Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

– Стейки, брокколи с сыром и шопский салат, все, как вы любите, Павел Юрьевич. Только… ко всему этому есть приправа… довольно ядовитая. – она взяла из рук Павла медведя и уткнулась лицом в плюшевую шерстку.

Бердянский в недоумении приподнял брови:

– Таак… с этого момента поподробнее, пожалуйста. Что еще за ядовитая приправа? Кого ты от меня прячешь? Опять Вера прибухнула и приехала на жизнь жаловаться? Или Нюся с Дроном поругалась?

– Это твоя гостья, Паш… Фаина.

– Файка? А что она тут делает в такой поздний час? Я ее точно не приглашал… – недоуменно пожал плечами Павел, но, припомнив странный запах у лифта, сложил два и два:

– Оооо, неееет…. Она сама приперлась, да? Еще и водки нализалась, и тебя у дверей подкараулила, так?

– «Потрясающе, Холмс!» Единственная поправка – караулила она тебя, а я просто так, мимо проходила.

– Ну это понятно… а что она до сих пор тут делает? Отправила бы ее домой, час уже поздний, а ей ехать на Авиамоторную, в общагу.

– Мне пришлось ее вещи в стиралку положить, и… ладно, неважно. Сейчас она выйдет, и сам у нее все спросишь. Я просто хочу понять, будет она с нами ужинать или нет. Ты проведай ее, пожалуйста, мне на сегодня уже хватило общения с твоей… подругой.

– Мааааш, вот только не надо тут мне ревность изображать, глупо! Это все точно в прошлом. – Бердянский снова попытался обнять Марию, и только теперь заметил, как сильно она напряжена – в точности как кошка, чем-то или кем-то напуганная или обозленная.

Он не отступил:

– Нууу… ты что, родная моя? Мммм? Что ты, моя девочка… Моя Машенька…

– Паша… – она коротко выдохнула и прижала руку к шее – и это немного напугало Павла: он хорошо знал это движение: Машка хваталась за горло, если пыталась сдержать слезы или рвущийся наружу крик…

«Блядь… что эта сука ей наговорила?..»

– Иди ко мне, я тебя заглажу… утешу… поцелую… – он уже настойчиво оторвал жену от возни у плиты, крепко стиснул в объятиях и принялся нежно целовать там, где явственней всего чувствовал холод и напряжение в мышцах.

– Пашенька, пожалуйста… я очень тебя прошу… пойди и разберись с ней. – слабо прошептала Мария, тая в его ласковых сильных руках, но держалась из последних сил, чтобы самой не удариться в истерику, не растечься соленым озером и не испортить усталому мужу остаток вечера. Все объяснения по поводу Фаины стоило отложить до утра, и для начала хотя бы спровадить девицу домой, тут Бердянский был совершенно прав.

– Хорошо, хорошо, я сейчас все решу… но ты для меня важнее всего, и пока ты вся такая огорченная, я тебя не отпущу… даже не надейся… – Павлу и правда было плевать что там неладно у Фаины, но оставлять Машку в таком состоянии он совершенно не хотел.

Тут на кухню вбежал Урфин и разразился таким истошным мявом, что оба вздрогнули…

– Пойдем скорее к ней, наверное, что-то случилось! – воскликнула Мария. – Он никогда не кричит так на ровном месте… Ах, это я виновата, нужно же было следить, что она там делает!..

Павел не дал Машке опередить себя и первым оказался у входа в ванную.

Мария догнала его, и, прижимая к груди кота, замерла рядом в напряженном ожидании…

Бердянский постучал по гулкому дверному полотну и позвал:

– Фая, открой, это Павел… мне нужно руки помыть…

Внутри было подозрительно тихо, только с напором лилась вода из крана. Павел снова постучал, уже более настойчиво, подергал ручку и грозным тоном предупредил:

– Файка, не дури! Дверь вышибу!

Никакой реакции не последовало, но донесся приглушенный водяным шумом то ли стон, то ли всхлип…

– Павел!.. – Мария выпустила сопротивляющегося кота, который на полу продолжал свой концерт, носясь туда-сюда по коридору, и уже в настоящем страхе посмотрела на мужа. – Господи Боже, сделай что-нибудь!..

– Так, тихо! Без паники… – Бердянский открыл соседнюю дверь туалета, полез на оборудованную над унитазом в нише полку и, вооружившись долотом и молотком, снова возник в коридоре. Приставив зубило к зазору в области дверного замка, он пару раз уверенно стукнул молотком, вгоняя лезвие в щель, потом чуть нажал – и дверь с глухим треском подалась. Бросив инструменты, он распахнул ее настежь и… громко выматерился. Мария дернулась было к нему, но он жестко остановил ее:

– Не входи, я сам! Принеси аптечку!

Она кивнула и помчалась на кухню, где в одном из шкафчиков хранился объемистый медицинский ящик. Урфин поскакал за ней, оглашая коридор подобием сирены «скорой помощи».

– Файка! Дура! Что ты делаешь, идиотка?

Павел тем временем подскочил к зареванной девице, сидящей на краю ванной с относительно безопасной бритвой в руке. По ее запястью стекала кровь. Вторую руку она держала под струей холодной воды, смывавшей кровь из неровных неглубоких порезов… На зеркале красовался красный отпечаток ладони, пол в ванной тоже был весь в кровавых пятнах – просто сцена из фильма ужасов.

– Па-аша… я… я… не могуууу… не могуууу жить… не хочууу… без тебяяяяя… – Фаина заревела белугой, когда Бердянский довольно грубо вырвал у нее испачканную бритву, и, схватив «самоубийцу» за обе руки, принялся осматривать порезы.

– Вот дура-то… ты правда себя надеялась так убить, скрипачка хренова? Устроила тут шоу показательное!

– Ээ-это не ш-шоууу…

– Ах, не шоу? У нас тут суицид настоящий, значит? Хорошо… Тогда я тебя сейчас лично отвезу в Кащенко, и тебе там мало того, что мозги вправят, так еще и на учет психиатрический поставят… и тогда будешь ты с клеймом психички на всю жизнь! Ты этого хочешь, Файка? – зло выговаривал ей Павел, убедившись, что она не успела нанести себе серьезных повреждений – прорезала только кожу.

– Мне всее-ее равнооо… всееее равнооо жиииить не бууудууу!

– О, ну тогда нужно к тебе прямо сюда санитаров вызывать. – безжалостным тоном приговорил Бердянский.

– Заччччееем санитаааров?.. – от слез Фаина начала икать.

– Затем! Они ребята здоровые, нервы у них крепкие, быстренько завернут тебя в рубашечку длинную, рукавчики на спине завяжут, вколют в попу пару укольчиков болючих для успокоения. Потом погрузят тебя в машинку санитарную, отвезут в психбольничку, положат на кроватку в общей палате… и будешь ты лежать, смирненькая такая, и размышлять о смысле жизни среди всяких там шизиков и параноиков… И вот что я тебе скажу, Фаечка – тебе соседство с настоящими психами ой как не понравится! Потому что они-то люди и правда больные, а вот ты – нет. А если ты рассчитываешь отсюда сразу в морг отправиться, этого я тем более не позволю сделать. Слышишь меня? – он встряхнул ее за плечи, заставив сфокусировать блуждающий взгляд, пару раз хлопнул по щекам, несильно, но отрезвляюще, и, набрав пригоршню холодной воды, плеснул ей в лицо.

– Ай! Что ты делаешь, придурок? – пискнула она возмущенно и попыталась отбиваться.

– Давай-ка, приходи в себя, красотка! – удовлетворенный ее реакцией, Павел снова поймал ее за руки и крикнул в коридор:

– Маааш, ты скоро?…

– Да, да, Паша, вот аптечка… – Мария, белая как медицинский халат, протиснулась в ванную, и протянула мужу пластмассовый ящик. На Фаину она глядела с ужасом и жалостью… но без всякой вины, так что расчет экзальтированной особы пробудить в сопернице муки совести едва ли оправдался.

Павел, руки которого были заняты фиксацией неудачливой суицидницы, возмутился и скомандовал:

– Что ты мне ящик суешь? Бинты достань и… что там для прижигания ран подойдет? Зеленку или йод, или водку ту же…

– Какую водку, Паш, ты что?.. Мы же не в гестапо – спирт в открытую рану лить!.. Перекись нужна, или лучше хлоргексидин, сейчас достану…

Мария поставила ящик на раковину и принялась нервно рыться в нем; глядя на жену, Павел понял, что успокоительное здесь нужно не одной Фае, и разозлился еще больше:

– Ага, водочкой только душевные раны заливать можно, так? А я бы вот для профилактики и на эти царапины плеснул бы, чтоб запомнила, как оно по-настоящему болит!

– Ай, ай, не надо! Пусти, гад! – заверещала Фаина как настоящий Пятачок, и в ее голосе не слышалось истерики – только испуг и нормальная здоровая злость. – Маша, убери его от меня, убери, он сам псих!..

– Фая, потерпи, тебя надо перевязать!..

– Уаааау… – добавил с полу Урфин.

– Сидеть! – свирепо рыкнул на Фаину Павел. – Как тут устраивать моей жене пьяные истерики, так ты первая, а как отвечать – так сразу «Маша, спаси», да? Нет уж, хотела Бердянского – получай Бердянского! Настоящего, какой есть, а не принца, тобой придуманного!

– Вот, нашла… – Мария, наконец, выудила нужную склянку, бинт и медицинские ножницы.

– Давай сюда, я один справлюсь. А ты поищи на кухне, у нас там моток веревки бельевой должен где-то лежать…

– А веревку зачем?..

– Как зачем? Свяжем эту дурищу до приезда бригады. А то вдруг она удумает в окно сигануть? – ответил он настолько сурово, насколько смог.

– Н-не надо бригаду! Паша! Я… я все поняла!… Я… не буду… не буду так… больше! – Фаина понемногу начала сознавать все возможные последствия собственного поступка, и испугалась еще сильнее. Если Мария или Павел сообщат о ее выходке на работу или в институт, она мало того что окажется перед перспективой вылететь из обоих мест, так еще и в самом деле получит клеймо психички… а с таким пойди устройся куда-нибудь в Москве!..

– Не надо, говоришь? Тогда сиди смирно, руки вот так держи и не мешай мне! Поняла?

– Д-да… поняла… я все сделаю…

– Вот и молодец, сразу бы так…

– Ай-ай-ай! Сссс! Щиплет же!

– Щиплет ей… потерпишь! И думать будешь наперед, прежде чем такое с собой учинять… Тебя за такое выдрать бы ремнем по заднице и тоже перекисью плеснуть, чтоб как следует запомнила…

***

Пока Павел занимался перевязкой одновременно с сеансом провокативной психотерапии, Мария вышла в коридор, добрела до кухни и упала на стул. Голова у нее разрывалась – должно быть, давление скакнуло вверх от пережитого потрясения. Физические и душевные силы были на исходе, но история еще не закончилась.

По-хорошему Фаину стоило бы оставить у них до утра, последить за ней, однако Мария устало отбросила эту идею. Она точно знала, что Павел не согласится, да и, положа руку на сердце, сама вовсе не хотела такого странного соседства. Фаина принадлежала к хорошо знакомому типу людей, кому всегда мало – такие, получив палец, сейчас же требуют всю руку. И все же… все же… нельзя, чтобы девица осталась совсем одна, кто-то должен подстраховать.

Мария вспомнила сегодняшние откровения Фаи, все взвесила и решилась: сняла трубку с телефона и набрала номер Илоны. Слава Богу, та была дома и даже не особенно удивилась звонку, скорее обрадовалась: как стало понятно из дальнейшей беседы, первая доза спиртного Фаей была выпита как раз в компании «понимающей коллеги». Фаина даже поделилась с Илоной своим планом нанести чете Бердянских необъявленный визит. Илона, по ее словам, этот план не одобрила, но Фая сделала по-своему, а водочкой догналась, видимо, по дороге, для храбрости…

– Так что, примешь ее на ночь? – уточнила Маша. – Или нам из Кащенко бригаду вызывать?..

– Ясное дело, приму, а куда деваться? Это ж вроде как я упустила блудного попугая… Бригаду из Кащенко, да вы с Бердянским беспредельщики просто!.. Вы ее довезете или мне приехать?

– Такси довезет, только ты, пожалуйста, встреть ее у подъезда и позвони сразу, как она к тебе попадет.

– Хорошо, а ты тогда позвони сразу как в такси посадите, номер машины скажи, ну и мне надо время рассчитать…

– Да, конечно… – Мария выдохнула с чувством гигантского облегчения: слава Богу, непрошенный пост «матери Терезы» можно будет сдать, и Павел наконец-то сможет нормально отдохнуть у себя дома.

***

Вино, купленное в «Эльдорадо» пришлось как нельзя кстати. После того, как эпопея со спасением Фаины и мягким выпроваживанием ее из дома к Илоне благополучно завершилась, Павел с Машкой поужинали практически в полном молчании. Оба были слишком вымотаны, чтобы обсуждать случившееся, но пара бокалов «пино гриджио», выпитых за едой, и глоток ликера после ужина принесли желанное расслабление. Плохое вроде бы осталось позади, они вдвоем забрались под уютный плед и включили фоном старую французскую комедию с Бельмондо… Вот теперь можно было и поговорить.

Бердянский, конечно, догадывался, что могло стоять за пьяным визитом Фаины в их дом, и ему было досадно, что любимой женщине пришлось в одиночку разбираться с неприятным последствием его прошлых поступков… Он в сотый раз обругал себя за тот случай, когда, бурно поругавшись с Машкой, напился и завелся до того, что притащил домой замену в виде Фаи… события ночи он помнил очень плохо, точнее – не помнил вообще, но, судя по дальнейшему поведению Фаины, между ними было что-то непривычное, расцененное ею как серьезный аванс или обещание. Уж не с этим ли она явилась сегодня в их дом?

– Маш, понимаю, что тебе неприятно возвращаться к этой теме, но… чего Файка приперлась-то? Вряд ли затем только, чтоб себе руки порезать демонстративно… Чего она хотела от тебя, что случилось? – осторожно поинтересовался Павел, обнял жену и поцеловал ее в теплый висок, пахнущий цветами и лимоном. Она немного поежилась и словно застыла под его губами и руками:

– Неприятно – это мягко сказано, Паш… не уверена что хочу сейчас это обсуждать, да и вообще… какой теперь смысл?

– Нууу… может и никакого, но должна же быть причина для такого дурацкого поступка… Я вот ищу – и не могу пока найти ее. Вроде как мы с ней все выяснили еще до нашей с тобой свадьбы. Жестковатый вышел разговор, признаю… но это было как горькое лекарство, Маш. Она все поняла и больше ко мне не лезла.

– Ты… ты правда ничего не знал? – Маша дернулась, как от удара током, и перелегла, чтобы иметь возможность смотреть мужу в лицо. – Скажи мне как есть, пожалуйста, я не буду строить из себя «просто Марию» и разыгрывать королеву драмы, но… я имею право знать, знал ли ты…

– А что… что я должен был знать? – Бердянский озадаченно нахмурился, припоминая, не давал ли он Фаине каких-то обещаний, связанных с тем, что должно случиться через полгода… – Я ей ничего не обещал, ничем не обязан… и не понимаю, с чего вдруг она тут такое устроила…

– То есть ты был не в курсе, что она от тебя беременна?..

– Что?! – Павел даже привстал и уставился на бледную расстроенную Машку округлившимися глазами, в которых читался самый натуральный испуг. – Беременна? От меня?..

– А от кого, блядь?! От папы Римского?!

– Да ну… что за чушь… быть не может… Я же всегда с резинкой…

И тут он с кристальной ясностью вдруг припомнил, как она выкрикивала ему тогда, в подсобке кафе, что-то насчет секса без презерватива…

– Ох, бляяяядь… Точно… было один раз… но только один, Маш! Я как раз с тобой тогда поссорился и был так пьян и так зол, что… ну… в общем, ничего не помню, что было… Помню только, что с ней трахался… а думал о тебе все равно!

Мария зарычала и несколько раз стукнула его кулаком по груди:

– «Ничего не помню!» «Только один раз!» Прекрасное, блядь, оправдание! Чисто мужское!.. Зачем ты вообще потащил ее сюда, и спал с нею, если думал, как утверждаешь, обо мне?!..

– Но ты же сама меня тогда обломала! Завела до предела, так что я едва спектакль доиграл, минет классный сделала, а потом отказалась ехать ко мне из-за ерунды какой-то!

– А тебе что – пятнадцать лет?! Ты потерпеть не мог, учитывая то количество секса, какое у нас с тобой уже было в тот день?…

– Не мог, Маш! Вот честно! Мне надо было или потрахаться, или… я убил бы кого-нибудь от злости! – Павел искренне верил в то, что говорил, по крайней мере тогда, в тот злополучный день, он именно так себя и чувствовал. – Я что, виноват, что именно Файка тогда мне под руку подвернулась? Если бы не ее, я бы… еще кого нашел бы в ту ночь…

«И может, со шлюхой лучше вышло бы, без нежелательных последствий…» – благоразумно додумал он уже про себя.

Мария снова зарычала и воздела руки вверх, в немного аффектированном жесте ревнивой испанки:

– Боже, дай мне сил!.. Фаина что – секс-игрушка, кукла резиновая?.. Она живой человек, она влюблена в тебя по уши… Как ты мог быть таким эгоистом, Бердянский?! Ну снял бы проститутку, вон их, толпы на Тверской стоят, да и руки у тебя вроде не ампутированы, по-простому подрочить перед сном – для тебя совсем не вариант?.. Тебе непременно теплую девушку подавай?! Засранец!..

– Ой, Машуль… да, засранец… да, я хотел совершенно определенную девушку… я и Файку-то подцепил в надежде, что ты нас с ней увидишь, заревнуешь и… передумаешь! И сама со мной поедешь! А ты… ты не передумала, а она прилипла как пластырь, ну и что мне было делать -метлой ее прогнать от себя?

– Ах, так это я виновата, что ты с другой переспал спьяну и резинку надеть забыл?!

– Да нет, конечно! Я сглупил, признаю… Но ты сама же говоришь, Файка живой человек, и ей только в радость было со мной трахаться… Дурак я был, что поступил так, сейчас-то уже нет, не стал бы так делать…

– Только попробуй, я тебя тогда вообще… нет, не убью, но я не знаю, что я с тобой сделаю!..

– Машуль, я никогда! Слышишь? Никогда ни на кого, кроме тебя, не взгляну даже! – Павел сел на постели и клятвенно прижал ладонь к груди.

– Я это запомню, Бердянский… – сузив по-кошачьи глаза, прошипела Мария. – Запомню, как ты мне в вечной верности клялся!.. Пока мы с тобой женаты – чтоб никаких больше Фаин… и посторонних вагин!..

– Запомни, запомни, Маш, только это в обе стороны должно работать! Чтоб у меня никаких Фаин-вагин, но и у тебя чтоб никаких больше Хулио или еще каких… членов половых! – он покивал головой, побуждая ее если не принести ответную клятву, то по крайней мере, согласиться со сказанным.

Мария хихикнула, но быстро овладела собой и опять приняла вид разгневанной валькирии:

– Не нужны мне члены… кроме одного… вот и хватит совать его куда ни попадя!.. Да так, что женщине потом аборт приходится делать!.. Аборт – это тебе не зуб вырвать, Паша!.. Это ужасно – забеременеть и не родить!

Бердянский оторопело взглянул на сурово отчитавшую его Машку:

– Так это… Файка аборт сделала, что ли? Она не беременная уже?

– «Не беременная»! – передразнила Мария.

– Фффух… – он шумно и с явным облегчением выдохнул, но, судя по Машкиному настрою, расслабляться было еще рановато…

– И это все, что тебя волнует?.. Да, она аборт сделала… и если я себя и чувствую виноватой перед Фаей, то именно по этой причине…

– Господи, ты-то перед этой… дурочкой чем виновата? Не ты ж ее трахала без резинки… А она еще и мне не сказала ничего… не намекнула даже! Ну я и решил, что пронесло…

– Пронесло… да если б тебя хоть раз так «пронесло», как женщину после аборта, ты бы на всю жизнь запомнил!.. А виновата я, что и правда не остановила тебя тогда… надо было Фаю забрать и устроить с ней лесби-шоу, вот тогда бы ты понял, каково это!.. – когда у тебя на глазах с другой женщиной… – ногти Маши чувствительно впились в грудь Павла, чуть повыше правого соска.

– Сссссс…. – он зашипел от резкой боли, но сопротивления не оказал, полагая, что еще легко отделался. Вместо того, чтобы сбросить ее руку со своей груди, он провел ладонями вдоль ее напряженного бедра и выше, как бы невзначай приподнимая подол домашней юбки…

– Я все понял… готов загладить… искупить… – процитировал Павел один из своих любимых фильмов, но, в отличие от персонажа Миронова, вид имел самый покаянный и виноватый.

Мария фыркнула:

– Да уж, нашел кого вспомнить!..

– Ну он же ведь негодяй… и бабник… прям как я… но я, в отличие от него, искренне раскаиваюсь…

– Нет, Бердос, при всем уважении – надеюсь, тебе до его негодяйства так же далеко, как до Пекина на четвереньках… фуууу, вот с таким дерьмом, как тот, я бы точно любовь крутить не стала, если бы у него даже член был хрустальный, а яйца золотые!..

Теперь уже Павел хихикнул, представив в красках захаровского персонажа а-натюрель. А его руки тем временем настойчиво продолжали двигаться по теплой Машкиной коже, подкрадываясь к чувствительным бокам и подмышкам… и по тому, как Маша прикрыла глаза и прикусила нижнюю губу, он понял, что его маневры не проходят незамеченными.

– Паш… так нечестно… я еще не закончила тебя ругать…

– Продолжай, пожалуйста… ты сегодня в полном праве даже в угол меня поставить… – ответил он с медовой улыбкой.

– Мммммм… коленями на горох?..

– Да хоть на битое стекло… и хворостиной по заднице надавать…

Маша вздрогнула и широко распахнула глаза:

– Господи, ну и фантазии у тебя!.. Я что – фашистка, по-твоему, или ведьма злая?.. Охххх, Паша!.. Перестань так улыбаться… вот правильно твоя мама говорит, что ты своими улыбочками с детства из женщин веревки вьешь!..

– Ну вооот, снова облажался… – Павел немедленно скорчил плаксивую гримасу Пьеро и запричитал итальянским речитативом, как настоящий комедиант «дель-арте»:

– Прости, прости, со стеклом и розгами перегнул… можно даже без гороха… просто в угол носом, за то, что себя так скверно вел!

Маша не смогла сдержать смеха – настолько это было забавно и одновременно трогательно, а в сочетании с остальными действиями Бердянского, нескромными и противоречащими покаянному настрою, еще и возбуждающе… Искушение сдаться нарастающему и совершенно взаимному желанию было невероятным, но Мария должна была прояснить еще один вопрос.

– Паш… послушай… – она приподнялась на локтях, отползла чуть назад, выпрямилась и… ловко оседлала бедра Бердянского, а его ладони поймала и прижала к своим бокам:

– Ты временно арестован! Я должна у тебя кое-что узнать.

– Слушаю и повинуюсь… – низким голосом джинна пророкотал Павел, но смиренно подчинился и вытянулся под ней, с трудом сдерживая нарастающее телесное возбуждение.

– Вопрошай, смертная царица, и услышишь все, что хочешь знать…

Маша укоризненно покачала головой, но решила не строить из себя Ленчика и приняла игру:

– Ответствуй мне, джинн, пленник лампы… но сперва дослушай меня до конца! Была я сегодня у лекарки многомудрой, родом из Иудеи, прозванием Клара, и узнала от нее, что, если откажусь от снадобий заморских, то рискую понести очень быстро… несмотря на все ухищрения любовные… и что скажет на это мой царь?.. Не попросит ли меня убить дитя во чреве?..

В горле у нее пересохло от волнения, и взгляд наполнился тревогой, что не могла замаскировать никакая игра…

Павел тоже оставил театральное притворство и серьезно взглянул на жену:

– Ты хочешь отказаться от таблеток, чтобы забеременеть? Я правильно тебя понял?

– Не совсем так… – она покраснела, поскольку муж на удивление точно понял и озвучил ее тайное желание стать матерью общего ребенка. – Мне надо бросить таблетки, потому что они уже вылечили все необходимое, противозачаточная функция там скорее как дополнительный бонус… мне нужно перестать их принимать, дать телу отдых… но… Клара сказала, что после восстановления цикла вероятность забеременеть повышается в несколько раз. А все наши остальные способы… они без гарантии, сам понимаешь, особенно с нашей «дисциплиной».

Маша снова покраснела, припомнив, сколько раз в начале отношений она сама не давала Павлу вовремя вытащить член, когда он был еще не в курсе насчет таблеток. Если бы она тогда забеременела, как Фая, а отношения не сложились – обвинять Бердянского было бы не за что.

– А ты сама как бы поступила, если бы вдруг так случилось, что мы… увлеклись и забыли принять меры… и наступили последствия? – осторожно поинтересовался Павел.

– Тогда или сейчас?..

– В смысле «тогда»? Сейчас, конечно!

– Ну… это ведь должно быть наше общее решение, разве нет?.. Но если хочешь правду – я не стану делать аборт… во-первых, я в принципе против, во-вторых, это будет моя первая беременность. Да, первая, что ты так смотришь?.. Я еще ни разу не беременела и абортов тоже не делала. И мне до чертиков страшно рожать, но… я хочу. Хочу от тебя ребенка. И еще сильнее хочу, когда ты в меня кончаешь… Каждый раз.

Бердянский прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Машке он поверил как-то сразу, поверил каждому слову, и сказанное ею только усилило желание тут же заняться с ней любовью, да так, чтобы непременно зачать в ней сына… И плевать на все вчерашние рассудочные доводы, и на страхи тоже плевать… Если она сама просит, хочет от него детей, то нет ничего важнее и ценнее в этом мире!

– На свете есть лишь одна женщина, которую я хочу видеть матерью своих детей. Это ты и только ты… и я счастлив буду подарить тебе первого ребенка, и второго, и третьего… сколько захочешь… если ты сама готова, уверена в этом… – тут он вдруг помрачнел, вспомнив кое-что, и торопливо добавил:

– Только обещай мне, что обязательно скажешь, когда забеременеешь… скажешь сразу, как узнаешь, а не побежишь втайне от меня по врачам… как Инга.

– Инга?.. Это та… твоя первая невеста, гимнастка?..

– Да. Она дважды аборт делала, первый раз просто по-молодости, испугалась, а второй раз уже сознательно, когда дело к свадьбе шло… И оба раза сказала уже постфактум, объясняла, что была не готова так рано матерью становиться… фигуру портить, карьеру разрушать… Но меня, вот как Файка, даже не сочла нужным известить… все сама решила, просто «избавилась от проблемы»… – его голос обиженно дрогнул, но он быстро справился и помотал головой, прогоняя неприятные воспоминания.

– Паша, Пашенька… – с Марии слетели последние остатки гнева и досады, нежность к мужу затопила душу до краев, и, обняв Павла за шею, она принялась осыпать его горячими поцелуями:

– Я так не сделаю никогда, ни за что!.. Я все тебе сразу расскажу!.. Обещаю!..

– Да оно и к лучшему, как я теперь понимаю… не сложилась бы у меня с Ингой никакая семейная жизнь… потому что она была не для меня, а я не для нее… А с тобой все так, как надо, все правильно…

Тут Павел сам приподнялся и крепко обнял Машку, приник к ее груди, дал ей ощутить свое желание…

– Хочешь прямо сейчас?.. – прошептала она, млея от прикосновений его губ к соскам, едва прикрытым тонкой маечкой, и, сжав бедра, слегка потерлась о напряженный член, упирающийся ей в живот.

Вместо ответа он по-гусарски выгнул бровь, давая понять что полностью готов к бою… Немного приподнял жену и помог ей вытянуть из-под себя подол длинной широкой юбки и закатать его повыше – к счастью, белья на Машке уже не было… Она же помогла ему спустить шорты на бедра и высвободить крепко стоящий член.

Теперь их почти ничего не разделяло, кроме майки, что неуместно скрывала шикарную Машкину грудь от жадного мужского взора. Павел не стал церемониться с этим куском ткани и попросту разорвал одним движением, а вторым – властно насадил Машку на член. Обхватил ладонями ее бока и дал полную свободу двигаться на нем, как только захочется, сам же вернул свои губы и язык на ее грудь…

О, это было отдельным удовольствием… в какой бы позе они ни занимались любовью, кто бы ни был сверху, но каждый раз – и очень быстро – между ними устанавливалось молчаливое согласие и находился идеальный ритм, отвечавший желаниям обоих.