Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

– Что ж вы, товарищ Бердянский, запаздываете к молодой невесте, а? Я б в ваши-то годы поостерегся такую красотулю одну надолго оставлять… А то ходют тут всякие гоооости… в отсутствие хозяина дома… Мало ли с каким умыслом?

– Вы это сейчас о чем мне сказать пытаетесь, Марлен Георгич? – по старой холостяцкой привычке роясь в поисках ключей, Павел искоса глянул на соседа, оценивая степень его трезвости и адекватности. Спиртным от Жаба не пахло, только его дурацкой махоркой, да и подкарауливал он его на лестнице неспроста, пожертвовав священным просмотром «Криминальных новостей».

– Да все об том же… Красотка твоя в неприличном виде где-то с час назад открыла дверь твоему приятелю… ну такому долгогривому, длинному… как его…

– Дрону что ли?

– Во-во, точно ему! И не просто открыла – буквально затащила его внутрь, а сама едва ль не голыми сиськами сверкала на всю площадку… Ты уж прости, что я тебе такое говорю, по-соседски, но лучше уж до свадьбы с энтой темой разобраться, чем опосля всю жизнь рога носить…

Павел в ответ только зубы стиснул. не желая вступать с настырным гэбистом в дальнейшие дискуссии, и процедил коротко:

– Спасибо за предупреждение, товарищ Герасимов, родина вас не забудет! – и, буквально выдрав чертову связку из кармана, быстро отпер замок и так же быстро захлопнул дверь, не дав сверхбдительному соседу еще одного шанса сунуть нос в свою личную жизнь.

Машка уже была тут как тут – кошачьей рысью выбежала в прихожую и радостно напрыгнула на него с поцелуями, но Павлу в первую очередь бросился в глаза ее более чем легкомысленный наряд – халат на голое тело, и столь же легкомысленно распущенные влажные волосы. Русалка… Да, Жаб не соврал: пара неосторожных движений, и сверкать наружу будут не только сиськи, но и все прочее…

– Пашка, привет, любимый! – жарко прошептала она ему на ухо, и слегка куснула за мочку. – Что это ты, с добычей?.. Как много всего, давай помогу… а к нам Андрей зашел, представляешь?..

– Ага… мне уже доложили, что он не сам зашел, а ты его затащила… А почему не переоделась-то? Или встречать гостей в неглиже у тебя в порядке вещей? – сердито ответил Павел, сгрузил пакеты на банкетку и, стряхнув с себя ее руки, сам стянул пальто и шарф.

Мария обескураженно застыла на месте и нервным движением затянула пояс халата:

– Сейчас переоденусь, прости… не успела. У тебя что-то случилось, Паш?..

– Что, за целый час времени не нашлось к шкафу подойти? Чем же таким увлекательным вы были заняты, а? – повысив голос так, чтобы на кухне его тоже было слышно, Бердянский скинул ботинки и, подхватив пакеты, скрылся с ними в спальне, потом вышел и, отстранив с дороги Машу, прошел в ванную.

Все поняв про настроение любимого мужчины, Мария посмотрела ему вслед, секунду размышляла, стоит ли идти за ним, или дать возможность прийти в себя за те несколько минут, что нужны мужчине, чтобы отлить, вымыть руки и натянуть домашнюю футболку…

«Так, он большой мальчик… а у нас Андрей, неудобно…»

Она заглянула на кухню и, смущенно улыбнувшись гостю, прошептала:

– Его королевское величество гневаться изволит… Андрюш, прости авансом за все сразу. Прости, Христа ради!

Мария легко поцеловала Петренко в щеку, налила ему еще чашечку чая и прошептала: – Я сейчас, переоденусь только… наверное, нужно было сразу, но я как-то растерялась, когда ты пришел. – повернулась и побежала в спальню, где в платяном шкафу у нее теперь были собственные полки.

Андрею не раз доводилось быть свидетелем того, как Бердянский становился совершеннейшим бурбоном в отношении прекрасного пола и частенько доводил своих пассий до слез и истерик, но сейчас его это задело сильнее обычного – возможно потому, что они с Марией не сделали ничего предосудительного. То есть вообще ничего! Но она, столкнувшись с грубым поведением своего жениха (и уже, видимо, не в первый раз), только кротко попросила гостя о прощении – даже не для себя, для него! И, проявив удивительную покорность, побежала исполнять его приказ…

Через пару минут щелкнула щеколда, Павел вышел из ванной и, зайдя на кухню, подозрительно уставился на лучшего друга:

– Ты почему не предупредил даже, что сегодня выписался? Я мог бы приехать за тобой, довезти тебя до твоего дома.

– Хотел сюрприз сделать, – усмехнулся Андрей.

– Считай, что сделал… Доволен? – все так же недружелюбно отбрил Бердянский и, повернувшись спиной к незваному гостю, принялся бездумно переставлять на разделочном столе чашки и чайник, потом зачем-то сунулся в духовой шкаф и обнаружил там поддон с рыбой, подготовленной для запекания, и даже обложенной овощами, но так и не запеченной…

Тут Мария вернулась в их компанию, сопровождаемая кошками, и одетая на сей раз в строгую черную футболку и джинсовые бриджи. Увидев, что Павел рассматривает семгу, вальяжно отдыхающую среди перца, цуккини и луковых колец, она всплеснула руками:

– Айййй, вот я молодец!.. Забыла включить духовку… Паш, прости, она приготовится за двадцать минут. Я пока бутерброды сделаю.

– Ну конечно, ведь ты была очень занята… ну просто ооочень. Странно, что ты вообще обо мне вспомнила.

– Да, я была очень занята, поила чаем Андрея, – сухо сказала Мария, и Петренко понял, что она начала сердиться. – И буду благодарна тебе, если ты тоже кое о чем вспомнишь.

– Что, будем состязаться в хороших манерах? Или наконец-то поговорим начистоту о том, что происходит? И что он тут делает в мое отсутствие? – Павел разозлился еще больше и, повернувшись к ней, ткнул обвиняющим жестом в сторону своего друга с теперь уже неопределенным статусом. Ревнивое подозрение, что у Андрея с Машкой – его Машкой – все-таки что-то уже было раньше, все еще точило гордость и питало тайный страх оказаться проигравшим в мужском состязании за любовь женщины.

Мария молча отвернулась, пожала плечами и открыла шкаф, чтобы достать хлеб, но чтобы открыть холодильник и достать «начинку» для бутербродов, ей нужно было либо заговорить с Андреем, либо дотронуться до него. Тогда она отложила хлеб и вернулась к духовке, чтобы все-таки включить газ и отправить многострадальную семгу в последний путь.

Здесь у нее опять возникла проблема: Мария всегда немного побаивалась зажигать газ в нижней части плиты, и, когда Павел был дома, охотно передавала ему эту почетную обязанность. Но у Бердянского было такое лицо, словно он ей и глотка воды не даст, если даже она будет умирать в пустыне…

Тогда она временно сдалась: села на пол, взяла на руки подсунувшуюся к ней Прошку и предоставила мужчинам самим разобраться в происходящем между ними.

В конце концов, Павел и Андрей дружили с детства, со времен совместных занятий в гимнастической секции, а она знала обоих без года неделя…

– Ну давай поговорим начистоту… Я, собственно, только за этим сюда и приехал, не считая Прошки. А вовсе не за тем, что ты себе тут навоображал. – с вызовом проговорил Андрей, которому стало мучительно жалко Марию и было мучительно стыдно за поведение того, кого он много лет привык считать другом и едва ли не братом…

– Да мне и воображение напрягать не придется, шила в мешке не утаишь… – свысока заметил Бердянский, взглядом показав, что эрекция Петренко очевидна всем присутствующим.

Краска бросилась Андрею в лицо, и он нервно взмахнул рукой:

– Это ничего не значит! Точнее, значит, но лишь одно – Мария очень привлекательная девушка, но я, в отличие от тебя, у друзей девушек не отбиваю! Хотя, глядя на твое свинское к ней отношение, уже жалею об этом!

Павел даже не сразу нашелся с ответом, пожалуй, впервые в жизни он наблюдал у Андрея столь откровенное проявление самой настоящей ревности… Ревности и… зависти? Значит…

– Ты что, хочешь сказать, что у вас с ней что-то было, о чем я не знаю, а она молчит? А?

– Я хочу сказать, что ты дурак и самовлюбленный эгоист, Бердос! И Марии ты недостоин!

– Мальчики! А ничего, что я тут присутствую, а вы про меня, как про куклу наследника Тутти рассуждаете?.. Тоже мне, Тибул и Просперо!

Возмущенная реплика Марии слегка остудила накаляющиеся страсти, но Павел проявил свое фамильное упрямство, желая получить на прямой вопрос такой же прямой и недвусмысленный ответ. Он шагнул к Андрею, навис над ним и, склонившись так, чтобы заглянуть в глаза – а через глаза прямо в душу – тихо и зло спросил:

– Ты с ней был той ночью, после которой тебя увезли в больницу? Да или нет?

– Нет. Я случайно встретил ее в магазине «Кураре» на днях вечером, тогда и узнал, что мы живем рядом. Проводил ее до подъезда, поцеловал руку и ушел к себе. Больше мы ни разу не встречались. А тем утром тебе позвонил, потому что мне стало плохо, а таблетки кончились. – усталым голосом человека, которого затаскали по допросам, проговорил Андрей:

– Что, версии совпали? Теперь доволен?

– Андрюш, не сердись… – снова подала голос Мария. – На Паше плохо сказывается слишком частое общение с соседями-чекистами…

– Да я уж вижу…

Павел отмахнулся от ехидной Машки и выпрямился, облегченно выдохнув – Петренко ему не врал. Дрон вообще врать не умел, да и не любил, всегда отличался повышенной совестливостью.

– Хорошо, я тебе верю. Тогда давай проясним еще один пикантный момент… Тот, в больнице, когда ты вдруг заявил, что собираешься жениться на Маше. С чего ты решил, что она согласна?

Тут Андрей почувствовал, что ступает на зыбкую почву – на ту самую кучу песка, что некогда была прекрасным замком его надежд и мечтаний, которыми он себе позволил увлечься, приняв ее доброту и сочувствие за нечто большее… И виновато опустил взгляд.

Мария, едва не задохнувшись от возмущения и стыда, вскочила с пола и схватила Бердянского за руку, заставив повернуться и теперь уже посмотреть ей в глаза:

– Павел, прекрати немедленно! Как ты себя ведешь, это просто ужас!.. Что за безобразный допрос! Прекрати, слышишь, прекрати, иначе…

– Иначе что?

– Я немедленно соберу свои вещи и уеду назад, на Старомонетный!

– Мрааааау! – радостно поддержал эту идею Урфин и сделал попытку куснуть Бердянского за голую лодыжку, но Мария резко наклонилась и успела перехватить кота…

Бердянский ненавидел шантаж и легко обходил подобные эмоциональные ловушки от тех, кто не имел для него никакого особенного значения. Но Мария, похоже, и не думала его шантажировать – она просто пообещала ответить поступком на поступок, честно предупредила о последствиях продолжения допроса с пристрастием… В досаде на неожиданное препятствие, не позволившее ему устранить последние сомнения, Павел схватил первое, что подвернулось ему под руку – это оказалась чашка – и запустил в коридор, в дальнюю стену. Тонкий японский фарфор рассыпался мелкими брызгами, зато ему немного полегчало, словно что-то отпустило, разжало изнутри…

Продышав свой гнев, он сглотнул, обернулся к Маше и Дрону и… первым пошел на мировую:

– Давайте поставим здесь точку. Я дам обещание больше никогда не возвращаться к этой теме, ты, Дрон, откажешься даже мысленно притязать на Машку, ну а ты… ты просто скажи еще раз, что любишь меня и согласна стать моей женой… Скажи при нем, чтобы больше не было никаких недоразумений и недопониманий…

Андрей и Мария переглянулись, Андрей чуть заметно пожал плечами… Мария и сама чувствовала себя растерянной, загнанной в угол: она любила Павла, хотела быть его женой и готова была заявить об этом всему свету – но ей претило это делать под таким эмоциональным прессингом.

– Ну? Что вы языки проглотили? – вновь нажал Бердянский, удивленный и несколько испуганный их дружным молчанием.

– Пашенька… – очень мягко и тихо, без тени сарказма или насмешки, проговорила Мария. – Скажи, пожалуйста… прежде чем я и Андрей исполним твои… приказы, скажи – ты не хочешь сначала извиниться перед нами обоими?.. За свои оскорбительные подозрения… и за безобразный скандал, что ты нам устроил?

Гордец и эгоист внутри Павла задохнулся от возмущения, но кто-то очень мудрый призвал его к осторожности и сдержанности, иначе… иначе могло случиться именно то, чего он так боялся: Маша уйдет от него, уйдет и Андрей, они оба… и он ничего уже не сумеет с этим поделать, как с той самой чашкой, чьими осколками увлеченно играли в коридоре коты…

Настал его черед усмирять гордыню и склонять шею, признавая свою долю ответственности за то, что произошло с ними троими.

– Простите меня. Я… я действительно себя повел, как эгоистичная сволочь… но… но я правда хочу перестать подозревать лучшего друга и любимую девушку в том, что могло быть… но чего не было. Я вам верю. Я вас… вас обоих люблю… Как умею, так и люблю… Простите мне мою неуклюжесть…

Они подбежали к нему одновременно – Мария и Андрей – одновременно обняли, с обеих сторон, и в поспешности едва не столкнулись лбами, рассмеялись, и тут же всхлипнули, когда Павел бросился обнимать их в ответ.

– Пашенька, любимый… я тебя всяким люблю…

– Машка, прости… – бормотал он сквозь слезы, и ощущал, что Машины щеки тоже влажны от слез. – Я люблю тебя… больше всего на свете… и тебя, Дрон!..

– А я – тебя, Павлушка, идиот несчастный… сам я, конечно, тоже хорош…

Минут через пять, когда все они немного успокоились, перестали всхлипывать и слегка разжали объятия, Мария жалобно попросила:

– Мальчики… пожалуйста… включите, наконец, духовку, надо все-таки запечь эту чертову рыбу!.. А то мы так и останемся без ужина.

Глава 17. Нежданные посетители

Семга с овощным жюльеном приготовилась быстро, а пока она доходила в духовке, распространяя по кухне упоительные ароматы Средиземноморья, Мария успела приготовить салат нисуаз и маленькие бутерброды. Потом ей понадобилась посуда, и она в очередной раз удивилась разнообразию и красоте фарфоровых и стеклянных предметов, находившихся у Павла в самом что ни на есть повседневном использовании… Поставив на стол тарелки с вычурным рисунком в стиле «бидермайер» (от немецкого сервиза), салатницу и блюдо в мелкий цветочек (с клеймом Кузнецова), причудливые дымчатые бокалы из муранского стекла, положив вилки и ножи (с виду обычные, но наверняка тоже имеющие родословную), она решила, что во всем этом великолепии чего-то не хватает…

Пользуясь тем, что Павел с Андреем сразу же набросились на бутерброды и увлеклись бурным обсуждением Войновского и его авторитарного решения отнять у Петренко роль в первом составе, она скрылась в спальне и полезла в свой тайник, устроенный в дальнем нижнем ящике платяного шкафа.

По какой-то причине Павел этим ящиком никогда не пользовался, и здоровенный короб пустовал, сиротливо храня в себе несколько старых рубашек и тонкое байковое одеяло. Сюда Мария и поместила личные сокровища, привезенные со Старомонетного; на треть они состояли из книг и тетрадей, на треть – из осколков прошлой жизни, в виде сувениров, украшений и мелких вещей, и на треть – из одежды и предметов под кодовым названием «я люблю Испанию».

Здесь были туфли для фламенко, сшитые на заказ каталонским «сабатером», «кола» -особые юбки для танцев, кастаньеты, кипарисовые четки, два веера, гребень, одно ни разу ненадеванное платье, тоже сшитое в Барселоне на заказ – и несколько бутылок испанского вина, припасенных «для особого случая». Почему-то Марии казалась, что один из этих пресловутых случаев настал именно сейчас, и после некоторого раздумья она извлекла со дна ящика бутылку «Ла Аталайя дель Камино»…

Густое красное вино, темное, как кровь, должно было согреть не только тело, но и душу, и растопить остатки льда между друзьями.

– Машуль! – нетерпеливо позвал ее Павел, и она поспешно откликнулась:

– Да, да, иду…

Прежде чем выйти из комнаты, Мария бросила любопытный взгляд на многочисленные яркие пакеты и нарядные коробки, упакованные в подарочную бумагу и перевязанные лентами – все это Бердянский не стал разбирать, в раздражении просто свалил на кровать.

«Надо же, сколько подарков… никогда бы не подумала, что Пашка так серьезно относится к поздравлениям на праздники… интересно, что из этого для меня?»

Ей очень хотелось засунуть нос в пакет с говорящим названием «Grishko», но она не решилась… и побежала обратно на кухню.

– Ну вы молодцы, все уже съели?.. А я только принесла вино! – она поставила бутылку на стол и отошла подальше от Павла, под уважительным предлогом поисков штопора… на самом же деле ей приходилось прикладывать массу усилий, чтобы не тянуться всем телом к любовнику и будущему мужу, не обнимать и не целовать его при Андрее…

Ум ее одобрял, но тело было категорически не согласно с епитимьей.

– Ну-ка, ну-ка…. посмотрим, что это у тебя за винище такое… – Павел, делая вид, что его в самом деле интересует вино, схватил бутылку и принялся осматривать ее со всех сторон:

– Мммм… испанское? – черные брови дрогнули и поползли вверх. – Так вот почему ты его от меня прятала… Подарок?

– Нет, – Мария, поняв, куда ветер дует, отбила подачу. – Я несколько лет назад сама купила в Барселоне.

– А почему не выпила?

– Ждала особого случая…

Сложно было сказать, устроил ли Павла этот ответ, однако он, играя в опытного сомелье, перевернул бутылку этикеткой вверх и, нарочно грассируя, как француз, произнес :

– Рекомендую, прекрасный сочный букет, вино урожая тысяча девятьсот восемьдесят девятого года… Отлично сочетается как с мясными, так и с рыбными блюдами…

– Ого! – удивленно воскликнул Петренко. – Восемь лет, это же почти коллекционное!.. Ничего себе… эх, жаль, что у меня сухой закон…

– Андрюш, не выдумывай. Бокал красного вина можно даже после инфаркта. Я нарочно узнавала у Василия Петровича, можно ли тебе алкоголь… Он сказал дословно: «В микродозах -даже нужно».

Мария протянула Павлу штопор и вздрогнула, когда он коснулся ее пальцев… и попытался задержать их в своей руке:

– Вот, держи… – пробормотала она с бешено бьющимся сердцем, кое-как высвободила пальцы из нежного захвата, быстро отвернулась к плите и схватила полотенце, чтобы достать злосчастную сёмгу…

Бердянский несколько секунд смотрел на ее спину и нервные движения, потом медленно выдохнул, выравнивая собственные эмоции, и занялся извлечением пробки из узкого горлышка. С этой задачей он справился со скоростью, выдававший почти профессиональный навык. Поставил откупоренную бутылку на стол и веско заметил:

– Теперь надо дать вину «подышать» с минуту.

– Знаешь, как Димон говорит? «Во мне подышит…» – засмеялся Андрей, кажется, немного захмелевший от одного запаха винной пробки, а Павел шутливо замахнулся на него:

– Дрон, ну-ка нос убрааал… из горла чур не пить! Будем дегустировать, как положено…

– Ароматное… но наша крымская лоза ведь не хуже, да, Бердос?

– А то! – охотно поддержал Павел местечковый патриотизм друга. – Что нам какая-то Испания… нас и здесь неплохо кормят…

– Да уж, «у нас в Пензе лучше»… – с обидой заметила Маша. Все шпильки и остроты, отпускаемые любовником по поводу Испании, она по многим причинам принимала близко к сердцу – и на свой счет:

– Если не хотите нормальное вино, достану вам водку…

– Нееее, яку ж горилку под риииибу, сладкую, как рахат-лукум, мадамочка? – как сказали бы на одесском Привозе… Гишпанское так гишпанское, даром, что разлито на Малой Арнаутской!.. – тут Бердянский вскочил и, обмотав вокруг ладони кухонное полотенце, ринулся помогать Машке.

– Паша, не надо, я сама! – запротестовала она, впав в непонятную панику при его приближении, но Павел, понизив голос, возразил:

– «Самоой» тебе не придется, пока с тобой рядом я…

Она покраснела, поняв намек, а он отодвинул ее бедром от духовки, выудил наружу противень и торжественно водрузил на верх плиты:

– Алле-ап! Маэстро, урежьте марш!..

Петренко сейчас же заиграл на губах «Марш Преображенского полка», а Мария не смогла удержать смех: определенно, оба мужчины, еще не выпив ни капли, вошли в раж и были в ударе.

– Миммиимииии! Мнеееииии! – тут же на разделочный стол вскочила Прошка и стала жадно принюхиваться к рыбе, а Урфин настойчиво закрутился под ногами людей, требуя законной дани своим хриплым басом. Андрей тем временем, сочтя, что вино достаточно «подышало», сосредоточенно разливал рубиновую жидкость по бокалам:

– Звиняйте, панове, не вем, как правильно, разолью уж по-нашему, по-селянски… от дондышка до краев, тоись… – проскрипел он шепелявым старческим голосом.

Бердянский заржал, как конь, стоило Петренко взяться за исполнение любимого этюда «дед Андрий», и Мария вновь не сдержала смеха -для нее было новостью, что тонкий Петренко с его иконописным ликом не менее одаренный комик, чем ее суженый или громадный Димка Минаев…

Тем временем Павел, стоявший в полушаге за Машиной спиной, резко подался вперед, делая вид, что просто хочет снять с крючка лопаточку для рыбы. Захваченной врасплох Марии просто некуда было деться, чтобы не наткнуться на какую-нибудь часть тела Бердянского… смелый маневр позволил ему незаметно для Андрея прижаться к ней сзади всем собой, от груди до бедер, и слегка потереться напряженным членом о соблазнительную попку любимой женщины…

– Ммммм… хочу тебя… хочу… – его дыхание обожгло ухо.

– Пашка… садист…

– Яяя? – он приобнял ее левой рукой, и помахал лопаткой, которую держал в правой: – Да я добрейшее в мире существо… как привидение Каспер!.. Уууу…

– Господи, ну тебя с привидениями!.. – то ли от возбуждения, то ли от щекотки, у Марии так затряслись колени, что это заметил шнырявший по полу Урфин.

– Мяяяя? – вопросил он, встал на дыбки и запустил когти в мамину ногу. Мария ухватилась за возможность безнаказанно выразить вслух свои чувства и застонала:

– Аааааа… ну что ж это такое!

– Ааааххх ты, обормот рыжий! Ну-ка, брысь! – напустился на кота Павел в немного наигранном гневе, а его ладонь мягко легла на Машкино пострадавшее бедро:

– Тшшшшш… моя девочка… я же здесь, с тобой…

– И я очень этому рада… но рыба ждет! – Мария со вздохом сожаления все же выкрутилась из рук Бердянского, а он с еще более тяжелым вздохом подступил к сёмге, держа лопатку наперевес…

– Давайте я, – предложил свои услуги сердобольный Петренко: он прекрасно видел, что Маша еле дышит, и ей бы лучше посидеть, ну а Бердос в роли кухарки не смотрится от слова «совсем». Не встретив особого сопротивления, Дрон отобрал «переходящую лопатку» и в два счета справился с дележкой семги и жюльена на геометрически ровные порции, и раскладкой всего этого по тарелкам.

– Андрюш, ты прелесть. Повезет же твоей будущей жене… – с улыбкой заметила Мария.

Андрей, ставя тарелки на стол, притворно нахмурился:

– Я, может, вообще никогда не женюсь… отдамся искусству. Хотя… Войновского эта идея, похоже, не вдохновляет. Наверное, считает, что я бездарный актер.

– Да брось сиротой прикидываться, Дроныч! – запротестовал Бердянский. – Антоха на тебя молится, в прямом смысле слова.

– Не прикидываюсь – сужу по поступкам… И ничего он не молится, безбожник хренов.

– Ну согласен, решение мерзкое… но вынужденное и временное, ты же сам говоришь. Войновский решил тебя поберечь, вроде как перестраховался.

– «Перестраховался!» – фыркнул Петренко. – Просто жопу свою прикрыл – прости, Маш…

– Ничего, я от слова «жопа» в обморок не падаю… и считаю, что ты прав. Антон не должен был это решать заочно… вот так, по щелчку, человека не лишают выстраданной роли, над которой он работал год…

Оба актера удивленно взглянули на Марию – и еще больше удивились искреннему негодованию, что пылало в ее потемневшем взгляде. У Павла даже снова промелькнула тревожная мысль, что он не все, далеко не все знает о ней… отец, правда, заметил вскользь, что «у женщин есть тайны, и это нормально», – но… но черт возьми, Бердянский хотел их по крайней мере знать!

– Спасибо, Маша… – тихо поблагодарил Дрон и поднял бокал: – Ну не будем о грустном, хватит на сегодня. Давайте выпьем, что ли… вино и правда чудесное, только пьяное очень…

– Давай, – согласись Мария, но так и осталась сидеть неподвижно, глядя в пространство и думая о чем-то своем.

– Ну ничего, Андрюх, еще не вечер! Мы тебя отвоюем… обещаю! – убежденно заключил Бердянский и сделал новую попытку подкрасться к своей женщине, точно кот к мышке. Передвинув стул, сел так, чтобы заблокировать ее между собой, стеной и краем стола.

– Мааш…– мурлыкнул он ей на ухо и по-кошачьи же толкнулся лбом в плечо: – Мрррр? Ты чего загрустила опять? Маш, отомри!

– Да, да. Я в порядке… Давайте ужинать, мальчики, – спохватилась Мария: все же на ней лежали обязанности хозяйки, и ей самой следовало подавать пылкому Бердянскому пример выдержки и хороших манер. Увы, и выдержка, и хорошие манеры летели в тартарары, едва рука Павла принималась незаметно ласкать ее под столом, и ей оставалось лишь судорожно сжимать бедрами нахальную ладонь, в одно и тоже время говоря -«прекрати, мы не одни, это неприлично» и…«не смей останавливаться, я хочу тебя!..»

…На грани оргазма она все-таки сумела отпихнуть его, и Бердянский, сам возбужденный донельзя, со вздохом отлип от нее и перенес свое внимание на семгу и до сих пор нетронутый бокал вина.

– Давайте выпьем за… за вашу свадьбу! – предложил Андрей, чье внимание, к счастью, отвлекала Прошка, все время лезущая в тарелку.

– Да… за свадьбу непременно… – согласился Павел. – Но сперва я хочу выпить за тебя, Дрон.

– За меня?..

– За тебя. Дрон, мы ведь с тобой знакомы… страшно вспомнить, сколько лет. Буквально от горшка…

– Да, да… с тех давних пор, когда мы еще были «Андъюфой» и «Палуфой»! – пьяно улыбнулся Петренко, обогнавший компанию на целый бокал.

– Не перебивай тостующего! Вот что хочу сказать тебе: никогда, слышишь, никогда не сдавайся и не падай духом! Телом, впрочем, тоже не советую… это больно, чертовски. Ты, Андрюха, чистый человек, святой почти что, и если на нас вправду смотрит Тот, кого ты играешь, Он бы никого другого на роль себя не назначил, поверь. За тебя!

Растроганный – и окончательно все простивший – Петренко привстал со своего места, дотянулся до Павла и потрепал по плечу и затылку:

– Спасибо, Бердос… ты настоящий друг… утешил!

Дальнейший ужин прошел уже совсем приятно и весело. Друзья обменивались шутливыми тостами, травили театральные байки, Павел гонял котов от закуски и остатков рыбы на тарелках, Машка же, наоборот, привечала и угощала обоих хвостатых наглецов. От вина щеки у нее разгорелись, глаза блестели, она смеялась громче обычного, но меры не теряла, и когда Дрон вознамерился в очередной раз наполнить ее бокал, церемонно сказала:

– Спасибо, мне хватит… Я лучше выпью кофе.

Тут Павел, как назло, вспомнил их первую совместную варку кофе, и так завелся, что едва не сбежал в ванную, где мог бы экстренно сбросить возбуждение… но все же перетерпел: сработало обещание своему бойцу страстного и долгого удовольствия в Машкином прекрасном теле вместо спешной подростковой дрочки.

…Было около одиннадцати вечера, когда Андрей все-таки поднялся из-за стола и заплетающимся языком объявил, что ему нужно вызвать такси и ехать… Павел с Марией переглянулись и в один голос предложили остаться, но Петренко решительно отказался и заявил, что прекрасно себя чувствует и поедет домой:

– Посмотрю телевизор, почитаю… Борща на утро сварю… и завалюсь спать в свою постель, две недели об этом мечтал! Только… только можно Проша у вас до завтра побудет, а?.. Она ж спит все равно…

– Еще бы, после полкило рыбы! – хмыкнул Павел и дал милостивое дозволение: – Конечно, Дрон, пусть поживет… Я завтра тебе ее завезу по дороге в театр, ну или ты сам заезжай.

– Серьезно?

– Ага.

Андрей выдохнул, и они с Бердянским по-дружески обнялись. Мария же не знала, выдыхать или нет…

Петренко и в самом деле хорошо выглядел – куда лучше, чем в первые минуты своего визита, и ничто ни в его лице, ни в голосе не внушало опасения… ну разве что он был слегка пьян. Слегка – и не более того. В своем вине Мария была уверена: хмель без остатка выветрится, пока Андрей на такси доедет до дома, и наутро не будет ни малейших признаков похмелья. Тем не менее она взяла с Дрона клятвенное обещание, что он предупредит консьержку, не будет закрывать дверь на цепочку и верхний замок, телефон оставит включенным и не дальше, чем в полуметре от себя, и обязательно позвонит дважды: когда доберется до дома и наутро, когда проснется…

– Будет тебе хлопотать, мамочка, Дрюша парень взрослый, самостоятельный… ишь, даже борщи сам себе варит… – по-детски ревниво заметил Павел, когда они все вместе одевались в прихожей, чтобы проводить гостя до такси. Если бы Андрей решил остаться, то, конечно, был бы устроен по-царски, со всем возможным комфортом, однако в глубине души Бердянский благословлял деликатность друга, не ставшего нарушать ночное уединение страстных любовников.

Мария же продолжала тревожиться, хотя и старалась скрыть свое беспокойство от Павла. Она боялась бесцеремонности Смерти, что всегда входит без стука, и не стесняется одним движением своей черной руки порушить все надежды и планы живых… и все же с этой особой можно было договориться, сторговаться, и Мария надеялась, что у них троих получилось, и надолго.

«Надо бы Андрею в самом деле жениться…» – думала она, когда лифт уже увозил их небольшую хмельную компанию вниз. – «Нехорошо человеку быть одному… ну, не хорошо… особенно такому прекрасному человеку».

***

Пока таксист объезжал сугроб, чтобы половчее припарковаться у подъезда, Павел и Дрон дурачились, как два подростка, бегали по двору, кидались снежками, изрядно развлекая собак, как раз вышедших с хозяевами на прогулку перед сном, и называли друг друга Бременскими музыкантами. Мария, спрятав руки в рукава полушубка, как в муфту, чинно стояла на тротуаре и с улыбкой наблюдала за ними, как умудренная жизнью матрона. Холодный сухой ветер, пахнущий снегом и мокрыми деревьями, обдул и остудил горящие после вина щеки, и немного успокоил сердце.

Теперь, когда они объяснились и помирились с Андреем, одной проблемой стало меньше, но это была лишь одна из целого вороха больших и маленьких сложностей в связи с предстоящей свадьбой – и самой идеей совместной жизни…

Принимая в полубреду страсти предложение Павла, Мария, как вскоре выяснилось, не представляла и десятой части того, с чем столкнулась в реальности. Например, безумную ревность Бердянского – она не могла назвать ее иначе, чем «к каждому столбу»… Дон Жуан, не пропускавший ни одной юбки, смотревший на секс как на спорт, обращавший любовь в забаву и легко игравший чужими сердцами, на поверку оказался традиционалистом и собственником, едва его собственное сердце обожгло сильное чувство. И выходило так, что Мария – вольно или невольно – давала поводы для претензий и ссор на этой почве; сегодняшнее происшествие с Андреем было еще цветочками. Самой кислой, можно сказать, волчьей ягодкой, было то, что она и сама ревновала Пашку, хотя умом и понимала, насколько это глупое и бесполезное занятие.