Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

– Я должен ее найти… сегодня. И просить прощения за все… – объявил он свое решение упавшим голосом. И, прислонившись к минаевскому надежному плечу, жалобно попросил:

– Помоги мне, Дим… помоги найти ее… иначе я просто сдохну…

– Мдаааа, Иван Царевич, спалил ты по дурости своей лягушачью кожу, вот и отправляйся теперь за тридевять земель в тридесятое государство царевну свою искать… – хмыкнул Минаев. – Ладно, хлопче, не журысь… Серый Волк спешит на помощь… и кое-что несет…

Он вытащил из кармана брюк вчетверо сложенный белый листок, надписанный ученическим почерком – «Паше», и помахал им в воздухе:

– Даже не спрашивай, у кого и как Серый Волк это забрал – главное, забрал, да вот беда: там только половина… но это лучше, чем ничего.

– Дай! – Бердянский дернулся за запиской, ловко выхватил ее из пальцев друга, развернул и жадно вчитался в неровные строчки:

«Пашенька! (это было зачеркнуто) Паша! (снова зачеркнуто)

Милый мой Паша! Я очень устала, мне нужно передохнуть. И тебе, наверное, тоже.

Я не хочу ссориться (зачеркнуто) Ты мне сделал бо (зачеркнуто)»

Дальше буквы расплывались, а потом записка как бы начиналась снова, и более уверенным почерком:

«Паша, милый. Прости, если я в чем-то неправа и что-то сделала не так, но и ты тоже сделал мне больно. Причем совершенно ни за что и напрасно. Мне нужно немножко прийти в себя и побыть одной, подумать. Тебе, наверное, тоже. Раз у тебя мальчишник, я тоже имею право на девичник. Я вернусь третьего января вечером – если ты не передумаешь на мне жениться после всего. Но надеюсь, что нет. Хотя мне тоже надо хорошенько подумать, а что же дальше. Мы с девочками уезжаем в…»

На этом месте послание обрывалось, потому что лист был разорван пополам – и не похоже, что это была случайность…

Перечитав письмо дважды и на всякий случай заглянув на тыльную сторону листа, Бердянский тяжело опустился на табурет и, запустив пальцы в волосы, с силой дернул себя несколько раз за отросшие пряди.

– Мммммм… какой же я дебииил… Чертов ревнивый эгоист… Чурбан бесчувственный… Минаев, она точно тебе ничего не говорила, куда собирается? И с кем? Хотя… наверняка с этими своими подружками… – тут лицо Павла просветлело и он заозирался в поисках своего сотового.

– Паш, если бы я знал, где она – то сказал бы тебе, хоть ты и чертов кретин. Нет, я не в курсе, где она, но в письме ясно написано – уехала с девочками в… Мой жизненный опыт говорит, что уехать обиженная невеста в компании подруг может в ограниченное число мест… и, пользуясь методом дедукции, вычислить их не так чтобы очень сложно. В общем, Бердянский, до пятницы Серый Волк совершенно свободен… и готов помочь Ивану Царевичу, хоть он и алкоголический дебил, искать пропавшую Марью Моревну.

Павел произвел нехитрые манипуляции со списком контактов, не обнаружил там ни телефона съемной квартиры Машки, ни сотового ее очкастой подруги, и скомандовал:

– Тогда бросай свою бурду и одевайся… Первое место, куда ты меня отвезешь – это Старомонетный. Оттуда и начнем поиски…

Примечания:

1. Фрагменты из новогоднего поздравления Б.Н.Ельцина от 31.12.1997 – подлинные

2. Палмас -хлопки руками во фламенко, secas/claras – тип удара – сильный и сухой, со звонким звуком.

Глава 24. В метели

Бердянскому пришлось долго звонить и даже стучать в дверь бывшей Машкиной квартиры на Старомонетном, пока за ней не обнаружились признаки чьего-то присутствия: шаги, позевывания, хриплое покашливание и скрежет ключа в замке.

– Маш, это ты? Это я… Павел… Открой, пожалуйста! – обнадеженный звуками возни с замком, Павел отступил на шаг и нервно провел рукой по встрепанным волосам.

– Бердос, спокойствие, только спокойствие! – на всякий случай проинструктировал Минай. – Кто бы там с ней ни оказался – не психуй и в драку сразу не лезь, понял?..

Внутри кто-то недовольно заворчал, как медведь, потревоженный в берлоге, створка медленно приоткрылась и… на пороге нарисовалась полуголая фигура викинга, опутанная длинными светлыми волосами, а изнутри квартиры на Павла повеяло густой смесью табачного дыма, мандариновой цедры, перегара и… мужского же парфюма – крепкого, но стильного и дорогого.

– Ты хто? Чё те надо? – смутно знакомое гэканье и рельефная мускулатура в сочетании с белокурыми патлами помогли Бердянскому оперативно провести идентификацию субъекта: это был украинский ухажер очкастой Боярышни… Вася… или Ваня?..

– Привет, Хохланд. Где хозяйка дома? Ну в смысле, Машка?

– Хто? Марыська, шо ли? Та замуж она вышла, усе… а ты хто, бывший ё… хахаль?.. дык поздно спохватился, братан. – парень пьяно хохотнул и хотел закрыть дверь, но Павел поставил ногу в зазор и не позволил ему это сделать. Минай, в свою очередь, просунул в щель огромную ручищу и сграбастал Хохланда за плечо:

– Стоять, бояться!

Парень недовольно дернулся назад и пробурчал:

– Эй, не лапай зазря! Щоб меня мацать, надо баксы платить!

– Постой, Минаев, дай поговорить! – осадил приятеля Павел и, потянув дверь на себя, без церемоний вломился в прихожую: – Я её муж… Она тут не появлялась вчера или… позавчера?

– Базииииль… – томно донеслось из спальни. – Ты скоооооро?.. С кем ты там, у нас что, еще гости?..

Слава Богу, женский голос был незнакомым и ни одной нотой Машку не напоминал. К нему сейчас же присоединился второй, тоже женский и тоже чужой:

– Базиииль, это твои друзья подъехали?.. Ну веди их скорее сюда! Я хочу на «бой энд бой» посмотреть, ты же обещааал!.. – речь сменилась пьяным хихиканьем, и Базиль – или по-простому Вася – рыкнул в ответ:

– Та ща!.. Я за кофэ! Пожди, моя кошечка!

Бердянский начал терять терпение и теперь уже сам был готов трясти этого бабника, как грушу, чтобы тот внятно ответил ему на вопрос, объявлялась здесь Машка или нет. Минаев еще раз спас положение, отрезав Васе проход и на кухню, и в спальню, и, расставив ноги и сложив руки, как полицейский в боевике, весомо произнес:

– Теряем время. Давай, колись, что знаешь, а то я к тебе быстро применю средства анального устрашения…

Вася хмыкнул и оценивающе оглядел фигуру Димы:

– Та ну… напужал ежа голой жопою…

Потом повернулся к Павлу и, почесав в затылке, сообщил:

– Была она, была. Вчера ночью прийихала, як раз када я Элен моей и подружке ейной, Анне Сергэвне, делал номэр «Непослушный малыш»… ух, они реготали… а тут Маняша откуда ни возьмись, пьяная, в слезах… из-за тебя, шо ли?

– Не твое дело.

Бердянский выдохнул. Самые мрачные его страхи и опасения не оправдались, и это уже было хорошо, теперь осталось выяснить главное:

– И куда… куда они делись? К кому уехали, знаешь?

– А то! Я ж ейное корыто сам заводил с толкача… не Маняшино, моей Эленочки!

– Давай коротко, без лишних подробностей. – раздраженный болтливостью парня, поднажал Минаев, и важно достал из бумажника хрустящую зеленую купюру в пятьдесят нероссийских «рублей».

При виде денег хохол оживился и закивал головой:

– Та чё ты мандражируешь, братан, ща все те обскажу… успокоили мы, значит, Маняшу, кофэ сварили… вы, может, тоже хотите, а? Як раз собирался, у Маняши запасы – во! И кофэ очешуенный! Давайте в кухню, шо мы тут в дверях як огурцы в жопе!

Он отодвинул с прохода потерявшего бдительность Диму, вальяжно прошел на кухню, покачивая упругой задницей, обтянутой красными спортивными трусами, и Бердянскому с Минаевым ничего не оставалось, как последовать за ним.

Вася полез на полку за кофе и прочими причиндалами, и в процессе продолжал живописать события новогодней ночи:

– Вооот… успокоили мы, значит, Маняшу, и стали успокаивать ужо Анну Сергэвну, она жеж усе парилася, звонить ей Андрею або не звонить… вконец извелася… ну кароче Маняша сама ему и позвонила.

– Слышь, Цицерон, я сейчас щипцы для орехов возьму, и твои орешки-то защемлю! – пообещал Минай. – Короче – к Андрею они поехали, да?

– Та погоди, шо ты такой быстрый, як понос?.. – Вася ни мало не испугался угрозы щипцами и включил кофемолку – пришлось еще полминуты ждать, пока зерна перестанут трещать.

Павел сел на стул и нервно закурил, судорожно вспоминая, в какой именно кардиологический санаторий Дрон раздобыл путевку, и у кого можно спросить адрес с учетом праздничного загула?

– Андрей этот, значит, им и говорит – ехайте ко мне все трое, места усим хватит, и Анна Сергэвна прям как угорелая – поедем да поедем, Элен моя сперва не хотела, далеко мол, ну а тут Маняша опять в слезы… Паша, Паша… люблю-не могу, да как же я без Паши… это ты, шо ль, Паша?.. – вот прям щас лягу и помру без своего Паши, та куда я без него, та мне без него вообще ничего не надо, ни Нового Года, ни ёлки вашей сраной… ну, тут моя Элен и взъерепенилась!

Вася хохотнул, с явным удовольствием припоминая подробности новогоднего тарарама, шлепнул турку на конфорку и, загородившись рукой от замахнувшегося на него Минаева, продолжил:

– А вы Элен мою не знааааеете! Она когда злая -это ж ядерная война!.. Ну, короче, стала Маняшу жизни учить – да козел последний этот твой Паша, – ты извини, братан, это она так сказала – да его убить ваще мало, как ведет себя, и ваще лучше бы ты за Андрея замуж вышла, а Маняша ей так – да, или лучше как ты, всю жизнь над мужней могилкой плакать и со стриптизером… ну это со мной, значит… два раза в месяц для здоровья туда-сюда… я, говорит, так не хочу, мне Паша нужен каждый день… ну Элен ясно дело – ты моего Петю не приплетай, мой Петя герой! – ух, я думал, у них до драки дойдет, убежал даже курить, потом вернулся – бачу, ничё, обнялись, ревут… Анна Сергэвна бегает вокруг них, и тоже плачет, что мол, поехали к Андрею, а то если она его не увидит, то тоже помрёт… быгыгы… ну прям комедия, журнал «Каламбур»… воот… так и порешили ехать! Девичник, говорят, так девичник!

– При чем же тут Дрон тогда, раз девичник? – хмыкнул Минаев, которого болтливый хохол раздражал все сильнее.

Павел только вздохнул обреченно и, затушив сигарету, тут же достал сразу две, прикурил обе и протянул одну другу. Из потока слов, льющихся на них с напором фонтана «Дружба народов», он в первую очередь пытался выловить то, что помогло бы отыскать след беглянок… Страдания Машки тоже затронули сердце, и куда сильнее, чем все прежние женские переживания в связи с его персоной. Павел еще раз мысленно обложил себя матерно за то, что повел себя с ней, как свинья… Не люби она его так сильно, наверняка не рыдала бы тут на кухне, в объятиях подружек, а моментом нашла бы себе такого вот Васю или того же Ваню-цыгана, и развлекалась бы с ним всю ночь… назло обидевшему ее жениху…

– А времени-то – шесть утра, первое января, такси не заказать, ясен пень… никто за город не едет… ну тогда Элен и говорит – я вас повезу! Чё там, сорок кэмэ по Калужке, подумаешь фигня… Я уж почти трезвая… ну она и правда, пила-то немного… так вам що, адрес?.. Ща найду, где-то был…

– Сорок километров по Калужке? Это Вороново, что ли? – спросил Павла Минаев и пояснил:

– Там есть санаторий, госплановский, у меня бывшая теща туда каталась регулярно… и Дрон вроде говорил про него как раз…

– О, то самое, оно… Вороново! – подтвердил Василий, снимая готовый кофе с плиты, достал поднос и разнопегие чашки, споро разлил и гостеприимно предложил:

– Давайте, братаны, а то усе закрыто, никто вам не поднесет, а вам еще к черту на кулички плюхать, а вы с похмела, я-то вижу, особенно ты, муж… ты що ж шалишь-то, а? Таку жинку надо на руках носить! Я бы на ней и сам женился, да за меня она сроду не пойдет… ээээх. Немаэ в жизни щасття. – он взял чашку и шумно отхлебнул кофе.

– Поучи жену щи варить, а отца – детей делать, тоже мне жених нашелся… – нахмурился Минаев, но Павел только согласно кивнул, принимая и укор, и кофе. Его тревога, порожденная неизвестностью, немного улеглась, напряжение отпустило, зато навалилась усталость, как после финальной сцены в спектакле, когда выложился до конца, до последнего нерва…

Но в их с Машкой собственной пьесе «Жених-идиот, или Ссора накануне свадьбы» шел только второй акт, и до развязки было еще далеко. Потому крепкий кофе пришелся как нельзя кстати, взбодрил, заставил организм очнуться и мозги – заработать. Теперь им с Минаевым предстояло поехать в Вороново, и ему очень повезет, если там они с Машкой смогут, наконец, объясниться. Объясниться… и помириться, да так, чтобы на свадебном торжестве предстать все той же влюбленной парой и дать друг другу клятву верности на всю жизнь…

– Ну что, Бердос, готов седлать Серого Волка и скакать за тридевять земель? – Минаев, прикончив свою чашку в два глотка, поставил ее в раковину, вручил словоохотливому стриптизеру заслуженные баксы, и, встав над другом, ждал его решения.

– Да, готов. Поскакали. – Павел допил кофе, встал и, подойдя к Васе, протянул ему руку:

– Спасибо, братан. Ты очень помог, правда. И кофе у тебя отличный получился.

Василий ломаться не стал, руку пожал и расплылся в самодовольной ухмылке:

– Дык, Марыся меня и учила… Давай, братан, ворочай дивчину, удачи тебе! Ах да, Эленке скажи, шоб раньше завтра сюды носа не казала! У нас такой уговор був…

– Погодь, Эленка – это Елена Дмитриевна, что ли?.. – наконец, уразумел Минаев. – Подруга Манюни, что с ней на премьере была?..

– Минаев, ну и кто из нас тормоз, а? – Бердянский похлопал приятеля по плечу и кивнул в сторону двери:

– Поехали, транспорт мой серый…

– Погоди, погоди! – заволновался Минаев. – Это же моя Цыпа в синем костюме… ты видел, на чем она катается?.. «Шестерка» подряпанная… Это как она собралась на ней сорок километров за город пилить, да еще с похмелья?.. Они доехали вообще, ты что, Геракл, даже не поинтересовался?..

– Та усе они доихалы… – отмахнулся Вася, правда, смерил Минаева более внимательным взглядом. – Годная тачка у ней, бывает, глохнет, но с толкача заводится на раз…

– Ты вот что, давай-ка номерок мне запиши… на всякий случай!

Вася пожал плечами, напряг память и накарябал номер на сигаретной пачке…

– А у Эленки твоей есть сотовый? – начавший заново волноваться за Машку теперь уже по другому поводу, Павел припомнил, что вроде бы очкастая после премьеры звонила кому-то по трубке, не исключено, что как раз Василию…

– Есть… – стриптизер помрачнел еще больше, но, поколебавшись, все-таки записал еще и номер ее сотового на той же пачке и вручил ее Бердянскому – Вот, правда, он у ней разряжается постоянно… та и связи там немае.

– Ничего, нехай буде. – Павел убрал пачку в карман, попрощался с нежданным помощником и они с Минаевым покинули первый пункт назначения, чтобы взять курс на второй…

***

На улице их тут же запорошило мелким снегом – машину уже изрядно подзанесло, пришлось тратить время на то, чтобы очистить стекла и дворники, долить в бачок жидкость-незамерзайку.

– Вот ведь непруха – тащиться за город по такой погодке… – ворчал Дима, обстукивая ботинки, прежде чем влезть снова за руль. – Сейчас встанем где-нибудь, вот помяни мое слово… заметет-занесет дорогу, а чистить некому, все пьяные в дугу… Эх, надо было мне тебя, Бердос, на джип тогда уговорить… вот кому любая непогода и распутица похеру…

– Не каркай, каркуша… – нахмурился Павел, сам прекрасно понимая, чем чреват внезапный снегопад, случившийся над Москвой и ее окрестностями второго января…

– Тээкс, ну, вроде пошли дела, как говаривал старина Жорж Милославский… – с наигранной бодростью вымолвил Минай, когда мотор «ауди» заурчал, и машина плавно тронулась с места. – Ничего, тише едешь – дальше будешь… от того места, куда едешь! Хо-хо… Ну а быстро поедешь – тихо понесут, как выражается твоя Манюня… так что будем красться медленно, но верно, как шпионы… эхххх, вот доберемся, замерзшие, синие, тут бы и прижаться к горячему женскому телу! Как тебе такая перспектива, а, Бердос?..

– Перспектива хоть куда… Главное, чтоб женщина согласная была грелкой поработать… Правда, к тебе с твоими габаритами надо сразу двух прикладывать… – отшутился Павел, но мысль о том, чтобы жарко и сладко помириться с Машкой, без лишних слов, грела не хуже коньяка.

– Нееее, мне одну!… Одну… Цыпу… ух, что ты понимаешь, Бердянский, ты видел, какие у нее глаза под очками?.. А попка?.. Аааааа… держите меня семеро! На ней же от такими буквами написано: «Горячая как вулкан»! Ты как думаешь, Паш, ну если серьезно – даст? Мне, в смысле.

– Тебе – разве только по уху, дружище… Особенно если ты к ней так вот яйца свои подкатишь… – усмехнулся Бердянский с видом утомленного профи.

– А шо не так с моими яйцами, как сказал бы наш житомирский друг? – насупился Минаев и, сбросив скорость, вырулил на Якиманку.

– А усе не так… Во-первых, она не твоя поклонница сопливая, чтобы сразу на все согласиться. Во-вторых, эта твоя зазноба – гордая особа, себя не на помойке нашла, и мужиков привыкла сама выбирать и… покупать.

– Чего?

– Того. Очнись, Димон, на дворе конец двадцатого века, не девятнадцатого, дамы теперь все самостоятельные, все могут и без нас, мужиков… Эмансипация, феминизм и все такое… и Лена твоя впереди всех, на лихом коне. Вон, Вася этот с ней, думаешь, по большой любви, что ли?

– А что, нет?

– Ну, не знаю… Где любовь – и где стриптиз с консумацией… и говорит он о ней как о начальнице, что ему зарплату платит.

– А, она феминистка, что ли?…Вот прям из этих, из злобных отрывательниц яиц? М-да, тяжелый случай…

– Это третий аргумент в пользу моей версии событий… Есть и четвертый, самый для тебя неприятный сюрприз…

– Господи, ты уж не пугай так-то… У нее там зубы?

– Какие нахер зубы? Она ж не акула…

– Кхммм… ну в том месте, какое я подразумевал, и у акул зубов нет…

– Ааааа… ну, может оно и так, не знаю, не проверял… но есть кое-что похуже зубов в неположенном месте.

– Что?

– Вот я рассказываю, не перебивай! Машка говорила, что подружка ее – вдова. И мужа своего очень сильно любила… он у нее мент, кстати, был, точнее опер, погиб при исполнении. И вот тут, Минай, кроется самая большая проблема… как теперь состязаться с героически павшим покойником-то? Он для нее навсегда самый лучший мужчина в мире… а все остальные так, типа для здоровья…

– Мддааа… – Димон помрачнел и полез в бардачок за сигаретами. – Вот это я влип, похоже… Это все ты виноват, Бердос!.. Кто ей контрамарку на премьеру дал, ммм?.. А она мне еще и букет, стерва!.. Сама вручила и поцеловала еще… ну то есть я поцеловал, но она позволила…

Он стал прикуривать, и вдруг рука его замерла в воздухе:

– Паш, а Паш… слушай… а эта их третья подруга, которая… ну, та пышечка смешная?.. Нюся… Нюра… она что ли в Дрона втюхалась? Ты понял?

Павел, поглощенный в большей степени своими переживаниями и мыслями про Машку, как-то упустил эту информацию и теперь вдруг осознал, что все еще тревожится насчет Петренко. Пожалуй, он до сих пор чувствует себя перед ним немного виноватым… Если бы тогда у них с Машкой все не закрутилось, так быстро и горячо, то, может, Дрон ее добился бы в конце концов… он ведь не нажирается вхлам, не блядствует, и вообще весь из себя такой приличный и скромный парень, да и красивый к тому же… И Машка не скрывала своей симпатии к нему. Вон, даже Прошку почти удочерила – Андрею, когда он собрался в санаторий после премьеры, ее и просить не пришлось присмотреть за кошкой, Маша сама предложила… даже дозволения у него, Бердянского, не спросила, как будто это само собой разумелось.

– Ну если хохол не врал, то, выходит, что да… Вообще похоже на правду. Помнишь, после премьеры, на междусобойчике нашем, она глаз с Дрона не сводила, смотрела так, будто живого бога увидала… А если он сам Машку с подругами в это свое Вороново пригласил, то… делайте выводы.

– Ух ты! – обрадовался Минаев и снова прибавил скорость, когда они проехали нудный разворот под мостом и вернулись на Якиманку, чтобы ехать в сторону области. – Ну… дай им Бог, как говорится! Если, конечно, Дрон на мою Цыпу не запал… или не продолжает страдать по твоей Манюне… а сейчас у него есть нефуёвый шанс!..

– Минай, ты специально, что ли? Не сыпь мне соль на рану… – укорил его Павел, пытаясь справиться с оживившимся в глубине души ревнивцем… – Или ты мне так мстишь за то, что я твои шансы с Боярышней свел к нулю? Ну извини, я тебя просто не хотел поддерживать в твоих иллюзиях…

– Ох-ох, это кто еще из нас в иллюзиях пребывает! – огрызнулся Минаев и выдохнул дым вверх -длинной струёй. – Не родился еще тот, кто может свести к нулю шансы Димки Минаева, когда Димка Минаев по-настоящему хочет! Готов пари заключить, что я мою Цыпу уложу… максимум через месяц… особенно теперь, когда ты, Бердос, под ногами путаться перестанешь! А то правда, что за нафиг – только я или Дрон положим глаз на барышню, только вильнем за юбкой, глядь, а Бердос с ней уже шпилится вовсю… но теперь-то уж всееее… или не все?..

– Да все, все, успокойся, завязал я с блядками… – поморщился Павел, но игла сомнения внезапно прошила грудь. Он откинулся затылком на валик и прикрыл глаза, силясь вспомнить последние сутки, выпавшие из памяти почти целиком… Потом взглянул на Минаева и все-таки спросил его, как возможного свидетеля:

– Вот ты мне сам подтверждаешь, что я ни с кем ни того с тех пор, как с Машкой начал вместе жить? У меня же не было ничего вчера с… Мухой? Или еще с кем?..

– Ну Пааааш… я над тобой свечку не держал… – неопределенно протянул Минаев и столь же неопределенно хмыкнул. – Ты чего, правда ничего не помнишь или прикидываешься?.. Не помнишь, как Нинель тебя в туалете к стенке прижала?.. Вообще, Бердос, ты свои яйца спроси, было или нет, они лучший арбитр и свидетель.

– Угу… вот только у них проблема – по-русски говорить не умеют, только знаками изъясняются… не так-то просто понять.

– Ну ты попробуй, попробуй… но скрывать не буду, я впечатлен, Паш: то ли ты такой стойкий оловянный солдатик, то ли твоя балерина тебя и впрямь ворожила. «Любоооовь», как сказал бы наш дорогой Славочка Полунин…

Бердянский тут же отчетливо вспомнил, что да – Нинка пыталась его спровоцировать, подкараулив в предбаннике у мужского сортира, задрала перед ним платье, под которым не оказалось белья, хотела затащить в подсобку, но он тогда ее послал… причем без обиняков, так грубо и так матерно, как никогда прежде себе не позволял. А в сауне было еще круче. К нему полезла Аллочка, застав в процессе яростной дрочки, когда он про Машку вспоминал и фантазировал на грани галлюцинаций… но Аллу он тогда просто запер в парной, а оттуда пьяную, красную, как вареный рак, и вопящую Мерцалову извлек все тот же Минаев – и долго утешал в комнате отдыха…

С Мухой же у него точно ничего не было, кроме общего стакана с абсентом, и если не считать, что это она его использовала как жилетку. Муха всю дорогу жаловалась на какого-то своего кавалера, Павел – на Машку, и они обоюдно вешали друг на друга сопли…

Павел снова выдохнул, и хотел уже попенять Минаеву за его шуточки на грани фола, но тут у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Кто-то настойчивый прорвался через бесконечные «зе намбер из авейлибл» стонущих от новогодней перегрузки сетей… Бердянский поспешно выдернул трубку, в безумной надежде, что звонит Маша, но при первом же взгляде на экран, сердце у него разочарованно упало. Счастливицей, «дозвонившейся в студию», была его мама.

– Алло, алло! Паша? – донесся сквозь помехи встревоженный голос.

– Да, мам. – он постарался придать собственному голосу если не радостную, то хотя бы нейтрально-спокойную интонацию, и у него это прекрасно получилось. Пусть мать думает, что сын просто расслабленно ленится между двумя бурными торжествами…

– Боже мой, наконец-то! Я уж не знаю, что и подумать! Где вас носит, тебя и Машу?.. У вас, между прочим, послезавтра свадьба, дел невпроворот, а я с ней от силы пару раз поговорила, тебе же вообще дозвониться не могу! Вы что вообще?.. Могли бы и приехать!

– Маам, все в порядке, мы еще празднуем… у друзей… а к вам приедем, конечно… чуть позже… – Павел не впервые лгал ей, но сейчас эта ложь и правда была во спасение, и совесть его не мучила.

– У каких-таких друзей вы празднуете, Павел?.. Во-первых, мы договаривались, что вы второго вечером приедете на дачу… У Маши еще одна примерка платья и репетиция прически, ты в курсе вообще?.. Во-вторых, мне журналисты оборвали телефон, я уже не знаю, что им отвечать… все хотят об интервью договориться, сразу после праздников… И с телевидения звонили, с ТВ-6… Тебя приглашают на передачу…

– Мам, этим всем я буду заниматься потом, после отпуска. Так всем и передай. – он сам удивился, насколько безразлично воспринял новые свидетельства своей известности, возросшей как на дрожжах благодаря режиссерскому гению Войновского.

– Так, и в-третьих, Павел… что мне такое Маша сказала насчет свадьбы?..

– В смысле?.. – на секунду он перестал дышать, и забыл, что должен притворяться.

Радар Ольги Викторовны тотчас уловил какой-то сбой в эфире сына, и ее голос зазвучал более настойчиво:

– Что она не знает твоих планов, или что-то в этом роде… я не поняла, она как-то странно говорила… голос был странный, я спросила – говорит, простыла… Павел, что у вас там такое? Только не лги!

– Да ничего… ничего особенного. – он кое-как собрался, даже смог улыбнуться; Минаев оценил и показал ему большой палец.

– А что значит – она планов твоих не знает, что ты ей наговорил?! У нас тридцать пять человек гостей!.. Это не считая журналистов и поклонниц твоих, что к ЗАГСу придут!..

– Мам, хватит. Машка голос немного посадила, потому что шампанское пила на холоде…

– Очень вовремя! Надо полоскать!

– Она уже, не волнуйся. Ну а по всем остальным вопросам… я тебе позже сам наберу. Сейчас не могу, за рулем. Едем к Минаю, на его дачу… – тут Павел перехватил убийственный взгляд Димона, и поправился:

– Точнее, возвращаемся из магазина…

Следовало поскорее отделаться от назойливых расспросов, но ему до сердечного зуда хотелось узнать, как матери удалось связаться с Машкой, и что Машка ей наговорила про свадьбу. Спрашивать же напрямую Бердянский не мог, не выдав, что у них с невестой совсем не все гладко. Неопределенность просто убивала… От желания побыстрее покончить с этим кошмаром у него сжалось горло, и пальцы закололо, и сердце ухнуло как в воздушную яму. Он заерзал под душившим его ремнем безопасности, мучительно страдая от того, что вынужден тащиться по московским пробкам, когда хочет – и должен – все это время быть рядом с Машкой. Мать почти поймала его на вранье, но даже если бы она приставила ему к виску пистолет, он не решился бы сказать ей все, как есть. И все же Павел рискнул задать единственно занимавший его вопрос, зная, что изведет себя, если не спросит:

– А Маша… Маша сама тебе звонила, или ты ей? Просто я ей сейчас набирал из магазина, она была недоступна – телефон, что ли, сел…

– Я еще вчера вечером с ней говорила… сегодня ни она не отвечает, ни ты, и по городскому тоже, безобразие!

– А… а про меня она что-нибудь говорила вчера?..

– Павел, ты что? Сколько ты вчера выпил?.. Она сказала, что ты спишь, но я-то знаю, какое это «спишь» после мальчишника… что вообще за идиотская идея с мальчишником за три дня до свадьбы, я не понимаю?.. Вы что, поссорились?..

– Мааам… ну а когда же устраивать мальчишник, как не до свадьбы? После, что ли?

Минаев закатил глаза и выразительно провел большим пальцем по горлу – заканчивай, мол, не то засыпешься со своей проницательной маман! – и Бердянский нашел, что друг прав:

– Мам, все. Я потом тебе позвоню… через пару часов. Тогда поговорим, ладно?

– Хорошо, но смотри, чтобы сегодня вечером были у нас! Хоть к двенадцати ночи, но приезжайте!

Павел ответил что-то неопределенно-дежурное, нажал отбой и с минуту сидел молча, глядел вперед, на забрызганные грязью сугробы по обе стороны Ленинского проспекта и свинцово-серое небо, и такую же свинцовую серость и мерзость ощущал в собственной душе. Он знал, что так и будет, пока Маша снова не окажется рядом с ним, в его объятиях, пока не посмотрит ему в глаза и не скажет, что прощает, что любит по-прежнему…

***

Простившись с Андреем и взяв с него очередное обещание непременно приехать на регистрацию брака – «если все будет хорошо» – и расцеловав слегка обалдевшую Нюсю, Мария подхватила свою сумку, вышла в коридор, тщательно закрыла за собой дверь номера и поспешила на первый этаж, где ее у стойки администратора поджидала злая Лена.

– Все, Ленчик, я готова, можем ехать… Как ты думаешь, мне позвонить Ольге Викторовне?.. Она ведь волнуется и надеется, что мы к ним приедем… а я понятия не имею, где Павел… домашний не отвечает, Минаева тоже дома нет… а сотовый у меня разряжен вдрызг, ну как я могла забыть зарядку?..

– Странно, что ты вообще телефон с собой взять не забыла… хотя в таком состоянии он тебе пригодится, как рыбе зонт. Я с собой таскаю зарядник, запасную батарейку и еще в машине отдельный шнурок, потому всегда на связи… – самодовольно заявила Лена, вытащив свой Эриксон из сумки, но, взглянув на тускло подсвеченный монитор, вздохнула и уточнила:

– Когда она есть, конечно. Досюда цивилизация в виде беспроводной связи пока не добралась и доберется еще не скоро, видимо…

– Да-да, Ленчик, ты молодец, а я клиническая идиотка… – вздохнула Мария и принялась нервно покусывать нижнюю губу – это был еще детский способ справляться с сильным волнением. – Самое ужасное, что я сотовый номер Паши мало того, что не помню, так еще и в нормальную записную книжку не записала, только в телефон… а у Ольги Викторовны как спросишь?.. Она же думает, что мы вместе…

– Да… засада… А этому вашему режиссеру никак не позвонить на городской? Может, хоть он-то дома со своей язвой, в отличие от этих идиотов-гуляк?

– Ленчик, может, он и дома, но сама подумай – на черта я ему сдалась со своими проблемами, и если он дома, то откуда ему знать, где Паша?… Нет, если кто и в курсе, так это Ольга Викторовна… они наверняка общались, и он ей сообщил какую-то версию…

Лена взглянула на подругу, как на человека, страдающего умственной отсталостью:

– Манюня, нам от твоего Антона нужен только сотовый Бердянского, и больше ни-че-го. Зачем его посвящать в подробности вашей семейной драмы?

– А ты думаешь, он не поймет? Я же как классическая жена-стерва, что мужа-блядуна разыскивает по друзьям, а он прячется… Позорище!.. Ох, вот что… поедем лучше поскорей домой… ну… на Большую Грузинскую. Там коты… я с Валентиной договорилась, она присмотрит, но все равно сердце не на месте… я подожду его дома, ведь должен он когда-нибудь вернуться?..

– Подруга, а зачем тебе тогда, собственно, муж? – ухмыльнулась Лена, которую вся эта Маняшина авантюра со сбеганием от жениха на незапланированный девичник и злила, и веселила одновременно:

– Смотри: квартира – есть, коты – есть, и даже какая-то Валентина, которая за котами приглядывает – есть! Нафиг тебе туда еще и Бердянский сдался? Может, ну его? А? Пока не поздно?