Текст книги "Общая и прикладная этнопсихология"

Общепризнанным является положение о том, что этническая идентичность в полном объеме формируется к подростковому возрасту. У маленьких детей из семей представителей не титульной национальности часто наблюдается феномен ложной идентификации, заключающийся в том, что дети воспринимают себя в качестве членов доминантной группы. При отсутствии ложной идентификации исследователи говорят о диффузной идентичности у детей. Она характеризуется незрелостью всех компонентов идентичности: поведенческого (несформированность у ребенка традиционных форм поведения); когнитивного (отсутствие необходимых знаний о своей и чужих этнических группах) и аффективного (преувеличенно позитивная эмоциональная оценка своей группы, высокий уровень этноцентризма). С возрастом формирование всех компонентов приводит к возникновению зрелой или, как часто ее называют, «реализованной» этнической идентичности.

Учитывая, что для современной жизни характерно существование в условиях полиэтнической среды, было показано [5], что для анализа процесса формирования идентичности лучше пользоваться не линейной биполярной моделью, а моделью двух измерений этнической идентичности. Что это означает? Первоначально большинство зарубежных авторов считало, что члены этнических меньшинств пользуются только одной шкалой для самоопределения – шкалой, которая демонстрирует степень отождествления себя с родной этнической группой. В работах последнего десятилетия появились новые идеи. Было продемонстрировано, что представители этнических меньшинств, будучи членами этнических групп по рождению и членами национальных групп по гражданству, определяют себя, используя оба эти параметра. Однако вначале данные параметры не рассматривались независимо. Как правило, с их помощью формировалась единая шкала, полюса которой они и составляли. Например, исследуя трансформацию идентичности у мигрантов из Вьетнама в Финляндии, К. Либкинд предлагала мигрантам для самоидентификации стандартную 5-балльную шкалу, один из полюсов которой определял ощущение себя исключительно вьетнамцем, а другой – исключительно финном [9]. Такого типа шкалы и являются отражением линейной биполярной модели.

Иными словами, в линейной биполярной модели весь спектр выбора располагается в пределах биполярной шкалы, полюсами которой является возможность максимальной идентификации со своей этнической группой и возможность максимальной идентификации с чужой этнической группой. Понятно, что в данном случае предполагается, что обе эти идентификации связаны обратно пропорциональной зависимостью: чем выше степень идентификации со своей этнической группой, тем ниже степень идентификации с чужой.

Со временем стало очевидным, что такая модель не отвечает реальности: идентификации со своей и с чужой этнической группой могут осуществляться независимо. Поэтому была предложена модель двух измерений этнической идентичности, в которой связи с обеими группами рассматриваются как независимые друг от друга. В простейшем варианте создания шкалы это выражалось в том, что вместо одной применяли две: шкалу степени отождествления себя с группой этнического меньшинства и шкалу, демонстрирующую желание или нежелание членов этнических меньшинств идентифицировать себя с общенациональной группой большинства [5].

Схема 1. Модель двух измерений этнической идентичности:

А – моноэтническая идентичность со своей этнической группой; Б – биэтническая идентичность; В – моноэтническая идентичность с чужой этнической группой; Г – маргинальная этническая идентичность

В результате многих этнопсихологических исследований сложилось представление, что у большинства индивидов формируется моноэтническая идентичность, совпадающая с приписываемой этничностью. При благоприятных социально-исторических условиях моноэтническая идентичность является позитивной (т. е. оценка собственной этнической группы и членство в ней окрашено в положительные тона и сопровождается позитивными эмоциями). Подобный вариант зрелой идентичности, как правило, сопровождается также положительным отношением к другим этническим группам, сохранением толерантного отношения к их членам. Вместе с тем, в неблагоприятных социально-исторических условиях позитивная моноэтническая идентичность может принимать форму этнической гиперидентичности, при которой позитивное восприятие собственной группы резко заостряется и ведет к росту негативных отношений к другим этническим группам и проявлениям интолерантности и нетерпимости. В процессе аккультурации данный вариант формирования идентичности соответствует сепаратизму.

Определенная часть членов этнических групп может конструировать моноэтническую идентичность с чужой этнической группой. Как правило, в качестве такого объединения выступает доминирующая группа, которая имеет более высокий статус, присоединение к которой воспринимается членами этнических меньшинств как способ улучшения собственного статуса и способ повышения позитивности этнической идентичности. Если доминирующая группа готова принять и принимает в свои ряды желающих присоединиться к ней членов других этнических образований, то результатом подобной идентификации становится полная культурная и языковая ассимиляция.

Если у индивида наблюдается выраженная идентификация с обеими группами – своей и чужой – это свидетельствует о формировании биэтнической идентичности. Традиционно считается, что это наиболее адаптивный вариант формирования идентичности как для социума, так и для членов групп этнических меньшинств, поскольку он предполагает возможность овладения богатым наследием обеих культур без ущерба для какой-либо из них. В процессе аккультурации данный вариант формирования соответствует интеграции.

В случае, если у индивида не формируется нормальной устойчивой идентификации ни со своей этнической группой, ни с чужой, говорят о формировании маргинальной этнической идентичности, сопровождающейся внутриличностными конфликтами, ощущением дезадаптированности и отчужденности от социального окружения. Однако данные отрицательные социально-психологические последствия наблюдаются не всегда при слабой идентификации с этническими группами. Члены групп меньшинств могут сохранить позитивную идентичность, не используя этническую составляющую. Это возможно путем предпочтения личностной идентичности, а также путем перестройки социальной идентичности либо в пользу гражданской, славянской, континентальной или космополитической идентичности (т. е. переходом к идентификации с объединениями еще более высокого уровня), либо же в пользу крепкой идентификации с малой составляющей (семьей, группой родных или близких и т. п.).

Согласно Т.Г. Стефаненко [5], механизмами конструирования этнической идентичности являются атрибутивные механизмы: стереотипизация как особый случай атрибуции черт, когда индивиду приписываются характеристики, исходя из его группового членства, и социальная каузальная атрибуция или приписывание причин поведения индивидам на основании их групповой принадлежности. Оба механизма выполняют функцию групповой дифференциации и являются двумя видами единого атрибутивного процесса построения этнической идентичности.

В литературе часто встречается представление о том, что процесс формирования этнической идентичности не всегда проходит гладко – структура этнической идентификации нередко бывает внутренне конфликтной. Выделяются несколько типов таких конфликтов:

1. Конфликт между интернализированным и удовлетворяющим индивида авто стереотипом собственной этнической группы, а также противоречащим ему гетеростереотипом собственной группы у значимой (например, доминантной) аутгруппы.

2. Другой тип конфликта возникает в случае категоризации себя как принадлежащего к двум этническим категориям или группам, имеющим диссонирующие оценочные коннотации в собственных глазах индивида или в глазах других. Подобный тип конфликта, например, часто встречается у эмигрантов второго поколения в том случае, когда у них формируется двойная этническая самокатегоризация, притом, что они сами считают это ущербным, либо их родители, тщательно оберегающие идентификацию с собственной этнической группой, осуждают их за двойную идентичность.

3. Еще один тип конфликта возможен при создании слишком идеализированного образа этнического прототипа (рафинированного автостереотипа собственной этнической группы), который становится внутренней моделью для подражания и даже конкуренции (в психодинамическом смысле идентификации), притом, что этот образ не воплощен ни в какого конкретного человека в социальной реальности.

В последние годы, описывая психологические реалии посттоталитарной эпохи, исследователи все чаще обращаются к понятию «кризиса идентичности», называя его «одним из наиболее характерных явлений современности». Вместе с тем, содержание, вкладываемое в данное понятие разными авторами, равно как и способы его операционализации, далеки от однозначности.

В наших ранних работах главным признаком кризиса социальной идентичности выступало резкое снижение или полное отсутствие самоидентификации индивида с крупнейшими социальными общностями, в первую очередь – этнической и гражданской. Соответственно, для эмпирического изучения данного явления мог применяться любой методический прием, позволяющий выявить степень отождествления себя с той или иной макрогруппой, например, субъективная установка с помощью 10-балльной шкалы ощущения собственной принадлежности к разным социальным общностям. Наличие кризиса социальной идентичности констатировалось у респондента в тех случаях, когда степень идентификации себя со всеми общностями не превышала у него условной середины шкалы – 5 баллов. Сейчас представляется, что подобный способ определения кризиса социальной идентичности недостаточен, поскольку в этом случае выявляются только внешние, объективные характеристики кризиса, но остается невыясненным, является ли отсутствие социальной идентификации субъективной проблемой, насколько подобная ситуация воспринимается как кризисная самим опрашиваемым.

Близкое понимание данного феномена можно встретить и у других авторов. Например, Г.У. Солдатова, изучая содержательную структуру группового собирательного Я-образа с помощью известного теста Куна и МакПартленда «Кто Я», устанавливает наличие кризиса гражданской идентичности у представителей титульной национальности и русских по национальности граждан ряда республик России. Эмпирическим показателем, позволившим автору сделать подобный вывод, стала низкая частота встречаемости упоминаний о своей гражданской принадлежности среди иных самохарактеристик [4]. Вместе с тем и такой вариант операционализации кризиса является проблематичным, поскольку неясно, что отражает показатель частоты встречаемости тех или иных самоопределений – значимость данного вида самоидентификации для респондента, ее выраженность или совокупность этих характеристик?

Несколько иное понимание кризиса социальной идентичности предлагает Н.М. Лебедева [3]. Для нее главным признаком последнего является утрата позитивного восприятия своей социальной (этнической или гражданской) принадлежности. Она определялась на основании двух показателей: соотношения позитивных и негативных характеристик в автостереотипе и позитивности-негативности чувств, испытываемых индивидами от сознания своей социальной принадлежности. Вместе с тем необходимо признать, что кризис социальной идентичности, эмпирически выявленный данным способом, не будет совпадать с результатами у других авторов, так как ранее уже было показано, что степень самоидентификации жестко не связана с ее эмоциональной оценкой: опрашиваемый может слабо отождествлять себя с той или иной макрогруппой, притом, что он будет относиться к ней позитивно, и, наоборот, может иметь сильную идентификационную связь с какой-либо общностью, несмотря на то, что радовать его это не будет.

Таким образом, даже немногочисленные приведенные выше данные говорят о том, что в настоящее время действительно нет однозначности как в содержательном наполнении понятия «кризис социальной идентичности», так и в представлениях о способах его эмпирического изучения. Для упорядочивания существующих представлений о кризисах социальной идентичности было предложено ввести некоторые дополнительные понятия и, прежде всего, разграничить понятие объективно фиксируемого кризиса (в дальнейшем – ОФК) и понятий, с помощью которых можно описать варианты его субъективной представленности [2].

Объективно фиксируемый кризис социальной идентичности заключается в том, что индивид не отождествляет себя вообще или слабо отождествляет себя с этнической и гражданской общностями. Эмпирически последнее проявляется в том, что степень самоидентификации не превышает срединный показатель используемой шкалы.

Объективно фиксируемый кризис социальной идентичности может сопровождаться субъективными переживаниями по данному поводу, а может и не вызывать их.

Субъективно переживаемый кризис социальной идентичности (в дальнейшем – СПК) характеризуется тем, что индивид не отождествляет себя с этнической и гражданской общностями, хотя стремится к такому отождествлению. Эмпирически для констатации данного типа кризиса необходимо, чтобы степень самоидентификации не превышала срединного показателя используемой шкалы, а в желаемой, идеальной системе идентичности такое превышение было бы налицо. Иными словами, субъективные переживания возможны при наличии осознаваемого или неосознанного рассогласования между стремлением индивида к идентификации с основными социальными общностями и невозможностью осуществления этого в желаемой степени.

Если же у индивида нет потребности в более тесном отождествлении себя с социальными общностями, то для него в силу каких-то причин эта проблема вообще не значима, и в этом случае можно говорить о субъективно не переживаемом типе кризиса социальной идентичности (в дальнейшем – СНПК).

После распада Советского Союза чисто теоретически можно было выделить три основных разновидности кризиса социальной идентичности у граждан стран СНГ:

Первый – основной вариант – состоял в том, что у респондента уже полностью отсутствовала (или была существенно ослаблена) советская идентичность – главная для недавнего прошлого, и в то же время еще не были сформированы адекватные варианты ее замены. Эмпирически это выражалось в том, что показатели идентификации с советской, этнической и гражданской общностями не превышали срединного уровня шкалы. При этом данный объективно фиксируемый вариант мог, как уже отмечалось, субъективно переживаться, либо не переживаться. Констатация субъективно не переживаемого кризиса (СНПК) предполагала, что опрашиваемый в силу каких-то причин не стремился к формированию новых вариантов социальной идентичности. В случае же рассогласования между имеющимися и желаемыми идентификациями, иными словами, в случае наличия СПК, фиксировался либо тотальный субъективно переживаемый кризис данного типа – когда конфликт существует в рамках обеих основных социальных идентификаций – этнической и гражданской, либо его частные варианты, когда конфликт затрагивает только этническую или только гражданскую сферы.

Второй вариант кризиса социальной идентичности заключался в том, что человек продолжал отождествлять себя с предыдущей, уже реально не существующей советской общностью, и не формировал новых идентичностей. Эмпирически данная разновидность кризиса проявлялась в высоких – выше срединного уровня шкалы – показателях идентификации себя как советского человека на фоне низких показателей этнической и гражданской идентичностей. Этот вариант кризиса также может существовать в объективно фиксируемой форме, и в форме, сопровождаемой субъективными переживаниями. Трактовать данный вариант можно было двояко: либо делая акцент на том, что респонденты задержались (застряли) на старом варианте (в силу, например, их повышенной ригидности, консервативности, плохому умению переключаться и т. д.), что, в конечном итоге, и мешало возникновению новых вариантов; либо изменяя данную причинно-следственную связь на обратную – подчеркивая задержку в формировании новых идентичностей (опять-таки в силу различных причин) и как результат – удерживание, «цепляние» за старую идентификацию.

Третья разновидность кризиса социальной идентичности носила еще более частный характер, поскольку предполагала отсутствие (или слабость) идентификационных связей в отношении не всех трех общностей (советской, этнической и гражданской, как в первом варианте), и не в отношении двух (этнической и гражданской, как во втором), а лишь в отношении одной из них (либо этнической, либо гражданской). Естественно, что и данная объективно фиксируемая разновидность кризиса существовала как в субъективно переживаемой, так и в субъективно не переживаемой форме.

Эмпирическое исследование, проведенное в 1996 г. в России и Украине, предметом которого было изучение идентификации граждан России и Украины с общностями национального и наднационального уровня, показало продуктивность введения представленных понятий. Ниже приведены некоторые выводы, сделанные в результате данной работы [2]:

1. Предложенная теоретическая разработка классификации кризисов социальной идентичности по их субъективной представленности и по глубине разотождествления индивида с основными социальными общностями хорошо соотносится с эмпирическими данными и позволяет более полно проанализировать подобный феномен.

2. В настоящее время объективно фиксируемая деидентификация индивидов с основными социальными общностями – этнической и гражданской – получила широкое распространение. Во всех группах респондентов большая часть объективно фиксируемого разотождествления имеет субъективную представленность и переживается индивидом как рассогласование между наличной и желаемой системами социальной идентичности. Наиболее распространенной формой кризиса является его частный вариант, в рамках которого приоритет принадлежит кризису гражданской идентичности.

3. Основное отличие кризиса социальной идентичности в России и Украине (по нашим данным) заключается в меньшей распространенности объективно фиксируемой деидентификации у жителей России, меньшей ее субъективной представленности и в меньшей частоте встречаемости первого – тотального – типа кризиса идентичности.

4. Основное отличие кризиса социальной идентичности в целостной русской и украинской выборке наблюдалось преимущественно в рамках третьего – частного – типа кризиса, где распространенность дистанцирования от государства встречалась у русских по национальности респондентов чаще, чем у украинцев.

5. Основное отличие кризиса социальной идентичности у разных по статусу этнических групп Украины – ее титульного и не титульного населения – заключалось в соотношении субъективно переживаемых и не переживаемых вариантов кризиса гражданской идентичности: практически все представители титульного населения (украинцы) были не удовлетворены своей деидентификацией с государством и выражали стремление к более тесному отождествлению с ним, в то время как представители русской выборки Украины относились к данному вопросу спокойнее: половина тех, кто продемонстрировал слабость идентификации с государством, не стремились к изменению ситуации даже в будущем.

6. Основные отличия между разными подгруппами русской выборки (русскими, проживающими в городе; русскими, проживающими в селе и русскими, проживающими на Украине) состояли в следующем:

• москвичей отличало прежде всего соотношение субъективно переживаемых и непереживаемых кризисов, особенно выразительно звучало оно в рамках частного этнического кризиса, который у преобладающего большинства горожан не имел своей субъективной представленности;

• жителей русских сельских регионов отличало то, что значимость социальной идентификации для них более высока, чем для других групп, что поясняет и общее сравнительно невысокое количество объективно фиксируемых кризисов, и то, что преобладающее большинство из них субъективно переживается. Не менее существенным для данной группы является также полное отсутствие частных этнических кризисов, что говорит о сохранности и устойчивости этнических корней в сельских регионах;

• русских из диаспоры отличала наибольшая распространенность объективно фиксируемого кризиса социальной идентичности и, прежде всего, его основной, тотальной формы, что говорит о наличии более глубокого кризиса идентичности именно у данной группы.