Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

– Кто старое помянет… – Драбкина только рукой махнула, не желая заново возвращаться к теме недавней ссоры с подругой.

– Сейчас перезвоню ему… заодно предупрежу, что пораньше вернусь, а то мало ли… – Мария нервно набрала на сотовом номер мужа и приложила к уху холодную черную трубку. Гудок за гудком улетали в свистящее, пустое пространство, но ответа не было…

– Черт! Не берет… – она растерянно посмотрела на Ленчика. – Так, набросай мне, пожалуйста, варианты… только нормальные… почему человек может не брать трубку, когда ему звонит любимая жена?..

Маша попыталась улыбнуться, но губы тряслись, и улыбка вышла кривая.

Драбкина усмехнулась:

– Варианты? Легко! Во-первых, потому что спит и не слышит. Во-вторых, торчит в душе – и не слышит! В-третьих – жарит яичницу и…

– …не слышит, потому что телефон лежит в другой комнате и заряжается! – закончила за подругу повеселевшая Нюся.

– Супер, отлично, мне нравится… но вот, смотрите… на смс-ку же он ответил: «Окей». Это как понимать?.. Он мне так никогда не пишет…

– Нуууу… может вместо него Минаев ответил? Увидел от тебя сообщение и решил Пашку не будить. Благородный типа друг! Он меня этими своими «океями» постоянно заваливает.

– То есть ты хочешь сказать, что Минай проснулся раньше Пашки?.. А почему не Андрей?.. Хотя нет, Андрей точно написал бы все подробности… значит, Минай, но такого не может быть, чтобы он проснулся раньше всех после пьянки!..

Драбкина задумалась, просчитывая вероятность подобного события, потом ухмыльнулась и предложила другое объяснение:

– Тогда они вчера насмотрелись каких-то американских боевиков и теперь будут всю неделю оттуда цитатами сыпать и англицизмы везде совать, где надо и где не надо – вот тебе и ответ! Кстати, а каких подробностей ты так жаждешь от похмельных мужиков в такую рань? А? Ответа на вопрос, как они себя чувствуют? Ну на этот вопрос и я могу ответить за всех них разом – только неприличное слово получится.

Маша пожала плечами и снова набрала номер – почему-то ей казалось критически важным дозвониться мужу, услышать его голос – пусть даже сонный и недовольный – и убедиться, что с ним и у него все в полном порядке, а ее тревога совершенно пуста и спровоцирована недосыпом…

Павел снова не ответил, и тогда она отправила ему сообщение:

«Я уже еду с девчонками на машине, буду через час. У тебя все хорошо? Люблю.»

Пара минут протекла в напряженном ожидании, потом телефон завибрировал, и точно выплюнул смс с коротким и сухим ответом:

«Все пока нормально».

Не успела Мария выдохнуть, как пришло еще одно сообщение:

«Это Андрей Петренко» – и тревога взметнулась, как нефтяной фонтан…

«А где Павел? Почему трубку не берет?»

Ответа не последовало, и все последующие попытки оказались тщетными – телефон оставался мертвым куском пластика и металла…

Мария повернулась к подруге, прижала руки к груди и почти закричала:

– Ленчик, пожалуйста, пожалуйста!.. Прибавь еще… Я чувствую, что у нас дома какая-то беда!

***

Тополь, на котором уже много часов подряд торчал Урфин, и правда показался Павлу натуральным мировым древом. Необъятный ствол упирался макушкой в небо, а самые нижние ветви, которые можно было использовать в качестве дополнительной опоры, начинались на уровне третьего-четвертого этажа. Значит, первые пятнадцать метров будут самыми трудными: лезть придется на одних мышцах, как по скале или отвесной стене, уповая лишь на то, что Петренко как следует зацепил «кошку» за прочный сук на вершине. Свободный конец веревки Дрон благополучно спустил на землю, но длины каната едва хватило до основания ствола…

«Все, как в цирке, и даже зрителей полный двор…» – с досадой подумал Бердянский, едва вышел из подъезда в своем альпинистском обмундировании. Зеваки даже зааплодировали смельчаку; некоторые подступили поближе, разглядывая, словно нечто диковинное, тянулись потрогать комбинезон и ремни страховки. Осуждать их было не за что: не каждый же день такое шоу показывают в собственном дворе… Эх, знали бы они все, как у «смельчака-спасателя» колотится сердце и холодеют вспотевшие ладони… Хорошо, что перчатки это все скрывают и не дадут рукам соскользнуть с каната.

Павел подошел к дереву вплотную, задрал голову, пытаясь разглядеть страдальца; это удалось не сразу, но наконец он заметил клок рыжей шкуры сквозь еще не покрытые свежей листвой ветки. С земли упитанный и пушистый взрослый котяра выглядел размером с котенка…

– Так, граждане, освободите место под деревом, кому жизнь дорога. – уверенным тоном распорядился Бердянский, подергав за канат, и махнул рукой на зрителей, сгрудившихся возле него и едва ли не дышавших в затылок.

– Так ты что, пилить, что ль, будешь дерево-то? – деловито поинтересовался лысоватый дедок с тростью, и зачем-то постучал ею по стволу.

– Не, он кота вниз скинет, как долезет! – сделал собственное предположение какой-то пацан с панковским хаером, облаченный в узкие джинсы и кожанку с заклепками. В его руке была початая банка пива, не хватало только пакета с попкорном.

– Ой, а и правда, давайте-ка мы отойдем подальше, что человеку мешать? Вон ему куды лезть-то придется, матерь божья! Страх-то какой, на такую высоту подниматься! – запричитала женщина в годах, с сумкой на колесиках: должно быть, чья-то домработница, собравшаяся поутру на Тишинский рынок.

Публика слегка расступилась, но никто не ушел, наоборот, прибавились новые зрители, в окнах и на балконах. Все продолжали активно обсуждать между собой детали предстоящей операции по снятию кота с дерева, советы сыпались со всех сторон, один другого лучше:

– Надо сирену автомобильную включить, да погромче, прям над ухом – кот сам и спрыгнет!

– Не, лучше кору валерьянкой намазать…

– Зачем снизу лезть? Нужно с крыши перебираться! Канат протянуть и на роликах… как в этом, кино американском… про скалолаза!

– Ага, в том кино он девку в пропасть и уронил! Лучше бензопилой тополь спилить, чего уж проще!

– «Проще»? Да такой ствол пилить целый день придется! Вы думайте, что говорите, куда ему тут падать, он людей подавит вместе с машинами! Или вон на дом рухнет! Проще кота струей воды смыть, из пожарного шланга.

– Чуши не порите, дамочка… Брандсбойт ему ребра переломает, вы себе напор воды представляете?.. И крыльев у кота вроде как нет! Нет, пусть уж мужчина лезет, он похоже знает, что делает!

Старательно избегая вслушиваться в разговоры, Павел снова подергал канат и повис на нем для верности, проверяя, не сорвется ли крюк под его тяжестью – нет, похоже, «кошка» надежно вгрызлась в ствол «Иггдрасиля». Убедившись, что с этой стороны подвоха не будет, он немного покрутил руками, сделал несколько приседаний и размял поясницу, готовя тело к работе, а сам тем временем старался глубоко и ровно дышать и не давать панике, уже разбуженной, но еще пока не всецелой, захватить контроль над разумом и телом.

«Я справлюсь, все будет хорошо. Я делал это сотни раз. Я знаю и помню, что нужно делать, я знаю, как себя правильно вести…» – твердил он формулы самонастройки, сжав зубы и стараясь лишний раз не смотреть, на какую высоту ему придется забираться.

«Шаг за шагом, step by step» – эта стратегия его не подводила раньше, так отчего же должна подвести теперь?

Еще пару раз глубоко вдохнув и длинно выдохнув, Павел, наконец, подступил к стволу и, примерившись, куда ставить ноги в шипованных ботинках, взялся за канат. Тут на плечо легла чья-то теплая ладонь. Обернувшись, он увидел Андрея. Друг крепко обнял его и шепотом напутствовал:

– Ну, с Богом… я в тебя верю, Пашка, ты сможешь! Тебе это под силу!

– Спасибо, братишка… Ты это… организуй тут публику, пусть делом займутся, хоть одеяло растянут, или брезент, если кот вдруг сорвется, меня не дождавшись… все какая-то польза от них будет, а Урфу – шанс спастись…

– Конечно, конечно! – заволновался Андрей и судорожно проглотил комок в горле. – Это отличная идея! Я сейчас все сделаю, удачи тебе!

– Ладно, все… я полез.

– С Богом! – Петренко перекрестил его и прошептал какую-то молитву.

«Ээээх, Дрон, богомольник… Ну что ж, если и не поможет – хуже точно не сделает…»

Бердянский поправил ремень шлема, подтянул лямку рюкзака и, не дав себе больше ни секунды на сомнения и колебания, ухватил канат и полез вверх, ловко перебирая руками и цепляясь ногами за шершавую кору. Он смотрел строго перед собой и лишь немного вверх, ровно настолько, чтобы видеть, куда потом ставить ноги. Внизу поднялись шум и суета – вероятно, часть зрителей решила включиться в действие, кто-то побежал за брезентом, кто-то принялся организовывать «зону безопасности» и отгонять лишних за периметр, но Павел запретил себе прислушиваться и тем более смотреть вниз. По крайней мере, пока не доберется до первых толстых веток и не получит дополнительную опору и возможность передохнуть.

Тело на удивление быстро вспомнило необходимые навыки.

Нагрузка на мышцы, хоть и показалась Павлу непривычной поначалу, уже через несколько метров перестала его волновать, так что он смог полностью сосредоточиться на сражении со страхом. А страх нарастал, нарастал с каждым шагом, отделявшим его от надежной земли, но… вовсе не так мощно, как Бердянский опасался перед началом подъема. И не так мучительно, до паралича, как это было в Останкино, или в цирке, когда после больницы он сделал попытку подняться на трапецию…

Похоже, яркий и странный сон про то, как он взбирался на собор, превратившийся в дерево, как-то ему помогал теперь совладать с паникой.

Бердянский с радостным недоверием прислушивался к себе, искал знакомые симптомы, но… не находил. Да, в животе чувствовался холодок, да, он все еще дышал часто и неровно, сквозь стиснутые зубы, но его – удивительно! – ни капельки не мутило. Голову не схватывало обручем боли, сердце не норовило покинуть грудную клетку через горло, и руки с ногами работали слаженно, как надо, а не отнимались, словно у марионетки, запутавшейся в нитках.

«Хорошо, давай, давай, так держать! Не расслабляйся, вперед… ты сможешь!» – подбадривал его голос отца. Этому твердому голосу вторили другие – Машкин, мамин, Дронов – тоже поддерживающие, их мягкий – почти что ангельский – хор внезапно влил в него дополнительные силы. Павел сам не заметил, как преодолел всю гладкую часть ствола и оказался на уровне собственной квартиры, напротив окон соседа, когда его руки ухватились за первую толстую ветку, и он забрался на нее ногами.

Снизу донеслись аплодисменты и восторженные крики:

– Молодец!.. Молодец!.. – а хриплое кошачье соло, приутихшее было, возобновилось с новой силой, как будто Урфин почуял, что помощь идет, и оповещал, что пока еще жив и держится…

«Уфффф… так, минута на то, чтобы подышать и отдохнуть… не смотри вниз, смотри на дерево, проверь пульс… посчитай… “ – вновь внутренний тренер выступил вперед, заслонил и отстранил труса-паникера. Бердянский, стоя на ветке и прижавшись всем телом к уже не такой шершавой зеленоватой и остро, по-весеннему пахнущей коре, последовал этой инструкции. Пульс даже не нужно было прощупывать: учащенное биение молоточков крови и так ощущалось на шее справа и слева, оставалось лишь посчитать…

Минута пролетела незаметно, сердечный ритм немного выровнялся, холодок страха так и не поднялся выше солнечного сплетения, голова оставалась ясной, а цель – все еще не достигнутой. Бросив беглый взгляд на пламенеющую в ярком солнечном свете шкуру кота, Павел наметил новые точки опоры, поймал канат и снова выслал послушное тело вверх…

***

– Ой, что это?! – вскрикнула Нюся, прижавшись носом к оконному стеклу, и указала куда-то вверх.

– Где, где?.. – Мария прищурилась, пытаясь рассмотреть, что такое привлекло внимание подруги, но глаза у нее всю дорогу были на мокром месте – ни Павел, ни Андрей так и не ответили ни на один звонок – и зрение словно потеряло четкость… да еще и солнце, бившее в лобовое стекло, изрядно слепило. Ленчик, хотя и была в сильных очках, тоже ничего не могла увидеть.

– Смотрите, смотрите, там какой-то парень на тополе… Оййй, как высоко! А куда это он, интересно?.. И зачем?.. Ой, девочки, а внизу народу полно… и вон машина милицейская стоит… наверное, что-то случилось!

– Так, спокойно, Склифосовский. Я сейчас припаркуюсь для начала, выйдем и разберемся, что к чему…

– Кот кричит… Слышите? Громко так, прямо плачет… – дрожащим голосом проговорила Мария, изо всех сил отгоняя от себя какие-то дикие образы – вроде Урфина, сидящего на верхушке дерева, и Павла, лезущего его спасать… ни того, ни другого просто не могло произойти – потому что не могло!..

– Да нет, тебе кажется… – возразила Лена, приткнула «жигуленок» на ближайшее свободное место и выключила мотор. – Хотя… вроде орет кто-то… но это, по-моему, ворона, а не кот.

– Я пойду посмотрю… – пробормотала Мария, но заедающий ремень безопасности поддался не сразу, и она несколько раз судорожно рванула его, прежде чем Драбкина смогла ее освободить:

– Не дергай, сколько раз я тебе говорила, Маняшка! Надо нежно!..

– Не до нежностей, Ленчик, прости… – Мария взялась за ручку дверцы, но в тот же миг кто-то дернул ее снаружи и распахнул настежь:

– Маша, выходи!

– Андрей?! А где… – Мария не успела ничего больше сказать – Петренко вытащил ее из автомобиля и тесно прижал к себе.

– Андрюша, в чем дело?.. Что стряслось? – Нюся выбралась с заднего сиденья, и, застыв на месте, растерянно уставилась на почти-что-мужа, сжавшего в объятиях лучшую подругу, а на нее не обратившего никакого внимания… Лена тоже вышла из машины, не столько встревоженная, сколько заинтригованная происходящим – и вдруг в испуге вскрикнула, поскольку ее сгребли в охапку две огромные лапищи.

– Девчонки, как вы рано приехали-то! – прогудел у них над головами бас Минаева. – Мы вас и не ждали так скоро…

– Мы и не должны были так рано, это все Маняша!.. А что у вас тут происходит-то? Чего это народ толпится? Кино снимают? Или демонстрацию репетируют первомайскую? – полюбопытствовала Нюся, оставшаяся на свободе, но все в таком же счастливом неведении.

– Хм… ну можно и так сказать… – как-то смущенно ответил Димон, не спеша выпускать Ленчика из приветственных объятий, несмотря на попытки Драбкиной выкрутиться.

– Андрей, в чем дело?.. Где Павел?.. – Мария уже обо всем догадалась, но не могла поверить сама себе, и тряслась в руках Петренко как осиновый лист. Взгляд ее метался по сторонам, от дома к тополю, от людей, растянувших на руках куски ткани – к человеческой фигуре в альпинистском комбинезоне, высоко над землей, полускрытой ветвями громадного дерева…

– Ты только не волнуйся, Маш, мы тебе сейчас все расскажем по порядку… – Минаев попытался перехватить инициативу, но успеха не имел – Маша продолжала смотреть то на тополь, то на Андрея, и только от Андрея ждала ответа:

– Что?! Что случилось?! Как?!.. Почему он…

– Машенька, успокойся, пока все идет по плану… – Петренко тоже не спешил давать Марии свободу, напротив, пытался перехватить ее так, чтобы если она вздумает кричать, зажать ей рот ладонью.

– Ойййй, там же Урфин, Урфин! – заверещала Нюся, подпрыгивая на месте, и дрожащей рукой принялась указывать на рыжий клубочек, ютящийся у самой вершины в тоненькой развилке. – Ма-ша! Ма-ша! Это же Урфик ваш!… Ааааааа!

Минай, с сожалением отпустив свою ненаглядную Цыпу, коршуном прянул к толстушке и, сграбастав ее, зажал рот широкой ладонью:

– Тихо ты, что орешь-то! Ну да, Урфин… Так, девчонки, давайте без паники, ладно? Он от нас сбежал как-то и забрался на дерево, паразит… Пашка его спасать полез, полет нормальный, уже скоро снимет, и мы все отметим его счастливое спасение!

– Ну идиооооты… ну кретииииины! – прошипела Ленчик и схватилась за виски. – Вот, называется, дай дуракам хрен стеклянный – и хрен разобьют, и руки порежут!..

– Ну да, мы виноваты… перебрали слегонца, не заметили, как из квартиры выскочил… но с кем не бывает? Вот, исправляем, как умеем… – все так же смущенно оправдывался Минай. – Я за подъемником пока бегал, Пашка вон, сам в спасатели заделался, Тарзан хренов… А то, понимаешь, пожарники нас послали, в зоопарке администрация вся выходная сегодня, а поблизости нету никого подходящего…

Мария слышала все, что говорил Дима, и что отвечала рассерженная Лена, и что мычала полупридавленная Нюся, но это было словно за прозрачной стеной, в другой реальности, в чужом сне. Она намертво вцепилась руками в Андрея, а взглядом – в тополь, и видела перед собой только одно: мужчину в костюме альпиниста, повисшего между небом и землей, подобно гимнасту на трапеции… сердце разогналось до ста ударов, стучало, как маятник, мышцы налились колющей болью, а в солнечное сплетение впилась острая ледышка.

«Держись, любимый… держись… ты сможешь…»

Дышать было так трудно, словно она сама поднималась с Павлом на огромное высоченное дерево – да, в сущности, так и было, и Мария при всем желании не могла бы найти границу между собственной душой и душой своего мужчины. Она слышала его дыхание, чувствовала каждое биение сердца. Ему было трудно, неимоверно трудно сейчас – но он не боялся.

***

Ветер усиливался по мере продвижения Павла к вершине тополя. Ветви, которые служили поначалу надежной опорой, сделались тоньше, и пару раз угрожающе трещали, когда он хватался за них и доверял им собственный вес. И даже альпинистская веревка больше не была подспорьем – Бердянский миновал то место, где она обвилась вокруг сучка, и коготь «кошки», зажав ее собой, намертво врезался в мягкую древесину. Дальше ему придется доверять только своему телу и уповать на удачу.

Зато Урфин уже был намного ближе к нему, чем он сам – к земле. Между ними оставалось не больше десяти метров, но самых опасных для человека и ненадежных для кота. Рыжий разбойник успел слегка охрипнуть, призывая подмогу, но все еще подавал голос, пристально следя за поднимающимся к нему человеком. А когда распознал в нем «папу», то оживился настолько, что едва не сорвался со своей развилки и заорал в два раза громче и жалостнее.

– Ничего, ничего, Урфик, потерпи немного… я совсем рядом… не делай резких движений, малыш… – уговаривал его Бердянский; отдыхая на последних более-менее прочных ветвях, он обдумывал, как же действовать дальше. Теперь Павел пожалел, что не захватил с собой никакого одеяла – растянув его прямо здесь, можно было бы побудить кота к спасительному прыжку. Если бы даже страховочную ткань не удалось как следует закрепить, кот все равно уцепился бы за нее когтями и удержался от неизбежного падения с головокружительной высоты.

Павел только один раз посмотрел вниз, оценивая высоту, на которую поднялся, и тут же поплатился за это: желудок болезненно сжался, в глазах зарябило, и волна мерзкого страха поднялась от живота вверх, к самому сердцу.

«Спокойно, Бердянский… отбрось все лишнее…» – прозвучал в голове голос, неожиданно похожий на Антона Войновского. – «Во всех девяти мирах – неведом тебе больше страх!»

Он на удивление быстро справился с паникой, выровняв дыхание, и снова приказал себе смотреть только перед собой или выше. Сейчас главной задачей было добраться до Урфина так, чтобы половчее вытащить его из развилки и затолкать в рюкзак. Вторым этапом можно спустить рюкзак с котом вниз на веревке, а уже потом подумать, как вернуть на землю самого себя.

Будь злосчастное дерево дубом или ясенем-Иггдрасилем, одной проблемой у Бердянского было бы меньше. Тополь же, помимо липучих чешуек от почек, обладал еще одной неприятной особенностью: его ветки были довольно ломкими и непрочными. Павел хорошо это запомнил еще в детстве, лазая в Одессе по самым разным деревьям. Вес у него тогда был поменьше, а ловкости побольше, даром что завистники его дразнили мартышкой, и ветки под ним ломались тогда редко. Но если уж ломались – то именно треклятые тополиные сучки.

Теперь, глядя на предстоящие ему десять метров, он понимал, что любая его ошибка на этом отрезке будет фатальной. Такой надежный и мощный внизу, ствол тополя вверху изрядно потерял в объеме, а у самой вершины и вовсе разделялся на пять довольно тонких ветвей. В развилках как раз и было обустроено несколько вороньих гнезд. Потревоженные черно-серые птицы кружили над ними и скакали по сучьям с непрерывным карканьем. Причина их волнения была проста – в гнездах как раз лежали яйца, а может, и едва вылупившиеся птенцы. Воронья стая рьяно оберегала свое потомство от посягательства чужаков. В городской среде их главными врагами были как раз коты и люди, так что ни Урфину, ни уж тем более Бердянскому здесь были не рады.

Урфин сидел чуть пониже гнезд, там, где истончившийся ствол как раз разделялся окончательно, образуя ту самую развилку. Павел прикинул, что смог бы долезть туда, обхватив ствол руками и ногами, но закрепиться в конечной точке было решительно невозможно. Держаться же только ногами, чтобы освободить руки и засунуть стрессующего кота в рюкзак было нереальной задачей даже для его сильного тренированного тела.

«А если все-таки использовать канат? Допустим, подтяну его снизу сюда, потом заброшу конец на развилку и протяну к себе… Ммм? Черт, там же Урфин, могу его прищемить или испугать, что хуже… А больше и не за что зацепиться… выше все совсем непрочное… и как там вороны только гнездиться умудряются? Да еще и воронят своих выводить… Впрочем, потому и строят там свои гнезда, чтобы такие вот хищники до них не могли долезть…» – рассуждал про себя Павел, и, крепко держась обеими руками за ствол, щурился от ярких солнечных лучей.

Здесь, на такой высоте, он прекрасно видел и крышу собственного дома, местами изрядно проржавевшую, кое-где залатанную свежими полосами кровельного железа, и более низкие и такие же ржавые крыши соседних домов, и возвышающийся неподалеку «грузинский хрен» – странное творение «придворного скульптора» Церетели. Но окрестные красоты никак не могли ему помочь справиться с самым сложным этапом спасательной операции. А времени на то, чтобы успешно довести дело до конца, оставалось все меньше…

Машка наверняка скоро приедет, и ему вовсе не нравилась перспектива напугать ее до полусмерти. Павел точно знал, что любимая женщина будет плакать и страшно переживать, и желал только одного – управиться со спасением кота до того, как она застанет их обоих в столь «интересном» положении…

«Охххх, Машенька моя, родная, любимая, лучше тебе не знать, чем мы с Урфом заняты прямо сейчас…»

Вопреки своему обычному «львиному» тщеславию, на сей раз он предпочел бы скрыть эту дурацкую неприятную историю. А если когда-нибудь придется рассказать Маше правду, можно ограничиться лишь малой частью, самой веселой.

– Ммммрррряяяяу! Ммммяк! ШШШШШШШ! Аааааууууу!

– Каррр краааак каааррр!

Павел вскинул голову и успел заметить очередную воронью атаку на несчастного рыжика.

– А ну кыш от него, пошли вон, суки летучие! – Бердянский заорал в голос и замахал на птиц рукой, потом обратился к коту – Урфин, не бойся, папочка уже рядом… сиди смирно и жди… я иду… лезу за тобой…

– Мммммуаааппппррр… ммааааамммаааа… – прорыдал в ответ пушистый, но уже слегка ощипанный страдалец.

Бердянский уже собрался было одним рывком преодолеть оставшееся расстояние, когда вдруг сообразил, что не сумеет там стащить рюкзак и раскрыть его так, чтобы кот мог забраться внутрь. Тогда Павел расстегнул пряжку поясного ремня и кое-как стряхнул с плеч лямки, потом переместил рюкзак на живот, но и эта идея показалась ему неправильной – он ведь будет почти вплотную прижат грудью к стволу. Значит, оставалось одно: повесить рюкзак на шею или на сгиб руки, а там уже соображать, как совместить его с котом.

Снова глубоко подышав, он примерился и, обхватив ствол руками, полез штурмовать последние метры… Ветер, будто бы обрадованный новой игрушке, принялся раскачивать макушку тополя так, что у Павла уши заложило и глаза заслезились, но он упорно продолжал ползти вверх, практически утыкаясь носом в зеленоватую кору, покрытую кое-где живописными белыми потеками…

Вороны подняли невообразимый гвалт, вообразив, что человек по наводке кота сейчас примется разорять их жилища, и закружили над Бердянским в опасной близости, едва не задевая его крыльями; самые отчаянные делали пробные броски, и это был только разгон перед основной атакой.

Отвлекая себя от «крылатых ракет», Павел сосредоточился на счете: фиксировал каждое свое перемещение и лишь изредка посматривал вверх. Когда расстояние между ним и котом сократилось примерно вдвое, самая крупная и смелая из ворон все-таки атаковала его, нанеся сильный удар клювом по шлему.

– Охххх ты ж блядь летучая!.. – прорычал Павел и похвалил себя за то, что все-таки использовал эту часть горной экипировки. В горах шлем был необходимой защитой от возможного камнепада, но и на дворовом тополе очень даже пригодился.

Кот, из последних сил отбивая атаку рассерженных птиц, снова жалобно взмякнул и зашипел. Павел подтянулся еще раза четыре и, задрав голову, встретился с Урфином взглядом. Желтые глазищи бедняги буквально лезли из орбит.

– Урф, тшшшш, это я…

Кот заголосил, свесился с развилки передними лапами, явно примеряясь спрыгнуть – и тут Бердянский понял, как люди седеют за один миг.

– Нет, НЕТ, Урф, не смей, дурррак! – только и успел выкрикнуть он, и, разгадав маневр кота, пригнул голову, максимально скруглил спину и выпятил задницу. В следующий миг его словно тяжелым мешком по спине ударили, по шлему шкрябнули когти, а лопатку, поясницу и шею справа обожгло резкой болью. Урфин повис на нем, намертво впившись всеми четырьмя когтистыми лапами в комбинезон и кожу под ним, и прижался так, что отодрать его не представлялось возможным. Но главное – они оба не сорвались вниз, удержались на стволе, и Павел шумно выдохнул, поняв, что едва не обмочился от ужаса. К счастью, и с этим обошлось, мочевой пузырь проявил себя молодцом и не подвел.

– Держись, приятель… теперь бы нам спуститься назад… а там… там я тебя уже упакую в лучшем виде… Так, Бердос, спокойно… Главное – не смотреть вниз… только не смотреть вниз… – пробормотал он пересохшими вмиг губами и стал очень медленно двигаться в обратном направлении. Каждое движение приходилось рассчитывать еще точнее и соразмерять с живым грузом у себя на спине.

Спуск до первых прочных ветвей запомнился Павлу плохо, еще хуже – каким образом он все-таки ухитрился оторвать от себя взъерошенного и орущего кота и, после короткой борьбы, засунуть в брезентовый походный рюкзак, чья горловина надежно затягивалась шнуром.

Убедившись, что беглец не вырвется наружу, Бердянский сел на толстую ветку и, прислонившись располосованной когтями спиной к стволу, на пару минут прикрыл глаза, прижимая к себе недовольно гудящего, но целого и почти невредимого Урфина. Если бы он умел молиться, то, наверное, прямо сейчас вознес бы небесному покровителю горячую благодарность, но он не умел… и просто молча сидел на ветке, колеблемой ветром, и собирался с силами для возвращения на землю.

***

Петренко несколько раз пытался уговорить Марию отойти от тополя, хотя бы посидеть на скамейке, но, поняв, что это бесполезно, оставил ее в покое, и сам не отходил ни на шаг, подобно заколдованному стражу. Нюся и Лена, оказавшиеся под опекой Миная, тоже остались во дворе и оккупировали качели, несмотря на попытки ретивых мамочек с хнычущими детьми выгнать их оттуда. С качелей открывался самый лучший обзор на тополь и его вершину, и обе подруги сидели, задрав головы, игнорируя боль в затекших шеях, и, несмотря на то, что ни Урфин, ни Павел не могли их услышать, старательно подбадривали обоих.

Несколько энтузиастов уже добрых полчаса держали на руках растянутый тент, а за их спинами стояла вторая группа добровольцев – на смену, если спасательная операция затянется. Прочие зеваки, вдохновленные этим примером, тоже упорно кружили по двору, возбужденно переговаривались и строили прогнозы.

Милиционеры, прибывшие сразу из двух отделений – Тверского и Пресненского – по вызову с сообщением о «хулиганстве и попытке диверсии», и другому, несколько противоречащему первому -«самостоятельная ликвидация аварии с угрозой для жизни» – стояли тут же, курили, заключали друг с другом пари на исход дела, и для виду время от времени что-то говорили в рации. На самом деле доблестным стражам порядка было до ужаса интересно смотреть «бесплатное кино про русского супермена», и они так и не могли решить, что делать потом, когда больной на голову чувак все-таки спустится с дерева – оштрафовать его, составить протокол об административном правонарушении или записать данные для представления к награде.

– А если он того… звезданется? – взволнованно спрашивал молоденький ушастый стажер, на что его умудренный годами и опытом напарник отвечал флегматично:

– Звезданется – вызовем «скорую»… ну или труповозку на крайняк и опишем труп, как «несчастный случай»… А старлей мне денег проиграет, целых двести рублей.

Как будто подслушав опасения стажера, граждане, наблюдавшие за приключениями верхолаза, вдруг разом заахали и заволновались, и начали указывать пальцами на человеческую фигурку, что мелькала среди ветвей у самой вершины:

– Смотрите! Смотрите! Добрался! Достал!

– Нет, не достал… Тянется!

– Смотрите, смотрите, кот, кот, сейчас прыгнет!..Ай, ай, ай, упадут! Аааааа!

Наверху в самом деле что-то метнулось, прыгнуло, покачнулось – казалось, тополь затрясся, сбрасывая вниз листья, почки, и сухие сучки…

– Паша!!! – пронзительный женский вскрик заглушил остальные голоса, на несколько секунд все умолкли – и уставились на Марию, что обхватила тополь и почти распялась на темном стволе…

Павел не мог ее услышать там, на страшной высоте, и она ничем не могла помочь ему физически, но почти исторгла из себя душу, все силы своего существа, чтобы поддержать, удержать, уберечь.

– Ты сможешь, любимый… сможешь… – шептали пересохшие губы, взмокший пылающий лоб вжимался в липкую кору.

Андрей стоял позади, прикрывал Марию собой от чужих любопытных взоров, в любой момент готовый действовать – и одновременно страдал от бессилия помочь другу прямо сейчас… оставалось лишь напряженно смотреть вверх, и снова и снова повторять про себя слова молитвы.

Вдруг страховочная веревка, неподвижно свисающая вдоль ствола, дрогнула, зашуршала, змеей утянулась вверх, а несколько минут спустя вновь послышалось хриплое басовитое мяуканье кота.

– Смотрите, смотрите! – снова пришла в движение толпа зевак. – Кот! Кот едет вниз!

– Кот в мешке! – выкрикнул кто-то, послышался нервный смех, и в следующую минуту или две все могли наблюдать, как вниз медленно, точно лифтовая кабина, скользит рюкзак, туго завязанный у горловины – а из него доносится мяуканье…