Текст книги "Общая и прикладная этнопсихология"

1. Боплан Г.Л. 1990. Опис України. Львів.

2. Брунер Дж. 1977. Психология познания. М.

3. Венгер Л.А. 1978. Сюжетно-ролевая игра и психологическое развитие ребенка // Игра и ёё роль в развитии ребенка дошкольного возраста. М.

4. Волков Г. 1958. Этнопедагогика. Чебоксары.

5. Заглада Н. 1929. Побут селянської дитини. Матеріали до монографії с. Старосілля // Матеріали до етнології, 1. Кiiв.

6. Коул М., Скрибнер С. 1977. Культура и мышление. М.

7. Кравцов Г.Г. 1990. Игра как ведущая деятельность и форма организации жизни дошкольников // Игра и развитие личности дошкольника. М. С. 4–18.

8. Лурия А.Р. 1974. Об историческом развитии познавательных процессов. М.

9. Мид М. 1988. Культура и мир детства. М.

10. Палагина И.И. 1989. Развитие воображения ребенка в русской народной педагогике // Вопросы психологии. № 6. С. 69–73.

11. Пирлиев К. 1977. Очерки етнопедагогики туркменского народа. Ашгабат.

12. Суховерська О. 1924. Рухові забави й ігри. Львів.

13. Сявавко Е.І. 1974. Українська етнопедагогіка в її історичному розвитку. Кiiв.

14. Тульвисте И. 1988. Культурно-историческое развитие вербального мышления. Таллин.

15. Щепанская Т.Б. 1990. Неземледелец в земледельческой деревне // Этнокультурные традиции русского сельского населения 19 – нач. 20 века. Вып.1. М. С. 5–81.

16. Эльконин Д.Б. 1978. Насущные вопросы психологии игры в дошкольном возрасте // Игра и её роль в развитии ребенка дошкольного возраста. М.

17. Этнография детства. 1983–1992. М.

1. Что такое этнопедагогика как отрасль народоведения? Что интересует этнопсихологов в народных системах воспитания детей?

2. Сравните народные и современные научные рекомендации относительно физического и психического воспитания ребенка? Какие выводы можно сделать после такого сравнения?

3. «Мама глуповата, пока ребенок мал». Подтверждается ли эта пословица материалами этнопедагогики?

4. Приведите факты, подтверждающие деятельностное происхождение психических способностей ребенка (из сферы физического, сенсорного и иных форм воспитания).

5. На каких основаниях народная игра считается эффективным способом психического развития ребенка? Как связаны между собой в онтогенезе формы игровой деятельности ребенка и уровень развития его психических функций?

6. Обоснуйте способность народной игры быть способом развития у ребенка: а) воображения; б) умственных действий; в) системы социальных норм и ценностей.

7. В чем состоит психолого-педагогическое значение народной обрядности? Каким образом народная обрядность способствует формированию ценностных ориентаций личности?

8. «Обряд есть развернутое умственное действие». Приведите факты в пользу этого утверждения.

9. Дайте общую характеристику проблемы вклада народной педагогики в формирование этнической спецификации сознания ребенка.

10. Какие основные направления этнической спецификации перцептивной деятельности Вам известны? Как они связаны с особенностями педагогической практики этноса?

11. Каковы этнические особенности образного отражения действительности. Можно ли связать эти особенности со специфичной практикой воспитания ребенка в конкретном этносе?

12. Приведите примеры этнических различий в мышлении. Поясните приведенные факты с точки зрения деятельностного подхода к этнопсихогенезу.

6. Этноконфликтология

Развитие общественных отношений часто сопровождается столкновением разнообразных интересов отдельных индивидов или социальных групп. Рассматривая традиционное общество, нетрудно выделить три основные плоскости (точнее – общественных уровня), в которых разворачиваются свойственные ему конфликты, а именно: внутрисемейный, внутриэтнический и межэтнический. Поддерживая стабильность своего существования, любой этнос вынужден вырабатывать определенные формы предотвращения и разрешения конфликтов, которые возникают на всех уровнях.

Если согласиться с тем, что конфликт – это персонифицированная форма диалектических противоречий общественной жизни, т. е. такая стадия их развития, когда люди начинают переживать объективные противоречия общества как собственные проблемы (А. Проценко), то общая стратегия предотвращения каких-либо конфликтов должна состоять из действий, которые предупреждают формирование объективных условий конфликта и тормозят процессы обретения определенной ситуацией человеческого взаимодействия слишком аффектированного личностного смысла.

Совершенно ясно, что в зависимости от уровня конфликтной ситуации и этнической специфики бытия социума, такая стратегия может приобретать разнообразнейшие формы коммуникативного поведения участников конфликта.

Внутрисемейные конфликты можно разделить на следующие:

• конфликты между самими детьми;

• конфликты типа «отцы и дети» (т. е. конфликты между взрослыми – с одной стороны и молодым поколением семьи – с другой);

• конфликты исключительно между взрослыми представителями семьи.

Что касается детских недоразумений, то мы находим тут полное подтверждение наших допущений относительно общей стратегии предотвращения конфликта. Вот, например, как это выглядит на материалах детских дразнилок – небольших стихотворных произведений («лирики высмеивания», по выражению известного собирателя фольклора Г. Виноградова), которые являются своеобразной формой словесной агрессии, способом высмеивания – а значит, негативной социальной оценки – определенных отклонений от норм и правил поведения, способом утверждения кодекса детской жизни.

Если коснуться общей характеристики этого жанра детского творчества, то необходимо отметить, что в их строении исследователи выделяют несколько схем:

• приписывание ребенку или группе детей определенных негативных признаков или действий;

• отрицание положительных признаков или действий;

• отрицание одних признаков с одновременным приписыванием других.

Среди дразнилок русских детей представлены все три типа композиционного построения (Г. Виноградов), а, например, среди известного украинского материала дразнилки, основанные на отрицании «положительных» признаков, практически отсутствуют.

Вследствие этого понятно, почему отсутствуют и произведения смешанного характера (Г. Довженок). В то же время дразнилки-утверждения здесь очень разнообразны. Так, осмеиваемому могут просто приписываться негативные признаки или действия («Савка-булавка // Через тин гавка» – «Савка-булавка, через забор гавкает»), ребенок может обрисовываться как объект действий («Грицю, Грицю, Грицю – сала, // Гриця цюця покусала, // Вiдкусила бульку з носа, // Грицю сало iз барбоса»), наконец, он может негативно характеризоваться через связанные с ним предметы или людей: «Кiндрат – свиням брат, // Поросятам дядько, // А кобилi сват»» (пер. авт.: «Кондрат – свиньям брат, поросятам – дядька, а кобыле – сват»).

Поскольку, как правило, типичные конфликты в детской среде возникают в результате сравнительно неширокого набора действий и индивидуальных особенностей детей, а предупредить такие столкновения можно блокированием или хотя бы существенным ослаблением проявлений этих действий и черт личности, постольку детские группы практически всех этносов используют с подобной целью достаточно похожие и ограниченные по тематике произведения. Чаще всего мотивами дразнилок становятся характер и моральные качества ребенка (хитрость, жадность и т. п.), его внешний вид (неаккуратность, броскость в одежде и т. п.). Кстати, по свидетельству современных исследователей отечественного детского фольклора (М. Мельникова и других), среди дразнилок послевоенных лет – по сравнению с записями начала века – в 5 раз стало меньше дразнилок о внешности, в то время как вдвое возрос удельный вес дразнилок, которые характеризуют моральные качества ребенка.

Таким образом, предотвращая распространение в отношениях между детьми, например, воровства (а значит, предупреждая возникновение объективных условий для соответствующих конфликтов), русские дети дразнили маленького «воришку» так:

 
Вор – ворище
Украл топорище,
Надо вора подковать,
Чтоб не стал воровать.
 

Тому, кто часто лгал, пели другую припевку:

 
– Врун-врун, поври!
– Некогда врать —
Надо в баню бежать.
 

Или же: «Врушка, врушка, врушка, // У тебя во рту лягушка!» Высмеивались в дразнилках также плаксивость (плач – очевидно неконструктивный способ разрешения проблем, которые возникают между детьми), зазнайство, желание всегда командовать другими и т. п. Перепадало, между прочим, и тем, кто слишком увлекался дразнилками: от простой констатации: «Кто обзывается, тот сам так называется», – до почти формулы заговора:

 
Передразчику – чирей на щеку!
Мне-ка сахару кусок,
Тебе чирей на носок.
Какое место просто,
На тое девяносто.
 

Что же касается действий собственно «психологической защиты» личности, т. е. способов придания ситуации столкновения интересов несколько отстраненного, не травмирующего характера ребенка, а иногда даже положительного смысла, то их народная конфликтология детского возраста знает достаточно много. Приведенная формула – «кто обзывается, тот сам так называется» – демонстрирует возможность непринятия обидного сравнения путем контрсуггестивного его возвращения автору.

Распределение игровых ролей – дело, обычно конфликтное – становится более или менее «мирным» благодаря использованию «безличностных» процедур: «измерения» палки, жребия, считалок, ведь к ним значительно труднее относиться «по-человечески» – с обидой. Всем, наверное, известны поговорки типа: «У серединщ – в золотш скринщ» («В серединке – в золотом сундучке»), «скраю – як у раю» («на краю – как в раю»), которыми украинские дети «хвалят» полученное ими в игре не всегда желаемое место. Отстал малыш в беге наперегонки, не может догнать противника и, чтобы «оправдать» себя, снять психологическое напряжение ситуации и не дать последней перерасти в конфликт, посылает вслед: «Вереду, вереду – чорт попереду!» («Вереда, вереда – черт впереди!»), на что, правда, может незамедлительно получить и обратный ответ: «Ладу, ладу – чорт позаду» («Ладу, ладу – черт позади!»).

Следует заметить, что пересемантизация, т. е. придание ситуации другого значения как способ психологической защиты также встречается и у представителей старших возрастных категорий, в частности, у молодежи. Если парень, как утверждает следующая веснянка, не способен оценить личностные качества любимой девушки, он совершенно не стоит ее переживаний, любви и вообще никому – кроме чертей в болоте – не нужен.

 
Нет моего миленького // Ни дома, ни тут,
Уже выросли у дороги // Шалфей и рута.
Для шалфея кипяток готовлю // Для руты не буду,
Рассердился мой миленький, // Просить не буду
Пусть его те просят, // Кто плотины разносит,
Пусть его те знают, // Кто плотины ломает.
Пусть его те знают, // Кто плотины ломает,
Пусть его те любят, // Кто в болоте трубит.
 

В достаточно распространенной ситуации выпрашивания у ровесника какой-либо желанной вещи дети используют еще один комплексный способ предотвращения конфликта: ритуализацию действия прошения. Так, просьба российского малыша из Карелии дать ему нож, вызывала у его товарища встречное требование: «Спой ежа!», т. е. стишок такого содержания:

 
Ёжик-ёжик, ежевал,
По завалинке бежал.
У ежа два ножа,
Вы пожалуйте ножа.
 

И только после исполнения припевки ребенок получал желаемое. Аналогичная припевка винницких детей должна была помочь поющему выпросить у товарища определенную вещь, заранее унижая отказывающих:

 
Кие, кие, ручка, // Пана сучка, //
Кто даст, // Тот пан, //
Кто не даст, // Тот свинья.
 

Приведенные выше, а также и другие подобные действия выполняют функцию комплексных антиконфликторов в ритуалах детского поведения как минимум в трех аспектах. Во-первых, создавая реальный контекст общих действий просителя конкретной вещи и потенциального дающего, «церемониал» прошения уменьшал степень отстраненности дающего от просящего и поэтому уменьшал шансы на отказ. Во-вторых, некоторые припевки, в том числе приведенная припевка маленьких винничан, фактически запрещали отказ через осмеяние (негативную социальную реакцию) отказывающего, т. е. формировали объективные условия бесконфликтного решения возникшей проблемы. Наконец, переключая внимание ребенка с внутреннего переживания ситуации на выполнение (обязательно правильное выполнение) определенной системы внешних действий, ритуализация межличностного общения ослабляла силу аффекта, который в это время переживал ребенок (такое касается обоих участников общения). Ритуал выводил аффект из фокуса текущих ценностных переживаний малыша и придавал социализованную (а значит, управляемую) форму.

Необходимо отметить, что межличностные коммуникативные действия, которые «извне» воспринимаются как ритуализованная последовательность поведенческих актов, по своему психологическому содержанию являются, как отмечалось, развернутыми предшественниками умственных действий. А это означает, что усвоение подобных развернутых действий делает индивида, в конце концов, способным и к построению на уровне сознания бесконфликтной системы социальных взаимодействий. Возможно, именно уверенность в том, что дети имеют достаточно способов для решения собственных конфликтов, заставляет украинский этнос – в целом очень внимательный к проблемам организации детского воспитания – неодобрительно относиться к фактам вмешательства родителей (и вообще взрослых) в «детские дела», что было даже закреплено некогда в решениях бывших волостных судов:

«Славутский суд (Заславского уезда Волынской губернии) слушал словесную жалобу крестьянина-собственника г. Славуты Людвика Петровского на крестьянина того же города Григория Билыка, который побил его малолетнюю дочку Марину. Вследствие этой жалобы волостной суд, вызвав обе стороны, провел по этому делу расследование и выявил: Григорий Билык пояснил, что он действительно побил дочку Петровского потому, что дочка Петровского накануне ударила малолетнюю дочку Билыка. Волостной суд постановил: поскольку Билык не должен был вмешиваться в детские отношения, наказать его денежным штрафом в размере 50 кон. сер.» (П. Чубинский, 1872).

Но поскольку обязанность воспитания и ответственность за результаты воспитательного процесса возлагались на родителей, то последние все-таки вынуждены были вмешиваться в дела своих малышей и более взрослых детей, что и обусловило в разных обществах столкновение интересов старшего и младшего поколений, т. е. конфликты типа «родители-дети». Народоведение фиксирует две основные линии разрешения конфликтов между детьми и взрослыми: либо за счет детей – через признание приоритетности интересов родителей, либо уравнением в социальных правах детей и родителей, и признанием равноценности интересов сторон. В рамках, как первой, так и второй линии мы находим широкий спектр способов, которые помогают предотвратить возникновение объективных предпосылок конфликта, и обеспечивают психологическую защиту вовлеченных в предконфликтную ситуацию людей.

Наиболее радикальным способом предотвращения подобных конфликтов является, очевидно, отказ от рождения детей или даже инфантицид. Понятно, что это не может стать общеэтнической панацеей, но во многих этносах в определенные периоды его существования были слои населения, которые достаточно широко пользовались именно этим рецептом «профилактики» обсуждаемого типа конфликтов. Исследователями, в частности 3. Кузелей и М. Грушевским, отмечался этот путь предотвращения конфликтов и в Украине.

«Вот такое творится в мире. Пытается народ уничтожить или хотя бы сократить свой род. Почему-то не любят тех детей. Больше потому, что с ними хлопот не оберешься, а покоя теперь и так нет… Одно слово – не любят и не хотят тех детей, чтоб они жили на свете» (3. Кузеля, 1906).

В случаях – к счастью, более обычных, – когда ребенку все-таки дарили жизнь, способы предупреждения конфликтов между взрослыми и детьми варьировали в зависимости от многих обстоятельств, в том числе и от доминирующей в этносе ориентации на одну из двух названных линий разрешения конфликтов такого типа. При этом последняя могла определять как объективную, так и субъективную сторону дела.

Если взять в качестве примера традиционную жизнь австралийских аборигенов, дети которых живут одной жизнью со взрослыми, с младенчества получая не специально препарированную, а полную, без упрощений, информацию относительно жизни и конфликтных отношений, и в силу этого очень рано способных строить свои отношения с другими людьми как взрослые, то мы видим тут и общественные механизмы обеспечения равных возможностей реализации определенных интересов детей по сравнению с взрослыми. Заметно подобное проявляется, например, в случаях социального «выравнивания» физических возможностей ребенка и взрослого. Так, общественная мысль аборигенов племени мурнгин заставляет матерей быть «добрыми и нежными» с собственными детьми, запрещая им ругать и наказывать последних (как это делают европейские женщины) даже в случаях очевидного неуважения к матери. Наблюдатели неоднократно были свидетелями таких событий, когда мать, не имея права силой усмирить разбушевавшихся детей, била палкой по стволу дерева или по земле, где остались следы ребенка, давая, таким образом, выход своему раздражению, но пальцем не трогала самого шалуна. Одновременно противоположная ориентация – непризнание равенства собственных интересов ребенка и взрослого – делает возможными совершенно другие действия «сбалансирования» интересов сторон, как это, например, происходило в процессе русского народного воспитания.

«Родители держат детей в полном повиновении и за неповиновение ругают и бьют, и за волосы таскают. Если сын или дочка еще малы, то отец или мать поймают за какое-нибудь непослушание, баловство или необдуманный поступок, зажмут голову между ногами и высекут крапивой или лозиной» (Косогоров, 1906).

В украинском этносе подобный путь разрешения ситуации столкновения интересов разных поколений (например, в пользу уважения родительских) также был достаточно распространен. Как свидетельствует П. Чубинский, волостные суды «Западно-Русского края» с легкостью выносили приговоры о телесном наказании розгами даже взрослых детей не только тогда, когда последние поднимали руку на родителей или ругали их «непристойными словами», но и тогда, когда дело было – как в случае с волынянином Михаилом Федорчуком – только в том, что сын «не уважает и не почитает ее как мать, и не послушен в ее распоряжениях по хозяйству» (П. Чубинский, 1872).

Имея такое преимущество в процессе решения проблем обыденной семейной жизни, родители, в свою очередь, обязаны были предварять возможные семейные конфликты, связанные с браком их детей и их будущей хозяйственной деятельностью (поиск супруга, обеспечение невинности дочери-невесты и т. п.). Бесконфликтное решение таких проблем требовало создания определенных объективных условий, прежде всего материального состояния, которое бы позволяло осуществить намеченные планы. Среди многих способов, которые призваны были обеспечить достижение поставленной цели, обычное украинское право (украинская народная этноконфликтология) предусматривает ограничение прав родителей на пользование собственным имуществом: определенная его часть (например, так называемая «дидызна» или «матерызна») не подлежала продаже или уничтожению, а должна была быть передана вступившим в брак детям. Родители должны были обеспечить детям «стартовый» материальный уровень жизни даже в случае собственной преждевременной смерти, а поэтому обретали такое значение поиски кумовьев (наименование «кум» происходит, как считается, от позднелатинского compater/cumpater = «со – отец»), которые должны были разделить с родными родителями ребенка хлопоты по его воспитанию и «выведению в люди». В зависимости от условий жизни семьи и этнической группы количество кумовьев у родителей ребенка могло изменяться от одной пары до пяти-десяти.

По мере взросления младшего поколения отношения между родителями и детьми действительно много в чем менялись: «сии вирю до вуха – бережись обуха» («сын вырос до уха – берегись обуха») – предупреждает украинская пословица. Дети получают право на собственные действия в определенных сферах, в частности в брачных делах, и родители обязаны уважать их мнение:

 
Сошелся род с родом //Хочет погулять,
Где взялась злая личность //Хочет разогнать.
Шумят вербы в конце гребли, // Что я насадила,
Хвали, мать, того зятя, // Что я полюбила (Пер. авт.).
 

Наоборот, разрешение «взрослого» конфликта при таких исходных условиях можно было искать на пути «оребячивания» кого-либо из его участников. Вспомним хотя бы традиционный ответ сватам в случае, если свадьба была нежелательной: «она еще мала (оно еще дитя)». О таком именно пути разрешения конфликта поется в одной из украинских колядок:

 
Ой в огороде, в частоколе,
Щедрый вечер! Добрый вечер! Добрым людям на здоровье!
Ой там Ульянка да и прохаживается, // Красоту сеет и разум
сажает.
Ой сеет она, приговаривает: // – Ой как выйду я да за нелюба,
То ты, красота, да не всходи густа, // А ты, разум, да не принимайся.
Ой там в огороде, в частоколе, // Ой там Ульянка прохаживается,
Красоту сеет и разум сажает. // Ой сеет она, приговаривает:
– Ой как выйду я да за милого, // То ты, красота, да взойди густа.
А ты, разум, // Да приймись.
 

Иными словами, героиня колядки согласна лучше остаться «неразумной» и «незрелой» девчушкой («ты, красота, да не всходи густа, а ты разум мой и не принимайся»), чем провозгласить себя взрослой и пойти на «конфликтный» брак с нелюбимым.

Такая тактика – подчеркивание собственной «не – взрослости» – могла реализовываться в разных формах даже в пределах одной конфликтной ситуации, о чем свидетельствует, например, такой стих:

 
Ой пойду я, пойду // Долиной, долиной,
Ой вытопчу я, наломаю //мальву с калиной…
Ой хоть без разрешения // Но нагуляюсь.
Как приду домой – // Наделаю шума.
Если будут ругать, // То я буду плакать,
Если будут поучать, // То буду молчать.
А если будут бить, // Буду говорить:
– Я еще не старая, // Еще я не гуляла,
Еще я молоденькая, // Рада погулять.
Когда старая стану, //Гулять перестану…
 

Совершенно ясно, что такая вариативность форм осуществления одной и то же тактики разрешения конфликта благоприятствовала более надежному достижению желанной цели.