Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

Положа руку на сердце – Бердянский этому радовался; Маша-актриса играла с ним в одном спектакле, что укрепляло их духовную связь, а все остальное время Маши-жены безраздельно принадлежало ему, только ему… сейчас она в самом деле принадлежала ему душой и телом, как никогда раньше – и он хотел, чтобы так было и дальше.

Вот только к чему вся эта дурацкая ситуация со «свадьбой», почему он должен виться ужом на сковороде, оправдывая отсутствие Машки на торжестве, к которому никто из них, включая непосредственного виновника, не был готов?..

Павел остро почувствовал отчужденность от всей этой теплостанской среды, от семейных традиций, что были ему не близки, от бабьего царства, где Машка варилась годами – и хорошо, что сумела выбраться из этого ведьминского котла, живая и относительно невредимая…

– Я ей могу позвонить, конечно, если ты настаиваешь…

– Настаиваю!..

– …Но она ехать будет больше часа, а мне минут через тридцать нужно от вас стартовать, у меня тоже вечер распланирован весь, под завязку… – по части того, как свалить откуда-то, где быть не хотелось, Бердянский мог бы давать мастер-классы менее опытным товарищам по несчастью:

– Прости, конечно, по-дурацки вышло, но это ведь у вас пока не свадьба, а так, помолвка, репетиция… Я вот даже подарка никакого не приготовил, и речь поздравительную не писал, могу только экспромтом что-нибудь выдать…

– Так Маняша может приехать и остаться у меня до завтра, Ленчик же остается! – едва ли слыша аргументы Павла, совершенно по-детски возмутилась Нюся и едва ногой не притопнула.

Ленчик, как раз ставившая на стол очередную салатницу, где лежало что-то вроде селедки под шубой, дернула подругу за бантик в волосах, призывая заткнуть фонтан красноречия, и продекламировала:

– «Оставь одежду, всяк сюда входящий!”… Нюсь, хватит, отстань от четы Бердянских. Если Павел надолго остаться не может, то Маняшу нет смысла сюда тащить – она час посидит и упрыгает резвым зайцем за своим возлюбленным супругом. Я вот останусь, потому что обещала, тем и будь довольна.

– А Хулио?

Лена с Бердянским переглянулись и одновременно проглотили смешок, потом Лена сдержанно ответила:

– А Хулио уедет.

– Почему это? – Аня надулась, как ребенок. – Вот вы какие, Ленчик… и ты, Пашка! И ты, Хулечка, тоже хорош! Вечно компанию ломаете… Андрюш, ну скажи, что я права, вместе же всем веселее!.. Вот не думала, что Маняша меня так подставит…

– Нюсь, ну почему сразу «подставит»?.. – снова подал робкий голос Андрей, но тут Павел счел нужным вмешаться на правах того самого «возлюбленного супруга» и кое-что пояснить неофитке телесной любви:

– Эх, Анюта, вот сразу видно, что ты пока еще в невестах бегаешь… но как только привыкнешь быть замужем, так сразу поймешь, что место жены ночью – в постели рядом с мужем, а не у подружек на посиделках… – тут он величаво повел рукой в сторону Петренко:

– Мужа… то есть, жениха я тебе доставил сегодня, как легконогий Гермес, так что вот, можешь с ним поупражняться пока. От души.

Бердянский возвестил все это комическим голосом умудренного годами старца, чтобы с одной стороны четко обозначить необратимость перемен в поведении и предпочтениях Машки, а с другой – не уходить в жесткую конфронтацию с Нюсей на ее территории. И это сработало: при упоминании супружеской постели Аня вспыхнула, как маков цвет, резво придвинулась к Андрею, сместила с его рук надоедливую Муху и потребовала немедленной компенсации огорчения в виде поцелуев. Дрон послушно поцеловал ее несколько раз подряд, но стал выглядеть еще более потерянным и смущенным.

Хулио, на всем протяжении сцены умно молчавший, но очень внимательно слушавший Павла, улыбнулся и одобрительно кивнул, показывая, что полностью разделяет подобное отношение к браку и супружескому долгу женщины.

– За стол! – громогласно скомандовала тетя Фиша, вошедшая с тарелкой нарезанного хлеба, и жестами пастуха, созывающего стадо, погнала всех к стульям и дивану.

Лопес оказался за столом рядом с Павлом и, повернув голову, шепнул ему на ухо:

– Тридцать минут… ты ехать в Центр?

– Да. Тебя подбросить? В смысле – подвезти куда-то? – так же тихо шепнул Бердянский, ощутивший в этот момент полную синхронность их с Хулио устремлений… и, судя по всему – впечатлений.

– Эстаре муй агредесидо… буду очень… мммм… признателен!

– Да уж, полный муй, дружище.

– Что?..

– Говорю – заметано! Подвезу! – кивнул Павел, и они обменялись незаметным рукопожатием под прикрытием камчатой скатерти.

Испытание «ведьминым котлом» оказалось не самым простым для них обоих, однако неожиданно Павел ощутил к Хулио что-то вроде признательности – ведь в свое время он тоже практически вытащил Машку из этого отравленного бабьего болота…

Глава 29. Седьмое небо

Но, как написано: не видел того глаз, не

слышало ухо, и не приходило то на сердце

человеку, что приготовил Бог любящим Его.

Апостол Павел,

Первое Послание к Коринфянам

Сбор гостей в ресторане «Седьмое небо» был назначен на субботу, двадцать первого марта, в два часа дня.

– Встречаемся без четверти, около телебашни, организованно, ты знаешь где… – веско сказала Ленчик в ходе «контрольного звонка». – Очень прошу не опаздывать, отговорки не принимаются! Иначе обижусь.

– Надеюсь, ты не собираешься обижаться заранее?.. Не волнуйся, будем как штык, я все помню и понимаю… – успокаивала подругу Мария, вздыхая про себя, так как назначенное время встречи означало, что проснуться им с Павлом придется ни свет ни заря. Ехать до Останкино было не так уж далеко, но перед выходом из дома предстояло разобраться с кучей неотложных дел, накопившихся за неделю.

Накануне Мария и Павел дисциплинированно легли пораньше… и почти сразу же обоим стало ясно, что спокойного отдыха не получится. Стоило ей потянуться к губам мужа, чтобы поцеловать перед сном, как он обнял ее с жарким нетерпением и навалился сверху, без всякой любовной прелюдии.

– Милый… может… сегодня просто поспим?.. – прошептала Мария для очистки совести – близость Павла, его запах, сладкая тяжесть тела, жадные провоцирующие поцелуи, как всегда, заставили ее вспыхнуть, как сухую солому от случайной искры.

– Нет, хочу тебя!.. – прорычал лев, и львица охотно покорилась его желаниям – но очень скоро почувствовала, что Павел как-то непривычно агрессивен в своей страсти… Маша сперва приняла это за игру и оставалась послушной, пока особенно резкий толчок не причинил сильную боль и не заставил вскрикнуть:

– Аааахх, тише, тише!..

– Мммммм… прости… – пробормотал он, немного ослабив напор, но через несколько секунд снова ринулся в атаку, рвано шепча:

– Машка, пожалуйста… мне надо… потерпи… я уже скоро!..

– Да, да… – закрыв глаза, она сильнее прижалась к мужу, открылась, но не могла понять, что с ним, почему так напряжены не только его мышцы, но и нервы?..

Войдя в раж, Бердянский не занимался любовью, а жестко трахался, словно под ним была случайная партнерша… да что там – проститутка, которой было заплачено за «пожёстче»… Это можно было пережить, но Павел, как назло, никак не мог кончить, хотя возбуждение зашкаливало как стрелка барометра, показывающая бурю.

Через полчаса яростной физкультуры, вконец измотав и себя, и Марию, он отпустил ее, опрокинулся на спину, взмокший, неудовлетворенный, злой, едва ли не со слезами… Она сама была еле жива от усталости, но решила не сдаваться обстоятельствам и применить проверенное оружие. Обняв Павла, стала нежно гладить обеими ладонями, и столь же нежно целовать, в губы, в шею, в грудь… и нежность не подвела, мягкие кошачьи ласки заставили мужа вскинуться, стонать и просить:

– Даааа, Машенька, еще, еще!..

Она разомкнула объятия, соскользнула вниз, улеглась у него между бедрами и обхватила губами перенапряженный член. Оргазм у Павла случился почти сразу, но на сей раз не принес привычного блаженного успокоения, просто снял тяжесть и боль внизу живота, позволил перевести дыхание, но не сработал как снотворное.

Бердянский так долго метался на подушке и беспокойно ворочался рядом с женой, что Мария, несколько раз подряд выдернутая из глубокой дремы, наконец сдалась, зажгла ночник и встревоженно спросила:

– Пашенька, что с тобой?.. Тебе нехорошо?..

Павел, который и правда никак не мог уснуть из-за навязчивых мыслей и мучительного страха перед грядущим испытанием высотой, только вздохнул и виновато потерся лбом о теплое плечо любимой женщины:

– Со мной все хорошо… а ты-то сама как? Я слегка перестарался сегодня, прости… – пробормотал он, припомнив, как во время секса Машка несколько раз вскрикивала – и явно не от удовольствия…

– Паш, я потому и спрашиваю… – Мария нежно погладила его по затылку. – Ты уже пару дней странно себя ведешь, и спишь плохо… Ты здоров?.. Мне можно смело сказать, ты же знаешь.

Бердянский глубоко вдохнул и задержал выдох, как перед прыжком в воду, борясь с искушением воспользоваться авансом – и немедленно рассказать Машке все как есть. Именно это и предлагал разумный Дрон, но… Павел не смог переступить через страх столкнуться с разочарованием жены, с бабьей жалостью к убогому.

«Нет уж, моя девочка, никаких признаний… не сейчас…»

Он шумно выпустил воздух из легких, притянул Машу к себе и, поцеловав в шею, погладил по теплой спине:

– Я в порядке, просто немного устал от всей этой беготни – от интервью, съемок… от идиотского графика репетиций и постоянной всеобщей истерики вокруг «кровавой» постановки…

Мария невольно сжала губы: совместная работа над «Кровавой свадьбой», что должна была стать ее актерским дебютом на сцене ТМДиК, мало того, что шла тяжело, так еще и становилась камнем преткновения в супружеских отношениях. По поводу спектакля и своих ролей в нем, они с Павлом ссорились хоть и кратко, но бурно и часто.

Мария стремилась вникать во все, включая детали работы партнеров, Бердянский, с трудом переносивший даже необходимый диктат – режиссера и хореографа, считал, что жена много на себя берет. Тем более, что в труппу ее зачислили всего два месяца назад. Формально он был прав, но Мария полагала – и не без оснований – что разбирается в драматургической композиции загадочной испанской пьесы куда лучше, чем старожилы труппы.

На жалобу Павла она ответила сдержанно:

– Ты правда считаешь, что мы на репетициях… истерим?

– Ну а как еще это назвать? Война на каждой репетиции благим матом орет, и не благим тоже… Лопес язвит, шагу не ступить без его ценных замечаний, даже ты меня гоняешь…

– Как я тебя гоняю?..

– Да как кота ленивого… веником… и ругаешь… при всех…

Мария потерла лоб кончиками пальцев и сказала немного нервно:

– Паш, если ты насчет той связки с вращением, то и Бог с ней совсем… это на трехметровом помосте действительно трудно делать, так что Хулио, наверное, зря настаивает, ну, у нас же все-таки не хореографическая постановка, не «Цирк дю Солей», а просто пьеса с танцами… и я напрасно его поддержала. Ты на меня обиделся, да?..

– Нет, Маш!

– Ну я же вижу, что обиделся! Прости, мне бы тогда помолчать, конечно, но ты казался таким отстраненным… как будто тебе вообще наплевать и на Леонардо, и на Невесту, и на постановку…

«Господи, она специально, что ли, припоминает этот дурацкий помост?» – Бердянский и правда не совладал с лицом, вспомнив, какого труда ему стоило просто подняться туда без дрожи в коленях и делать вид, что все в порядке. А уж выделывать сложные фламенковые фигуры на подвижной – да еще и крутящейся – платформе, и тянуться через ее край к Невесте, с риском в любой момент слететь с «утеса» – ну просто именины сердца. Отдельной радостью было потом выслушивать насмешливые замечания Лопеса, вкупе с разбором технических ошибок, и яростное недовольство Машки, нашедшей, что его Леонардо на утесе был «статичен, как кукла, и думал явно не о Невесте!» Конечно, он обиделся… но Машка ведь понятия не имела об основной проблеме, а он опять не смог и не захотел признаться ей, что едва не блеванул прямо на сцене, когда чертов «утес» наконец прекратил мотать его туда-сюда…

Странный парадокс – на своей «ауди» Павел мог гонять по сложной трассе на высоких скоростях без какого-либо дискомфорта, но даже медленное движение на высоте больше его собственного роста уже подводило его к опасной черте панической атаки…

Поминать старые обиды, лежа ночью в постели, не имело смысла. Он улыбнулся и постарался сгладить острый момент:

– Ничего, Машуль… просто нам нужно немного отдохнуть, может, на дачу вдвоем съездить… и все как-нибудь наладится…

Павел и правда верил, что если ему удастся без потерь пережить грядущее посещение «Седьмого неба», то все прочие семейные проблемы покажутся маленькими радостями. Если же произойдет чудо, способное помочь ему выбраться из клетки страха, из цепей телесного ограничения, он отрастит новые крылья вместо утраченных, сломанных пять лет назад – и снова сможет летать…

Она с сомнением посмотрела на него, задаваясь вопросом, что же такое скрывает от нее неугомонный Бердянский, но ответный взгляд мужа был искренним и прямым. Это немного успокоило Марию, они обнялись и заснули.

***

Едва сработал будильник, к ним в спальню припрыгал Урфин, приветственно потерся сперва о Павла, потом о Марию (с некоторых пор порядок приласкивания был именно такой) и на своем кошачьем языке осведомился насчет завтрака…

– Мыррррррм-мааау?

– Сейчас-сейчас… – Мария неохотно села и спустила с кровати ноги, а Бердянский, наоборот, зарылся поглубже в подушки. Урфин не позволил ему дезертировать, полез поближе и принялся сосредоточенно выкапывать из-под одеяла, напевая бодрую утреннюю песнь:

– Мррррау-мрррррау! Утррраааааууу! Порррррау!

– С тобой, рыжий гад, и будильник заводить не нужно… – проворчал Павел и тоже сел, слегка подтолкнув Машку плечом; она улыбнулась и поцеловала его в нос:

– Пойдем пить кофе, querido… нам выходить в час, а у меня еще полным-полно дел… и ты хотел еще что-то поделать успеть…

Бердянский пропустил мимо ушей очередное испанское словечко, хотя обычно эта Машкина манера приправлять речь «испанщиной» страшно бесила, и покорно кивнул:

– Встаю, встаю… весь встаю! – хотя часы показывали всего лишь половину восьмого, не имело смысла прятаться в кровати от неизбежного.

– Ты сначала в ванную, или я?..

– Иди, я потом… – он галантно уступил Маше право первой поплескаться под освежающим душем, а сам, покопавшись в комоде, вытащил любимые спортивные шорты, натянул их на голое тело и отправился в комнату с тренажерами. Противная пустота и холод под ложечкой раздражали все сильнее, возможно, прогнать их поможет прокачка пресса…

«Угу… или прыжок с парашютом… или подъем на вершину горы Монтжуик…» – уныло подумал Бердянский, некстати припомнив недавний разговор с Хулио в машине, по пути в центр из Теплого Стана, когда они вдвоем сбежали с незадавшегося новоселья Дрона…

Так уж получилось, что их беседа, довольно откровенная и мирная, крутилась вокруг радостей и горестей семейной жизни… и вокруг Машки. Лопес поддался сентиментальным воспоминаниям и немало порассказал, как интересно и романтично они с «бельдад» (что означало «красавица», как выяснил Павел позже) проводили свободное время в Барселоне. Пили шампанское на смотровой площадке парка Гуэль. Поднимались по канатной дороге на ту чертову гору, откуда открывался потрясающий вид на море, порт и лежащий чуть в стороне курортный городок. Еще одна история была про то, как Хулио захотел сделать Машке сюрприз, но так и не уговорил эту «кобардеса» забраться с ним в маленький самолетик и прыгнуть с парашютом… (ему это почему-то казалось забавным, Павлу-нет). Зато Мария будто бы преданно ждала его приземления и сделала кучу смешных снимков: «сеньор Лопес, вид снизу». Кульминацией стал рассказ, как они однажды вышли на яхте в ночное море, и Хулио, будто человек-амфибия, нырял для нее за кораллами и жемчужницами на самое дно залива – ради любви освежив еще школьные навыки по прыжкам в воду и фридайвингу…

Павел слушал эти откровения и оставался с виду беспечным, вставлял порой какие-то меткие замечания, благо, в Барселоне бывал… хотя в груди холодным огнем кипела смесь ревности, зависти и боли, а на языке висел законный вопрос: «А что ж ты на ней не женился-то тогда?». Но он так и не спросил, и от Машки тоже не требовал и не ждал никаких объяснений: раз уж роман с Хулио стал частью прошлого, то и нечего ворошить память о нем зазря…

А Хулио курил себе ароматную сигарилью с карамельным запахом, как ни в чем не бывало, и разглагольствовал о том, на что настоящий мужчина пойдет ради любимой женщины, а потом вдруг принялся оживленно расспрашивать Павла:

– Это ты, Пабло, асе… сьете аньос в Барса почти не попался в… комисарья, когда взобраться на одна из… торре де Саграда Фамилия? Я читать про гимнаста де цирко руссо, что сделал пари на большие деньги с гимнаста каталана, что влезет в самый пико… Ты ведь раньше быть… был гимнаст? Выступал цирко? Мария и Антонио мне так сказали про тебя.

Бердянский закаменел лицом и шеей, не зная, признаваться ли Хулио в том, что да, было дело, или же сказать, что вовсе не о нем целую неделю кричали испанские газеты… Да, тогда, в далеком 1991-м году, он, после изрядного кутежа с каталонскими товарищами, на спор – и чтобы впечатлить Ингу – полез на среднюю башню чудного собора, больше похожего на фантастические замки, что сам мальчишкой строил на одесских пляжах из мокрого мелкого песка. И ведь долез практически до самого верха, цепляясь только пальцами рук и ног за окаменелое кружево барельефов, мимо застывших в нишах суровых святых и ангелов с трубами… А потом, перебравшись на закрытые леса, минут сорок играл в «казаки-разбойники» с полицейскими, что наконец-то заметили и бросились задерживать нарушителя порядка…

Наружу из собора Бердянский выбрался не иначе как чудом, по-робингудовски прихватив каску и сандалии какого-то работяги, и с помощью этого нехитрого маскарада прошел через кордон. Каталонцы искренне восхищались дерзостью и ловкостью русского циркача и честно заплатили ему выигрыш, а вот Инга, ради чьих прекрасных глаз все и затевалось, «подвига» не оценила. Обозвала Павла хулиганом, сумасбродом и богохульником, надулась и не разговаривала до следующего вечера. Больше всего она боялась, что, если про выходку Бердянского прознает цирковое начальство, их надолго лишат зарубежных гастролей…

– Да, было дело, помню… – все-таки признался Павел, вопреки здравому смыслу, кричащему «стоп»! – и снисходительно принял восторги Лопеса. В глубине души его терзала мальчишеская обида, что сам он теперь ничего не может противопоставить романтическим подвигам испанца в честь «бельдад» Марии. Зато лихое цирковое прошлое у него никто не отнимет – даже проклятое падение! На штормовой энергии этой самой обиды он принял окончательное решение, что полезет на Останкинскую башню… Полезет, несмотря ни на какие свои страхи.

Неделю спустя, когда решимость повторить подвиги далекого прошлого изрядно пошатнулась, а напряжение от приближения «часа икс» нарастало в геометрической прогрессии, он уже и сам был не рад своей нескромности. Сказал бы тогда Лопесу, что нет, не про него была та история, звиняйте – и взятки с него были бы гладки. Не пришлось бы теперь из кожи вон лезть, что-то доказывать себе и другим, изображать супергероя…

…Бердянский сел на скамью, сунул ноги под держатели и принялся качать пресс корпусом – сперва прямо, потом с наклоном и перекруткой, потом подержав вес под углом… Постепенно мышцы согревались, распространяя тепло в глубину тела, но под ребрами все равно сохранялось ощущение проглоченного липкого комка. А в голове все так же крутились невеселые мысли о том, как бы не облажаться перед всей честной компанией…

В комнату заглянула Машка, чтобы поторопить Павла с умыванием и позвать завтракать, но, увидев полуобнаженного мужа, напоминающего модель журнала «Менс Хелф», подошла поближе, соблазненная всеми пятью чувствами, и потянулась обнять его: в такие моменты длинный список дел обычно отступал на второй план.

– Пашка, какой же ты красивый… смотрела бы на тебя и смотрела, мой одесский король! – сообщила она очевидное, с простодушием очарованной женщины, по уши влюбленной в своего избранника и готовой любоваться им день и ночь.

Бердянскому безумно нравились подобные комплименты из Машкиных уст, и романтические, как сейчас, и бесстыдные, как в другие моменты, вот и теперь магия сработала. Он ощутил, что от искренних слов и восхищенного взгляда любимой, внутри теплеет и хорошеет гораздо быстрее, чем от изнурительных нагрузок.

Павел привлек жену к себе и одним движением усадил сверху, благо железная лавочка уже не раз прошла испытание и на прочность, и на сексоустойчивость…

– А когда я стану старый и беззубый, отращу себе пивной живот… и облысею… ты тоже будешь меня любить? Или нет? – пытливо спросил он как бы в шутку.

– Конечно… – она и секунды не промедлила с ответом, продолжая нежно обнимать за шею и смотреть прямо в глаза. – Надеюсь, тебя тоже не испугает косматая костлявая старуха, которая будет звать тебя Пашенькой и приставать с поцелуями, пока ее на погост не снесут.

– Нееее, если снесут – то только вместе… но до этого поживем ведь еще, да? Лет… пятьдесят как минимум! – бодрым тоном предположил Павел, поглаживая жену по округлой попе.

– А почему так ма?.. Бери выше – лет сто! Спорт, правильное питание… пластическая хирургия… здоровые почки, железные нервы… и вообще скоро таблетки такие изобретут: съел – живешь!

– Какая же ты у меня фантазёрка, Машка… И зажигалочка!… В тебе только мое спасение и есть… – признался он ей, но, заметив тень тревоги, мелькнувшую в Машиных глазах, вдаваться в объяснения не стал, торопливо добавил приземленно-бытовое:

– Ужасно хочется чего-нибудь покушать… хотя бы волшебных таблеток горсточку! А то со вчерашнего дня одна сплошная физкультура у нас с тобой была, и ни одного перекусона… исправим это, да?

– Конечно, исправим, – Мария засмеялась и чмокнула его в нос. – Но Ленчик велела приходить голодными, так что завтрак у нас континентальный: кофе, тосты, джем и апельсиновый сок…

***

– Ойййй, Бердянский… смотри, это же мой Бердос!..

– Где, где?.. Ой, и правда, Бердос!..

– А это Петренко, что ли?..

– Конечно, он!.. Андрюха… Фууу, что это за корова с ним?..

Шепоток ударил Марию в спину, пока они стояли в небольшой очереди на КПП Останкинской телебашни. Оглянувшись, она увидела двух девушек, по виду студенток младшего курса, блондинку и рыженькую, обвешанных аппаратурой для фото и видеосъемки. Они стояли чуть поодаль и пожирали ее мужа глазами, как самое вкусное блюдо, само по себе возносящее на седьмое небо – и никакой ресторан не нужен.

На Андрея девицы тоже смотрели, но хотя бы не так жадно. К тому же монументальная фигура Нюси, облаченной в вишневый брючный костюм, в значительной степени загораживала Петренко от посторонних.

Мария инстинктивно взяла Павла под руку, на что ехидная Ленчик, заметившая ее маневр, хмыкнула:

– Не бойся ты так, не уведут…

Девицы продолжали на них пялиться, разглядывали с жадным любопытством всю компанию, хорошо, что пальцем не показывали, и бурно перешептывались, вероятно, спорили, рискнуть ли подойти за автографом – или просто поснимать исподтишка. Тут Мария впервые порадовалась, что Ленчик вытащила с ними Хулио: испанец, не столь знакомый поклонницам, как Бердянский и Петренко, вполне мог поспорить с ними обоими в плане яркой внешности и харизмы, так что снимать доморощенные «папарацци», скорее всего, начнут с него.

Она вздохнула с облегчением, когда с паспортными формальностями было покончено, и, миновав узкое горлышко контрольного пункта, их компания из трех пар смогла пройти к лифтам, в то время как поклонницы пока еще оставались в зоне досмотра.

– Маш, ты куда так резво?.. – засмеялся Петренко и придержал ее за руку.

– Давайте побыстрее уедем!.. – Мария нервно оглянулась назад, не желая, чтобы девицы их догнали.

– Погоди, дай осмотреться-то по сторонам, я же здесь никогда не был! Только на телецентре…

– А я была! – встряла Нюся. – Даже два раза… И Хулечка был, да, Хулечка?..

– Si. – стоически ответил испанец. – Был.

– А ты, Павел?.. – активная толстушка по своему обыкновению готова была вцепиться в мужа подруги и вытрясать из него сведения, но Ленчик ее урезонила:

– Так, Нюсь, интервью-потом, а сейчас цигель-цигель… Быстро фотайтесь, и едем наверх! Десять секунд вам на все-про все.

Павел, до этого момента активно болтавший то с женой, то с Андреем, поддерживавший обмен шутками с Хулио и снисходительно переносивший нападки Ленчика и Нюси, вдруг сосредоточенно замолчал и крепко стиснул Машину руку.

Он как будто не услышал обращенного к нему вопроса, и смотрел стеклянным взглядом на двери лифтовых кабин. Смотрел так, словно ему предстояло подняться не в ресторан, а в космический корабль и стартануть на нем прямиком на Марс… Впрочем, если бы это было правдой, ощущения у него были бы схожими: в груди стало вдруг тесно и казалось, что все вокруг могут видеть, как колотится у него сердце, рот пересох, шея и плечи намертво застыли, так что он чувствовал себя натуральным деревянным чурбаном, а не живым человеком…

«Спокойно, спокойно… держи себя в руках… дыши ровно… не смотри по сторонам…» – поучал внутренний голос, похожий на голос отца, и его наставления пока срабатывали. Волна вязкого, липкого ужаса, зародившаяся где-то внизу живота, пока еще плескалась на том же уровне, выше не поднимаясь. Зато ноги уже слегка подрагивали, и позвоночник холодел… а действие седативных таблеток, которые он, по совету Петренко, втихаря принял незадолго до выхода из дома, то ли уже прошло, то ли еще не наступило…

…Им не повезло: девицы все-таки просочились в лифтовый холл, когда они еще не успели уехать, и вошли в тот же лифт, с небольшой группой других туристов.

– Здравствуйте! – рыженькая вроде бы обращалась ко всем, но смотрела при этом на Бердянского, так пристально, точно у нее в зрачках было по мощному магниту, и она надеялась затянуть кумира внутрь себя. Блондинка же втихаря нажимала кнопку фотоаппарата, висевшего у нее на груди, и, вероятно, уже настроенного нужным образом.

Туристы заулыбались и тоже начали здороваться – судя по говору, они были с юга Украины, и обрадовались неожиданному дружелюбию москвичей, и Нюся тоже решила ответить девушкам за всю компанию:

– Здрасьте, привет! Отличная погодка сегодня для смотровой!

Двери лифта закрылись с тихим свистом, в кабине пригас свет, зато вспыхнул монитор со счетчиком то ли этажей, то ли метров… а может быть, и тех самых «небес» над землей.

– Экипаж прощается с вами и желает вам приятного полета… – неловко пошутила Мария, на самом деле страшно не любившая ни скоростные подъемники, ни все, что хоть отдаленно напоминало самолет – и, прижавшись к Павлу, крепко обняла за талию… и вдруг с удивлением – и с испугом – ощутила, что любимого самым натуральным образом трясет.

«Пашенька?..» – она чуть не вскрикнула, но тут Петренко неожиданно и больно ухватил ее за локоть и прошипел:

– Тихо! – как будто ему была известная какая-то страшная тайна, а она неуместными вопросами могла все испортить…

Бердянский вцепился в жену, как утопающий в спасательный круг, но лицо старался держать, несмотря ни на какие внутренние турбулентности.

«Это лифт, всего лишь лифт, он внутри… на прочных стальных тросах… тут все по-советски надежно… еще сто лет работать будет как часы… “ – повторял он про себя, как заклинание, ощутив предательскую дрожь в поджилках, стоило только кабине двинуться вверх и плавно ускориться, вознося их все выше и выше над поверхностью земли… Он избегал смотреть на световое табло, стремительно отсчитывающее метры, и вообще предпочел бы крепко зажмуриться и так и простоять до самого конца, обливаясь холодным потом, сжимая Машку в своих объятиях до реберного хруста… Машка определенно что-то почувствовала и заметила, потому что просто подпирала его своим телом, а руками точно замкнула в надежную альпинистскую страховку – и Павел малодушно радовался, что они в связке.

– Аааааа! – взвизгнула рыженькая, когда лифт разогнался так, что пассажиры ощутили холод под ложечкой и «вату» в ушах. – Ааааааа, он не упадет?!..

– Вы что, дура? – нелюбезно ответила Ленчик и покачала головой: мол, кого только не пускают на телебашню.

– Страаашно, жуть просто! – вторая поклонница бросила свои потуги изображать папарацци и прижала к ушам ладони: – Как на аттракционе, на американских горках! А представьте только, как дух захватывает, когда он с такой же скоростью вниз летит!

– Ой-ой-ой… – поддержала тучная дама из числа туристов. -Оооооох, холовааа кружыыыытсяяя!

Павел нервно сглотнул и задышал чаще, в висках застучало, на лбу выступили бисеринки пота; он стиснул зубы и напряг гортань, подавив первый приступ тошноты…

– Паш, ты что?.. – не выдержала Мария, изо всех сил стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие – теперь у нее не было сомнений, что муж заболел. Конечно, заболел, ведь все симптомы начинающегося гриппа были налицо уже пару дней, ей бы, идиотке, раньше понять, и не тащить его с собой…

Бердянский услышал ее вопрос как сквозь слой ваты и только помотал головой, не в силах давать объяснения.

«Блядь! Когда уже эта ёбаная кабина привезет нас на чёртово „Седьмое небо“? Это не небо, это, блядь, „Седьмое пекло“ какое-то!» – выл внутренний паникер, но пока еще беззвучно, а Павлу казалось, что зубы сейчас начнут крошиться в пыль, и он больше никогда не сумеет разжать челюсти и вообще хоть что-то произнести вслух – вся нижняя часть лица и шеи застыла гипсовой маской, а затылок налился тупой болью… Ноги тоже одеревенели, но хотя бы не тряслись так, чтобы это стало заметно со стороны, зато к мучительному спазму в животе добавился острый позыв мочевого пузыря…

– Паш, потерпи, мы почти приехали… – Мария понятия не имела, что на самом деле происходит с Павлом, спрашивать прямо сейчас – не имело смысла, но ей казалось, что его мучительное физическое страдание проходит сквозь ее тело, как игла через парусину.

«Пресвятая Богородица, спаси нас!»

Кабина вдруг резко замедлила свой полет в космос, и, через несколько секунд вовсе остановилась, и металлический голос бодро озвучил:

– Уровень сто сорок семь метров, студия звукозаписи.

Двери открылись, и мимо них с Машкой деловито протиснулось двое парней хипповатого вида, на которых скоростной подъем не произвел ровным счетом никакого впечатления – видимо, сказалась привычка, наверняка же они были работниками этой самой студии… Все это Павел подумал как-то отстраненно, и мысленно посчитал, что им осталось подниматься примерно столько же или чуть меньше – стало быть, предстоит еще полминуты перетерпеть эту пытку высотой, скоростью и замкнутым пространством…