Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

– Ну да, у меня же есть Ленчик с отличным чувством юмора… – фыркнула Мария и потянула подругу за рукав. – Поедем, смотри – метель начинается, и тебе еще твою ступу двадцать минут прогревать… ох, Боже мой, только бы Пашка подшофе не вздумал за руль садиться!.. Минай обещал бдить, но он тот еще смотрящий, судя по прошлому разу…

– Поедем, конечно, горе мое… Скажи спасибо, что я вчера не соблазнилась к вам с Нюсей присоединиться, иначе ты меня не уговорила бы сесть за руль до самого вечера… – поворчала для порядка Лена, пока Мария сдавала ключ от номера, каким-то чудом добытого для них Андреем в самый разгар новогодних праздников.

Они вышли на улицу, где уже вовсю кружила метель, и побрели к открытой стоянке в поисках Ленчиковой «шестерки».

Белая машина, укрытая снаружи белым снегом, выстуженная изнутри, напоминала ледяной дом, и Мария поежилась, представив долгий обратный путь по сложной дороге на этом своеобразном транспортном средстве. После того, как она уже немного избаловалась в мягкой и всегда теплой Пашкиной «ауди», контраст был особенно разительным…

Вслух Мария ничего не сказала, ведь покритиковать Ленчикову «ступу», сказать о ней даже не дурное слово, а слегка намекнуть на покупку новой машины (Драбкина вполне могла это себе позволить) – означало нанести подруге страшную обиду. «Шестерка», которой от роду было уже больше десяти лет, раньше принадлежала сотруднику Московского уголовного розыска, оперуполномоченному Петру Драбкину, и для Лены была не столько супружеским наследством, сколько памятью… в своем роде семейным склепом, где она похоронила свое сердце, нежность и страсть рядом с образом любимого мужчины. Так что лишь чужие и невнимательные люди считали Лену сухой бесчувственной стервой, а близкие знали, что рядом с ней Кончита и Сольвейг – просто легкомысленные поскакушки. Единственной семьей Лены Драбкиной теперь были пожилые родители Петра, кому приемная дочь заменила погибшего сына, и две школьные подруги, Маняша и Нюся… потому попытки той или другой куда-то деться и ввязаться в этот чертов кошмар, именуемый любовью, вызывали напряжение и раздражение.

Рукой, затянутой в элегантную вишневую перчатку из мягкой кожи, Лена смахнула снежную горку с багажника, открыла его и забросила туда обе сумки, достала щетку со скребком и, вручив ее подруге, наказала:

– Так, раскапывай остальное, а я пока буду греть мотор. Иначе придется нам заночевать прямо тут, как чукчам в чуме…

– Ага… и наутро превратиться… в кого там обычно превращаются замерзающие?.. – Мария безропотно взяла инвентарь и принялась обмахивать капот и багажник, очищать стекла от налипшего снега. Она с завистью подумала о разомлевшей Нюське, что прямо сейчас валяется с Андреем под теплым одеялом и… познает новые для себя радости жизни, и с безумной тоской – о Павле, надеясь лишь на то, что сейчас он тоже где-то в тепле и безопасности, а не на холодной заснеженной дороге, и, упаси Господи, не за рулем…

– В зомби по-русски, надо полагать. – Лена, как заправский автоугонщик, деловито возилась со вскрытием дверцы, ключ на холоде поворачивался туговато, со скрипом. – Аккуратнее с дворниками там, не оторви случайно, а то придется привязать тебя к капоту, как свадебного пупса… но с другой целью.

– Ленчик, ты настоящая ведьма. Наколдуй, пожалуйста, чтобы твоя ступа завелась с первого раза и от ключа, а не с толкача…

– Спокойно, Склихосовский… – победно завершив взлом дверцы, Лена забралась внутрь и, вставив ключ зажигания, принялась сражаться со стартером. Несколько холостых попыток, сопровождаемых самыми красочными нецензурными выражениями из уст вдовы оперуполномоченного – и раз на пятый-шестой искра зажглась, движок запустился, и «жигуленок» недовольно заворчал. Лена пару раз газанула, придав всем внутренним процессам нужное ускорение, и, выбравшись наружу, самолично расчистила переднее стекло и многострадальные дворники.

– Садись уже, сейчас ступа моя взлетать будет! – скомандовала она Манюне, пожалев подружку, которую снегопад превратил в несчастную Настеньку, ожидающую Морозко. Та не заставила себя просить дважды и оперативно заняла пассажирское сиденье. Постучав по колесам и оценив степень заснеженности выезда с территории санатория, Лена только вздохнула и обратилась про себя к Петеньке, своему персональному ангелу-хранителю, чтоб помог им не слететь в кювет и не завязнуть в первом же снежном заносе…

***

– Да ну ты ж едрёна мать!.. Звиздуйте уже! – Минаев в который раз вдавил клаксон, побуждая водителей, выстроившихся в длинном заторе, хоть как-то начать двигаться.

– Охххх… офигенно мы праздники проводим, прям вот всю жизнь об этом мечтал!

– Да ладно, Димон, не ной, где наша не пропадала.

– Да где она только не пропадала, эта наша-ваша Маша…

– Найдется, вот увидишь. Так что не ной…

– Я не ною, я горюю…

Бердянский вздохнул и достал новую порцию сигарет – себе и другу, хотя от никотина уже пощипывало язык. Они с Минаевым не проехали и десяти километров по узкой Калужской трассе, как уткнулись в конец пробки, уходящей куда-то далеко вперед, судя по веренице красных габаритных огней, теряющейся в снежной дали. Водилы, медленно ехавшие по встречке, непрерывно моргали, сообщая этой своеобразной азбукой морзе, что там, впереди, случилась какая-то серьезная авария.

Дорожную ситуацию усугубляла еще и погода – снегопад с сильным ветром быстро заносил обе полосы шоссе длинными намётами, а колеса машин размалывали свежий белый снежок в грязную кашу, под которой неизбежно образовывался скользкий ледяной слой. Так что на «лысой» резине без шипов ехать было совершенно нереально и чревато столкновением.

– Бердос, ты свою ласточку переобул – или так и катаешься на летней? – поинтересовался Минаев, когда ощутил очередную пробуксовку задних колес.

– Переобул, я не совсем уж идиот. – буркнул Павел, не отрывая сотовый от уха.

Чем дольше они торчали в проклятой пробке, тем сильнее он злился на погоду, на дорожные службы, которых, как всегда, не было в нужном количестве, на Минаева, почем зря дергающего коробку передач и заставляющего «ласточку» двигаться в каком-то рваном ритме. Еще сильнее он злился на отсутствие нормальной мобильной связи там, где, предположительно, решила отпраздновать свой дурацкий девичник дурацкая Машка…

«И чего тебе дома не сиделось?! Могла бы девиц к нам позвать, если уж так хотелось поплакать и на меня пожаловаться…» – мысленно негодовал он, и Машка внутри его головы отвечала холодно:

«Чья бы корова мычала, Бердянский…»

О том, что «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети» Бердянский выслушал уже раз пятьсот, причем, набирая оба номера – и Машкин и ее подруги Боярышни. С горя он дозвонился в справочную, узнал телефон санатория, но это ничем не помогло, поскольку административный персонал «Вороново» не то сам бурно отмечал праздники, не то попросту игнорировал входящие звонки по причине полной загруженности номеров.

Устав бесполезно давить на кнопку набора номера, ощутив, что ноги начали затекать, и почти оглохнув от очередного долгого и бесплодного гудка, Павел раздраженно предложил Минаеву поменяться местами. Сделать это в пробке было проще простого, и, заняв руки рулем, а ноги – педалями, он перебросил сотовый Димону:

– Давай, продолжай теперь ты дозваниваться своей Цыпе, а то вдруг мы туда вообще напрасно тащимся, и девицы уже вернулись в Москву? На их месте я бы так и сделал, еще до снегопада, если они там, конечно, вообще телевизор смотрели и прогноз погоды слушали…

– Хмммм, ну не знаю, на их месте я бы себе поинтереснее занятия нашел, – протянул Минаев.

– Издеваешься, да? – Бердянский устремил на друга убийственный взгляд в стиле «и ты, Брут?», но у Минаева шкура была толстая, носорожья, нервы бычьи – он и ухом не повел:

– Не, ну то ж яяяя! Чем они там заняты – понятия не имею… может, в бассейне плавают голышом, может в бане сидят… тоже голышом… а может, в шахматы играют, или в покер на раздевание. – он сладко сощурился и мечтательно протянул:

– Я бы на это посмотреееел… а так у нас один Дрон в шоколаде… или в малиннике… как думаешь, он мою Цыпу не уведет?

– Непременно уведет, так что вот, давай, набирай своей Цыпе…

Поддразнивая Минаева, внешне беспечный Павел снова испытал мучительный укол ревности, связанный с той самой неловкой ситуацией в больнице, когда Андрей вдруг на голубом глазу заявил, что они с Машкой поженятся. И вроде бы все уже прояснилось, сгладилось… Вроде бы и Машка уже не раз доказала ему, что выбирает вовсе не Андрея Петренко, но… но… кто знает непостоянное женское сердце? Она же как носилась с Андреем, так и носится – Андрей то, Андрей это, да не нужно ли ему чего, да что он скажет… и кошку его нянчит… и в гости вот – к нему поехала. Только ли из-за того, что ее подруга в Дрона влюбилась?..

«Сердце краса-а-виц склонно к изме-е-не,

и к перемене, как ветер ма-а-я…» – вспомнилось совсем уж некстати, и теперь уже сам Бердянский врезал по рулю, заставив «ласточку» обиженно завопить, а переднего водителя – нажать на газ и продвинуться вперед на пару метров…

Насупленный Минаев тем временем деловито набрал номер и прижал трубку к уху:

– Тэээкс… ну что, опять бесполезняк?… О… Ооооо!!! Алло! Алло! Ээээ, Елена… Елена Дмитриевна, вы меня слышите?! Это я, я! Дмитрий! Что значит – какой?! Минаев Дмитрий, из Театра Мамонтова! Алло! Что?! Не пропадайте!

Бердянский ощутил, как сердце прыгнуло куда-то в горло и забилось там испуганным зайцем:

– Спроси, где они? Ну же, давай, пока связь берет!

– Тихо, не ори, Бердос, я и так ни фуя не слышу!.. Да… да… что?.. Это где? Тьфу, да по месту точнее сориентируйте, Елена Дмитриевна!.. Так… охтыжчерт, разъединилось! Бердос, они застряли там где-то на трассе, километрах в пятнадцати впереди…

– Застряли? – Павел похолодел, на миг вдруг вообразив, что именно Ленина машина попала в аварию и создала эту жуткую пробку, и что Машка… его Машка могла как-то пострадать… перед внутренним взором мелькнул жуткий образ больницы, тошнотный запах лекарств, гипса и запекшийся крови.

«О нет, нет… пожалуйста, нет!»

– Они в порядке? Машка в порядке?! А, дай сюда! – не дожидаясь, пока Минаев сообразит, что спрашивать, Павел буквально выдрал у него сотовый, едва не выронил себе под ноги, но все же удержал и, прижав к уху, рявкнул:

– Маша, Машка! Дай же ей трубку! Аааа… черт, снова нет сигнала!..

Дрожащими пальцами он вновь набрал вызов, но трубка издевательски ответила короткими гудками.

– Бердос, не психуй! Охота в истерике биться – встань на обочину и бейся сколько влезет, а на ходу не смей! Давай, тормози…

– Да куда ж еще тормозить?! И так еле тащимся, блядь!

Тут сотовый в его руке снова ожил и подал придушенный сигнал: батарея садилась.

– Блядь! Только не это! – Бердянский стиснул трубку в кулаке и потряс ею, как будто фонариком, когда требовалось его оживить. Телефон пискнул и… разразился бодрой трелью входящего звонка!

– Алло! Кто… Машка! Слава Богу, ты живая там? – Павел мгновенно узнал ее голос, сквозь свист, треск и помехи эфира, и облегченно выдохнул:

– Где вы стоите, есть приметы какие-то? Мы едем с Минаевым в вашу сторону!

– Пашенька, я… (треск, шипение) … заправка… (снова треск) тут очень холодно, а у Лены аккумулятор… (треск, тишина, снова треск) … на указателе написано «Красная Пахра 7 км»… Паша, у тебя все хорошо?..

– Да, да, любимая… мы едем! Родная моя!.. Пожалуйста, никуда не трогайтесь с места! – Павел сам не заметил, что кричит в трубку так, словно пытается обойтись вовсе без нее, докричаться до Машки через всю эту снежную кутерьму и километры пути…

– Да куда, блядь, мы тронемся – акк разряжен вхлам, и ни одна сука, тварь, не останавливается! – вклинился в эфир сварливый голос Боярышни. – Ребят, вы побыстрее, пока мы с Маняшей пневмонию двустороннюю не отхватили!

– Летим! Уже летим! – заверил ее Бердянский и, сунув телефон в руки Минаева, резко выкрутил руль и дал по газам, идя на обгон по заметенной обочине… «Ауди» слегка пошла юзом, но Павел твердо держал руль и быстро выровнялся, никого не задев, и повел уже аккуратнее.

– Чип и Дейл спешат на помощь! – пробасил довольный Минаев в трубку, стоически держа лицо, и делая вид, что у него не схватывает живот от каскадерских выкрутасов Бердянского.

***

Белый «жигуль» Боярышни они едва не проскочили – так он был похож на сугроб, образовавшийся на обочине метрах в ста от ближайшей заправки. И только обострившаяся до предела звериная интуиция Бердянского помогла им определить, что они достигли конечной цели пути.

Развернувшись прямо через две сплошные, Бердянский подъехал вплотную к «шестерке» и, выскочив из машины, сейчас же оказался в объятиях Машки, заметившей его раньше подруги и вылетевшей навстречу.

– Паша!.. – шептала она, целуя его холодными губами, и прижимаясь к нему, как замерзший цветок к прогретому солнцем стволу. – Пашенька!..

– Машка, родная моя… прости… прости меня, дурака… Пойдем скорее в машину, там тепло… – он обнял ее так крепко, насколько хватило сил, и почти понес к «ауди», но она сейчас же встревоженно воскликнула:

– Ленчик! Там же Ленчик!..

– Да заберем мы сейчас и Ленчика твоего! – пробасил позади Минаев, уже шагавший к аварийной машине с видом профессионального спасателя.

Открыв переднюю пассажирскую дверь, Павел властно затолкал Марию в теплое нутро машины и в кресло, дополнительно подогретое спиной и задницей Миная:

– Давай уже, садись, лягушонка моя! – и наклонился еще раз поцеловать в губы, все еще холодные, но уже не такие застывшие и бледные. Маша обхватила его за шею и жадно потянула к себе:

– Паша, нет, не уходи!..– от холода, испуга и пережитой нервной встряски у нее что-то перемкнуло в сознании, и отдаление Павла хотя бы на расстояние вытянутой руки вызывало панику. Что ж, именно сейчас он хорошо ее понимал…

– Я тут, я не пропаду больше, обещаю… – он задержался, навис над ней, придавил ее собой, распахнув куртку, делясь теплом собственного тела, и ощутил ее ладони на своих бедрах, и на нижней части живота под свитером…

– Грейся… грейся, моя птичка… – приговаривал он, целуя Машкины холодные щеки, нос, подбородок, и снова жадно возвращаясь к губам, что-то шептавшим – бессвязно, но очень нежно и жаждуще… Машины ладони продолжали ласкать его, Павел ощутил горячую волну желания, прокатившуюся по телу, и вместе с тем острое – до слез – сожаление о драгоценном времени жизни, потраченном на бессмысленную ссору.

– Никогда не оставлю тебя больше!.. Клянусь!.. – горячо обещал Павел и с нежным упреком, но смиренно просил ее о том же:

– И ты… ты не пропадай так больше… пожалуйста!.. Не пропадай… не покидай меня…

– Пашенька, Паша… – она еле дышала – он тяжело навалился, почти оседлал ее, вдавив в кресло, но Мария хотела чувствовать эту тяжесть, живое мужское тепло. – Я же не пропадала, любимый мой… я написала тебе все подробно… я Вере записку отдала, с адресом… и еще твоей бабушке Капе… она знала, где я, ты не от нее разве?..

– Нет… записку разорвал кто-то… там не было ничего про адрес… и бабуле я не звонил… мы вас сами нашли… не спрашивай, как. Главное, что нашли, что ты цела…

– Разорвал?! Боже мой! Так ты сколько искал меня?..

– Всю жизнь… всю жизнь искал… и нашел! Моя… моя Машка… люблю тебя… люблю…

Она громко ахнула, услышав что-то особенное в его интонации, пронзившее ее насквозь, и только помотала головой и прижалась крепче, не в силах словами выразить то, что почувствовала…

– Что… не веришь мне? Или… или больше не любишь? – неверно поняв ее жест, Пашка испуганно отстранился, с мольбой взглянул в глаза, робко дотронулся до мягкой щеки.

– Верю!.. И люблю… Люблю! Господи, Паша, как же я тебя люблю!.. – Маша, не сводя с него обожающего взгляда, потянулась за новым поцелуем, уже не торопливым, нервным, а долгим и страстным… языком коснулась его приоткрытых губ, а потом языка, нёба, как будто ожила, очнулась от холодного сна. И Павел вдруг поверил, сразу и безоговорочно поверил, ощутил сердцем, что – да, любит! Верит, принимает его таким, какой есть… и тихо, боясь спугнуть это новое чувство, выдохнул… и дал Маше тот поцелуй который она ждала и хотела.

Еще пару минут они жарко целовались и ласкали друг друга – Лена и Дима дали им невольную фору, пока, беззлобно переругиваясь, резво махали лопатами вокруг обеих машин, раскапывали застрявшие в заносе передние колеса «жигуленка» и цепляли его к «ауди» на буксир.

Потом Минаев непререкаемо отправил Бердянского за руль, наказав вести осторожно и не гнать, особенно на поворотах, после короткого яростного спора усадил Лену назад в «ауди», а сам сел за руль ее машины. Он надеялся, что на тяге мотор заведется, и аккумулятор хоть немного, но подзарядится в пути до ближайшего автосервиса, где можно будет оставить «шестерку» на проверку и экстренный ремонт. Лена, вместо того, чтобы оценить его самопожертвование, была недовольна таким поворотом событий, и, развернувшись на сиденье, постоянно смотрела назад, желая контролировать, что там происходит с ее машиной.

В итоге минут через сорок они благополучно доползли до приличного придорожного комплекса: автосервиса и заправки с кафе. Здесь было решено устроить техническую остановку не только для транспорта: Лена первая заявила, что хочет кофе, в туалет и вообще немного прийти в себя, и даже соизволила отметить героизм Минаева, который следовало вознаградить чем-нибудь вкусным и горячим.

– Метровый хот-дог у них есть? – пошутил Дима. – Мне бы сейчас был очень кстати!

– Пойдемте посмотрим, что у них есть, место с виду цивильное… – Ленчик слегка повела плечом, и Маша, знакомая с ней очень много лет, усмотрела в этом жесте легчайший намек на кокетство.

– Охххх, берегись, кафешка, сейчас все кофе у них выпью и все сосиски съем! – плотоядно пообещал Минаев, рванув было к стеклянным дверям, но Драбкина придержала его на скаку, положив руку на локоть, и обернулась к «ауди»:

– Маняш, Павел, ну вы чего рассиживаетесь? Или желаете кофе с доставкой в салон? Скажите тогда, чего вам взять…

Мария покачала головой и выразительно посмотрела на подругу:

– Да вы идите, идите уже, мы вас догоним…

Павел, прекрасно понимая, почему Машка не торопиться покидать машину, с силой прижал ее ладонь к своему бедру… и почти тут же переместил на член: пусть сама почувствует, что его терпение на исходе. Взгляды, которыми они то и дело обменивались в зеркале, пока еще ехали, и быстрые незаметные касания, были красноречивее любых просьб и признаний. Ремни безопасности уже были отстегнуты – оставалось лишь отпустить тормоза… и плевать, что снаружи зима, да и место не так чтобы совсем безлюдное. На сей раз никакой ошибки не было, Павел и Мария точно знали, что хочет каждый из них, и полностью совпадали как в желаниях, так и в намерениях.

Едва Ленчик с Минаевым отошли на несколько шагов, и Мария уверилась, что подруга ни о чем внезапно не вспомнит и не вернется за этим чем-то через пару минут, она потянулась к Павлу уже обеими руками, шепча:

– Пашка, я не могу ждать, хочу тебя прямо сейчас!..

Он лишь глухо зарычал в ответ и принялся расстегивать на ней полушубок, мысленно проклиная этот зимний скафандр, мешавший даже целоваться, не говоря уж о чем-то большем; Машка же с тихими стонами возилась с его ремнем и пуговицами на джинсах…

Они справились одновременно. Полушубок полетел на заднее сиденье. «Младший сержант Бердянский», освобожденный Машкой из плена тесной и жесткой ткани, был полностью готов к атаке, но пока еще не мог проникнуть туда, куда желал… Одежды на Машке было куда больше, чем надо, и вместо пояса с чулками под платьем оказались проклятущие зимние колготки…

– Мммммм… Мммммаааааша!.. – Павел категорически не был согласен только на минет, и, когда Маша дернулась наклониться, удержал ее за плечи:

– Нет!.. Хочу тебя всю!…

– Тогда помоги, Пашенька!.. Сними с меня это все!..

Павел отклонил спинку своего сиденья назад, расширяя пространство для них двоих, скользнул руками по Машиным бедрам и коленям, поднял ее икры, помог разуться, а стащить колготки и белье оказалось намного проще.

– Все, Машка, иди ко мне, или я сейчас умру!.. – он жадно потянул ее к себе, и, не сдерживаясь, гортанно застонал от страсти, когда она, оказавшись сверху, опустилась на твердый ствол… и, крепко сжав в объятиях, застонала не менее страстно.

…Наверное, это был самый интимный, быстрый и бурный секс в их жизни: они были равно возбуждены, равно счастливы, идеально совпали по ритму, каждое новое движение продолжало предыдущее, и усиливало взаимное наслаждение, делая нестерпимым, подводя к границе – и в конце концов слилось в ярчайшей вспышке одновременного оргазма.

В полуобмороке обвиснув на тяжело дышащем, взмокшем и неприлично счастливом Павле, Мария смотрела на танец снежных хлопьев за стеклами, и думала, что если бы она решилась и бросила таблетки, от этого страстного соединения точно случился бы ребенок… теперь она откуда-то точно знала, что дети не планируются… они случаются и приходят. Как дождь или метель, или яркое солнечное утро после бурной, штормовой ночи.

***

4 января 1998 года в отделении ЗАГС на 3-ей Тверской-Ямской состоялась регистрация брака Павла Бердянского и Марии Лазич.

10 января 1998 года Мария Бердянская-Лазич была зачислена в труппу Театра Музыкальной драмы и комедии им. Мамонтова.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ