Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

Неожиданно это сработало, сработало намного лучше, чем все его предыдущие заходы, опробованные в других ссорах: Маша прижалась к нему всем телом, спрятала лицо на груди, а руками сейчас же залезла под свитер. Она явно не совсем сознавала, что делает, просто пыталась убежать к нему, в него – от чего-то тайного и страшного, от детской невыносимой боли, что много лет жила вместе с ней и грызла изнутри… и Павел понял, что эта боль оживала и поднимала голову, питаясь его злыми чувствами и словами, как крокодил – протухшим мясом.

– Мааашенька моя… миииилая моя… ну что ты… что ты так расстроилась… обиделась на дурака-Пашку… прости… прости, голубка моя… язык мне оторвать мало… – бормотал он ей в макушку, целуя волосы, пахнущие так уже по-родному, чем-то яблочным и луговым…

– Паша, прости меня… прости, что я соврала… я никогда-никогда больше тебе врать не буду… но ты тоже не ври мне, пожалуйста… и… когда я говорю правду… ты хотя бы слушай меня, ладно?.. Хотя бы выслушай, для начала…

– Да, да, конечно… конечно прощаю… я ж понимаю все, Машуль… не слепой… но ты тоже прости мне мою ревность… ведь не на ровном месте она… Испанец же к тебе явно подкатывает, я вижу… а ты его отшить не можешь, да?..

– Ммммм… – Маша слабо улыбнулась сквозь слезы и впервые робко подняла на Павла заплаканные глаза. – Я могу… и отошью… просто не хотела… резко… хотя, наверное, и надо бы, но мне просто Антона жалко, и ребят… Хулио ведь найдет, чем ответить… я же говорю: он не простой. Мстительный, вспыльчивый… и… тщеславный, как… как не знаю кто…

– Угу… как Пашка Бердянский… – мрачно признал Павел неприятную истину. – Одного поля ягодки мы с твоим этим Хулио… Вот только пусть сеньор берега не путает, ты теперь моя, не его… и я его к тебе близко не подпущу, хоть он дерись!

– Задира ты мой… Король-Лев… – Маша потянулась губами к его губам, лицо ее было соленым и мокрым, словно она только что вылезла из моря. – Мне никто кроме тебя не нужен, слышишь?.. Никто!..

Вместо ответа Павел рванулся в поцелуй, как солдат в атаку… и не встретил сопротивления, поскольку рубеж сдался без боя.

Они еще несколько минут провели, страстно целуясь, в полном отрыве от окружающей реальности, пока резкий настойчивый звук чужого клаксона, а за ним еще один возмущенный сигнал, не вернул их обратно на Тверскую-Ямскую, в самую гущу пробки. Машина, небрежно остановленная Павлом в крайнем правом ряду, закупорила собой этот ряд для транспорта, и тех, кто перестраивался повернуть направо в переулки.

Бердянский, которому уже сто лет не были нужны никакие съемки, обреченно вздохнул и, выпустив Машку из объятий, пристегнул обратно ремень и выключил мигающую аварийку. Бурное объяснение и примирение, как это обычно и случалось между ними, породило совершенно определенное желание – продолжить мириться в постели, но увы… Антон ему попросту не простит неявку на съемки настолько важной и престижной телепрограммы, да и Дрон, которого с трудом удалось уболтать на эту авантюру, нуждался в его дружеском плече.

По счастью, ему удалось довольно-таки быстро покинуть надоевшую пробку, и меньше чем за десять минут они добрались до дома. Машка хотела было попросту выскочить прямо на улице, чтобы не задерживать мужа на пути в Останкино, но Павлу как раз позвонил Войновский и сообщил, что они с Дроном пока еще едут, а начало съемок откладывается на полчаса как раз по причине пробок. Решив, что даже если он доберется с опозданием на десять-пятнадцать минут, никто этого не заметит, Бердянский зарулил во двор, чтобы самолично проводить Машу до квартиры. И… попрощаться с ней получше, чем это можно было сделать в машине.

По пути к подъезду с ними пересеклась стайка юных девиц-фанаток, которые приветствовали появление Бердоса хлопками и мольбами об автографе и совместном фото, но Павел ограничился общим поклоном, дежурной улыбкой – и повел рукой, подобно королю, отпускающему свиту… Мария, как всегда, спрятала лицо в капюшон и сделал вид, что никого не замечает и вообще, просто соседка по подъезду, спокойно идущая домой. Зато в лифте обняла мужа с таким страстным желанием, что Павел ощутил: еще чуть-чуть и… его эрекция окончательно перетянет чашу весов в пользу любви, а не дружбы или прагматической выгоды. Маша, конечно, тоже это почувствовала, положила руку на ширинку его джинсов и слегка сжала твердый ствол, зная, как Пашке нравятся подобные заигрывания…

– Пашенька, может, они там без тебя как-нибудь?..

Лифт, остановившийся на этаже, помешал львице продолжить коварное соблазнение льва, и Бердянский, вновь посуровев лицом, приговорил:

– Без меня никак. После меня – хоть потоп! Так что… я тебя сейчас самолично здесь за-кро-ю, и приеду… ммм… когда приеду.

– Закроешь? Одну?..

– Да. До моего возвращения.

Он открыл замок, распахнул перед Марией дверь и, картинно указав ей на проход в темный коридор, вдруг строго повелел:

– Огней не зажигать! Тихо сидеть!

– Римского прокуратора называть игемон?..

– Шутки не шутить!

Она поняла и легко вошла в роль невольницы или арестантки, только что приведенной в темницу:

– Да, господин…

Бердянский, преобразившись в неумолимого тюремщика, быстро и ловко стянул с Маши верхнюю одежду, поставил лицом к стене, скупыми точными жестами придав ей позу узницы – руки на стену, ноги на ширине плеч, и, пользуясь присвоенной легитимной властью, «обыскал»: провел сперва по одной ее ноге снизу вверх, задержался ладонью в горячей промежности… она глухо застонала и попыталась сдвинуть бедра, но «тюремщик» не позволил:

– Я сказал: смирно стоять!..

– Да… господин…

Павел выпрямился, обшарил ее тело выше, особое и тщательное внимание уделив груди и соскам, и завершил «обыск», спустившись ладонями по другой ноге до самой щиколотки. Все это действо заставило Машку дрожать как в лихорадке, и вырвало из ее груди несколько отчаянных, жаждущих стонов…

Она не выходила из роли, не пыталась сломать игру, наоборот, приняла с явной готовностью, и это возбудило Павла так, что он сам едва не сорвался и не разрушил свой эротический замысел подростковой поспешностью.

Но нет, он не собирался лишать себя и Машу особенного удовольствия, достойного праздничной ночи.

Урфин, разбуженный их вторжением, с удивлением наблюдал странную мизансцену, сидя на пороге супружеской спальни и сверкая из темноты зелеными зрачками.

Бердянский развернул «пленницу» к себе лицом, будто куклу, прижал ее собой все к той же стене, поместив колено между бедрами, потерся об нее возбужденным членом, имитируя фрикции, жадно поцеловал напоследок и многообещающе шепнул:

– Следующий досмотр между полуночью и часом… Трогать себя руками запрещаю… в душ ходить запрещаю… когда вернусь, чтобы стояла и ждала, как я показал… только полностью голая… Ясно, заключенная?

– Да, да, мой господин… но когда вы точно вернетесь?.. Если очень поздно – боюсь, вы не застанете меня живой… с такими… мммм… запретами…

– Отставить рассуждать! – Бердянский хлопнул ее по бедру, несильно, но достаточно чувствительно, чтобы взбодрить. – Умирать также запрещаю… и засыпать без меня – тоже… иначе остаток ночи проведешь там… одна… – он кивнул в сторону тренажерной комнаты, намек на которую в столь эротически заряженном диалоге тут же всколыхнул в памяти их особенный «фитнес».

– Поняла меня? Отвечай.

– Да, мой господин…

Павел отступил назад, еще раз смерил ее хищным взглядом и, буквально взяв себя в руки, вышел из темной квартиры и запер дверь на два замка – верхний и нижний, секретный, которым пользовался лишь в случае длительных поездок за пределы Москвы. Ключа от этого замка у Машки пока не было, так что она оказалась заперта в собственном доме в самом прямом смысле слова.

Прежде чем вызвать лифт, Павел постоял на площадке пару минут, тоже в позе заключенного, уперевшись лбом в дверное полотно и положив на него ладони… Он весь горел, сердце колотилось как после бега, член подрагивал от напряжения, искушение забить на все дела огромный болт и немедленно вернуться к Машке было мучительным.

«Охххх, черррт, да что же со мной творится… что она со мной делает, а?..»

Казалось бы, за три месяца совместной жизни можно было немного и успокоиться, но пока что выходило наоборот – страсть Павла к Марии, и все прочие эмоции, связанные с ней, стали даже сильнее. Ссоры, подобные сегодняшней, и волнующие игры в «султана и наложницу”отчасти были попыткой Бердянского восстановить автономию, доказать самому себе, что он управляет ситуаций и спокойно может существовать вдали от любимой. Да, безусловно, он мог без нее… какое-то время; но его решимости ни разу не хватило больше, чем на полдня.

Павел вытащил сигареты, закурил и все-таки заставил себя спуститься вниз, к машине.

Открывая дверцу, прежде, чем сесть за руль, мельком бросил взгляд на окна квартиры: они были темными… но на кухне, за занавесками, вроде бы трепетали красноватые отсветы. Маша честно выполняла его указание и не включала электричество, но зажгла свечи. Он представил себе, как она ходит по комнатам – уже полностью голая, с распущенными волосами, пахнущая желанием и готовая к любви… к его любви… и чуть было снова не послал съемки к черту. Пришлось спасаться очередной сигаретой и механическими действиями, необходимыми, чтобы завести мотор и выехать со двора.

***

Павел только что закончил рассказывать угарную театральную байку – про «ночных светлячков» на одном детском спектакле, игравшемся утром первого января – и с удовольствием слушал, как другие гости студии и театральных и околотеатральных кругов, смеются до слез и громко аплодируют. Он успел перевести дыхание и сделать пару глотков газировки, имитирующей шампанское, прежде чем ведущая, красавица Кира, обратилась к нему с неожиданным вопросом:

– Павел, мы знаем, что недавно в твоей личной жизни случилась значительная перемена. Ты наконец-то женился, так?

Бердянский несколько утомленно кивнул:

– Это правда… Свадьбу сыграли сразу после Нового года.

– Это прекрасно, прими наши поздравления!

– Спасибо.

– У нас праздничный эфир, посвященный женскому дню… если честно, я рассчитывала увидеть тебя в гостях вместе с твоей прекрасной супругой – она ведь тоже актриса, да?

– Да, актриса, – вмешался Войновский, хотя его никто не спрашивал, но он ко всем упоминаниям «своих» актрис относился с отеческой ревностью. – Она дебютантка в нашем театре, и, кстати, в новой постановке, о которой мы уже упоминали, будет играть роль Невесты.

– Как интересно! – Кира подняла тонкие брови. – Ну а ты, Павел, конечно, играешь жениха?

Бердянский загадочно улыбнулся и взглянул на Андрея Петренко, прежде чем приоткрыть завесу тайны:

– Ну… Антон не был бы Антоном, если бы предложил такое банальное прочтение сюжета… Жениха играет Андрей, моя же роль более соответствует моему… сценическому амплуа: я играю Леонардо, но не Да Винчи, а любовника Невесты.

– Ах, вот оно что! То есть женатый Дон Жуан все равно остается Дон Жуаном… по роли или по сути?

Вопрос был с подвохом, но Бердянский и глазом не моргнул, проникновенно посмотрел на Киру, давая ей возможность вспомнить все хорошее, что было между ними в Сочи, на прошлогоднем «Кинотавре», и сказал бархатным голосом великого севильского соблазнителя:

– И по роли… и по сути…

Гости – особенно женская часть – снова заулыбались и захлопали.

Петренко заморгал и под столом наступил Павлу на ногу, явно скандализованный такой провокацией, но Война, наоборот, оценил мизансцену и, довольно усмехнувшись, изобразил аплодисменты.

Кира все не унималась. Телекрасотку разобрало уже личное женское любопытство, и она довольно-таки бесцеремонно вгрызлась в тему скоропалительной свадьбы известного театрального бабника и… ее бывшего любовника, пусть и разового:

– До меня тут дошли слухи о том, что вы с Андреем не на сцене, а в жизни соперничали… едва ли не сражались друг с другом за право жениться на этой загадочной Невесте… Это так? Ты правда украл девушку у лучшего друга?

– Да, и не одну… и раскаяния в содеянном не испытываю! – Павел нарочито вальяжно откинулся в кресле, изображая султана-многоженца, недавно вышедшего из гарема… хотя на самом деле до состояния удовлетворения ему было далеко. Возбуждение, полученное в результате страстного прощания с Машкой, лишь слегка пригасло, но само по себе проходить и не думало…

Петренко уткнулся в свой бокал, щеки его пошли красными пятнами. Не будь он так хорошо воспитан и, в сущности, робок по характеру, то выплеснул бы приторный «дюшес» прямо в декольте вечернего платья Киры.

Кира повернулась к камере и, разведя руками, сказала:

– Павел Бердянский верен себе и, судя по всему, женитьба его не исправила!.. Наверное, это лучший подарок всем его поклонницам на восьмое марта!

Студия взорвалась смехом, но тут послышался недовольный голос режиссера передачи:

– Стоп-стоп! Кира! Это перебор! Давай дальше по сценарию, без отсебятины!

Кира обернулась и начала раздраженно возражать, режиссер в ответ почти сорвался на крик, вмешался соведущий и на несколько минут воцарилась неразбериха, обычная для авральных съемок.

Пользуясь возникшей заминкой, Андрей наклонился к Павлу и прошипел:

– Бердос, ты пьяный, что ли?.. Ты чего несешь, как тебе не стыдно?! Ладно я, но если Маша услышит?..

– Полагаешь, она услышит про меня нечто принципиально новое, Дрон? И потом, фанатки не поймут, если я так вот внезапно сменю амплуа героя-любовника на почтенного отца семейства… Так что… терпи. Это же все не по-настоящему, для пиара.

– Да в жопу такой пиар!..

– Лучше такой, чем вообще никакого… поверь, я ж для театра стараюсь… – Павла развеселило искреннее рвение, с каким Андрей вдруг ринулся защищать их с Машкой брак от досужих сплетников:

– Да и ты тоже в выигрыше, вон какая тебе досталась шикарная Нюся! Женщина-огонь, как выяснилось – всю жизнь только тебя и ждавшая… и всю жизнь тебе верная будет… И в кои-то веки не в моем вкусе…

Дрон вспыхнул:

– Какой же ты все-таки козел, Пашка! Блядун и козел!

– Не, нормально, да? – Павел дернул за рукав Войновского, призывая его в арбитры. – Я за сложившуюся личную жизнь друга искренне радуюсь, счастья желаю, а он меня козлом обзывает!

– Меня сейчас стошнит… – сообщил Антон, и по его лицу и тону трудно было понять, жалуется он на язву или высказывает свое мнение о телепередаче. – Блядь, когда же это кончится?.. Надо было Лопеса вместо себя послать…

– Отличная идея! Что ж ты раньше не сказал? Я бы тоже с радостью уступил нашей испанской примадонне сегодняшний вечерок в студии… – согласился с Войновским Павел, невольно вернувшись мыслями к Машке, которая ждала его, запертая дома, ждала и томилась от желания… и не смела нарушать наложенные им запреты… о, в этом он был уверен!..

«Интересно, что она делает прямо сейчас?.. Лежит в спальне, сжимая бедрами мою рубашку… или… варит кофе, стоя на кухне в одном переднике… или даже без него?..»

От фантазий, тут же полезших ему в голову, низ живота охватил сухой жар, во рту тоже пересохло, и он снова пригубил бокал с ледяным лимонадом, увы, способным только частично утолить жажду…

– Мальчики, это вы сейчас пьесу репетировали или по-настоящему ругались? – вновь вклинился в их беседу веселый голос Киры. – Ох, Павел, что-то все-таки нечисто с твоей женитьбой!.. Ну признайся: это же такой пиар-ход, да?.. Для вашего нового спектакля?..

Бердянский взглядом поискал оператора и режиссера и, убедившись, что съемки пока не возобновились, мило улыбнулся бывшей любовнице:

– Кирочка, вся наша жизнь… игра!.. Но кое в чем я могу тебе признаться совершенно искренне… – тут он сделал ей знак наклониться поближе и, интимно понизив голос, закончил:

– Ты просто потрясающе смотришься в этом шикарном платье… Новая диета, да? Или новый инструктор по айкидо? Мммм?

Польщенная комплиментом, Кира предпочла не заметить дальнейших вопросов с подвохом, игриво улыбнулась и шлепнула Павла по руке:

– Хватит меня соблазнять, Бердянский! Ты теперь женатик, а мне женатые мужчины не интересны…

– Да ну? – Павел, сам не зная, зачем провоцирует женщину, мягко обнял ее за талию и притянул к себе. – А мне кажется, в таком качестве ты хочешь меня еще больше…

– Внимание! – разнеслась команда режиссера. – Продолжаем съемку! Дорогие гости, аплодируем, все аплодируем!

Следующим номером программы было выступление известного певца, «как бы случайно» заехавшего в студию на праздничный эфир, и, пока он надрывался, многократно рифмуя «ты» и «цветы», Кире ничто не мешало оставаться рядом с Бердянским и уже откровенно флиртовать с ним.

– Паш, ты ведь остаешься на фуршет после съемок?.. Или тебя жена дома ждет… с борщом?..

Павел мог бы ответить «да» и сразу положить конец взаимным заигрываниям и двусмысленным намекам, но оказался пойман в собственную ловушку – имидж Дон Жуана никаких «борщей» и ранних возвращений к семейному очагу не предполагал… И хотя бы ради поддержания реноме ему стоило задержаться и поработать на то, чтобы в артистической тусовке слава Павла Бердянского как неутомимого ловеласа не померкла, а воссияла еще ярче… так что он предпочел не заметить очередного осуждающего взгляда Дрона и проговорил в тон Кире:

– Ждет, но не с борщом…

– А с чем?

– На фуршет я останусь. – уж интригу Бердянский, если хотел, умел создать из ничего…

– А я вот нет, – заявил Петренко. – Потому что меня как раз ждут с борщом.

Кира вежливо улыбнулась, но скользнула по Андрею холодным взглядом – дескать, да кому ты нужен, у меня здесь магнит попритягательнее… – и, делая вид, что просто поправляет под столом складку на платье, немедленно притянулась рукой к этому самому магниту.

Бердянский не был бы отличным актером, если бы не умел придавать лицу любое выражение, независимое от происходящего с прочими частями его тела. И, пока ловкая ручка Киры жадно изучала степень твердости его члена, он с самым безмятежным видом улыбался на камеру, взявшую их троицу в фокус…

Минут через двадцать, съемки, наконец, закончились, подуставшая публика оживленно засобиралась кто куда.

Войновский сдержанно простился с Павлом и Андреем, отказался оставаться на фуршет – и в числе первых ушел к лифтам, в сопровождении певца-«цветовода», манерно приобнявшего его за талию и что-то горячо шепчущего на ухо…

Фуршетные столы были накрыты здесь же, в фойе, и, несмотря на демократичную обстановку, спонсоры передачи не поскупились ни на выпивку, ни на разнообразные закуски. Все выглядело красиво и аппетитно, официанты и бармен тоже были на высоте, и гости, расхаживая по фойе с тарелками и бокалами, охотно отдавали должное тарталеткам, канапе и шашлычкам из семги, пили «асти мондоро» и «обычное» вино, и атмосфера междусобойчика становилась все более раскованной.

Кира, пользуясь положением хозяйки вечера, не отходила от Бердянского ни на шаг. Она определенно строила планы на продолжение фуршета в более интимной обстановке, благо, в опустевшей студии было предостаточно диванчиков и прочих удобных поверхностей… да и на соседних этажах хватало помещений, пригодных для спонтанного секса.

Около половины одиннадцатого Андрей, весь вечер воплощавший собой голос разума и совести, тоже собрался домой. На прощание Павел дружески обнялся с ним и клятвенно пообещал «не делать глупостей и подлостей», после чего им сразу же завладела Кира – как законной добычей. Бердянский видел азарт в ее глазах, и чувствовал, что золотое кольцо, сияющее на безымянном пальце его правой руки, для Киры все равно что скальп для индейца-апача… Она будет рада оказаться первой женщиной, с которой нераскаянный донжуан нарушит свой послесвадебный «целибат».

– Паш, а что у тебя за одеколон? – мурлыкнула она ему в шею после очередного бокала шампанского. – Какой-то новомодный… с феромонами?.. Не знаю, в чем дело, но он просто с ума меня сводит…

Понизила голос и шепнула еще более томно и призывно:

– Пашка, я между ногами вся мокрая… хочешь ведь проверить?.. Помнишь, как мы в Сочи… как раз после фуршета?..

Бердянский молча кивнул, не глядя на Киру, он крутил в пальцах тонкостенный бокал с игристым вином и с тоской вспоминал вовсе не Сочи, и не их с Кирой романтично-пьяный трах под цветущей магнолией, под грохот рок-концерта, идущего по соседству в парке «Ривьера». Перед внутренним взором была заснеженная парковка, запотевшие стекла машины – и Машка, их безумно страстный и немного неловкий секс на переднем водительском кресле «ауди»… когда они так хотели друг друга и были так созвучны в каждом движении, что кончили одновременно… наверное, тогда он впервые познал на собственном телесном опыте, что означает – космическое удовольствие.

– Паш… – Кира прижалась бедром к его бедру, благо, лирический джаз, плескавшийся в колонках, очень способствовал имитации танцев. – Я хочу тебя…

Ее рука умело и привычно расстегнула молнию на его джинсах, проникла внутрь и обнаружила член в состоянии мощной эрекции. Кира возбужденно застонала и, дотянувшись до уха Павла, требовательно прошептала:

– Пойдем в студию!.. Там сейчас никого, темно… и диванчики удобные…

Неожиданно для себя Павел вдруг рассмеялся. Он как будто впервые со стороны увидел в действии собственный сценарий быстрого съема, после которого тело ненадолго расслаблялось, а душа все больше мертвела, покрываясь коркой цинизма. Казалось бы – что может быть проще, чем согласиться, разрешить себе привычно трахнуть липнущую к нему красивую бабенку, тем более, когда она сама так просит, почти умоляет ей вставить? Или… поступить наоборот: резко отбрить, обозвать блядью и брезгливо стряхнуть ее пальцы с члена, жаждущего секса – но не с ней?.. Это было еще проще, но смертельно обижать Киру не хотелось… в конце концов, она всего лишь повелась на его желание поддержать имидж героя-любовника.

Против воли, он сам загнал себя в патовую ситуацию, и вдруг понял, что не знает, как из нее выбраться без того, чтобы не сделать какую-то глупость и уж тем более – подлость… Внутри поднялась даже легкая паника, тело словно оцепенело, и… это внезапно помогло. Эрекция начала спадать, и возбуждение, которое Кира приняла на свой счет – тоже. Женщина это почувствовала пальцами, и сделала попытку «реанимировать» бойца, но Павел мягко отстранил ее руку и, галантно поцеловав, обезоружил немного неловкой улыбкой:

– Миль пардон, настрой пропал что-то…

– В смысле пропал?..

– Да в прямом, Кирочка, в прямом… видишь, устал боец стоять по стойке смирно, переутомился за день…

В голубых глазах Киры отразилась напряженная работа мысли, она искала какое-то разумное и не унизительное для себя объяснение, с чего это Павел так резко ее расхотел – хотя минутой ранее готов был кончить ей в ладонь… Может, в том и причина, она слишком поспешила, или наоборот, промедлила лишнее, так что любовник перевозбудился и «перегорел»?.. Или алкоголь сыграл злую шутку?..

Она нервно отбросила со лба длинную светлую челку и сделала еще один заход:

– Хочешь, поедем ко мне?.. Может, он у тебя передохнет полчасика и одумается…

– Кииира, я тебя не узнаю… – протянул Павел и с сожалением покачал головой: – Ты что, опять с Арменом вусмерть поругалась?

– С чего ты взял, Паш?..

– Не вижу другой причины тебе нарушать собственный принцип, и Бердянского домой приглашать на глазах у изумленной публики…

– Нууууу… ты экстрасенс прямо… – она заулыбалась. – Хоть сегодня и не экстрасекс. Арменчик опять улетел в Сочи к своей лахудре, так что я… несколько голодная.

– Вижу, вижу, что на диете… А у меня, представь, ситуация обратная – мы слишком сыты сегодня.

– Вижу… – она сделала гримаску, но было видно, что не сердится, хотя и слегка разочарована, что Павел прокрутил ей динамо. – Павлуш, а правда… правда, что твоя жена то ли цыганка, то ли сербка наполовину?..

– Сербка, по отцу. А что?

– Да… ерунда… – Кира покраснела и отвела глаза. – Я просто слышала кое-что насчет нее…

– И что же? – Павлу даже не нужно было напрягаться, чтобы изобразить интерес к новой сплетне про Машку. Поначалу слухи и домыслы о ней его раздражали своей оторванностью от его личных ощущений и наблюдений. Теперь же он их коллекционировал, как все новые и новые доказательства того, насколько его Марье Моревне завидуют другие бабы…

– Ну… а ты не рассердишься?

– Нет, мне даже любопытно, что еще про мою жену говорят в нашем узкопрофессиональном кругу…

– Короче, если что – мопед не мой! – засмеялась Кира. – А говорят, Павлуш, что она у тебя колдунья сильная…

– По ночам на метле летает? То-то я по утрам вечно веника на месте не нахожу…

– Да ну тебя! Не знаю насчет веника, но говорят, что она и приворожить может… и порчу навести…

– Ты что, серьезно веришь в эту мистику и магию деревенскую? – Павел взглянул на Киру так, словно уличал научного работника в ворожбе над диссертацией, но тут же добавил задумчиво:

– Впрочем… если поверить, то… это многое объясняет. Так что ты поосторожней сплетничай о Марии Бердянской… а то мало ли… узнает – порчу наведет!

– Да ну тебя, на ночь, с твоими разговорчиками! – Кира, смеясь, отшатнулась от него, но явно приняла слова Павла близко к сердцу. – У вас там Войновский «Вия» ставить не собирается?..

– Нет, но я вроде слышал насчет «Мастера и Маргариты».

Опасность миновала: они еще минут пятнадцать трепались на профессиональные темы, и расстались на вполне дружеской ноте.

Время на часах подбиралось к полуночи, и Павлу в самом деле пора было домой… он не хотел нарушать обещание, данное Машке.

***

Никогда еще вечер не казался Марии таким долгим, а ночь, наступившая вслед за ним – такой темной и беспросветной. Первые часы после отъезда Павла на проклятые съемки прошли еще более-менее сносно… вопреки запрету мужа, она все же налила себе ванну с гранатовой пеной, расставила вокруг свечи и, забравшись в теплую воду, с книжкой и бокалом мартини, дала отдых перенапряженному телу и нервам.

Мысли все время влекли ее вслед за любимым мужчиной, близости с ним хотелось неудержимо, во всех доступных формах, и рука против воли тянулась к низу живота, но второго гейса Маша не нарушила – правильно выбранная книга помогла отвлечься.

Новый ужастик Стивена Кинга погасил лишнее возбуждение, зато потом, когда Мария выбралась из ванной в темный коридор, и каждая комната встречала ее сквозняком и странными шорохами, ей стало страшно… так страшно, что она, наверное, оделась бы и сбежала из квартиры, под благовидным предлогом – «купить каких-нибудь продуктов», но Павел оказался предусмотрительным тюремщиком и запер ее на нижний замок. Так что она не могла не только выйти, но и позвать в гости Лену, или даже заказать пиццу.

Несколько часов сидеть без электричества в углу спальни, в обнимку с котом, трясясь от страха, конечно, был не вариант. Маша накинула на голое тело ношенную рубашку Павла, вытащив ее из бельевой корзины, заплела волосы в косу, взяла сотовый и пошла на кухню. Здесь она налила себе еще мартини, плеснула апельсинового сока и стала обследовать холодильник в поисках ингредиентов для «каши из топора». Сливочное масло, картофель, лук и черный перец были в достатке, равно как и целый набор других пряностей, в морозилке нашлось еще полпакета креветок, в шкафу – банка оливок и лимон, на дальней полке завалялись огурец и помидор, так что все потребное для недурного средиземноморского ужина оказалось под руками…

Маша набрала на радиотрубке домашнего телефона номер Ленчика, и, зажав ее между ухом и плечом, провела следующий час за готовкой и болтовней с подругой. Рассказать хотелось о многом, но поднимать скользкие темы, связанные с Хулио, Мария не стала, и от жалоб на Пашку – чего Лена всегда ждала как манны небесной – тоже воздержалась… так что разговор вышел короче обычного по крайней мере на сорок пять минут. Зато Мария с удивлением выслушивала жалобы Ленчика на Миная, «который достал ее своими идиотскими ухаживаниями и тупыми сюрпризами, и никак не хочет понять, что не нужен и неинтересен ей ни в каком виде». Робкое предложение Марии дать Диме хотя бы шанс, и, например, сходить с ним в театр или в кино, были презрительно отвергнуты… Вместо этого Лена сказала, что хочет отметить их Петей одиннадцатую годовщину в ресторане «Седьмое небо», и «вы с Павлом оба приглашены».

Попрощавшись с подругой и завершив возню с едой, Мария закрыла сковородку плотной крышкой, завернула в несколько слоев газет, а сверху укутала в два пледа – по бабушкиной методике, чтобы сохранить тепло заранее приготовленного ужина…

На часах было начало двенадцатого, значит, Павел будет отсутствовать еще по меньшей мере час, а то и дольше, и настроение стало снова портиться… не помог ни кофе, ни новая порция мартини. Впереди снова замаячил Стивен Кинг и угол кровати в обнимку с котом. И печальные мысли, поднимавшиеся из глубины души в тоскливые темные часы, если рядом не было Павла, да еще если незадолго перед тем они бурно ссорились… сегодня это было из-за Хулио, и, хотя они объяснились – Мария надеялась, что раз и навсегда – в душе остался едкий осадок с привкусом отравы. Да, они с Павлом все решили между собой, но ведь Хулио никуда не уехал, им придется видеться часто, почти каждый день, всем троим и по отдельности, и Бог знает, куда это заведет… с учетом сложных характеров и бурного темперамента обоих мужчин…

«Нет, я не буду портить себе настроение…» – решила Мария. – «Я жду Павла… и… я встречу его так, как он и хотел…»

Войдя в спальню, она и здесь зажгла свечи, налила в аромалампу воды и несколько капель эссенции сандала, можжевельника и апельсина. Сбросила рубашку, оставшись совсем нагой, хотела надеть чулки, но отвергла эту мысль – ее «тюремщик» сказал, что она должна быть голой… что ж, значит, единственным покровом будут ее собственные роскошные волосы.

Мария заново распустила косу и, вооружившись деревянным гребнем, тщательно расчесала густые длинные пряди. Чуть-чуть коснулась сандалом подмышек, ложбинки между грудью и пупочной впадины. Ничто искусственное было не нужно, чтобы принять любимого мужчину – она хотела этого всем телом, внутри и снаружи…

Когда в половине первого на площадке остановился лифт, послышались быстрые шаги, и в замке стал поворачиваться ключ, Мария стояла там, где Павел ее оставил…

***

Стоило только Бердянскому покинуть Останкино и вновь оказаться за рулем на пути домой, как возбуждение и стояк вернулись с прежней, если не большей силой. Искушение слегка облегчить собственное состояние посещало его не раз, но это было бы нечестно по отношению к Машке, и потому он едва сдерживал себя, пока ехал, парковался, входил в подъезд, поднимался в лифте…

Окна квартиры по-прежнему были темными. Сердце у Павла замерло в тревожном предвкушении: спит ли любимая женщина… или все-таки ждет его?