Текст книги "Аскетика. Том I"

Посему умоляю тебя, святой, да не входит тебе и на помысл это; но паче всего приобрети терпение для всего, что ни бывает с тобою (разумею скорби). И в великом смирении и в сокрушении сердца о том, что в нас, и о помыслах наших будем просить у Господа отпущения грехов своих и душевного смирения.

Одним из святых написано: «Кто не почитает себя грешником, того молитва не приемлется Господом». Если же скажешь, что некоторые отцы писали о том, что такое душевная чистота, что такое здравие, что такое бесстрастие, что такое видение; то писали не с тем, чтобы нам с ожиданием домогаться этого прежде времени; ибо написано, что не приидет Царствие Божие с соблюдением (Лк. 17, 20) ожидания. И в ком оказалось такое намерение, те приобрели себе гордость и падение. А мы область сердца приведем в устройство делами покаяния и житием благоугодным Богу; Господне же приходит само собою, если место в сердце будет чисто и не осквернено. Чего же ищем с соблюдением, разумею Божий высокие дарования, то отвергнуто Церковью Божией; и приемшие это стяжали себе гордость и падение. И это не признак того, что человек любит Бога, но недуг души. Да и как нам домогаться высоких Божиих дарований, когда божественный Павел хвалится скорбями и высоким Божиим даром почитает общение в страданиях Христовых.

Еще писал ты в послании своем, что возлюбила душа твоя любовь к Богу, но не достиг ты любви, хотя ты имеешь великое вожделение любить; а сверх того – вожделенно для тебя пустынное отшельничество. И сим показал ты, что положено в тебе начало сердечной чистоты и что памятование о Боге прилежно разжигается и возгревается в сердце твоем. И это – великое дело, если истинно; но не желал бы я, чтобы писал ты это; потому что не к одной принадлежит это степени. Если же сказал это для вопроса, то и вопрос требовал иного порядка. Ибо кто говорит, что душа его не имеет еще дерзновения в молитве, потому что не препобедила страстей, тот смеет ли сказать, что душа его возлюбила любовь к Богу? Нет способа возбудиться в душе Божественной любви, вослед которой таинственно течешь ты в отшельничестве, если она не препобедила страстей. Ты же сказал, что душа твоя не препобедила страстей и возлюбила любовь к Богу; и в этом нет порядка. Кто говорит, что не препобедил страстей и возлюбил любовь к Богу, о том не знаю, что он говорит. Но скажешь: не говорил я: «люблю», но «возлюбил любовь». И это не имеет места, если душа не достигла чистоты. Если же хочешь сказать это только для слова, то не ты один говоришь, но и всякий говорит, что желает любить Бога: и не только христиане говорят это, но и неправо поклоняющиеся Богу. И слово это всякий произносит, как свое собственное; однако же, при произнесении таких слов, движется только язык, душа же не ощущает, что говорит. И многие больные не знают даже того, что они больны. Ибо зло есть недуг души, и прелесть – гибель истины. И весьма многие из людей, недугуя сим, объявляют себя здоровыми и у многих заслуживают похвалу. Ибо, если душа не уврачуется от зла и не будет приведена в естественное здравие, в каком создана, чтобы родиться от здравия духа, человеку невозможно вожделевать сверхъестественных даров Духа, потому что душа, пока болезнует страстями, не ощущает чувством своим духовного и не умеет вожделевать оного, вожделевает же только по слуху ушей и по Писаниям. Итак, справедливо сказал я выше, что вожделевающим совершенства надлежит сохранять все заповеди, потому что сокровенное делание заповедей врачует душевную силу. И оно должно быть не просто и как попало. Ибо написано, что без кровопролития не бывает оставления (Евр. 9, 22). Но сперва естество наше в вочеловечении Христовом прияло обновление, приобщилось Христову страданию и смерти; и тогда, по обновлении излиянием крови, обновилось и осветилось естество наше и соделалось способным к принятию заповедей новых и совершенных. А если бы заповеди сии даны были людям до излияния крови, до обновления и освящения естества нашего, то может быть, и самые новые заповеди, подобно заповедям древним, отсекали бы только порок в душе, но не могли бы истребить в душе самый корень порока. Ныне же не так: напротив того, последовавшее сокровенное делание и заповеди новые и духовные, которые душа хранит с соблюдением страха Божия, обновляют и освящают душу, и сокровенно врачуют все члены ее. Ибо явно для всех, какую страсть безмолвно в душе исцеляет каждая заповедь, и действительность их ощутительна и Врачующему, и врачуемому, как было и с кровоточивой женой.

Знаешь, возлюбленный, что, если не будет исцелена страстная часть души, не обновится, не освятится втайне, не будет связана житием Духа, то душа не приобретет здравия и не освободится от того, чтобы не печалило ее встречающееся ей в твари. И исцеление сие может совершиться по благодати, как было с блаженными апостолами; потому что они верою усовершились в любви Христовой. А иногда бывает, что душа приобретает здравие законно. Ибо, кто деланием заповедей и трудными делами истинного жития препобедил страсти, тот пусть знает, что законно приобрел он душевное здравие, и отдоен млеком заповедей от отелесения мира сего, и отсекся от него обычай прежних его впечатлений греховных, и возрожден, как и первоначально, в духовном, и по благодати был узрен в области Духа, в мыслях внутреннего человека, и приял его в себя мир новый, несложный.

Когда же ум обновлен и сердце освящено, тогда все возникающие в нем мысли возбуждаются сообразно с естеством того мира, в который вступает оно. Сперва возбуждается в нем желание Божественного, и вожделевает оно общения с Ангелами и откровения тайн духовного (подаваемого Духом) ведения; и ум его ощущает духовное ведение тварей, и воссиявает в нем созерцание тайн Святыя Троицы, также – тайн достопоклоняемого ради нас домостроительства, и потом всецело входит в единение с ведением надежды будущего.

Итак, из того, что я написал тебе, уразумей состояние свое. Если бы душа, когда заключена в области страстей, могла истинно возлюбить Бога, то не имела бы большой нужды спрашивать и дознавать о таинствах мира духовного. Но явно, что обучение и ведение (познание таинств духовного мира) при страстях не приносят пользы и недостаточны для того, чтобы отверсть дверь, заключенную пред лицом чистоты. Если же отъяты от души будут страсти, то ум просвещается, и устрояется на чистом месте естества, и не имеет нужды в вопросах, потому что ясно видит блага, обретающегося на своем месте. Ибо как внешние наши чувства не вследствие обучения и вопросов ощущают соприкосновенные им естества и вещи, но каждое чувство естественно, а не с помощью вопросов ощущает встречающуюся ему вещь, (потому что нет учения, посредствующего между ощущающим и ощущаемым – между чувствами и предметами): слепому сколько ни говори о славе солнца и луны, о сонме звезд, о блеске драгоценных камней, – и приемлет, и судит, и представляет себе красоту, какую имеют они, только по названию, знание же и рассуждение его далеки от сладости, доставляемой самым видением: так, подобным сему образом, представляй себе и о созерцании духовном. Ибо ум, прозирающий в сокровенные тайны Духа, если он в своем естественном здравии вполне созерцает славу Христову, а не спрашивает и не учится, но наслаждается тайнами нового мира, превыше свободы воли своей, соразмерно горячности веры и надежды на Христа, как написал блаженный Павел: еже видим, что и уповаем? Терпением ждем (Рим. 8, 24, 25).

Итак, должны мы ждать и пребывать уединенно и с простотой во внутреннем нашем человеке, где нет отпечатлений помыслов, ни воззрения на что-либо сложное: потому что ум, на что взирает, от того приемлет и образы. Когда взирает на мир, тогда согласно с видоизменением образов, по которым он носится, в таком же числе принимает от них в себя образы и подобия, которые, по мере своего множества и по различию своего изменения, возбуждают в нем помыслы; когда же помыслы возбуждены, отпечатлеваются они в уме. Если же ум проникает взором во внутреннего человека, где нет ничего такого, что могло бы служить изменением образов, и где сложное не отделяется от другого сложного инаковостью образа, но все – единый Христос, то явно, что ум приемлет тогда простое созерцание, без которого ничто иное не облагоухает душевной гортани, и соделовает, что душа приобретает дерзновение во время молитвы: потому что это есть пища естества души. И когда ум станет в области познания истины, тогда не имеет нужды в вопросах. Ибо, как телесное око не спрашивает сперва и потом уже взирает на солнце, так и душевное око не входит сперва в исследование и после того уже созерцает ведение Духа. Таким образом и то таинственное созерцание, какого вожделеваешь ты, святой, открывается уму по приобретении душевного здравия. Желать же посредством исследования и расспросов уразумевать таковые тайны есть неразумие души. Ибо и блаженный Павел руководился не наукой или иным вещественным способом (познания), когда сказал, что видел и слышал тайны и неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголами (2 Кор. 12, 4), но восхищением восхищен был в духовную область и видел откровение тайн.

Итак, и ты, святой, если любишь чистоту, отсеки от всех любовь, изливаемую (видимо являемую) на всех, и вошедши в виноградник сердца своего, делай в нем, истребляй в душе своей страсти, старайся не знать зла человеческого. Чистота взирает на Бога, воссиявает и цветет в душе не вследствие вопросов, но вследствие неведения зла какого бы то ни было человека. Если же желательно тебе, чтобы сердце твое соделалось вместилищем тайн нового мира, то обогатись сперва делами телесными, постом, бдением, службою, подвижничеством, терпением, низложением помыслов и прочим. Привяжи ум свой к чтению Писаний и углублению в них; напиши пред очами у себя заповеди и отдай долг страстей, когда бываешь побежден и побеждаешь. И непрестанным собеседованием, молитвенным и просительным, и углублением в молитвословия искореняй в сердце своем всякий образ и всякое подобие, прежде тобою воспринятое. Приучай ум свой углубляться всегда в тайны Спасителева домостроительства и оставь просить себе ведения (разумения тайн мира духовного) и созерцания, которые, в своем месте и в свое время, превыше выражения их словами, продолжай делание заповедей и труды в стяжании чистоты; и проси себе у Господа в молитве огнем разжженной о всем печали (какую вложил Он в сердца апостолам, мученикам и отцам), да уканет она в сердце твое, и да сподобишься умного жития. Начало, средину и конец жития сего составляет следующее: отсечение всего (удаление от всего) единением о Христе. Если же вожделеваешь созерцания тайн, самым делом возделывай в себе заповеди, а не одним стремлением к их ведению. Духовное созерцание действует в области чистоты внутри нас. И ты домогайся сперва уразуметь, как должно входить тебе в область тайн Духа, и потом начинай.

Первой из тайн именуется чистота, достигаемая при действенности заповедей. Созерцание же есть духовное созерцание ума, состоящее в том, что он приходит в изумление и постигает, что было и будет. Созерцание есть видение ума, приводимого в изумление домостроительством Божиим во всяком роде и роде, и постигающего славу Божию и тяготы нового мира. При этом сокрушается и обновляется сердце, и, подобно младенцам о Христе, человек воспитывается млеком заповедей новых и духовных, делается без зла, приобучается к тайнам Духа и к откровениям ведения, восходя от ведения к ведению, и от созерцания к созерцанию, и от постижения к постижению, и обучается и укрепляется таинственно, пока не будет вознесен к любви, соединен с надеждою, и не водворится в нем радость, и не будет он вознесен к Богу и увенчан естественной славой своего сотворения, в какой был создан.

Сими пажитями Духа восходит ум к откровениям ведения, и падает, и восстает, и побеждает, и побеждается, и пережигается (искушается) в пещи келлии, и таким образом очищается, и бывает с ним милость, и деятельно сподобляется он того созерцания Святыя Троицы, которого вожделеваешь ты. Ибо есть три созерцания естеств, в которых ум возвышается, оказывает свою деятельность и обучается: два созерцания естеств сотворенных, разумных и неразумных, духовных и телесных, и еще – созерцание Святыя Троицы. Посему сперва бывает созерцание всякой твари, пришедшей в бытие, и ум проникает ее откровением ведения; а что не подлежит чувствам, в том бывает умное созерцание. И ум имеет созерцание для созерцания себя самого, в нем-то (созерцании) внешние философы вознеслись умом своим при представлении тварей.

Посему созерцание сынов таинства веры сопряжено с верою и пасется на луге Писаний: оно воедино собирает ум от всякого внешнего парения, и связует его единением Христовым, как Василия Великого и Григория; и созерцание его бывает в таинственных словесах, положенных в Писании. И словеса, не постигаемые ведением, приемлются нами при помощи веры, и ведение о них получаем в созерцании, какое бывает в нас по очищении. Для тайн Духа, которые выше ведения и которых не ощущают ни телесные чувства, ни разумная сила ума, Бог дал нам веру, которой познаем только, что тайны сии существуют. И от этой веры рождается в нас надежда относительно их. Верою исповедуем, что Бог есть Господь, Владыка, Творец и Создатель всяческих, а ведением решаем, что должно нам хранить заповеди Его и разуметь, что ветхие заповеди хранит страх, как сказал Сам Он, а животворные заповеди Христовы хранит любовь, по сказанному: Аз заповеди Отца Моего соблюдох, и пребываю в Его любви (Ин. 15, 10). Посему явно, что Сын хранит заповеди Отца Своего не по страху, но из любви, а потому повелевает и нам соблюдать заповеди Его из любви, как говорит: аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите. И Аз умолю Отца, и иного Утешителя послет вам (Ин. 14, 15, 16). Пришествием Утешителя называет дарования откровения тайн Духа; посему в приятии Духа, Которого прияли апостолы, – все совершенство духовного ведения. И Господь исповедал и обещал, умолив Отца Своего, дать им Утешителя, чтобы, по исполнении ими заповедей и очищении самих себя, пребывал с ними вовеки. Видишь ли, что за сохранение заповедей ум сподобляется благодати таинственного созерцания и откровений ведения Духа; а не как предполагала твоя мудрость, что дело хранения заповедей служит препятствием созерцания Божественных тайн, совершаемых в безмолвии.

Посему умоляю тебя: если ощутишь в душе своей, что достиг ты в область любви, соблюдай новые заповеди из любви к Давшему их, а не по страху, как и блаженный Павел, когда возгорался Божественной любовью, сказал: кто меня разлучит от любве Христовой? Скорбь ли, или темница, или гонение, и прочее? И еще присовокупляет: известихся бо, яко ни смерть, ни живот, ни настоящая, ни грядущая возмогут разлучити меня от любве Божия, яже о Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8, 35, 38, 39). И чтобы не подумать кому, будто бы вожделевает он великой награды, или чести, или преизобильного даяния духовных даров, как вожделевает твоя святыня, сказал: молил бых ся отлучен быти от Христа (Рим. 9, 3), чтобы присвоены Ему были чуждые. И чтобы ты знал, что не таинственного и отшельнического созерцания искал он, как твое преподобие, вожделевал же того (любви), чего часто иные сподоблялись по благодати, слушай, что говорит в другом месте: аще языки человеческими глаголю и ангельскими, любве же не имам, бых медь звенящи, или кимвал звяцаяй. И аще имам пророчество, и вем тайны вся, и весь разум, и аще имам веру, яко и горы преставляти, любве же не имам, ничтоже есмъ (1 Кор. 13, 1, 2); потому что законная дверь, вводящая в это, есть любовь. Если приобретем любовь, она вводит нас в это. Если же сподобимся сего по благодати без любви, то непременно когда-нибудь утратим мы это, потому что стяжание и страж святых возвысившихся и Божественного жития есть любовь. Как скоро монах лишится любви, сердце его тотчас же лишается мира, а оно есть селение Божие, и заключается для него дверь благодати, которой Господь наш внидет и изыдет, по сказанному Им: Аз есмъ дверь жизни, и Мною человек внидет в жизнь и пажить обрящет (Ин. 10, 9) для питания духовной своей жизни, где не препятствуют ему ни зло, ни прелесть (обольщение); но во все восхождения откровений ведения и таинственных созерцаний Божественная любовь вводит его и изводит, как и тех, которые имеют свободу Христову. И чтобы узнать тебе истину сего, а именно, что духовная жизнь действительно есть Божественное созерцание ума, послушай великого Павла. Ибо вопиет он: неугодно мне это (созерцание) без любви; и если не войду в созерцание законными вратами любви, то не пожелаю оного; и если бы дано было мне по благодати, когда не приобрел я любви, то не домогаюсь сего, потому что восшел к нему (созерцанию) не естественной дверью, которая есть любовь. Поэтому сперва должно приобрести любовь, которая есть первоначальное созерцание Святыя Троицы; а после того и без даяния, естественным путем, будет у меня созерцание духовного. Уразумей же мудрость блаженного Павла, что оставил он все дарования, сообщаемые благодатью, и просил самого существенного основания вещей, которое приемлет дарования и хранит их, как говорит некто. Дарование созерцания тварей дано было и Моисею, и многие сподобились оного, впрочем не с утверждением (т. е. не как постоянного состояния), но в откровении. Я же, крестившийся Духом Святым и исполненный благодати, хочу внутрь себя приять ощущение живущего во мне Христа. Ибо Христос Ипостасью Своей соделал обновление естества нашего, в Него облечены мы водою и Духом, и в неизреченном таинстве соединил Он нас с Собою и соделал членами тела Своего; но здесь – в виде только залога, а в новом мире естественно сообщает Он жизнь прочим членам. Для чего поэтому желаешь и домогаешься созерцания прежде любви, когда божественный Павел отверг оное без любви?

Ибо, сказав, что «делание заповедей служит мне препятствием к созерцанию», явно похулил ты любовь к ближнему, и предпочел ей созерцание, и вожделеваешь видеть его там, где оно не усматривается. Пока не можем мы еще видеть созерцания, мудрейший, но само созерцание показывает нам себя на своем месте. Как по мере естественного возраста душа приемлет улучшение ведения и ощущает существующее в мире и день ото дня более и более обучается этому, так и в духовном человек приемлет в себя духовное созерцание и Божественное ощущение, и обучается этому в той мере, в какой ум возрастает в житии разума, и простирается вперед. Когда же придет в область любви, тогда созерцает духовное на своем месте. Но сколько бы человек ни употреблял усилия, чтобы духовное снизошло к нему, оно не покоряется. И если дерзновенно возмечтает он, и возведет взор к духовному и будет доходить до него разумением не вовремя, то скоро притупляется зрение его и вместо действительного усматриваются им призраки и образы. Как скоро вполне постигнешь это рассудительным умом своим, не будешь домогаться созерцания не вовремя. Если же кажется тебе, что и теперь видишь созерцание, созерцание сие есть тень призрака, а не созерцание; потому что у всего мысленного бывает подобие и мечтательный образ, а бывает также и истинное созерцание. Ибо вот и в естествах сложных бывает мечтание, а иногда возможно и истинное созерцание. Если же созерцание истинно, то обретается свет и созерцаемое усматривается близким к действительности. А когда бывает противное сему, тогда глаз вместо действительности видит тень: видит воду, где нет воды, видит здания, приподнятые вверх и висящие на воздухе, между тем как они стоят на земле. По таковому явлению телесного то же думай и о мысленном.

Если зрение ума не будет очищено деланием заповедей, делами безмолвного жития, не приобретет в совершенстве света любви, не преуспеет возрастом обновления Христа, улучшением ведения не приблизится к духовным естествам в той степени, на которой ищет ангельского духовного жития; то не возможет соделаться истинным зрителем Божественного созерцания. Все же те подобия духовного, какие думает составить себе ум, называются призраком, а не действительностью. И это, что ум видит одно вместо другого, происходит от того, что он не очистился. Ибо естество истины пребывает всегда неизменным и не изменяется никогда в подобие; причиной же мечтания образов сих бывает немощь, а не чистота ума.

Это было и с философами внешними, потому что почли духовным то, о чем не прияли истинного учения от Бога. От скопления и движения мыслящей силы их, от разумений помыслов своих заключали они в самомнении своем, что они суть нечто; а вместе с этим рассуждали, как они существуют (т. е. как получили бытие), чтобы открытие их происхождения и изменение уподобления соделалось для них тем и другим. И разглагольствовали об этом в ненадлежащем самомнении, Единого Бога разделили в многобожие, говорили и сошлись между собою в суесловии помыслов, и эту мечту безумия помыслов своих назвали умозрением естеств.

Посему истинное созерцание естеств чувственных и сверхчувственных, и Самой Святой Троицы, приходит в откровении Христовом. Ему научил и его указал человекам Христос, когда первоначально в Своей Ипостаси совершил обновление естества человеческого, возвратил и дал ему первую свободу, и проложил нам путь Собою к тому, чтобы животворящими Его заповедями восходить к истине. И естество тогда только способно соделаться зрителем истинного, а не мечтательного созерцания, когда человек первоначально претерпением страданий, деланием и скорбью совлечется ветхого страстного человека, как новорожденный младенец совлекается одежды, выносимой из матерних ложесн. Тогда ум способен возродиться духовно, быть узренным в мире Духа, и приять созерцание отечества своего.

Поэтому ныне созерцание тварей, хотя оно и сладостно, есть только тень ведения. И сладость его не отличается от мечтаний во сне. Поэтому созерцание нового мира духом откровения, которым ум услаждается духовно, есть действие благодати, а не тень ведения; и сладость его неотделима от той, какую описал апостол, говоря: ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова

Бог любящим Его, святым же Бог открыл есть Духом Своим: Дух бо вся испытует, и глубины Божия (1 Кор. 2, 9, 10). И сие-то созерцание бывает пищей ума, пока не укрепится он и не придет в состояние приять созерцание высшее первого созерцания; потому что одно созерцание передает человека другому созерцанию, пока ум не будет введен в область совершенной любви. Ибо любовь есть вместилище духовного, и водворяется в чистоте души. Когда ум станет в области любви, тогда действует благодать, ум приемлет духовное созерцание и делается зрителем сокровенного.

Двумя способами, как сказал я, дается дарование откровений умного созерцания: иногда дается по благодати, за горячность веры; а иногда – за делание заповедей и за чистоту. По благодати, как блаженным апостолам, которые не деланием заповедей очистили ум и сподобились откровения созерцания, но горячностью веры; потому что в простоте уверовали во Христа, и не колеблясь сомнением, с горящим сердцем последовали за Ним. И когда Христос совершил достопоклоняемое Свое домостроительство, то послал им Духа Утешителя, очистил и усовершил ум их, действенно умертвил внутри их ветхого, страстного человека и действенно оживотворил в них нового духовного человека, и прияли они ощущение того и другого. Так и блаженный Павел обновлен был таинственно и потом приял созерцание откровения тайн; но и при этом не полагался на оное. Хотя и действенно приял он благодать и дар, но все время жизни своей совершал течение, чтобы, по возможности, воздать той благодати, какой сподобился, когда Господь с ним, как с присным Своим, беседовал на пути и послал его в Дамаск. Не написано, что Иисус беседовал с ним явно, но пишется, что Анания сказал ему: Савле брате, Господь наш Иисус Христос, явлейтися на пути, посла мя к тебе, да прозрят очи твои, и исполнишися Духа Свята (Деян. 9, 17). И когда крестил его, исполнился он Духа Святого и ощутил сокровенные тайны откровений, как совершилось сие и с святыми апостолами, когда пребывал с ними Иисус и сказал им: много имам глаголати вам, но не можете носити ныне: егда же приидет Дух Святый, Он наставит вы на всяку истину, и грядущая возвестит вам (Ин. 16, 12, 13).

И блаженный Павел, очевидно, тогда, как приял Духа Святого и обновился Им, сподобился тайн откровения, стал созерцать духом откровений, и услаждался созерцанием, слышал неизреченные глаголы, зрел созерцание высшее естества, насладился созерцаниями небесных сил, и услаждался духовным. И да не будет того, что в безумии своем утверждают еретики, называемые евхиты, будто бы сего восхождения достиг он своим желанием! (Ум вовсе не может восходить туда). Напротив того, Павел восхищен был духом откровений, как сам написал в Послании к Коринфянам, вопреки этим суетным людям, которые уподобляли себя святым апостолам, исповедовали мечты своих помыслов и называли их духовными созерцаниями. Это относится ко многим еретикам, т. е. близко сие к Оригену, к Валентину, к сыну Диссанову, к Мариону, к Манесу и к прочим древним начальникам зловредных ересей, начавшихся со времен апостольских и даже доныне по местам обретающихся.

Итак, поелику некоторые люди, развращенные бесовским мечтанием, восхотели растлить (повредить) учение блаженных апостолов, то божественный апостол вынужден был в ничто обратить похвальбу еретиков, хвалившихся тенью делания являвшихся им бесов, когда со смирением и великим страхом описывает он Божественное свое созерцание, относя оное к лицу другого. Ибо говорит: вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще кроме тела, аще ли в теле, не вем, Бог весть: восхищена бывша в рай, и слышавшего глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати (2 Кор. 12, 2, 4). Поэтому говорит он, что восхищением восхищен был, а не произвольно восшел умом своим в созерцание до третьего неба. Написал, что видел созерцания; сказал, что слышал глаголы: но какие были словеса или образы созерцаний, того не мог написать. Ибо, когда ум духом откровений видел это на своем месте, тогда не приял дозволения изречь это на несвойственном для сего месте. А если бы и восхотел изречь сие, то не мог бы, потому что видел сие не телесными чувствами. Что ум приемлет телесными чувствами, то ими же может опять и изъяснить в области телесной: а что ощутительно созерцает, или слышит, или чувствует внутри себя, в области Духа, того, когда возвращается к телу, неспособен пересказать, а только воспоминает, что видел это; но как видел, не умеет поведать ясно.

И сим обличаются ложные писания, так называемые откровения, сочиненные начальниками ересей, растленных мечтанием бесовским, о обителях на тверди, в которые возводят ум для самовольного уразумления, и о восхождениях ума на небо, и о местах, отведенных для суда, и о многовидных образах горних сил, и о действенности их. Все это есть тень ума, упоенного самомнением и приведенного в безумие бесовским деланием. Поэтому-то блаженный Павел единым словом заключил дверь пред лицом всякого созерцания, и затвор его (созерцания) внес внутрь молчания, где ум, если бы и мог объявить о сем, не получил бы на то дозволения. Ибо сказал, что все созерцания, какие язык в состоянии обнаружить в телесной области, суть мечтания душевных помыслов, а не действие благодати.

Итак, преподобие твое, памятуя сие, да наблюдает над мечтаниями помыслов глубоких. А этой брани всего чаще подвергаются монахи ума тонкого, ищущие суетной славы, вожделеющие новых открытий и делающие все напоказ.

Некто, по имени Малпа, ведший род свой из Едессы, в одно время изобрел ересь евхитов, тогда как проводил высокое житие и переносил самые тяжкие труды и скорби. Ибо говорят, что, будучи учеником блаженного Иулиана, называемого Савва, на короткое время ходил с ним на Синай и в Египет и видел великих отцов того времени, видел блаженного Антония, слышал от него таинственные словеса, изглаголанные им о чистоте и спасении душ, слышал тонкие вопросы о страстях, в которых Антоний объяснял, что ум, по очищении своем, имеет созерцания тайн Духа, и что душа может, по благодати, сподобиться бесстрастия, когда деланием заповедей совлечется ветхих страстей и придет в здравие первобытного своего естества. И когда Малпа, в цвете юности своей, выслушал слова сии, то воспламенился как огонь, пришел в свой город, когда возгорелась в нем страсть славолюбия, и избрал себе отшельническую храмину, и посвятил себя на дела и жестокие скорби и непрестанные молитвы. И когда возгорелась в нем страсть непомерного славолюбия, т. е. надежда достигнуть ему той высоты (т. е. созерцания тайн), о которой он слышал, так как не обучился он искусству противоборствовать врагам истины, не уразумел козней, обманов и ухищрений супостата, какими сильных и крепких увлекает он в погибель, надеялся же только на дела, на скорби, на нестяжательность, на подвижничество, на воздержание, не приобретши самоуничижения, смирения, сердечного сокрушения, – сих непреодолимых оружий при сопротивлении лукавого, не памятуя и Писания, которое говорит: когда исполните дела, сохраните заповеди, претерпите скорби, почитайте себя рабами непотребными, – и только разжигаем был высоким о себе самомнением, основанным на делании им жития своего, и сгорал желанием высоты, о которой слышал, – то по истечении многого времени, когда диавол увидел, что нет у него делания смирения, а только вожделевает созерцания, чтобы ощутить тайны, о которых слышал, явился ему в безмерном свете, говоря: «Я – Утешитель, и послан к тебе от Отца, чтобы сподобить тебя увидеть созерцание, которого желаешь за дела свои, дать тебе бесстрастие и на будущее время упокоить тебя от дел». Взамен же сего злокозненный потребовал поклонения у сего несчастного. И этот объюродивший, поелику не ощутил брани лукавого, немедленно с радостью принял его, и поклонился ему, и тотчас же стал под властью его. И враг вместо Божественного созерцания наполнил его бесовскими мечтаниями, сделал, что перестал он трудиться ради истины, надмил его и поругался над ним тщетной надеждой бесстрастия, говоря ему: «Теперь не имеешь ты нужды в делах, в злостраданиях тела, в борьбе со страстями и похотями», и сделал его ересеначальником евхитов. Когда же умножились они и открылось мерзкое и неправое их учение, изгнаны они были тогдашним епископом.

И еще некто другой, по имени Асина, в том же город Едессе, сочинив многие тресловия (духовные песнопения), которые поются и доныне, проводил высокое житие и безрассудно связал себя самыми трудными делами, пока не прославился. Его обольстил диавол, вывел из келлии его и поставил на верху горы, называемой Сторий, уговорился с ним, показал ему образ колесниц и коней и сказал ему: «Бог послал меня поять тебя в рай, как Илию». И как скоро вдался тот в обман младенческим своим умом и взошел на колесницу, разрушилась вся эта мечта, низринулся он с великой высоты, упал оттуда на землю и умер смертью, достойной вместе смеха и плача.