматривали зал, пытаясь понять, где менты или тихарики, хотя это было сейчас не нужно. Но какой-то механизм включился в Коке – он стал собраннее, строже, внимательнее. Нукри тоже сосредоточился.

Юрчик вернулся с паспортами и посадочными талонами. Служебными ходами вывел их к самолёту, в жерло которого дюжие мужики перегружали чемоданы с тележки, а пожилой усатый курд в оранжевой телогрейке, ковыряясь в носу возле бензовоза, следил, как керосин пульсирует в резиновом рукаве, вползающем в люк под крылом самолёта.

В дороге молчали.

Самолёт стар. Дребезжит, скрипит, шатается, как пьяный. Ручки кресел заедает. Откинуться невозможно. Мотор ревёт надрывно. Металлический голос сообщил: “Летим над Кавказским хребтом, гроза, турбулентность, всем пристегнуться!” И Кока в очередной раз удивился: как некоторые люди любят летать? Только полный болван может находить в этом удовольствие! Лучше уж на горы лезть, чем по небу телепаться!..

Лететь недолго, минут сорок. Не успели взлететь, сходить в туалет, – посадка.

Подхватили сумки и скорым шагом вышли из аэропорта. У таксистов выяснили, что автобусы на Пятигорск ходят с автовокзала, туда ехать надо.

– А сам сколько возьмёшь до Пятигорска?

– Ну, ехать полчаса. Тридцать баксов.

– Садись, поехали, – решил Нукри.

Таксист попался весёлый. Рассказывал байки: недавно один лох, залётный воришка, увидел в Пятигорске красивый дом (школу ДОСААФ), влез в окно в директорский кабинет, нашёл бухло, нализался да так и заснул в кресле.

– Такие дуболомы! Как их земля держит? Вы в какой санаторий едете? У меня время только до автовокзала в Пятигорске довезти, дальше не смогу: жена ждёт на обед.

– Святое дело. Мы там сойдём, – ответил Нукри. – Гостиница при автовокзале есть?

– Есть какая-то гостиничка.

– Вот и хорошо, – кивнул Нукри, а Коке тихо сказал: – Лучше в каком-нибудь тихом месте остановиться, чем в центре. Меньше внимания – больше понимания! – Он подмигнул.

Дорога вела через поля. Взбиралась на подъёмы. Петляла. Шла вдоль гор.

– А вы село Золотушку знаете? Это далеко? – ляпнул Кока (Нукри укоризненно покачал головой).

– Золотушку? Близко, минут двадцать от Пятигорска на машине.

– Тут, я вижу, у вас всё близко, – поддержал разговор Нукри.

– А чего там, в Золотухе, делать? Там санаториев нету. Малое место. Человек полтыщи живёт. Недалеко гора Шелудивая. Бештау иногда виден… Вот и всё.

– А вы можете нас завтра… – начал было Кока, но Нукри, наступив ему на ногу, перебил, сказав, что очень даже логично, что в Золотухе – гора Шелудивая, ведь при золотухе, кожном туберкулёзе, кожа как раз шелушится и слезает (а Коке шепнул по-грузински: “Молчи, балда”).

Прибыли на автовокзал Пятигорска.

Был разгар дня. Бензиновая вонь. Люди с чемоданами и сумками. Гомонливые и суетливые очереди возле автобусов. Отдельно – группка таксистов, со звоном крутящих на пальцах ключи для привлечения клиентов, словно те малые котята и прибегут играться.

Автовокзал небольшой. В одном крыле – металлический ряд камер хранения, кассы. В другом – закрытые двери с табличками. Дирекция, видно. Людей мало. Две старухи в чёрном возятся возле камер хранения. Там же, на узкой скамье, спит парень с кепкой на лице.

Нукри спросил у кассирши, раскрашенной, как индеец, есть ли при автовокзале гостиница. Та кивнула шиньоном, где явно не хватало перьев.

– Есть комнаты. Для командировочных.

– Вот и хорошо, мы как раз из таких. К кому обратиться?

– Уже обратились. Хотите занять? Но они на пять человек. И удобства в коридоре! – брякнула она дешёвыми серьгами из пластмассы.

Нукри вынул зелёную стодолларовую купюру.

– Нас это устраивает. Вы, пожалуйста, не вселяйте туда никого пару дней, пока мы тут. Договорились? – протолкнул он купюру в окошко.

Кассирша накрыла её журналом и доверительно разрешила:

– Живите. Три дня никого не вселю. Комната номер десять. Девочек не желаете? Нет? Устали с дороги? Ну и хорошо, отдыхайте, родные. Да, ресторан рядом, за углом, до одиннадцати егозят.

Ещё за десять долларов дала ключ от служебной душевой в коридоре, пообещав туда тоже никого не пускать:

– А если Гриша-сантехник вздумает появиться, гоните его в шею! После него, свинтуса гаечного, слив всегда засорён.

В комнате осмотрелись. Пустота. Пять кроватей. Стол. Графин. Кран в углу.

Не раскладывая сумки, Нукри попросил телефон Рыбы.

– Зачем нам лишние глаза и уши? – возразил Кока. – Шофёр же сказал – двадцать минут на такси. На хрен нужен этот Рыба?

Нукри упрямо качнул головой:

– Надо. Я ещё хочу немного ширки взять. Рисковать так рисковать. А где её тут возьмёшь? А этот Рыба наверняка знает понты…

– Ну, понятно. Только на обратном пути не ширяйся! – предупредил Кока, подумав, что возня с ширкой сейчас совсем ни к чему: не за тем приехали.

Пока Нукри ходил в холл звонить, Кока оглядывал номер. Куда дурь прятать? Голые стены! Ни шкафа, ни вешалки! “И чего Нукри вздумалось тут остаться? За сто баксов и получше снять можно”, – думал он, хотя понимал, что так, наверно, правильно: в хороших гостиницах менты и шныри всюду трутся, пьяных обирают вместе с путанами, ливеруют, кого бы расколоть на лавэ. А способов множество, и самый простой – сунуть руку в карман жертве и вынуть оттуда пакетик белого порошка, вот и повод, и веская причина для жертвы срочно бежать искать деньги, чтобы откупиться.

Нукри вернулся весел. Рыба скоро будет, и у него есть интересные книги.

– Таблетки? Калики? Ханка? – по инерции спросил Кока.

– Да что бы ни было! Он через час подвалит. Может, душ примем?

После душа переоделись и вышли посмотреть ресторан – тот оказался забегаловкой, где шумели пьяницы за кружками с бледным пивом и тарелками с огрызками чебуреков. Стоял чад и дым от жарившихся под навесом шашлыков и кебабов – их на высоком мангале ворочал и овеивал картонкой кавказоид в берете.

– Двинули на воздух, здесь воняет.

Уселись на скамейку и стали ждать.

Наконец к ним подобрался из кустов медлительный и сонный белобрысый парень в бейсболке. Сунул вялую руку.

– Вы Сатаны кенты? Рыба! Он трезвякнул мне. Мы с ним крепко корешили! Близко были. – Потёр указательные пальцы друг о друга (поверхности ладоней исколоты по венам). – Чего надо?

– Да всякого.

– А много? – Рыба не спеша закурил “Приму” дрожащими руками.

Нукри достал четыре сотенные.

– Возьми на всё. Если таблетки хорошие, не просроченные, ещё возьму.

Рыба подозрительно-обиженно взглянул на него из-под козырька:

– Ты это зачем сейчас сказал? Что я, чмо болотное, чтоб туфтовые таблетки толкать? А?

– Да нет, просто так, по инерции, – примирительно ответил Нукри.

– Просто кошки не ебутся! – наставительно заключил Рыба, но смилостивился. – Ладно, давайте бабки, я поканал, не то барыги сейчас в кино зайдут и до вечера оттуда не выйдут…

Когда он ушёл, Кока заметил:

– Ишь какой гордый! А ну, обиделся и не придёт? Что тогда? Пропали бабки. И не надо этому Рыбе ничего про Золотуху говорить. Зачем ему знать? – С чем Нукри был согласен и предложил Коке пойти поесть, а он, Нукри, в номере подождёт.

В забегаловке Кока взял салат из помидоров и сто грамм водки. За первыми последовали вторые сто и три чебурека, и они уже не показались Коке такими уж противными. Добавив ещё сто под горячий и очень вкусный кебаб, он вернулся в гостиницу. Нукри дремал. Кока тоже прилёг.

Через час они сидели на скамейке, обсуждая, в каких водах искать этого Рыбу, если он не явится. Минут через сорок из кустов тихо выплыл Рыба. Отчаянно чесался, не попадал сигаретой в рот, что-то бормотал, шёл, как по волнам, высоко поднимая ноги, словно земля под ним колебалась.

– Извини, братан, барыга никак из кино выходить не хотел… Еле-еле выманил… Они туда с утра заваливают и там торчат в тепле весь день… Там же, в туалете, подмолачиваются… – с трудом ворочая языком, поведал он. – Вот твои таблетки. Пару пачек я оставил себе на раскумар, а это твоё, – сунул он Нукри тугой пакет в чёрном мусорном целлофане. – Ещё можно взять?

– Можно, но осторожно! – растянулся в маскообразной улыбке Рыба. – Только не сегодня.

Нукри пошёл проводить наркодягу до автовокзала, а Кока забрал свёрток и поднялся в номер.

Вернувшись, Нукри сел за стол, бегло пересчитал пачки, отсыпал в ладонь таблеток и запил всю пригоршню из графина.

Кока старался не смотреть на это, но невольно отмечал, как лицо Нукри разглаживается, наливается спокойным довольством, розовеет, краснеет… Вот сейчас волны разбегаются по телу, мелкими иголочками толкаются внутри, начинают радостно свербить, отчего Нукри принимается усиленно чесаться, повторяя:

– Вай мэ, деда, ра каиа![167]167
  О, мама, как хорошо! (груз.)


[Закрыть]

Кока, услышав это, не выдержал и сорвался в закусочную – срочно выпить.

В павильоне дымно, шумно. Все столики заняты. Он взял чекушку, воду и сел на свободный стул возле кухни, куда время от времени присаживалась уборщица.

Рядом типы в вязаных шапчонках люмпенского вида осаждали третьего, в мятом пиджаке и допотопном галстуке.

– Что ты нам в нарядах наблатыкал? Почему так мало бабла? Опять сборы на Иван Иваныча? Заебали вы со своими поборами! Мало вас Сталин расстреливал!

– Сколько наработали – столько и написал. Я приписками заниматься не буду. Нас тоже проверяют будь здоров! – пьяно отбрёхивался пиджачный, утирая рот галстуком.

– Какие на хрен приписки? Мы две смены полные отпахали, а ты бабло за одну выписал! Это как? По каковским законам?

– Пошли вон к бухгалтеру! – не выдержал пиджачный, закинул в рот водку и запил пивом. – Он вам бабло выписывает. Ошибся, значит. Разберёмся. Давай ещё три кебаба закажи!

С другого стола неслись тихие странные слова:

– Про одного бродягу говорили: когда ему заменили расстрел на пожизненное, он в ту же ночь в камере повесился…

– Чтоб курица несла золотые яйца, её нужно как следует кормить, чем обильнее – тем проба золота будет выше.

– Будет тебе золото, много золота, на Колыме, в рудниках…

– Я читал, что раньше крокодилы бегали на двух ногах…

– Ага, а рыбы летали в небе!..

…Кока очнулся, когда уборщица гремела стаканами.

– Эй, дружок, закрываемся! Пора!

С дурной головой Кока поплёлся в комнату номер десять, жалея, что нет мастырки – сейчас бы косяк очень помог, на похмелье не хуже стопки спасает. Но лучше, конечно, всё вместе, по порядку: похмелье – стопка – косяк – отдых.

Нукри нет.

“Ясно, волокушит где-то… Под таблетками тянет двигаться, что-то делать…” – решил Кока, пока не появился Нукри – красный, опухший, что-то бормочет, не выпуская изо рта сигарету.

– Ты подмолотился? – понял Кока.

– Аха, – прохрипел Нукри. – Отлично раскрылись. Но сейчас мутит…

– А я вот выпил пол-литра – и мне хорошо, – с пьяной гордостью сказал Кока. – Жаль только, что курить нету…

– Кто сказал, что нету? А это что? – растянулся в улыбке Нукри и показал шарик с орешек.

– Откуда?! – Коку ошпарило радостью.

– На улице у какого-то пьянчуги купил. Он упал, я помог ему подняться, спросил, кайф есть какой-нибудь? Тот поискал и нашёл. Вот, за червонец отдал.

“Молодец Нукри! Всегда с сюрпризами, заначками, понтами! – думал Кока, заколачивая косяк из пахучей, с вязким сосновым запахом дури. – Вот бы такую взять!” – стало ему мечтаться после нескольких затяжек.

Дурь на водку закружила, завертела, понесла то вверх, то вниз, закачала из стороны в сторону… Кока то летел в бездну, то, не долетая до дна, начинал всплывать…

Нукри тем временем нашёл розетку, зачем-то побрился, принял опять душ и, прохрипев:

– Не могу лежать, плохо, волокушит, – тщательно оделся и ушёл бродить по ночным улицам.

А Кока уплывал в мечтах. И виделось в полусне, что держит он над головой, как трофей, увесистый душистый брус, а толпа народа приветствует его дикими визгами восторга, как рок-звезду на стадионе, кем он всегда хотел стать, для чего купил барабан, тарелку, чарльстонку и колошматил по ним так истово, что даже многострадальный двор взмолился: “Потише, Кока! В голове дырку сделал, хватит, мозги вытекли!..”

Проснулся рано. Башка болела. Нукри за столом строил столбик из таблеток, несколько смущённо объяснил:

– Подмолочусь слегка.

Одевшись и выпив паршивый кофе в холле возле камер хранения, они отправились к стоянке такси. Нукри выбирал, нещадно расчёсывая грудь:

– Вон, синяя “Лада”, неприметная. И шофер пожилой. Свой нос не будет совать, куда не следует. Старикам лишь бы до смерти дожить…

Таксист, основательный седой мужчина, осторожно и аккуратно вывел машину на главную улицу. Сообщил, что в Золотушке раньше жил его деверь.

– Да чего говорить? Село малое, две главные улицы – Центральная и Подкумская, ещё парочка улочек и переулочков. Хрущёвки есть. А вам чего там надобно? В гости? Ну-ну… Мой деверь всегда хорошие шашлыки жарил, это они умеют, а больше ничего – как колхозы закрыли, так и захирело село…

– А что они раньше в колхозах выращивали? – Кока подмигнул Нукри.

– Да чего только не сеяли! И картошку, и кукурузу, и лён, и коноплю…

– Конопля – это что такое? – невинно спросил Кока.

– Анаша, из чего морфики себе сигаретки крутят! – отозвался шофер. – Но власти сделали умно: плохие сорта скрестили с хорошими, отчего всё испортилось…

– Вот оно что… – протянул Нукри, значительно взглянув на Коку, и спросил, почему гора в Золотушке называется так странно – Шелудивая.

Оказывается, раньше там в обилии росли дубы и было много желудей, поэтому гора называлась Желудёвая, но потом дубы вырубили, гора покрылась каменистыми осыпями и превратилась в Шелудивую.

– Туда и ходить не стоит – чего там смотреть? Камни и камни… И всякая дрянь…

До таблички “Село Золотушка” добрались быстро. Нашли улочку Тихую. Одинаковые дома, чахлые деревца, где-то тявкает собака, женщина за забором развешивает бельё.

Кока из машины спросил у неё, где живут Абаховы. Она мотнула головой в зелёной косынке:

– Дальше, третий дом, красная крыша.

Они отпустили такси. Нашли дом. Добротный, красного кирпича.

– Видно, комбайнёр усердный, бабло имеет, – заметил Нукри.

Калитка отворена. По двору две бородатые козы щиплют траву. В будке лохматая собака, печально уложив башку на лапы, следит за козами и курицами – те бродят, где хотят, деловито переступая с лапы на лапу и словно зная, куда им надо сейчас идти по срочному делу.

Из-за двери слышен кашель и отхаркивания. Они постучали. Никто не отозвался. Рискнули войти. Их встретил спёртый запах лекарств и больного человека.

В комнате одна половина была занята коврами, кроватью с мутаками. На другой в кресле у стола сидела старуха в расшитом цветастом халате и роговых очках. Рядом – клюка. На голове – замысловато накрученный платок. Лицо похоже на совиное, очки толстенные. На столе – пузырьки и таблетки.

Старуха пила что-то из большой кружки. При виде пришельцев отставила чашку, присмотрелась к ним и что-то вопросительно буркнула. Они не поняли. Кока решил сказать пароль, но вместо “привет от Аслана” брякнул:

– Привет от Сатаны!

– Шейтан? – выкрикнула старуха. – Хэт къэlyар?[168]168
  Кто пришёл? (кабард.)


[Закрыть]

На крик появилась девушка лет семнадцати.

– Бабушка плохо видит и слышит, по-русски почти не говорит. А вы от кого? От Аслана? Да, Аслик писал, что приедут. – Говоря, она смущённо теребила косу и опускала глаза.

– А ты кто? Сестра? Айша? Понятно. А где родители, Айша?

– Нету. У папы живот сильно болел, его на скорой в Пятигорск забрали, мама тоже с ним поехала.

Вот тебе раз!

– И… когда вернутся? – Они так и стояли у дверей, не решаясь идти по коврам, да и зачем? Стульев всё равно нет.

– Не знаю. Может, будут делать операцию.

Вдруг старуха хрипло каркнула, щёлкая челюстями:

– Сыт ухуей?[169]169
  Что надо? (кабард.)


[Закрыть] Шейтан! – и злобно пристукнула палкой.

– Кто здесь старший? – хладнокровно спросил Нукри. – Бабушка? Тогда узнай у неё: есть ли купить гашиш? Мы в такую даль ехали, чтоб хороший товар взять. И Аслик ждёт в зоне подогрева от нас…

Айша перевела. Старуха заквохтала:

– Хьэуэ! Хьэуэ![170]170
  Нет! (кабард.)


[Закрыть] – Но Айша напомнила ей про Аслика, и старуха попритихла, нахохлилась, поводя толстыми линзами очков и ощупью ища палку, словно желая запустить ею в непрошеных гостей. Потом пробормотала: – Тlэкlу щыlэщ!

– Говорит, есть немного, – перевела Айша.

– Хороший? – влез Кока.

– Плохого у папы нет, – немного обидчиво отозвалась девушка, накручивая косу на пальцы и поглядывая на них исподлобья.

– А сколько есть?

Старуха показала руками – вот столько… Иди и пойми!

– Когда можно взять? – спросил Нукри, когда Кока шепнул ему: “Возьмём, что есть, а там посмотрим”.

Девушка перевела. Старуха что-то высчитала на пальцах, узнала, где они живут, и прошамкала, что сегодня вечером, в семь часов, Айша привезёт им товар на автостанцию. Но деньги вперёд.

– Питсот долляр! – с трудом растопырила пальцы одной руки.

Когда Кока доставал деньги из конверта, в голове промелькнули слова Сатаны о том, что сейчас сезон, у всех дури много, килягу за пятьсот баксов дают. Кило было бы хорошо! Больше и не надо! Полкило отдать Сатане, а остальное поделить…

Айша отнесла деньги старухе, та подозрительно и основательно, как бумагу для туалета, помяла их, пошуршала. Спрятала в карман, махнула рукой:

– Сезэшащ![171]171
  Устала! (кабард.)


[Закрыть]

И они ушли, провожаемые шипением и квохтаньем.

Девушка довела их до калитки. Боязливо спросила, как там Аслик. Они сказали, что с ним сидел их друг, Сатана, и он говорит, что Аслик хорошо себя чувствует и ждёт подогрева. И почему бабушка так мало пообещала?

– А в этот сезон папа почти не работал, на больничном сидел, у него спину схватило, не отпускало. Постоянные скорые помощи и уколы. А сейчас живот.

Вот оно что! Жаль, Аслик об этом не сказал – они бы не тащились в такую даль из-за мизера!

– Как уехать отсюда?

– За углом остановка автобуса. Идёт прямо до автовокзала в Пятигорск. Я в семь приеду, ждите меня, где скамейки.

– Ну и ведьма! И что за змеиный язык! Шипение хуже, чем в польском, – усмехался Нукри по дороге к автобусной остановке.

Кока поддакнул:

– Если смешать польский, арабский и турецкий, выйдет кабардинский!

– А горяночка хороша…

– Как Бэла у Лермонтова… Небось на таких тут охотился поэт…

– Тут и пулю схлопотал за свой длинный язык…

Пока ехали, тихо переговаривались, что делать дальше. Ждать из больницы отца?.. Но дочь сказала, что он почти не работал. И старуха дала бы больше, если б было. Кока заметил, что она, несмотря на слепоту, очень внимательно следила, когда он доставал деньги из конверта.

– Если мало придёт, себе оставим, – твёрдо сказал Нукри. – А Сатане деньги вернём – и дело с концом! Это он дал накол на больного барыгу, у которого ничего нет в этом сезоне!

– А про то, что взяли, не говорить? Он же всё равно узнает через Аслика! – всполошился Кока. – А потом всю кровь выпьет, я его знаю, кровосос ещё тот…

– Что же делать? После таких мучений отдать весь план? Нам бы на двоих хватило на зиму, а на троих делить?

“Да, как же! Будет тебе Сатана делить на троих! Заберёт и деньги, и план!”

В общем, опять мышеловка. Много – плохо, опасно. Мало – ещё хуже! Надо к тому же посмотреть, что Айша принесёт…

До вечера далеко. Отправились пешком до приличного ресторана “Дубок”, заказали триста грамм водки под салат “Столичный”, грибные жюльены и жаркое по-кубански в горшочках.

Не уходя далеко от ресторана, забили в садике косяк. Курили украдкой, смотрели, как гуляют люди. И вновь химерная тоска вползла в Коку: все люди как люди, гуляют с детьми, едят мороженое, смеются, – а он что? А он где?.. Зачем?..

Потом медленно отправились на автостанцию, купив по дороге “Беломорканал”. В номере Нукри начал готовить подмолотку: он подсел на таблетки и до самого Тбилиси будет их глотать. Коку никогда особо не тянуло к таблеткам. Он помнит, что бывает после них, – запор, затвор, геморрой и камень в животе, словно та горячая горючая грязь, что когда-то впускала в него кондитерским шприцем толстая врачиха в чёрной повязке со словами: “Асе унда, швило, асеа каи…”

Он заделал большую мастырку в беломорину. В Тбилиси папирос днём с огнём не сыщешь – если появятся в магазине “Табак” на улице Ленина, то планокеши вмиг всё раскупают, по десять коробок берут, хоть все жалуются и хнычат, что сидят на голяке. Если на голяке – зачем тебе десять коробок?.. Кстати, и менты там часто засады устраивают, смотрят, кто за папиросами является, в какую машину покупатель садится, передают по рации, и вся машина с пассажирами шмонается на ближайшем посту, ведь кроме планокешей папиросы никому не нужны.

Кока и курить начал именно с папирос, с “Курортных” бабушки, – тогда она ещё дымила. Украл из синей пачки папиросину, в туалете неумело выкурил кое-как, мало что поняв и напоследок так задохнувшись дымом, что долго на папиросы смотреть не мог. А потом часто таскал у неё “Курортные” и “Казбек”, чтобы забивать в них шмаль, пока бабушка не перешла на противные сырые сигареты “Даиси”.

Нукри, выпив заход, стал охать, крутиться по комнате, чесаться, – и ушёл, сказав, что в семь будет на месте, у скамеек. А Кока, полежав немного, потащился в закусочную, где, как обычно, было душно, дымно, шумно. От жужжания голосов шум в голове усилился, звуки стали отдаваться эхом.

Он взял пельмени и чекушку. Пил, украдкой оглядываясь. Но никого похожего на ментов или тихариков не замечал. Да и не будут менты ходить в такую паршивую рыгаловку! В ресторанах небось сидят, за главными столами, заливной осетриной закидываются! Как говорил Сатана, “коньячок под шашлычок, потом к Мурке под бочок”…

В углу, в группе хиппообразного молодняка, вспух какой-то крупный базар с громким матом и звоном разбитых стаканов. Буфетчик прикрикнул на них, а тощая, в синем застиранном халате, с длинным, как у сайгака, лицом, мосластая и костистая уборщица покорно направилась с веником и совком в угол, где буянили хиппари.

“Не лучше ли уйти? У меня все деньги с собой! Мало ли что? Драка будет, менты явятся”, – думал Кока, следя поверх голов за затихающей сварой: мудрый буфетчик выслал спорщикам от себя бутылку водки, и те занялись её разливом.

И Кока уже собрался уходить, как в углу опять вспыхнул шум – видно, подарок буфетчика возымел обратный эффект: не утихомирил, а, наоборот, раззадорил хиппарей. Длинноволосый юнец, схватив девку за волосы, стал тащить к выходу, та сопротивлялась и визжала, юнец матерился. И тут с одного из столиков сорвался молодой парень в нелепой курточке и кепчонке, с виду полубомж, и, быстро показав что-то, с силой оторвал девку от парня, заученным движением заломил ему руку и увёл из зала.

За соседним столом внятно и отчётливо сказали:

– Видал? Дружинник! Их полно всюду!

Кока обомлел. Вот тебе и люмпены пиво пьют! А как одет? Чистый пропойца! Нет, в очень плохом месте стрелку назначили! На вокзалах и в аэропортах полно шнырей и стукачей! Надо быть начеку.

Он вернулся в комнату, докурить косяк. Там Нукри брился – второй раз за день. Сказал, что был на вокзале и взял на завтра билеты на поезд Москва – Баку, в дагестанском Кизляре надо подсесть.

Кока удивился:

– А вдруг эта Айша не приедет? Ну, ногу подвернула? Понос у бабушки! Пустыми уезжать?

– Приедет, – уверенно сказал Нукри. – Притом я же не собираюсь десять кило фактов везти себе на расстрел. Не будешь же ждать, пока отец из больницы вернётся?.. А сова эта очковая, старуха, и разговаривать не хочет. Сколько принесут – столько принесут, возьмём и рано утром дёрнем. Если что, билеты и выбросить можно. Когда в такой рейс идёшь, с мелкими тратами считаться не приходится.

Кока был согласен: не стоит считаться. Он сам за дурью в Амстердам ездил всегда первым классом, так спокойнее – пограничники и полицаи стараются богатых господ не тревожить.

“Кизляр-Козляр! Козляр-Кизляр!” – бездумно повторял он, а мысли суетились и не находили себе места: стало очевидно, что Нукри давать ничего Сатане не собирается, а это грозит большими неприятностями, в первую очередь для Коки. Да и Нукри они не минуют! Он ещё не знает, что за бандит Сатана! Утаить, что они были в Золотушке, не удастся! Рано или поздно всплывёт – и тогда только держись!

Когда вышли к месту стрелки, Айша уже скромно сидела на краешке скамейки. Одета по-городскому – в свитер, джинсы, куртку. Рядом лежал целлофановый пакет с весёлыми медвежатами.

Присели рядом.

– Всё в порядке? – спросил Нукри.

– Да. Там должно быть полкило, – не поворачивая головы, отозвалась Айша.

– А ещё есть? – спросил Кока.

– Отца нет, я не знаю. И бабушка не знает, что было – дала. Ну, всё? Тогда я пошла. Удачи! Привет Аслику, если увидите!

– Спасибо! – ответил Кока, подумав: “Не дай бог Аслику лично в зоне приветы передавать!..”

Айша скорым шагом направилась к автобусам, где толпился народ и какой-то водитель кричал в открытую дверь:

– На Кисловодск отъезжаем! Садись, кто едет! Нет? Так я уехал!

Захватив пакет, заперли в номере двери, задёрнули занавески и вынули из пакета обмотанный целлофаном и тряпкой тёмный полукруг гашиша, с пол теннисной ракетки, с неровными краями, словно кто-то отщипывал шматки. В нос ударил густой сосновый запах.

Попробовали полукруг на разлом – гнулся, но не ломался. Значит, жирный, добрый.

– Полкило, – мечтательно повторил Нукри. – Нам пополам на всю зиму хватит! Надо ещё целлофан найти, обмотать, духан с ног сшибает! У, хорошая дурь!

Он любовно погладил шмат и собирался завернуть его обратно в тряпку, но Кока не без труда отломил вязкий кусочек, а пока дегустировал покупку, Нукри суетливо сбегал к ларькам и вернулся с несколькими целлофановыми пакетами, куда тщательно упаковал полукруг.

Теперь встал вопрос: куда спрятать оба пакета, с таблетками и дурью?.. Сунуть в сумку? Оставить на столе? В комнате пусто, пакеты бросаются в глаза. А ну, кто-нибудь придёт?.. Проверка какая-нибудь?.. Или командировочные заявятся?.. Той кассирши, что деньги брала и ключи давала, нет, на её месте сидит худая мымра с крашенными в грязно-лиловый цвет волосами, не получившая пока от них ни копейки. От такой добра не жди – зашлёт клиентов, а духан от шмали прёт даже через пять целлофанов. Вот почему никто в больших количествах дурь не возит – запах, объём, стрёмно! Да и гангстеров вроде Сатаны или Джибго много: они один раз купят, а на второй всё отнимут, иногда и вместе с жизнью, ибо жалкая жизнь продавца кайфа ничего не стоит, барыге – барыжья смерть!

Решили спрятать в сумку, обложить шмотками, а сумку сдать в камеру хранения – пусть полежит до утра, а рано утром заберём и поедем в Кизляр на такси.

– Положи в свою сумку, – предложил Нукри.

– Почему в мою? Давай в твою! Ты ж свои таблетки везёшь? Ну и дурь туда доложи, – возразил Кока.

Нукри вздохнул, но посчитал это логичным: раз он всё равно должен рисковать, то зачем ещё и вторую сумку под удар ставить? Обернул пакеты шмотками и сунул их в свою сумку.

– Я пошёл. Спрячу в камеру, а потом поволокушу – на месте сидеть не могу.

– Номер камеры и шифр не забудь записать! Не то потеряем! Бывало уже с людьми! – крикнул вслед Кока, вспомнив историю о друзьях Барана, которые забыли шифр и были вынуждены бросить три кило гашиша в камере хранения.

После ухода Нукри он забрался в постель и стал размышлять, как удачно всё складывается. Конечно, делиться с Сатаной придётся. Но разбойнику гашиш особо не нужен, а вот то, что отнимет у Нукри таблетки, если узнает, – стопроцентно…

Так лежал в полудрёме – то порываясь пойти выпить чекушку, то удерживая себя тем, что завтра ехать, дорога длинная, похмелье ни к чему. Ни курить, ни каликами обжираться ни в коем случае нельзя.

Нукри пришёл довольный.

– Сумку спрятал. Шифр – дата моего рождения, 20–06. – Он покрутился и тоже лёг. – Завтра рано вставать, я разбужу.

Они почти уже спали, когда в дверь вначале поскреблись, потом стали стучать всё настойчивее.

– Кто там? – всполошились они.

– Я, Рыба!

Его не хватало! Что ему надо? Может, ментов привёл?

– Ты один? – крикнул Нукри.

– Да.

В трусах и босиком Нукри подобрался к двери, послушал, щёлкнул ключом, впуская Рыбу.

– Что случилось? Что тебе надо?

Тот нагло уселся на стул.

– Не спится. Дай пару пачек, меня ломает.

– Я всё спрятал. Ничего здесь нет, – холодно отрезал Нукри.

Но Рыба не собирался уходить:

– Ломает, земеля! Я на таком заходе сижу, что труба! По-братски!

Так он долбил одно и то же, пока Нукри не натянул штаны, ботинки и не пошёл с ним в пустой холл к камерам хранения, где, не вынимая сумки из ячейки, покопался в пакетах, сунул Рыбе пару пачек. Вернувшись, сказал:

– Дал ему две пачки. А то бы не отстал, ныл бы тут всю ночь! Знаю я этот народ, – ворчал он, укладываясь. – Завтра в шесть утра должны вставать. До Кизляра пять часов езды, ехать и ехать…

А оттуда ещё ехать и ехать до Баку! А оттуда ещё ехать и ехать до Тбилиси!..

Но что делать? Лететь из Минвод?.. Во-первых, у Нукри просрочен паспорт, во-вторых, в Минводах иногда шмонают весь багаж, – говорил же Сатана, как он попал там в мышеловку! Нет, самолёт отпадает.

Кока полувопросительно-полуутвердительно сказал:

– Может, на хер этот Кизляр, рискнём на автобусе, через перевал? И не на маршрутном автобусе, а на туристическом? Я видел, тут стоял какой-то, с гидом и туристами. В него лучше всего подсесть и бабки дать водителю. Неужели всех на перевале поголовно шмонают? Тогда бы пробки стояли!