Текст книги "Кока"
Автор книги: Михаил Гиголашвили
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 36 (всего у книги 53 страниц)
“а ты написал явку с повинной?”
На этаже – тихо, ни звука. Незнакомый подтянутый надзиратель, в чистой рубашке и галстуке, с жетоном на груди, основательно обыскал Коку и отпер дверь камеры № 42.
Кока попал в полутёмную комнату. Без решёток сошла бы за жилище одинокого человека. Тепло, даже жарко от электрокамина. Шкаф с одеждой. Две полки с книгами. Стол под скатертью, на нём – портативный телевизор, лампа под зелёным абажуром, книги с закладками. Ручки, бумага, карты, сигареты, пепельница, зажигалка, стакан с водой, коробочки и шкатулки. Ковёр на стене. За ширмой – кровать. Из-под неё белеет ночной горшок. Ни параши, ни раковины.
За столом в кресле смотрит телевизор без звука одетый в дорогую олимпийку и расшитую узорами безрукавку седовласый пожилой мужчина маленького роста (массивная голова почти вровень со спинкой кресла). Ноги укрыты пледом. Лицо удлинённое. Нос вислый, мясистый. Ручки хоть и короткие, но с длинными породистыми пальцами. Глаза выпуклы и внимательны, как у ящера с острова Комодо.
– Баадур, налей нам, пожалуйста, чаю! – сказал Тархан по-грузински (так говорили и дальше), чем удивил Коку: “К кому он обращается?”
Ковёр сдвинулся. Из стены явился амбал в серой круглой шапочке, начал возиться с чаем на приставном столике (а до Коки дошло: ковёр завешивает проход в соседнюю камеру-комнату). Амбал неприязненно, ногой, подвинул Коке стул – садись!
– Мне написал Сатана Сабурталинский хорошие слова о тебе и твоём подельнике! О недостойных он бы не беспокоился. Расскажи-ка о себе! – ласково помахал Тархан малявой, вынул из шкатулки и запил чаем какой-то комочек.
Кока вкратце поведал: по жизни – обычный человек. В Тбилиси голяк, решили поехать затариться, чтоб Новый год в логе не встречать, а их повязали.
– А вы, случаем, не для перепродажи ли покупали? – насторожился вор.
– Нет, батоно Тархан, как можно! В жизни такого не делали! Сами всю жизнь все деньги на кайф тратили. Я с пятнадцати лет план курю, – искренне признался Кока.
Это успокоило вора, и он наставительно высказался: барыги ходят по грязной стороне улицы, и даже если перейдут на чистую, то грязь всё равно останется у них на подошвах и жить они будут в навозе по кадык. И каждый будет иметь право дать им в нюх!
Вырвал лист из блокнота, показал его Коке:
– Это чистый человек! – Потом зачернил лист ручкой, смял. – А это – ссученный человек! Барыга или стукач! – Помял лист. – Его уже не разгладишь утюгом! Резинкой не сотрёшь! Можно только того… – И порвал лист. Поинтересовался: – Много было дури?
– Четыреста с чем-то грамм… – на всякий случай преуменьшил Кока, не упоминая о таблетках, но добавил, что оставшиеся деньги менты конфисковали.
Тархан махнул рукой с чёрным перстнем:
– Пропали ваши бабки! Что ментам в пасть попало, то пропало! И ваш гашиш уже перепродан. Или скурен. С них, собак, станется… И что вы в этой дури находите? – брезгливо поджал вор губы. – Я пару раз в молодости курил – как овца безмозглая блажил, на стены натыкался… А сколько сейчас сидят за неё?!. Полтюрьмы! Пей чай! – кивком указал на красивую чашку, поданную Коке молчаливым Баадуром. – А ты сам, Баду? Иди к нам.
Ставя на стол поднос с чурчхелами и сухофруктами, Баадур глухо отозвался гриппозным голосом:
– Благодарю. Если ничего не надо – я прилягу. Температура.
– Конечно. Иди ложись. Только по дороге лампу зажги, темновато, молодого человека плохо видно… “Багадур” по-персидски “доблестный”! – обьяснил, кивая детине в спину.
Загорелась лампа под зелёным абажуром. Ковёр колыхнулся и застыл.
– Отсюда русское “богатырь”, – понял Кока, вызвав милостивый кивок:
– Да, богатырь, батыр. Ему бы жить и жить, а не пятнадцать лет сидеть… Эх, дружок, вначале человек строит планы, а потом планы строят человека!
Повозившись с чашкой, вор громко спросил в пустоту:
– Баду, у тебя ещё дурь осталась?
– Немного, – отозвалось из-за ковра.
– Дай ему пару мастырок!
Но Кока опередил его:
– Не надо, батоно Тархан! Я решил завязать. Мне и Нугзар Кибо советовал завязывать с дурью… – ввернул он.
Тархана это заинтересовало.
– Да? Ты знаком с Нугзаром Кибо? Я его называю Кубо[188]188
Кибо – рак, Кубо – гроб (груз.).
[Закрыть]… Ну-ка, расскажи, где он, что он… С тех пор как он раскороновался, я его не видел.
Кока выругал себя за длинный язык (“Иди теперь рассказывай!”), но не скрыл, что последний раз видел Кибо и Сатану в Амстердаме.
– Да, они старые кенты… А ты сам как оказался в Голландии? По путёвке?
– Вроде того. Но Кибо, кажется, живёт там постоянно. А Сатана – в Тбилиси.
– Сатана всегда был бандитом, – с неудовольствием подытожил Тархан. – Многие не одобряют беспредела, а я понимаю – пришло их бардачное время!.. В моей молодости пистолетов в городе было пять штук, а сейчас в каждой семье по калашу на балконе в картошке зарыто! Раньше уважаемые люди сидели, обсуждали, решали, что и как делать, а теперь – пулю в лоб, а разговор потом!.. Ещё Аль Капоне говорил, что пуля очень многое меняет в голове, даже если попала в жопу… Бандосы рэкет-ролл устроили! Воровской закон вне закона! Ты давно из Тбилиси?.. Как там?.. – вдруг перевёл разговор.
Кока сказал, плохо: когда он уезжал, не было ни света, ни газа, ни бензина. Тархан покачал массивной головой:
– Вай мэ, что сделали с Грузией! Негодяи!
– А вы, батоно Тархан, давно там были? – решился поддержать тему Кока (не догоняя, что его вопрос можно понять как “а вы давно сидите?”, а это не по понятиям).
Тархан основательно почесал баклажанный нос.
– Как Звиад сел править, не был. Хороший царь в своей стране благоденствие создать должен, а он что сделал? Развалил всё на хрен! Будет людям хорошо жить – будет и братве чем поживиться! Кто теперь правит? Джаба Иоселиани?
– Да. И Тенгиз Китовани. В Западной Грузии ищут Гамсахурдию.
Тархан всплеснул руками:
– Совсем, совсем плохо всё это! Джаба Иоселиани – вор, а вор тюрьмой и зоной управлять должен, а не республикой! В зонах руководить, а не в совете министров! Какие они президенты? Какие поручения, гапицеб, вор может давать своему министру МВД? Сажать братву? Ловить воров? Смех и грех! Забыли, что Вася Бриллиант написал в своем завещании? “Не лезьте никогда в политику”! Так недолго и самим в мусорил превратиться! Или прямо в петухов! – выкрикнул он в пустоту и досадливо закурил сигарету, не предлагая Коке. – Разбили воровской мир эти, с калашами наперевес… Грехоблуды! Как Большой Сосо умер, так рухнуло всё! Второй, Тенгиз Китовани, правда, скульптор?.. Скажи, заклинаю, что надо скульптору во власти?.. Иди меси свою глину и не мешай людям жить!.. Что он понимает в делах?.. Народ нищает, братве нечем разжиться. Звиада загнали, как бешеную собаку, и в конце концов убьют, попомни моё слово! Или сами завалят, или найдут киллера вроде Сатаны…
– Не думаю, чтоб Сатана такими делами занимался, – решился вставить Кока.
Отпивая из чашки, Тархан усмехнулся:
– Ты не думаешь!.. А я знаю, сколько на его счету душ!.. Убойных дел мастер! Ведь жизнь бедной овцы зависит от травы, а волка типа Сатаны – от умения бить, истязать, убивать…
– Жизнь бедной овцы тоже от этого зависит, – поддержал аллегорию Кока, добавив: что же делать овце, если бежать некуда, если она заброшена в загон с волками? Куда бежать? Копыта не помогут!
Тархан благосклонно кивнул:
– Именно, не помогут. Твои б слова да богу в уши, а то забыли, что жизнь вора зависит от его слов и решений! Бог отнял у змеи всё, взамен одарил ядом. Так и вор: у него ничего нет, кроме слова, которое разит, милует и судит. Слово – его оружие, а не пистолет с ножом! У вора должны быть сила воли и железный характер! Если вор начнёт гнать пургу, то и по ушам получить недолго! Раскороновать можно за всё! Кто-то когда-то в армии служил! Или в общак руку запускал! Или невинных обвинял! Или убогих обижал! Или слово не сдержал! Кто упал – того сожрали! За всё можно дать по ушам! Мигом в сучкари запишут! – Словно сам себе что-то объясняя, Тархан провёл рукой с перстнем волнистую линию, потом неожиданно перескочил с темы: – Хочешь варенья? Ореховое. Сестра прислала, сама собирала…
Кока вежливо отказался:
– Благодарствую, не беспокойтесь, мы уже пили чай.
Тархан внимательнее вгляделся в него.
– Что-то ты очень уж вежливый… Какого района? Сололаки? То-то я смотрю… Воздух там у вас, в Сололаки, что ли, другой? Но в хате особо не того… Поменьше благодарностей и ласки, чтоб боком не встало… Со своей лопатой в чужой огород не лезь! И слишком много не думай! Долгие раздумья делают мужика трусом! – добавил странную фразу.
“Он наверняка принимает что-то возбуждающее. Слишком словоохотлив… Почёсывается… Сушняк… Глаза закатывает…” – привычно фиксировал Кока, слушая, как Тархан развивает идею о том, как бы он, будь министром МВД, обустроил бы зоны. Суть в том, что все зоны надо разделить на три типа. В первую сажать тех, кто украл велосипед, побил жену и т. д., это нормальные люди, фраера: бухгалтеры, завсклады, дебоширы, по пьянке что-то сотворившие. Во вторую – лёгких преступников типа щипачей, мошенников, аферистов, катал, шпилевых. А вот в третью сгонять настоящих маньячил, киллеров и прочих опасных тварей, включая педофилов и насильников. И давать им на выбор: пожизненное или расстрел – зачем таким, как Чикатило, жить? Вдруг ему твоя жена или дочь попадутся на улице? Истребить дьявола – благо для всех!
– Изыди, сатана! – Тархан сделал неприличный жест совокупления: левой открытой ладонью стукнул по сжатому кулаку правой руки. – А сейчас по статьям смотрят: если большая – иди на строгач, а у бухгалтера или велосипедного воришки тоже может быть большая статья, если отягчающие найдутся! И вот такой сопляк идёт на строгач и попадает в руки к садюгам, – разве это по справедливости?.. Он всю жизнь жил честным фраером, потом украл – хоть велосипед, хоть миллион – да пусть сидит хоть десять лет, но по-человечески, с такими же, как он, нормальными людьми, а не с отморозками, которые ему каждый день в торец заряжают и бо́шку отколбашивают! Что, я не прав? – с подозрением воззрился он на Коку.
Тот поспешил согласиться:
– Конечно, так лучше. Вот мне много корячиться, а с кем я буду на киче чалиться? С убийцами и садистами! Можно и штрафами наказывать, в Европе давно так делают…
– Да? – Тархан недоверчиво уставился выпуклыми глазами.
– Мой знакомый в Роттердаме был виновником аварии, ему судья дал на выбор – пять тысяч гульденов штрафа или пару месяцев в тюрьме.
– Вот что значит Эвропа! – Вор затушил сигарету, пригубил чай, повторил с некоторым придыханием: – Эвропа! А нашим ментокрылым всё бы сажать да сажать – кого попало и куда попало! Вот ты, честный фраер, зачем должен с маньяками чалиться?.. Что хорошего из этого будет?..
– Это правда, – согласился Кока, чем вызвал улыбку Тархана.
– Правда?.. Правда – проститутка, все её хотят, но никто не любит…
– А истина? – рискнул спросить Кока.
Хан Тархан заулыбался шире:
– А истины – нет! Есть только разные углы и точки зрения. – Он сложил ладони углом – Как в той притче о слепцах и слоне, где один пощупал хобот и сказал, что это змея, другой ухватился за бивни – не змея, а острые колья, третий пощупал уши и был уверен, что слон – это не колья и не змея, а что-то лёгкое, как веер…
– А знаете концовку басни? – обрадовался Кока (по счастью, бабушка с детства шпиговала его сказками и притчами народов мира). – Нет? Шестой слепец был самый сильный, он ощупал хвост слона, после чего зажал другим слепцам рты, и с тех пор все уверены, что слон – это что-то гибкое и длинное с кисточкой!
Посмеялись: “Наше вам с кисточкой!” Тархан высказался в том смысле, что узнать правду есть разные способы, и самый простой из них – приложить руку к сердцу спрашиваемого, если при ответе сердце забьётся сильнее – значит, врёт.
Потом спросил о подельнике:
– Как зовут? Нукри? Кликуха Доктор? Почему?
– Он врач, хирург.
– А, врач! Хороший? Не свинячий лепило? Чэстный лэкарь или хэр-ург? – добавил по-русски и объяснил, что недавно топтуны привели одного – ветеринаром оказался. – Кишколомы!.. Баадур, прошу тебя, пригласи, если нетрудно, завтра Нукри Доктора, есть вопросы по здоровью, – крикнул в пустоту. – Да вы молодые – что вам пятерик отсидеть? А я стар! Мне уже торопиться некуда, нервы портить вредно, бояться поздно. – И добавил на чистом русском, с некоторым напором на “э”: – Только жить нэ тужить, мёд-пиво пить!
В дверь робко и предупредительно постучали. Осторожно повернули ключ в замке. В комнату с извинениями протиснулся коридорный вертухай в глаженой рубашке и галстуке. Он держал корзиночку под вышитой салфеточкой.
– Свежие булочки, как вы любите, господин Тархан! Только из печи! Пекари поклон посылают!
– Хорошо, Сергуня, благодарю. Им тоже привет от меня. Будь добр – поставь на стол, – небрежно шевельнул Тархан пальцами.
Вертухай Сергуня, деликатно не глядя в сторону Коки, с полупоклоном поставил корзиночку на стол, спросил, нет ли пожеланий, и был отпущен движением Тархановой руки. Задом попятился, боком протиснулся в дверь, тихо прикрыл её и аккуратно повернул за собой ключ.
– Бери! Не наш шотис-пури, да что поделать?
Кока не удержался – булочки восхитительно пахли!
– Благодарю! – И не торопясь, начал есть одну, с хрусткой корочкой.
А хан Тархан решил узнать: всё ли в порядке в Кокиной камере?
– Да, всё спокойно. – Кока хотел сказать, что смотрящим сидит Замбахо, но вовремя прикусил язык: зачем лишнее болтать? “Замбахо прячется в общей хате, зачем выдавать? Три обезьянки! Длинный язык – короткая жизнь!” Так думал он теперь часто, останавливая свои мысли, готовые вывалиться наружу.
Но хан Тархан и так знал. Уточнил:
– Рулём у вас Замбахо? Знаю, гасится на общаке. С ним осторожнее! Такой же бандит, как Сатана. Не ворует, а грабит и разбойствует. Тоже трупных дел мастер. Листом бумаги может человеку горло перерезать! Да-да! Новое поколение, мать их! Какие они воры, гапицеб? Гангстеры! Киллеры! Терминаторы! Рэкетиры! Янычары! Они воров не уважают, а убивают! До чего дошло – воры пропадать стали! Мой кореш, Темур Мачутадзе, законник, в конце мая выехал куда-то – и пропал, только пустую машину нашли в лесу. Где он? Гангстеры, наверно, в бетон закатали! Или Резаный, в законе, с Япончиком дружил, с Кобзоном, в карты играл феноменально, был во всём счастлив – и что? Пропал! Ушатали Резаного киллеры! Не знают того, дураки, что человека убить нетрудно – трудно жить с этим! Думают, что смерть косит все долги, но это не так!
Кока сказал, что лично он ничего плохого от Замбахо не видел. Тархан усмехнулся, отпил чай.
– И не увидишь – зачем ты ему? А вот если бы ты ворочал миллионами – тогда совсем другой коленкор… Я его давно знаю, он в дружбе хорош, однако на дело его брать нельзя – обязательно жмуры будут, в мокрухе увязнешь… Но нет! Меня забодать у сопляков бивни не выросли! – вдруг опять в пустоту, словно сам себе, воскликнул Тархан. – Фишку не рубит! Стар стал! Поляну не сечёт! Нюх пропал! Чуйка ослабла! Да я вас всех переживу и похороню! Всех выкружу! Все через клизму обедать будете! И денег на келех и венки не пожалею!.. А ты ни на что не подписывайся! – перекинулся он на другую тему. – Ты, я вижу, честный фраер, сиди себе спокойно и книжки читай! Ты до общей где сидел? На спецах?
– Да, с Расписным. В тридцать четвёртой хате.
Тархан небрежно шевельнул короткой ручкой.
– Расписной – ушлый прошляк. По ушам получил за свои неблаговидные делишки. Ещё кто?
– Беспал, семечек украл три вагона.
– Не знаю, шелупонь какая-нибудь, люмпениад, не́путь. Третий?
– Савва, всё время лежал вырубленный…
Тархан крикнул в пустоту:
– Баадур, посмотри в журнале, кто наседка в тридцать четвёртой хате?
Раздалось шуршание. Потом из-за ковра прозвучал ответ:
– Савва. За мохнатый сейф. Трахарь. Пятнашка.
Тархан ткнул пальцем воздух:
– Слыхал, кто наседка? А ты говоришь – вырублен лежал! Всё сечёт, мать его, дятла-долбоёба! Слушать подано! Все сидят по приговору, а он – по договору! Ярмо козлиное по его шее плачет!
Вот оно что! Савва – наседка!.. А Кока его даже в расчёт не брал, когда мучился этим вопросом! Недаром он, сволочь, ночами не спал – слушал, о чём камера шепчется!.. И выводили его несколько раз по вечерам – куда, как не к главначу?!
– Он говорил, до расстрела статья… Плакал, кричал, шумел, – растерянно пробормотал Кока (лихорадочно вспоминая, не говорил ли лишнего при Савве).
Тархан осклабился:
– Аха, расстрел, как же… Этот шнырёныш свою пятнашку получил и остался при тюрьме наседкой… Знал, сучонок, что всех, кто по его блядской статье, в зоне опускают, делают петухами, что жизнь его ожидает несладкая! Малофьёй зальют! Доебут до капусты в тухесе!
– Капусту туда суют? – не сдержал удивления Кока.
Хан Тархан засмеялся:
– Нет, просто столько в попес долбят, что у рабочего петуха в заднице кожа сползает, а потом новая нарастает, как капустные листы… Ещё и зубы выбивают передние, чтобы удобнее вафлить… Такая педерача… Ну да что о них говорить… Ты сам как сидишь? – вдруг серьёзно спросил он. – Достойно тянешь лямку? Не ноешь? Не хипешуешь?
– Нет. Чего хипешовать? Чему поможет нытьё?
Из коридора донеслись какие-то звуки. Тархан насторожился, повернув голову к двери, но звуки пропали, а он назидательно поднял длинный палец:
– Что помогает, а что губит – человеку неведомо! Как себя в тюрьме ставить, знаешь? А то сейчас бардак всюду. Своих кавказских держись. С русскими без нужды не связывайся, они опасны, за пачку сигарет могут убить… или просто так, из больших чувств, или по пьяни. Им человека замочить – как два пальца обоссать. Они через слово матерятся, ты будешь от этого дёргаться – надо тебе это? Из русских самые надёжные – сибиряки, они ещё не испорчены блядством. Но вообще, все русские нэ-прэд-ска-зу-эм-ыэ! – проскандировал по-русски по слогам последнее слово. И, напомнив, что в зонах теперь полно шушеры развелось, раньше люди воровской масти жили по понятиям, сейчас – как кому на ум взбредёт, стал загибать пальцы: настоящий вор не имеет права работать, нюхаться с властью, врать своим, грабить убогих, брать в руки оружие, служить в армии, жениться, иметь семью, имущество. – А сейчас что за мясня происходит, скажи на милость? – Тархан театрально развёл руками. – Из каких тухлых яиц такое счастье вылупилось? Все женаты, у всех по три любовницы! Оружие, арсеналы! Мокрухи никто не чурается! Человека убить – раз плюнуть! Героином торгуют, своих детей на иглу сажают! В золоте купаются! Дач и домов накупили! До чего дошло – с мусорнёй вместе по ресторанам и курортам шныряют, по ночным клубам шастают! А? Без бокала нет вокала? Торгашами заделались воры! Людей покупают! Как?.. А очень просто – в провинции братков по спортклубам выращивают, как бычков на убой, а потом продают в Москву и Питер, по тысяче баксов за братка… Бизонарий называется. Это не по понятиям, да кто сейчас смотрит!..
– Зачем выращивают, покупают? – не понял Кока.
– Как зачем? Это же пулевое и ножевое мясо! Оно нужно для охраны, битв с соперниками, казней… Купи-продай колбасу, купи-продай кента, купи-продай бойца, купи-продай братву – одно за другим быстро бежит! Охренели от богатства! Мозги стали барыжьими! А отсюда до стука – полшага! И многие его уже сделали! Такие мастера художественного стука есть, что Зурабу Соткилаве[189]189
Известный оперный певец (1937–2017).
[Закрыть] не снилось! Дятлы, мать их! Нет, негоже ворам заниматься коммерцией! Это позор! Мишка Япончик, первый вор в рамке, с ума бы сошёл, если б увидел, куда воровская жизнь повернула! На кого нынешние воры похожи, в своих “мерседесах” и костюмах?! А?.. Зарекалась свинья в грязи валяться? – громко выкрикнул он в пустоту, а Коке стало понятно: вор говорит не с ним и не с Баадуром, а с самим собой.
Тархан достал из шкатулки пакетик, развернул, всыпал порошок в рот и, задрав массивную голову, запил чаем, после чего сообщил, что есть, есть ещё воры, которые несут свой воровской крест и корону и кровью защищают воровские устои! Это его старые кенты – Глобус, Шакро Старый, Раф Сво, Боря Ястреб, Вася Очко, Робинзон Арабули, Слава Бакинский. Их называют “нэпманские” воры старого закала. И даже среди них не всё благополучно – взять хотя бы Пашу Цируля! Был достойным законником, держал московский общак, а потом выясняется: купил пару-тройку квартир тут, особняк там, в Карловых Варах пансионат приобрёл, несколько бензоколонок к рукам прибрал, лайб фирменных имел аж десять штук…
– И мерсы, и бумеры, и что душа пожелает. Это как понять? – Тархан уставился на Коку суровым взглядом, будто это он, Кока, а не Паша Цируль имеет десять машин. – Вот кого, оказывается, впору грабить! Вот где добыча козырная! Богатый дом, добра полно – почему бы не кнокнуть, не выцепить? И кто он выходит?.. Богач!.. И чем отличается от бизнесменов, дельцов и других козырных терпил и жирных бобров?.. Да только тем, что крови не чурается!.. Раньше законники каждую неделю в зону наведывались, пушистый подогрев братве подогнать, вкуса баланды не забывать, – а нынешние новые не только сидеть не хотят, но и сторонятся зон, как чумы! Даже судимостей не имеют! Смехота! Вор-законник – и без судимостей! Как же он вопросы решать будет, если даже не знает, каково на зоне чалиться? Эх, как Иосеб Бессарионович скончался, так и воровской мир треснул! Сосо! Вот кто вором в рамке был, да ещё каким! Полмира в кулаке держал! Тоже гангстер и кровотворец, как Сатана или Замбахо! Обожаю его любимую песню! Моя мама всегда её пела, когда шила… Когда отца выслали, ей пришлось портнихой подрабатывать, светлая память! День и ночь за шитьём сидела, ослепла в конце… Пусть земля будет пухом! – Тархан утёр слезу и затянул “Сулико”.
Коке пришлось подпевать. Баадур из-за ковра подавал басы.
Вдруг Тархан оборвал песню и пронзительно заглянул Коке в глаза (глаза самого Тархана при этом выкатились, как у лягушки):
– А почему так много дури взяли? Может быть, навар хотели сделать?
Кока растерялся:
– Ну… Каждый день же не поедешь?.. А в Тбилиси голяк… Если б трава в ларьках продавалась, как в Голландии, – куда бы я ездил? Зачем? Купил за пару баксов мастырку – и всё. Закупаться приходится из-за власти, она сама превращает в уголовников обычных людей, как я! Какое я имею отношение к криминалу? Но вынужден якшаться с барыгами, бабаями, дилерами, потому что легально траву не купить!..
– Далась вам эта трава! Хотя всё лучше, чем водку жрать! – выслушав Коку, заключил Тархан и заметил, что Кока поглядывает на полки с книгами. – Что, читать любишь?
– Да, много читал. У нас библиотека большая.
Хан Тархан одобрительно кивнул:
– Это хорошо. Меня к чтению приохотил один профессор, когда я под Тобольском за колючкой залипал. Сам он за какие-то гешефты со старинными книгами и валютой чалился. Книг имел на зоне два ящика. Вот и начал я читать. Этот профессор освободился, но меня не забывает, иногда посылки с книгами подгоняет. Это всё – от него! Моя книгарня! – повёл длинной узкой ладонью в сторону полок, потом взял верхнюю книгу со стопки на столе. – Вот, всегда читаю. Екклезиаст! Умнейшая книга! Слыхал о таком?
– Слышал, но не читал, – признался Кока.
– Говорят, сам царь Соломон её написал. Одолжу, если хочешь. Я гадаю по ней. Тебе сколько лет? Двадцать семь? А ну, откроем на двадцать седьмой странице… – И с выражением и пафосом по-русски прочёл: – “Лучшэ бэдный, но умный юноша, нэжэли старый, но нэразумный царь, который нэ умээт принимать совэты…” Хм!.. Ишь ты!.. Неразумный царь! – в некотором замешательстве бормотнул Тархан. – Советы тоже надо умеючи слушать! И не все принимать – люди обычно не как тебе, а как себе лучше, советуют… Старые грехи отбрасывают длинную тень! Ты забыл, а люди помнят! И припомнят, если момент ухватят! Да, вот ещё что… Сейчас много чеченцев на тюрьме. С ними тоже не связывайся – они не признаю́т воровских законов, а повинуются только словам старейшин и своего тейпа. Да и как будут они уважать воров, если, по их шариату, ворам надо отрубать руки, а само слово “вор” – большое оскорбление и позор? Вот есть один чеченец, вор в законе, Султан Даудов, мой старый кореш, да и тот, говорят, сейчас в каком-то бизнесе по уши увяз, не сегодня завтра схлопочет пулю или нож, как сейчас это принято…
Тут по телевизору начались новости, и хан Тархан, захлопнув книгу, ласково сказал:
– Цади, карги бичи хар[190]190
Иди, ты хороший парень (груз.).
[Закрыть]. Если просьбы будут – обращайся! Бог тебе навстречу! Мой совет: отсидишь свое – уезжай в Тбилиси, книги читай или, чего доброго, пиши – в зоне много чего увидишь, на роман наберётся, – усмехнулся Тархан. – Подожди! Баду, голубчик, дай гостю с собой что-нибудь вкусненькое для кентов в хате, а то сам он не берёт, деликатный такой!
Из-за ковра возник амбал в шапочке. Небрежно ссыпал с подноса в кулёк сухофрукты, чурчхелы, добавил булочки, без особой симпатии сунул кулёк Коке, дубаснул в дверь:
– Сэргуниа, даваи откриваи!
Булочки пахли так душисто! Так задорно похрустывали! Кока не удержался и съел одну по дороге в камеру, а две оставил сидельцам, давно горячего хлеба не видевшим. Небольшая пекарня при тюрьме выпекала хлеб и булки только для ментов и воров, простым зэкам хлеб привозили на хлебовозке, чей приезд и разгрузка на рассвете – скрежет и клацанье ворот шлюза, железное хлопанье дверец, хлюпанье сапогов, стук поддонов, ругань вертухаев-приёмщиков – будили тюрьму. Не успевали зэки ночью заснуть – в пять часов хлебный шум! Только закемарили – в шесть лязги подъёма! Только легли вздремнуть – в семь скрип проверки! Только завалились на шконари – в восемь суета завтрака! И так целый день. Не дают покоя сидельцам проклятые псы с их обходами, проверками, шмонами и докуками!
В камере кавказский угол ждал новостей – что сказал вор?
Кока, сев на главное место, важно сообщил, что вор был мил и милостив, угощал чаем с ореховым вареньем, спрашивал о деле, о Тбилиси.
– Вежливый, седой, как сенатор… Да, и подогрев подогнал. – Кока высыпал из кулька на стол содержимое, что обрадовало зэков.
– О, мама-джан, сухой фр-р-рукта, эли! Сто лет не виделся! Пр-риколь будет!
– Эта чурчхела вкусная, клянусь аллахом!
– Про меня спрашивал? – тихо покосился Замбахо.
– Говорил, что ты, как и Сатана, бандит, гангстер и киллер, всюду мертвяки за вами остаются…
Замбахо заулыбался:
– Вот старый пень! Мы как-то давно в одном деле были, так он этого забыть не может… Я бедных не трогаю, я богатых граблю! Да, с автоматом захожу, – а как ещё? Это его поколение в кустах сидело, высматривало, спят ли хозяева, чтоб на цыпочках по квартире в темноте, как крысы, шастать или по карманам за ерундой шустрить!.. Это не по мне! Легче всего срывать быстрые бабки с тех, кто сам рубит быстрые лёгкие деньги! А бобы сейчас у бухгалтеров и банкиров, их и надо щипать и шатать… А не дают – так рожу размазить, башку отколбасить, – и всё! Богатеи всегда найдутся!.. От во́ра нет затвора!
Подоспел обед.
За столом хватало места всем – только Лебский остался на нарах, куда ему благожелательный румяный Трюфель подал борщ, да придурок возле параши скрёб ложкой в миске.
На столе – колбаса, сыр, печенье, конфеты. Замбахо объяснил:
– Кому-то всё время топливо подгоняют, вместе хаваем.
– У меня тоже есть лук, чеснок и сахар, – вспомнил Кока.
– В целлофане лука сдохнет, ара, зацветётся! Достань!
– Если что надо, можно в ларьке заказывать, по воле аллаха всё есть, – обронил немногословный Хаба, наворачивая сыр с двумя кусками хлеба.
– Лучше я прямо вертухаю бабки дам, – по-бывалому ответил Кока, с чем все были согласны: ларька ещё жди, а пупкари – вот они, в рот и руки смотрят своими глазёнками сучьими.
Гагик, заправившись колбасой с сыром, теперь вспоминал:
– Самый лучший в мир-ре вещь, бана – на Севан р-рыба ишхан кушать и гр-р-ранатовый вино пить! Копчёный, эли, сига! Пальчиков облизешь! Люля из р-раковых шейков – с ума посойти! Пахлава! Гата – уф, цавотанем! (А Кока и Замбахо весело переглядывались, не споря: они-то знают, чья кухня самая лучшая на Кавказе, если не в мире. А той кухне, где главные блюда – сиг и вино из граната, претендовать на что-либо серьезное шансов нет.)
Вдруг от параши послышались звуки тумаков, ойканье, крики:
– Куди, чушкарь, лизешь на парашу? Люди хаваэ! Чмо погане!
Это Рудь начал гонять придурка – тот, похожий на загнанного хорька, закрывается руками, а Рудь бьёт его кружкой по голове, приговаривая:
– Знай, гадина, своэ мисце! Чого балухи вылупив? Сучий ти сину! Чушкан поганий!
– Что за халабуда? – оторвались от еды кавказцы. – Люди хавают! Кончай порожняк гнать! Хлебала залепили оба!
– Вам хавати – а чмо на очко полизло! Вылупок проклятий! – И Рудь, ударив напоследок придурка ногой под зад, вспрыгнул на верхние нары, оставив на столе свою миску с недоеденной баландой, но Замбахо велел ему убрать свои объедки со стола, что Рудь и сделал, ворча под нос:
– Для вас же хороше хотив зробити…
Придурок пялился на стол со своего матрасика. Вид у него – страшноватый: бесцветные запавшие глаза, мешки-синяки под глазами, редкая клокастая щетинка. Скукоженное личико, хилое тельце, тонкие паучьи ручки и ножки.
– Он педик? – тихо спросил Кока у Замбахо.
Тот рассмеялся:
– Да ты на него посмотри! Кто на него позарится? Нет, просто чушкарь. Сколько раз просили убрать из камеры, воняет, как козёл, – ни в какую. Очко чистит, хату метёт. Видел на загородке, изнутри, баба приклеена?
– Да, Мона Лиза.
– Не знаю, какая там Лиза, но он на неё ночами дрочит… Сколько ни били, не помогает.
Да, Леонардо бы удивился! Хотя кто его знает? Может, в его время только этим и пробавлялись? Пока снимешь с бабы все эти кринолины, зубчатые юбки и губчатые корсеты, проще самому погонять Дуньку Кулакову (сам Кока о женщинах с момента ареста не думал – не до них, когда рушится судьба, хотя в снах нет-нет да и всплывали тела и звуки, и всполохи, и стоны, и вскрики, после чего трусы оказывались мокры).
По обычаю, после обеда во время тихого часа каждый по очереди рассказывал какую-нибудь историю. Кавказский кулак расположился на лучших позициях, но и другим места хватало: Лебский лежал, заботливо укрытый Трюфелем тряпкой типа плед, а сам Трюфель пил чай под присказки Тёщи.
– Тёща есть – в тюрьму б её сесть! Ей, суке, надо о хребтину обломать дубину, тогда, может, поймёт, что зятя нельзя сажать в тюрьму!
– Ты не лучше! Зять – что с него взять? – беззлобно смеялся Трюфель в ответ.
Рудь наверху читал “Лезвие бритвы” Ефремова, вкинутое сегодня вместе с учебником по политэкономии и замурзанным томиком лермонтовской лирики.
– Вот бляди, сперва убили Лермонтова, а теперь книжки издают! – возмущался румяный Трюфель, вертя в руках книгу, а Кока смотрел на него, завидуя чёрной завистью: “Статья – до трёх лет! Да я бы три года на одной ноге отстоял!..”
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.