Текст книги "Общая и прикладная этнопсихология"

Народная практика общежития выработала ряд способов предупреждения возникновения объективных предпосылок конфликтов (и их разрешения) среди взрослых членов семьи, а также способов психологической защиты конфликтующих, что нашло отражение в фольклоре, обрядовых действиях и предписаниях обычного права. Украинская народная этноконфликтология, например, рекомендовала начинать обеспечение бесконфликтной семейной жизни заранее: с правильного выбора спутника жизни. Чаще всего надежной предпосылкой такого выбора считалось предварительное знакомство молодых («Женились на скору руку – на довгу муку» – «Жениться на скорую руку – на долгую муку»): «Молоду шукай сам собою, а не Федоркою i Хомою» («Молодую ищи сам, а не с помощью Федора и Фомы»), «Не женись на тещi, не йди замiж за свекра» («Не женись на теще, не иди замуж за свекра») – и любовь между ними, причем народное мнение придавало последнему обстоятельству решающее значение («Хоч i два голиша, аби любов хороша» – «Хоть и оба голодранцы, лишь бы любовь хорошая») и требовало того же от родителей молодых.

 
…Ой в городе на рынке ясень и ель,
Там стояли, голосили Филипп и Ирина:
– Ой, Филипп, Филиппчик, послушай меня,
Если не дает мать взять замуж, то ты не старайся.
Ой, в городе на рынке там речка Лукавец.
Там Ирина с Филиппом косами связались, —
Связались косами, ручками сцепились —
В той речке Лукавец оба утопились…
Отцы с матерями, вы хорошо знайте —
Соединил Господь двух детей, то не разлучайте. (Пер. авт.)
 

Среди других установок относительно обеспечения будущей бесконфликтной семейной жизни народная мудрость рекомендовала парню и девушке подыскивать себе в супруги «равных» как по характеру («Рiвнi по вдачi – мiцнi на любов» – «Похожи характером – крепки на любовь»), материальному положению («Не женись на волах, бо й сам скотиною будеш» – «Не женись на быках, ибо и сам скотиной будешь», «Бiдному зятю i тесть не рад» – «Бедному зятю и тесть не рад», «Бiйся тестя багатого, як чорта рогатого» – «Бойся тестя богатого, как черта рогатого»), так и по социальному статусу («Буду сива, як вiвця, а не пiду за вдiвця» – «Буду седая, как овца, а не пойду за вдовца», «На вдовi одружитися, як старi штани надiть: коли не дiрка, то латка» – «На вдове жениться, как старые штаны надеть: если не дырка, то заплата») и возрасту («Де чоловiк старий, а жiнка молода, там вогонь i вода» – «Где муж стар, а жена молода, там огонь и вода», «У старого жiнка молода – готова бiда» – «У старого жена молода – готова беда», «У старого чоловiка молода жiнка – чужа користь» – «У старого мужа молодая жена – чужая выгода», «Не женися на старiй – сам дiдом будеш» – «Не женись на старой – сам дедом будешь»).

Хозяйство являлось основой семейной жизни, поэтому для предотвращения конфликтов в этой сфере будущую жену рекомендовалось «проверять» на способность к хозяйственной деятельности («Як сорочка бiла, то i жiнка мила» – «Если рубашка белая, то и жена милая», «Жiнка ледащо – в хатi нiнащо» – «Жена ленивая – в доме не нужна»). Были в арсенале народной этноконфликтологии и другие «предохранители» будущих конфликтов, в частности, рекомендации вступать в брак с человеком не из своего села («Хоч сова, аби з другого села» – «Хоть сова, лишь бы с другого села», «Бери здалеку жiнку, купуй зблизька корiвку» – «Бери издалека жену, покупай поблизости коровку»), о чем будет речь далее, и т. п. Понятно, что перечисленные способы не могли все же абсолютно гарантировать отсутствие конфликтов в жизни семьи, поэтому объектами специального внимания народной мысли стали и отношения между отдельными членами семейной общности.

Конфликты между супругами. Несомненно, что супруги являются основой семьи. В связи с этим проблема отношений мужа и жены, очевидно, занимает важнейшее место в народной конфликтологии. Основным направлением предупреждения процесса перерастания предконфликтной ситуации в отношениях мужа и жены в конфликт было, так сказать, профилактически-предупредительное информирование сторон об основных традиционных ситуациях возможного возникновения конфликта и тактике поведения в таких случаях. Так, в фольклоре украинского этноса есть достаточно толстый пласт «предупреждающих» пословиц («З п’яницею поведешся – горя наберешся» – «С пьяницей поведешься – горя наберешься») и даже бытовых песен («Ой зацвiла червона калина над криницею, // Тяжко-важко, моя рiдна мати, жить за п’яницею, // Що п’яниця п’є дай не нап’ється – день i нiчку п’є, // А як прийде додому – мене молодую б’є» [ «Ой зацвела красная калина над криницей, // Тяжело – трудно, моя родная мать, жить с пьяницей, // Пьяница пьет и не напьется – день и ночку пьет, // А когда придет домой – меня молодую бьет»]) относительно «конфликтогенности» пьянства. Но тут же мы находим и рецепт того, как предотвратить «взрывные» формы реализации острой ситуации с участием нетрезвого мужа:

 
Счастлив тот муж, // Что в корчме напился —
Жена говорит: “Хвала богу, что пришел,
Что ни с кем не бился. ”
Вот пришел я в хату: // – Давай, жена, ужинать,
Если есть что. ”
Насыпала ужинать,
Сама ушла к черту с хаты. (Пер. авт.)
 

К слову сказать, совет предотвратить конфликт выведением из ситуации кого-либо из его участников встречается достаточно регулярно («Один не схоче – двое не поб’ються» – «Один не захочет – двое не побьются») и касается как жен, так и мужей. Так, например, на Ковелыцине на некоторые праздничные торжества, связанные с рождением ребенка, мужчины (в том числе и отец малыша) вообще не допускались, что обеспечивало возможность спокойного решения ряда «чисто женских» (а значит, запрещенных для «посторонних») проблем роженицы и младенца. Если же случайно на таком празднестве оказывался мужчина, то возникал и разворачивался типичный конфликтный процесс взаимодействия: в лучшем случае женщины высмеивали и унижали недотепу, вынуждая его быть этаким «мальчиком на побегушках» и запрещая садиться, есть и пить, а в худшем – срывали с головы шапку, насильно обтирали грязными детскими пеленками и выгоняли из дома.

Выведение одного из конфликтующих за границы ситуации предконфликта могло сопровождаться или даже обеспечиваться ложью другого участника взаимодействия, которая достаточно часто рассматривалась как допустимый в некоторых ситуациях способ (вспомним хотя бы классическое «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»):

 
– «Приди, молодец, приди, славный, // На час – на часок,
А я своего старика // Пошлю за калиной».
Пошел старый, бородатый // Калины наломать,
[Парень] мигом из конопли //И прямо в хату…
– «Беги, Саша, беги, Маша, // Беги на долину,
Ой не идет ли старый черт, //Несет ли калину?»
Пошла Саша, пошла Маша // отца выглядывать,
А я сама с добрым молодцем //Легли спать… —
Посмотрела я в окно, // Глянула на долину —
Уже идет старый черт // И несет калину…
– «Куда же я тебя, добрый молодец, // Теперь дену?
Ложись, ложись, добрый молодец, // Ложись под перину.
А я лягу на перину, // Скажу, что я погибаю.»
Идет старый, бородатый // Да прямо в хату, —
А я упала на перину // И начала стонать:
– «Купи мне, старенький, // Купи мне меда,
Я настолько нездорова – //Головы не подниму.»
Пошел старый, бородатый // Мед покупать,
А я молодца за ручку // И вывела из хаты.
 

Естественно, что для предупреждения конфликта старому мужу можно было не только грубо лгать, но и льстить, как, например, это делает героиня другой песни, возвращаясь домой после «меда и водочки»: «А я того ворчуна // Ни капли не боюсь, // Как приду домой, // В ножки поклонюсь, // А в ручки поцелую – // Он поразмышляет, // И на этот раз меня простит» (пер. авт.).

Следует заметить, что общественная мысль украинцев, давая приведенные рецепты снятия напряженной ситуации между мужем и женой, склонялась все же к другой тактике разрешения подобных противоречий, а именно – к созданию условий для профилактики, а не замалчивания супружеской неверности. Предлагался ряд конкретных способов – от требования хорошего отношения мужа к жене («Жена мужу – подруга, а не прислуга», «Если муж жену любит, то и плохая жена доброй будет», «За хорошим мужем и свинья госпожа», – но: «Муж потачка – жене собачка», «Жену люби, как душу, а тряси, как грушу») до предупреждения о последствиях упомянутых действий («Чужую жену полюбишь – свою погубишь», «Драный кожух – не одежда, чужой муж – не надежда»).

Если же нарушение супружеской верности все-таки произошло, то и в этом случае украинская этноконфликтология предлагает обойтись без обмана. Конфликтное напряжение в этом случае снимают уже знакомым нам способом – через ритуал взаимодействия. Итак, неверный муж возвращается вечером домой:

 
Да не идет в хату, //А идет в комнату,
И ложится спать // Посреди кровати,
Ножки протягивает, // Тяжело вздыхает:
– Ой Боже ж мой, Боже, // Кто ж меня разденет,
Кто меня разует //Да в белое личико семь раз поцелует?
Обозвалась милая // За новыми дверями:
– Я ж тебя, мой миленький, // Раздену и разую
Да в белое личико // Семь раз поцелую.
– Отойди от меня, // Противная и нехорошая,
есть у меня лучшая, // Лучшая да еще и любимая.
– Пусть у тебя, милый, //Двадцать еще и четыре,
Всё равно я старшая // Над всеми ними:
В чистом поле // Церковь стояла,
Там я [с] тобою // Богу присягала.
 

Осуществление – даже в прошлом – определенного ритуализованного действия снимает конфликтность момента, поскольку со стороны мужа делает невозможным поведение, которое противоречит цели и содержанию ритуального взаимодействия, а для жены – переакцентирует внимание с переживания личностного значения текущей ситуации на смысл и легальность ритуального акта, следовательно, острота текущего столкновения снижается.

И все-таки среди практических рекомендаций украинской народной конфликтологии преобладают скорее не «смещенные» формы разрешения конфликтов, а способы создания объективных условий, которые предупреждают их возникновение. Относительно положения замужней женщины такая тактика снятия конфликтности реализовывается, в основном, через систему норм, которые регламентируют имущественные права жены в супружестве. Этнографические данные свидетельствуют, что у украинцев (да и не только у них) муж нес имущественную ответственность за сохранение приданого жены, что вне всяких сомнений «уравнивало» положение сторон при возможных столкновениях их интересов. Более того, жена имела право самостоятельно распоряжаться большим количеством продуктов хозяйства – значительно большим, чем муж. Это объяснялось естественным разделением труда в украинских семьях («женское дело» – огородничество, уход за скотиной, уборка в доме, приготовление еды, выращивание и использование льна и конопли, прядение, ткачество, изготовление одежды и т. п. «Мужское дело» – это уход за полем и подворьем, заготовка дров, а также «все, что касается мельницы, коней, постолов, веревок, возов, сох и др.») и, в свою очередь, обеспечивало бесконфликтную деятельность жены во многих сферах обыденной жизни.

«В Полтавской и Черниговской губерниях жена может по собственному желанию распоряжаться такими вещами: молоком, курами, яйцами и всем, что растет в огороде. Она имеет право продать, что угодно из названного и деньги потратить, на что захочется. Муж не имеет права требовать от нее отчета, на что потрачены деньги. Бывает даже и так, что жена просит мужа продать что-либо из урожая. Муж грузит все на телегу и везет в ближайший город продавать. Возвратившись из города, отчитывается перед женой, что столько-то из полученных денег он потратил на еду для себя, а остальные он должен отдать жене все полностью» (П. Чубинский, 1872).

Очевидно, что конфликт между женой и мужем может быть вызван не только проблемами их личных отношений или собственными социально-экономическими проблемами, но и отношениями супругов с родственниками как с одной, так и с другой стороны. Не случайно в народной цыганской песне молодой так наставляет вчерашнюю невесту:

 
Встань, моя жёнка, раненько,
Раньше деверей,
И не нанеси позора моему лицу.
Будь ты доброй невесткой, милая.
Шей деверям рубашки!
Будет пьяным твой свекор,
Спой ему песню.
Пошлет тебя танцевать —
Иди, станцуй для свекра.
 

Конфликт между молодыми и родственниками с противоположной стороны. Итак, рассмотрим некоторые выработанные этносами способы предупреждения разногласий между молодыми и родственниками со стороны мужа (жены). Классическими примерами такого конфликта являются разногласия между невесткой и свекровью (свекром) и между зятем и тещей (тестем). Названные пары, участвующие в конфликтах, типичны. Это находит подтверждение в том, что они давно стали предметом научного анализа (смотри, например, работу Фрейда «Тотем и табу») и издавна нашли соответствующее отражение и оценку в народном сознании. Родители молодых нередко не очень церемонились в суждениях о новых родственниках: «Невiстка найбiльше їсть, найменше робить» («Невестка много ест и мало работает»), «Зять любить взять», «Невiстка – чужа кiстка» («Невестка – чужая кость»), «Коза – не скотина, зять – не дитина» («Коза – не скотина, зять – не ребенок»), «Прийми зятя в дом, а сам iди вон» («Прими зятя в дом, а сам иди вон»). Соответственно, не отмалчивалась и другая сторона: «Як єсть, так єсть, лучче собака, нiж тесть» («Как есть, так есть, лучше собака, чем тесть»); «Тещиного язика аршином не змiриш» («Тещин язык аршином не измерить»); «Теща хоч не знає як, але знає, що не так» («Теща хоть не знает как, но знает, что не так»); «На тихому зятю теща воду возить» («На тихом зяте теща воду возит»); «Усi в сiм’ї сплять, а невiстцi молоти велять» («Все в семье спят, а невестке молоть велят»); «Свекруха – уїдлива муха» («Свекруха – назойливая муха»).

Существование в народном сознании такого разнообразия пословиц и поговорок обеспечивало, на наш взгляд, несколько вариантов действий по снятию возможных конфликтов. Во-первых, они выполняли профилактически-информативную функцию, предупреждая молодую пару о традиционных «горячих точках» семейной жизни, помогая смягчить отношения с новыми родственниками или хотя бы психологически подготовиться (так сказать, «привыкнуть») к подобным столкновениям («За те свекруха невiстку не злюбила, що невiстка свекрусi не догодила» – «За то свекруха невестку не взлюбила, что невестка свекрухе не угодила»). Во-вторых, наличие блока упомянутых негативных формул, преимущественно практически зеркальных по содержанию, делает возможным психологическую защиту участников напряженной ситуации через «возвращение» негативного определения его автору (как в уже упомянутой «детской» формуле «кто обзывается, тот сам так называется») без переживания личностной обиды («Брехлива свекруха невiстцi не вiрить» – «Лживая свекруха невестке не верит»; «Пам’ятає свекруха свою молодiсть, через те й невiстцi не вiрить» – «Помнит свекруха свою молодость, поэтому и невестке не верит»). Наконец, такие устойчивые пословицы и поговорки могли служить определенным аналогом ритуализованной формы поведения и благодаря смещению фокуса внимания конфликтующих сторон ослаблять текущие разногласия и спорные формы переживания. Эти обстоятельства важны для народной конфликтологии еще и потому, что некоторые формы разрешения разногласий, возможные между родителями и детьми, утрачивали эффективность при отношениях с зятем или невесткой, как, например, в таком случае: «З сином позмагайся, та й на пiч побирайся, а з зятем позмагайся, то з хати вибирайся» («С сыном посоревнуйся и на печь забирайся, а с зятем посоревнуйся, то и с хаты выбирайся»).

Обратим внимание на то, что способы предупреждения конфликтных ситуаций были выработаны не только в отношении родителей, но и для общения с самыми старшими членами семьи – бабушками и дедушками: «Старе, як мале: що побачить, те й просить» («Старый, как малый: что увидит, то и просит»), «У старого голова – решето: багато було та висiялось» («У старого голова – решето, много было, да высеялось»), «Баба як глиняний горщок: витягни з печi, а вiн ще дужче шипить» («Баба как глиняный горшок: вытяни из печи, а он еще больше шипит»).

Разрешению разногласий между членами молодой семьи и родителями мужа или жены могли содействовать также другие члены семьи, помогая участникам ситуации переосмыслить ее и придать ей иной личностный смысл.

 
А-а, дитя спати, // Десь гуляє молодая мати.
Нехай нагуляється – // З своїм родом наговориться…
Ой прийшла я пiд вiконце, //А мiй милий дитину колише:
– А-а, дитя, спати, // Десь гуляє твоя мати…
А свекруха вечеряти варить, // А свекор дубиноньку парить:
– Ой напару невiстцi дубину // На бiлую спину.
А мiй милий говорить:
– За що ж її бити – // Вона вам не може всiм вгодити.
А зовиця бiлi руки ломить: // – Не бийте ж її,
Бо так буде i менi.
 

Нужно отметить, что дополнительной основой для предупреждения таких ситуаций было то, что невестка (зять) представляли другой (чужой) род, а, значит, острое внутрисемейное столкновение с ними достаточно легко могло перерасти в столкновение межродовое, более опасное для этноса. Ясно, что этническими общностями были выработаны также соответствующие «предохранители» конфликтов, которые одновременно регламентировали и личные отношения рассмотренных типов. О таких предотвращающих способах поговорим далее.

Древнерусские летописи свидетельствуют, что киевский князь Владимир в 980 г. после военной победы изнасиловал Рогнеду Полоцкую на глазах ее отца и братьев, которых сразу же закололи киевские вояки. То же самое случилось и с беременной женой брата Владимира Ярополка во время казни ее мужа будущим Святополком «Окаянным». Как ни странно это сейчас звучит, но обе претерпевшие надругательства женщины не только не утратили чести, а даже стали законными женами Владимира, а их дети – законными «княжатами». Анализируя данные случаи, исследователи пришли к согласию в том, что дело тут вовсе не в моральной ущербности Владимира, а в существовавшей тогда системе установления статусных прав личности. Публично насилуя пленных княгинь, Владимир уничтожал – и все заинтересованные могли удостовериться в этом собственными глазами – династические права женщин, прежде всего, право передавать в наследство потомкам свою предыдущую династию, и сделал их продолжателями уже новой династической линии.

Не оценивая действия Владимира с позиций сегодняшних представлений о морали и нравственности (хотя ученые говорят о том, что для того времени это был даже гуманный поступок – иначе Владимир вынужден был бы просто убить пленных женщин и уничтожить любую возможность возобновления вражеской династии), отметим еще раз, что публичность надругательства была, с точки зрения Владимира, единственным путем для установления новых статусных отношений в послеконфликтной ситуации. Если социальный статус человека – это его место в системе человеческих отношений, то оно должно стать наглядным для всей общности или большинства ее членов, иначе индивид и в дальнейшем рискует остаться в глазах и действиях членов социума носителем своего прежнего статуса.

Таким образом, в отличие от общей линии на «приватизацию» семейных разногласий («В сiмейне дiло встрявати – що на кривому веретенi прясти», «Що в домi ведеться, на вулицю не несеться», «Чоловiк з жiнкою сваряться, а пiд однiєю ковдрою спати лягають»), конфликты, связанные с несемейными отношениями, разрешаются, как правило, с помощью «гласности», т. е. с опорой на общественность как гаранта разрешения проблем. Способы, конкретные действия общности могут меняться: австралийский абориген отдает одну из собственных жен другу, который овдовел, но вынужден пускаться в далекий путь; русская крестьянская община устраивает коллективную «помощь» погорельцам; эстонские юноши сурово следят, чтобы «мелюзга» – несовершеннолетние подростки, не ходили на вечеринки к девушкам и т. п., – но общим правилом остается постоянный общественный контроль, который, собственно, и делает возможным возобновление или установление статуса личности или группы в данном социуме.

…У русских ворота, вымазанные дегтем, означали позор для всей семьи, и, прежде всего, для девушки, которая жила в этом доме. После того как ее подвергали насмешкам, оскорблениям, осмеянию, она, как правило, не могла выйти замуж. Но по традиции, обвиненная таким образом девушка могла защититься от оскорбления, обратившись к старосте и попросив собрать общее собрание жителей села.

«Состав сходки в этом случае был необычным: на ней обязаны были присутствовать все юноши общины. Девушка, по инициативе которой было созвано собрание, выходила перед всеми и трижды вызывала обидчика словами: «Кто меня обесчестил, выходи ко мне и обвиняй меня перед всеми!» Потом она просила общественность защитить ее «правым судом». Община всегда соглашалась провести расследование. Приглашенная для этого женщина шла вместе с девушкой, осматривала ее и о результатах осмотра оповещала собрание. Если девушка оказывалась невинной, участники собрания кланялись ей в ноги со словами: «Прости нас, ради Бога, ты не виновата, а мы над тобой насмехались и думали, что ты останешься в вековушках». Девушка, в свою очередь, кланялась присутствующим: «Благодарю и вас покорно за мое оправдание». После этого на воротах, рядом с пятном из дегтя рисовали мелом белое пятно, и писарь писал большими буквами: «Оправдана». Если после оправдательного решения сходки кто-то все-таки оскорблял девушку, община стягивала с него штраф в размере пяти рублей в пользу оскорбленной, а родственники девушки расправлялись с ним при помощи кулаков при всеобщем одобрении» (М. Громыко, 1986).

Как было и с конфликтами предыдущих уровней, для предотвращения статусных столкновений практиковались такие действия, которые предупреждали создание объективных предпосылок конфликта, и некоторые способы психологической защиты конфликтующих. К первой группе относятся, прежде всего, многочисленные предписания народного этикета. Богатство и разнообразие социальных ролей в обществе, сложность общественных отношений обуславливали необходимость детальных «инструкций» относительно соответствия поведения человека социальным требованиям, причем практически на все случаи жизни. Достаточно вспомнить, что при общей гостеприимности многих народов у них все же существовали конкретные правила приема отдельных категорий гостей. Так, кабардинские «правила хорошего тона» в зависимости от того, откуда и куда прибыл гость, его социального положения и семейной принадлежности, возраста, личных моральных качеств и т. п. требовали разделения гостей на несколько классов («большой дорогой гость», «большой гость», «дорогой гость», «важный гость» и «гость»). Прием представителей каждой категории имел определенные особенности («дорогой гость» имел право гостить сколько угодно, «важный» – не более трех суток, а просто «гостя» вообще могли оставить ночевать за пределами села и т. п.). Устанавливая конкретные формы общения с представителями разных статусных групп общества и сурово наказывая их нарушителей, этнос защищал себя от множества драматических столкновений на базе нарушений статусных взаимоотношений.

Говоря о способах психологической защиты участников конфликтного взаимодействия, можно выделить два уровня таких психозащитных действий или два способа придания объективной ситуации не травмирующего личность значения: конструктивно-статусный (или социально-психологический) и деструктивно-защитный (или индивидуально-психологический).

Первый способ разрешения конфликта через переопределение ситуации заключается в том, что «загнанную в глухой угол» ситуацию противостояния статусных прав, обязанностей и интересов разных сторон можно было разрешить через социально санкционированные процедуры позитивно окрашенной смены наличного статуса конфликтующих. Например, поединок двух равных по силе и мастерству воинов (которые, к тому же, могли принадлежать к одной этнической общности) должен был бы по правилам, но не по сути, закончиться победой сильнейшего. Для разрешения этого противостояния, которое угрожало перерасти в вечное противоборство, этносы выработали, например, институт побратимства. Именно так стали побратимами известные былинные богатыри Добрыня Никитич и Алеша Попович, которых остановил приехавший на звуки битвы Илья Муромец:

 
– А укротите вы да сердце богатырское,
А назовитесь вы да братьями крестовыми,
А лучше вы крестами побратайтесь.
 

Отметим, что кроме побратимства подобные «антиконфликтные» функции выполняло также кумование и посестринство. Понятно, что названные институты служили, главным образом, уже способами предварения не военных противостояний, а бытовых напряжений. Такой именно, в конце концов, является и судьба побратимства. Как, скажем, свидетельствуют записи прошлого века Марии Ганенко, крестьяне Большой Выськи Елисаветградского уезда братались (целовали икону, клялись на ней «быть до конца родными братьями», обменивались иконами или чаще ягнятами) именно ради этого: «ссориться и ругаться с побратимом считается грехом…». «Сестрились» похоже, как и братались, только подарки были несколько иными: полотенце, курица или что-либо из женского хозяйства.

Деструктивно-защитный способ разрешения конфликтов состоит в том, что участники конфликтного взаимодействия, не имея в силу определенных обстоятельств возможности решить статусные недоразумения общественно-санкционированным путем, вообще отказываются от рассмотрения текущего конфликта как статусного, переводя его в другую категорию конфликтных столкновений (например, «семейных») или вообще отказывая ему в праве быть конфликтом («на все воля божья!»).