Текст книги "Общая и прикладная этнопсихология"

Люсьен Леви-Брюль (1857–1939) – французский этнограф и психолог, создавший теорию господства «пралогического мышления» в первобытных и нецивилизованных обществах [14].

Основная идея Леви-Брюля заключалась в том, что мышление, которое существовало в первобытном обществе и которое можно наблюдать в наше время в некоторых культурах, принципиально отличается от мышления европейцев и американцев. Однако, по мнению исследователя, оно не является ниже или менее совершенной стадией развития мышления европейцев. Оно просто представляет собой принципиально иной тип, подчиняющийся иным законам развития и функционирования.

В чем же Леви-Брюль видит основные различия между данными типами мышления? Главное отличие заключается, по автору, в подчиненности мышления членов первобытных и нецивилизованных обществ «коллективным представлениям». Понятие «коллективных представлений» является одним из базовых понятий Э. Дюркгейма – основателя социологического направления во французской этнологической школе. По определению, коллективные представления – это система идей, верований и чувств, общая для членов одного общества. Для этой системы характерно следующее:

• она вырабатывается не отдельной личностью, а обществом; передается из поколения в поколение, и каждый член общества получает ее уже в готовом виде;

• она получает свое выражение в традиционных формах общественной жизни – верованиях, представлениях, мифах, обычаях, языке и т. п.;

• для нее характерен императивный характер: она воспринимается членами общества без критики как истина в последней инстанции, и существенно влияет на поведение и жизнь каждого его представителя;

• в ней практически не разделены интеллектуальные, эмоциональные и моторные компоненты. По Леви-Брюлю, мышление европейцев понятийно: оно предполагает развитую способность обобщения и абстрагирования. А у представителей нецивилизованных обществ образ объекта, вызываемая им эмоция и моторная реакция на нее неразрывно слиты. Образы у «примитивов» сопряжены с интенсивным эмоциональным отношением к ним – восторгом, надеждой, страхом и т. п. Подобное состояние в европейском обществе иногда возникает в ситуациях, переживаемых большой группой людей, находящихся в замкнутом пространстве, например, при крике: «Пожар!»;

• в ней также не разделены обыденно-реальное и мистическое начало: любые вещи, события и явления обладают, по представлениям членов первобытных и нецивилизованных обществ, не только реальными свойствами, но и тайными, сакральными, в которых зачастую и заключена истинная причина происходящего, намек или пророчество. Не случайно, что любое событие у них истолковывается как знамение (по словам Леви-Брюля). В этой логике все предметы, явления, периоды времени и сами члены общества рассматриваются как «счастливые» или «несчастные». Так, в Южной Африке бушмены больше не хотят пользоваться стрелой, которая хотя бы раз не попала в цель. А попавшая в цель стрела в их глазах приобретает двойную цену. В Южной Африке существует поверье, что у некоторых лиц «легкая рука для посева», поэтому для начала сева все стремятся заполучить такого человека. И наоборот, если в селении появляется новый человек и после этого за год выпадает мало дождей, то в глазах жителей селения ответственность за это падает на него;

• данная система не подчиняется законам традиционной логики, она не чувствительна к логическим противоречиям. Коллективные представления связываются между собой законами «партиципации» (сопричастности). Так, по законам партиципации были построены приводившиеся выше примеры о счастливых и несчастливых вещах, людях или событиях. Во многих традиционных обществах на основе данного закона отождествляются оригиналы – предметы, животные, растения, люди – и их изображения, независимо от того, нарисованы они, вылеплены, выгравированы или сфотографированы. «Я знаю, – говорил один туземец об альбоме исследователя, – что этот человек уложил в свою книгу много наших бизонов и теперь у нас больше не будет бизонов для питания». Аналогично люди могут отождествляться со своим изображением, тенью, именем и т. п., и любые манипуляции с последними будут восприниматься, как посягательства на жизнь или здоровье данного человека. (Именно поэтому у туземцев Фиджи считается смертельной обидой наступить на чью-либо тень, а в Западной Африке злоумышленник, изобличенный в том, что пронзил тень человека гвоздем или ножом, подвергается казни, поскольку посягательство на тень приравнивается к посягательству на жизнь человека). Хорошо известны также примеры отождествления своей этнической группы с теми животными или растениями, чье имя она носит, и которые считаются их прародителями или покровителями. Это выражается, в частности, в том, что члены данной этнической группы будут считаться обладающими теми физическими или психическими свойствами, которые они традиционно приписывают данным животным (силой льва; зоркостью орла; хитростью лисы и т. п.). Леви-Брюль приводит множество описаний отождествления сна, галлюцинаций и реальности, части и целого и т. п., аналогичных приведенным выше примерам;

• данная система слабо корректируется жизненным опытом. Вопреки очевидному, никакие неудачи магических обрядов, невыполнения предсказаний или пророчеств и т. п. не способны поколебать веру членов традиционных обществ в их представления о мире, себе и жизни в целом. У них всегда наготове объяснения, с помощью которых удается избежать необходимости пересмотра системы своих взглядов.

Таким образом, Леви-Брюль выдвигал идею присутствия качественных различий между двумя типами мышления – логическим и пралогическим, что, тем не менее, редко принималось в научной среде. Историческое развитие, по мнению ученого, будет способствовать снижению удельного веса пралогического мышления, коллективных представлений и повышению удельного веса логического мышления и индивидуальных представлений. Необходимой предпосылкой подобных изменений является снижение степени отождествления себя с группой (что в наше время мы назвали бы снижением социальной идентичности) и развитие способности выделения себя из группы (формирование личностной идентичности).

Можно было бы предположить, что рост образования и научно-технический прогресс приведут к исчезновению коллективных представлений, образованных по закону партиципации, однако, мы видим, что и в настоящее время в нашем обществе коллективные представления в определенных сферах жизнедеятельности присутствуют. Поэтому стоит, по-видимому, не противопоставлять пралогическое и логическое мышление, не соотносить их жестко с характерными культурами, а говорить об их сосуществовании в каждой культуре и о разном их процентном соотношении в этих культурах в зависимости от формы и степени развития той или иной сферы жизнедеятельности.

Взгляды Леви-Брюля и созданная им концепция первобытного мышления имели множество оппонентов даже в пределах Франции. Так, через несколько десятилетий другой известный французский антрополог – К. Леви-Строс – создал теорию первобытного мышления, во многом противостоящую теории своего знаменитого предшественника. Остановимся на ней более подробно.

Клод Леви-Строс, родившийся в 1908 г., является одним из наиболее известных в мире этнографов и одним из основоположников структурализма. В 1958 г. была опубликована его книга «Структурная антропология», принесшая автору мировую известность и славу. Чем же заслужил мировую известность ученый, читаемый до той поры только собратьями-этнографами?

К. Леви-Строс разработал так называемый структурный метод в антропологии, суть которого заключается в выявлении структурных элементов, составляющих в своей совокупности бессознательную структуру человеческого разума [15]. Он писал об этом так:

«Все формы социальной жизни, в основном, одной природы, они состоят из систем поведения, представляющих собой проекции универсальных законов, регулирующих бессознательную структуру разума, на уровень сознания и социализованной мысли. Изучая эти «проекции», исследователь должен пробить себе дорогу к тому, что проецируется, тем самым он перейдет от конкретных фактов, воспринимаемых нашими органами чувств, к структурным элементам: от частного к общему».

Иными словами, согласно Леви-Стросу существуют две структуры: структура человеческого разума и структура социальной и культурной реальности (мифов, систем родства, форм брака, особенностей национальной кухни и т. п.). Обе структуры идентичны друг другу. Структура человеческого разума первична, структура социальной и культурной реальности является ее проекцией, однако последняя доступнее, ее легче и проще изучать, анализировать. Изучив структуру социальной и культурной реальности, можно выявить и первичную бессознательную структуру разума, которая едина, вечна и неизменна.

Содержанием бессознательной структуры разума, по Леви-Стросу, являются «бинарные оппозиции», т. е. некие биполярные шкалы-противопоставления (жизнь-смерть, добро-зло и т. п.), с помощью которых люди воспринимают и анализируют себя и окружающий мир. Именно наличие бинарных оппозиций, с точки зрения автора, роднит людей всех культур и эпох: от первобытного до человека XXI века. В этом проявляется характерный для Леви-Строса акцент на объединяющем видении в первобытном и цивилизованном мышлении единых и неизменных оснований, а не качественных существенных различий, как у Леви-Брюля.

Под первобытными обществами Леви-Строс понимает, кстати, обширную группу народов, не знавших письменности (огнеземельцы, австралийцы, пигмеи и т. п.). Говоря о первобытных обществах, ученый не только не подчеркивает их более примитивный или несовершенный характер, а наоборот – описывает жизнь в подобных обществах в исключительно розовых тонах. С его точки зрения, бесписьменные народы живут счастливее, чем цивилизованные, поскольку цивилизация разрушает жизнь, и люди в так называемых развитых обществах решают жизненные проблемы сложнее и не лучше, чем представители бесписьменных культур.

Таким образом, согласно Леви-Стросу, мышление первобытного человека ничем принципиально не отличается от современного: в обоих присутствуют одни и те же бинарные оппозиции. Но изучать бессознательную структуру разума легче и проще не на представителях высоко цивилизованных культур, а на членах традиционных обществ, поскольку у них «слой культуры еще очень тонок», а внешнее «Я» теснее связано с внутренним; обозначающее еще не оторвалось от обозначаемого и за многими знаками видны бинарные оппозиции. Так, если этнолога интересует, какую именно бинарную оппозицию обозначает определенный обычай, существующий в его культуре, то он должен, по Леви-Стросу, найти сходный обычай в традиционном обществе, за которым легче будет выявить стоящую за ним бинарную оппозицию. С точки зрения ученого, «этнолог смотрит на первобытного человека как в зеркало и видит в нем отражение своего внутреннего «Я», своей природы, своего обозначаемого, своего бессознательного». Учитывая частое употребление термина «бессознательное», необходимо понять, что подразумевает под ним исследователь. Леви-Строс поясняет свою терминологию следующим образом:

«Подсознание – это хранилище воспоминаний и образов, накопленных каждым человеком за свою жизнь… Бессознательное – всегда остается пустым, лишенным образного содержания (по аналогии с желудком, который может быть наполнен пищей). Это инструмент с единственным назначением – оно подчиняет структурным законам нерасчлененные элементы, поступающие извне… Если подсознание – это индивидуальный словарь, в котором каждый из нас записывает лексику истории своей индивидуальности, то бессознательное организует этот словарь по своим законам, придает ему значение и делает его языком, понятным нам самим и другим людям… Словарь имеет меньшее значение, чем структурные законы, которые не только едины, но и малочисленны».

Описанный способ изучения сложных феноменов, по мнению некоторых исследователей, близок к историческому подходу Л.С. Выготского и А.Р. Лурии, поскольку также построен на выявлении в повседневном поведении человека явлений, которые восходят к глубокой древности, являясь как бы «окаменелостями» или «рудиментами», объяснить которые можно только с помощью культурно-исторического развития.

В более поздних работах Леви-Строса (в частности, в «Мысли дикаря») тенденция выявления общечеловеческих характеристик мышления прослеживается еще более отчетливо. Основное отличие между первобытным и современным мышлением исследователь видит в том, что мышление членов бесписьменных обществ не отходит еще от наглядно-чувственных представлений-переживаний о мире; у представителей же цивилизованных стран наблюдается все больший отход от непосредственного чувственного опыта в более абстрактные формы мышления.

Истоки современного развития кросс-культурной психологии восходят к представительной встрече социальных психологов в университете Нигерии, проходившей во время Рождества и встречи Нового года (1965–1966 гг.), которая положила начало нескольким организационным нововведениям [29]:

Во-первых, было решено учредить новое периодическое издание, давшее возможность всем психологам, интересующимся кросс-культурными исследованиями, находиться в курсе происходящих событий и знакомиться с новыми идеями. Этим изданием стал «Вестник кросс-культурной социальной психологии» (первым редактором которого стал Генри Триандис). Его прямым наследником является ежеквартальный «Бюллетень кросс-культурной психологии», выходящий до настоящего времени.

Во-вторых, Джон Берри инициировал создание директории кросс-культурных исследователей. Первоначально в ней было чуть более ста заявок, опубликованных в 1968 г. в «Международном психологическом журнале». С тех пор эта директория постоянно обновлялась и пополнялась.

В-третьих, с 1968 г. была начата работа по подготовке издания, а в 1970 г. впервые увидел свет «Журнал кросс-культурной психологии», редактором которого стал В. Лоннер.

Эти организационные инициативы сыграли роль существенного катализатора в развитии кросс-культурной психологии и сделали возможным проведение первого собрания Международной ассоциации кросс-культурных психологов, которое проходило в августе 1972 г. в университете Гонконга. Оно было проведено по инициативе В. Даусона, который в то время был главой факультета психологии в Гонконге. На этом первом историческом собрании присутствовало сравнительно немного ученых – всего 110 человек. Они учредили Международную ассоциацию кросс-культурных психологов, избрали ее первого президента (им стал Д. Бруннер) и первого генерального секретаря (им стал В. Даусон). С тех пор каждые два года проводится конгресс Международной ассоциации кросс-культурных психологов, последний из которых был в 2002 г. в Индонезии.

Таким образом, кросс-культурная психология имеет уже солидную историю, однако вопрос о ее предмете, методах и соотношении с другими отраслями психологии по-прежнему остается дискуссионным. Одним из корифеев этой науки является Джон Берри, наиболее известный и уважаемый ее представитель, который, как упоминалось выше, стоял у ее истоков. Имеет смысл познакомиться с примером последних его публикаций, где излагается видение данной проблемы [30]. Схематически ход его мыслей можно представить следующим образом (см. таблицу 1).

Представленная таблица задана тремя уровнями реальности культуры (от наиболее конкретного, хорошо наблюдаемого, до когнитивно конструируемого) и тремя потенциально возможными видами локализации феноменов – групповым, межиндивидным и индивидным. На пересечении этих двух параметров лежат хорошо известные понятия.

Таблица 1. Дисциплины, изучающие культуру и поведение. Уровень реальности и локус культурных и поведенческих феноменов

Для локуса на групповом и наиболее реальном уровне находится эксплицитная культура, хорошо известная каждому по этнографическим исследованиям: обычаи, традиции, артефакты, технологии и множество конкретных институтов: школа, место работы и т. п.

Более абстрактный групповой уровень представлен тем, что принято называть имплицитной культурой. Это то, чем пользуются для объяснения и интерпретации эксплицитной культуры, т. е. темы, правила и паттерны, которые скрыты за формами эксплицитной культуры, базирующейся на них.

На межиндивидном локусе наиболее конкретным феноменом являются социальные интеракции и коммуникации. Их легко наблюдать и описывать в более или менее понятных всем терминах (встреча, разговор и т. д.). Понимание же смысла и значения данного социального взаимодействия зависит от той культуры, в которой оно происходит, и знаменует собой переход на более высокий уровень абстракции.

На локусе отдельного индивида наиболее конкретными и легко всеми наблюдаемыми являются внешние формы поведения индивидов. Пытаясь объяснить и проинтерпретировать их, психологи поднимаются на более высокий уровень абстракции, пользуясь понятиями: черты характера, способности, наклонности и т. п.

На уровне, наиболее удаленном от конкретной реальности, лежат наибольшие когнитивные конструкции – научные дисциплины: антропология (в отечественной терминологии называемая этнографией или этнологией), культурная психология и общая психология. В противовес взглядам культурных психологов, и в частности Р. Швед ера [34], который считал, что культурная психология должна выступить в качестве объединяющего и синтезирующего начала для других близких дисциплин, Берри, как следует из схемы, в этой роли видит кросс-культурную психологию.

Он выделяет три основных цели кросс-культурной психологии:

• апробировать существующие в психологии гипотезы и теории в разных культурных контекстах, тем самым, тестируя их валидность. Эта цель ассоциируется с классическим etic методологическим подходом (традиционный термин, подчеркивающий установку на изучение общего). В настоящее время результаты попыток достижения этой цели налицо: большое количество данных многочисленных исследований о подобии и различиях в функционировании психологических явлений. Для немалого числа ученых именно эта цель представляется главной для кросс-культурной психологии, если, вообще, не единственной;

• изучить в культурах те уникальные, специфические психологические феномены, которые не представлены в других культурах. Эта цель ассоциируется с emic методологическим подходом (традиционный термин, подчеркивающий изучение уникального, неповторимого) и развитием «культурной», «туземной» и «этнической» психологии;

• интегрировать знания, полученные в результате достижения первых двух целей и генерировать универсальную общечеловеческую психологию, валидную для всех народов. Эта цель ассоциируется с современным пониманием etic подхода и проявляется в росте интереса к поиску универсалий.

В начале 1980-х гг. в США начала организационно оформляться новая отрасль психологии, получившая название «культурная психология». Ее первые шаги были связаны с именами Майка Коула, Джерома Брунера, Ричарда Шведера и некоторых других исследователей.

Конечно же, сам термин «культурная психология» возник раньше. Впервые в США его применили еще в 1957 г. в Католическом университете Ниймегена. Инициатива его введения принадлежала заведующему Психологической лабораторией данного университета, профессору Ф. Руттену. В 1957 г. он выступил с обоснованием необходимости выделения двух новых субдисциплин в рамках психологии: культурной и психологии религии. В этом же году в университет был принят профессор X. Фортманн, который начал разрабатывать и преподавать соответствующие курсы. В 1971 г. он опубликовал первое учебное пособие по культурной психологии, которое так и называлось: «Введение в культурную психологию».

Вместе с тем необходимо отметить, что культурная психология в Католическом университете Ниймегена имела достаточно специфическое содержание. Создание кафедры культурной психологии было подчинено, в основном, изучению религии как важнейшей составляющей культуры, религиозных представлений и их связи с психическим здоровьем. Иными словами, исследования носили узко локальный прикладной характер, а результаты публиковались в местных изданиях. Поэтому данная инициатива не имела серьезного влияния не только на развитие международной культурной психологии, но даже на развитие культурной психологии в США.

В начале 1980-х гг. ситуация начала меняться. Целый ряд антропологов и психологов, особенно кросс-культурных психологов, пытаются преодолеть кризис, обращаясь к понятию «культурная психология» [12], потому что были не удовлетворены развитием своих дисциплин или социальных наук в целом. В Германии так называемая Саар-брюккенская группа (Л. Эккенсбергер, Б. Крюер и другие) начала выступать за создание культурной психологии, основанной на идеях Э. Боша, в которых сочеталась германская историческая традиция, приведшая В. Вундта к мысли о необходимости изучения психологии народов, одна из разновидностей теории деятельности и конструктивизм Ж. Пиаже. Джером Брунер, известный психолог, специалист по психологии развития, отталкиваясь от идей Л.С. Выготского, предложил свое видение культурной психологии.

Психологический антрополог Ричард Швед ер изложил свое представление о культурной психологии, опираясь преимущественно на западноевропейские и американские теории культуры. Он пытался очертить особенности наиболее близких к культурной психологии дисциплин, делая тем самым более очевидными границы между ними [34].

Так, кросс-культурную психологию он определяет как субдисциплину общей психологии. Она разделяет представления общей психологии о принципиальном единстве законов и механизмов психики. Пользуясь методами общей психологии, кросс-культурная психология исследует представителей разных этнокультурных групп. Анализируя различия в результатах, ее сторонники идут двумя теоретически возможными путями: одни утверждают, что полученные различия обусловлены тем, что психические процессы и механизмы, хотя они потенциально и идентичны, достигли у разных народов неодинаковой степени развития. С их точки зрения, дело только в «дозревании» этих внутренних процессов, для чего нужны соответствующие условия, в частности, внешние стимулы – игрушки, обучение, грамотность и т. п. Другие ученые настаивают на том, что эти процессы и механизмы идентичны и сейчас, а различия обусловлены несовершенством тестовых процедур, которые не дают всем этносам в одинаковой степени проявить реальные возможности. Выход они видят в отказе от лабораторных исследований и переходе к естественным наблюдениям, которые не обладают искажающим эффектом психологического тестирования и при которых все внутренние психические процессы функционируют беспрепятственно.

Если кросс-культурная психология рассматривается Р. Швед ером как отрасль общей психологии, то психологическая антропология трактуется как отрасль этнографии. Последнее и обуславливает ее специфику. Она мало интересуется поведением и психическими процессами, «препарированными» в лаборатории или при тестировании. Ее материал – это ритуалы, сказки, народные верования, игры, обыденное право и обряды. Классическая психологическая антропология, по Р. Швед еру, также поддерживает постулат общей психологии о единстве психологических законов и механизмов, но общая и кросс-культурная психология абстрагируются в своих исследованиях от окружающей среды, а психологическая антропология – нет. Более того, аксиомой является то, что внутренние духовные процессы являются первичными, а их сила и влияние распространяется и на социокультурное окружение, которое для того, чтобы быть жизнеспособным, должно адаптироваться к психическим законам, навязывающим ему определенные формы и способы существования. С этих позиций любое культурное явление может интерпретироваться либо через систему бинарных оппозиций человеческого мышления (К. Леви-Строс), либо как формы проявления такой известной психоаналитической универсалии как «комплекс Эдипа» (Стефенс, 1962; Спиро, 1983) и т. п.

Культурная психология, по Р. Швед еру, синтезирует черты кросс-культурной психологии, психологической антропологии и этнической психологии, избавившись от недостатков каждой из этих отраслей. Основным ее достижением является отказ от положения о существовании универсалий и, главное, от фиксированных законов психической деятельности. С точки зрения культурной психологии не существует чисто психологических законов, как не существует и не опосредованных стимулами событий. Психика и культура взаимозависимы и формируются в процессе деятельности при взаимном влиянии друг на друга.

Майк Коул, проводивший традиционные кросс-культурные исследования в прошлом, попытался совместить идеи и достижения западной кросс-культурной психологии с идеями культурно-исторической школы Л.С. Выготского и теории деятельности А.Н. Леонтьева в рамках новой дисциплины, названной им культурно-историческая психология [12]. Вот пример его высказывания:

«В качестве главных характеристик культурной психологии я принимаю следующие:

 культурная психология подчеркивает, что всякое действие обусловлено контекстом;

 настаивает на важности широко понимаемого «генетического метода», включающего исторический, онтогенетический и микрогенетический уровни анализа;

 пытается основывать свой анализ на событиях повседневной жизни;

 считает, что психика возникает в совместной опосредованной деятельности людей. Психика, таким образом, в существенном смысле созидательна и распределена;

 считает, что индивиды являются активными субъектами своего развития, однако их действия в конкретной среде не полностью определяются их собственным выбором;

 отвергает линейную причинно-следственную парадигму «стимул-реакция» в пользу утверждения эмерджентной природы психики в деятельности и признания центральной роли интерпретации;

 опирается на методы гуманитарных, а также социальных и биологических дисциплин» (Коул, 1997).

В последнее время возросла концептуальная конфронтация между компаративисто-универсалистами (как часто называют представителей кросс-культурной психологии) и релятивистами (представителями психологии культурной и туземной). Что же отличает эти разделы психологии? В литературе часто подчеркивается, что одно из главных отличий сводится к следующему: в кросс-культурной психологии культура и психика концептуально разделены и культура рассматривается как независимая переменная, вмешивающаяся в существование психики (зависимой переменной). С точки зрения культурных психологов, это приводит к деградации статуса культуры и делает возможным ее игнорирование при конструировании теорий. Культурные психологи прямо указывают, что в кросс-культурных исследованиях культура второстепенна, потому что цель кросс-культурной психологии – нахождение универсалий и психического единства. Для культурных психологов характерна мысль о том, что культура и индивидуальное поведение являются неразделимыми компонентами одного феномена. Ее теоретики часто подчеркивают, что важнейшим положением культурной психологии является рассмотрение культуры и психики как взаимно конституирующих феноменов, т. е. как феноменов, которые производят друг друга или интегральны в отношении друг друга.

Вместе с тем необходимо отметить, что при всей привлекательности этой идеи ее трудно методически конкретизировать в работах традиционного типа, отдающих приоритет количественным методам исследования. Поэтому представители культурной психологии часто работают с качественными методами, обосновывая и доказывая, что их возможности, как минимум, не уступают возможностям количественной методологии.

В последние годы представители культурной и кросс-культурной психологии все чаще говорят о необходимости поиска компромисса, потому что обе стороны осознали, что у каждой из них есть свои достоинства и недостатки. К трудностям культурной психологии относят следующие:

• отсутствие убедительной и широко приложимой методической базы;

• релятивистская ориентация, которая осложняет нахождение общедоступных способов описания для культурно-специфических феноменов;

• конструктивистская ориентация: признание идеи конструирования социального и психологического миров приводит к мысли об их создателе.

К проблемам кросс-культурной психологии относятся:

• опасность концептуальной ригидности: тот логико-эмпирический подход, который в ней принят, не оставляет места «объяснительному» подходу;

• излишняя уверенность в объективности используемого методического аппарата при том, что сравнительный подход связан с множеством методологических трудностей.

Учитывая наличие проблем в обоих течениях, представители этих дисциплин в последнее время подчеркивают, что следует двигаться в направлении нахождения соотношения культурной и кросс-культурной психологий не по принципу «или-или», а как взаимодополняющих областей.