Текст книги "Общая и прикладная этнопсихология"

Современные ученые считают, что роль культуры может рассматриваться на уровне нозологии, а также на уровне формо– и синдромо-образования. При этом подчеркивается, что на нозологическом уровне особенности культуры в наибольшей степени проявляются в структуре пограничных состояний, в генезисе которых социальные факторы играют особую роль. Некоторые формы пограничных состояний были описаны исследователями только как существующие в конкретных культурах, и они не встречаются, вроде бы, больше ни в одной стране мира. Сюда относят, например, амок и лата-реакцию малазийцев. Современная динамика этнических процессов, определенная культурная трансформация привели к уменьшению числа действительно неповторимых нозологических форм, поэтому влияние культуры рассматривается преимущественно через специфику формо– и синдромо-образования. Тем интереснее представляются редкие свидетельства о своеобразии нозологических форм, исследование которых проводилось в нашей и других странах.

Менерик и эмирячение в Колымском крае

В прошлом веке в Колымском крае ученые наблюдали своеобразные формы истерии, не похожие на привычные представления об этом заболевании, что и дало основание считать их новыми нозологическими формами. Большое внимание им уделил С. Мицкевич, который описал их в своем известном труде «Менерик и эмирячение. Формы истерии в Колымском крае» (1929). Ученый полагал, что суровая природа края, постоянное недоедание, болезни, низкий уровень культуры и специфические народные верования стали факторами, которые способствовали созданию неповторимых форм истерии, очень распространенных среди местного населения.

С. Мицкевич наблюдал три формы истерии (преимущественно среди женщин колымчанок), которые по степени тяжести клинической картины описывал в такой последовательности:

1. «Таримта». Местное население называло первую форму истерии «таримта» (припадок). Она характеризовалась тем, что девочки 12–15 лет начинали жаловаться на сердцебиение, боли в области сердца, под ложечкой, рвоту, невралгии в области мочевого пузыря и клитора, нарушения сна. Таримту рассматривали как обязательный атрибут каждой женщины определенного возраста.

2. «Менерик» – вторая по тяжести клинической картины форма колымской истерии. Начиналась она или после определенной психотравмы, или после камлания шамана, либо же после того, как женщина увидит где-нибудь другую больную менериком. Начало заболевания характеризуется раздражительностью, ощущением тоски, плаксивостью, бессонницей, усилением сердцебиения, головными болями и обмороками. Эта симптоматика наблюдается день-два и является предвестницей более серьезных расстройств. Неожиданно сознание становится спутанным, появляются устрашающие галлюцинации (больная видит черта, какого-то страшного человека и т. п.), начинает кричать, ритмично петь, биться головой о стенку либо качать ею из стороны в сторону, рвать на себе волосы. Появляются судороги, больная выгибается дугой, у нее вздувается живот, при этом нередко она принимает «страстные позы» и раздевается. Продолжительность такого припадка – от 1–2 часов до целого дня или ночи. Проявления то угасают, то вновь усиливаются. После припадка к больной возвращается сознание, но она ощущает себя совершенно разбитой. Как правило, припадок повторяется в тот же день или на следующий. Так продолжается несколько дней. Потом больная возвращается к своему обычному состоянию и самочувствию. Аналогичные приступы болезни повторяются несколько раз в год.

Население приписывает такое «порче», при этом говорят «черт мучает». Считается, что в процесс припадка не надо вмешиваться. Помочь может только шаман или поп. Сами больные тоже считают себя одержимыми, но такой связи с православным культом, такой разработанной теории порчи, как при «крикливцах», тут не наблюдается. По мнению С. Мицкевича, эта патология похожа на шаманство, ее проявления иногда напоминают камлания шамана, но он, даже в трансе, намного лучше контролирует ситуацию, чем это делает больная менериком. Во время приступов больные на уколы не реагируют, зрачки расширены. Возможно состояние, которое напоминает летаргию – оцепенение, потеря сознания, пульс 104–105, сердцебиение едва ощутимое. Интересно, что больные менериком стыдятся своего заболевания.

3. «Ирер», или сумасшествие. Если приступ продолжался месяц или больше, обморочное состояние становилось постоянным, галлюцинации более выразительными, появлялись бредовые идеи преследования, состояние тоски и попытки самоубийства. Это было признаком начала третьей формы истерии – «ирер». (Хотя в Колымском крае этим словом назывались и другие психические расстройства, в частности, депрессивная фаза маниакально-депрессивного психоза.)

Существовала еще одна форма психических заболеваний, характерная только для Колымского края. Ее называли «эмирячение» – симптомокомплекс, который развивался на базе истерической конституции. Описывали его так: у женщины все начиналось с сильного испуга. Вызвать его могло, что угодно. Нередко таковыми становились раздражители (например, неожиданное хлопанье за спиной), на которые обычный человек среагировал бы максимум вздрагиванием. Испуг сопровождался криком, женщина могла даже швырнуть что-нибудь в того, кто ее испугал. Через какое-то время после испуга у женщины начинались обмороки, либо она становилась «сама не своя», часто теряла сознание, наблюдались сильные истерические припадки, похожие на менерик. В дальнейшем рефлексы при испуге ускорялись и выходили из-под контроля сознания. Женщина впадала в гипноидное состояние, во время которого копировала поведение того, кто ее напугал. В этом состоянии она полностью утрачивала контроль над своими поступками: рассказывала все свои секреты, могла залезть на крышу и прыгнуть оттуда и т. п. Во время гипноидного состояния у больной наблюдалось ускоренное дыхание и пульс, тремор конечностей. Приступ заканчивался обмороком или менериком. Женщина еще долго потом ощущала разбитость и недомогание. По свидетельству С. Мицкевича, распространенность этого заболевания среди местных жителей была очень высокой: после 45 лет чуть ли не каждая колымчанка была эмирячкой.

Шева у Коми и икота у русского населения бассейнов рек Пинеги и Мезени

«Шева» – это порча, болезнь, злой дух, персонифицированные в виде мотылька, шмеля, жука, мухи, червяка, ниточки, узелочка. Икота у коми рассматривалась как одно из проявлений шевы и была достаточно распространенной среди туземного населения. Само слово «икота» – не русского происхождения, оно пришло к русским от коми. Как у русских, так и у коми, подобные заболевания приписывались сглазу и имели идентичную клиническую картину.

Согласно представлениям коми и русских мезенцев и пинежан, злой дух – шева – влетает в организм больного через рот и чаще всего обитает в животе. Его посылает («сажает») в человека злой волшебник «чака». Женщина (это преимущественно женская болезнь) в какой-то момент ощущает, что она как будто бы что-то проглотила. Она воспринимает это, как глотание икоты. При этом «икота» рассматривается как самостоятельная духовная субстанция. Представление о «шеве», распространенное у коми, как и понятие «икоты», означает одновременно и болезнь, и ее причину, т. е. определенную самостоятельную духовную сущность. Согласно народным верованиям, во время припадка вместо больного говорит дух «шева», который вселился в него. Больная может даже общаться с икотой, которая ее мучает. Более того, по представлениям коми, в ней может поселиться даже несколько икот, и все они способны разговаривать не только с больной, но и между собой.

Для икоты характерны сенестопатии, вегетативные нарушения, повышенная чувствительность, раздражительность. Больным свойственны головные боли, утрата аппетита, общая слабость и очень специфические приступы, которые продолжаются от нескольких минут до суток и более. Именно эти своеобразные приступы и дали название данной болезни. Причиной их может быть любой эмоциональный раздражитель – запах (в XIX веке, как правило, запах ладана и табака), цвет, звук, встреча с незнакомцем и т. д. Сначала больные ощущают слабость, онемение разных частей тела, спазмы желудка, пищевода, горла; позже учащается дыхание, пульс, повышается кровяное давление. Начало припадка могло сопровождаться безудержным зеванием, слезотечением, изменением цвета лица (покраснением или сильной бледностью). Но главными признаками были своеобразные гиперкинезы респираторного и фонационного типа, нечленораздельная речь, которая переходила в крик, а позднее – в прерывистые глухие звуки. Крики и речь имели навязчивый и насильственный характер, больные не могли остановить их по собственному желанию. После припадка больные ощущали слабость, разбитость, угнетенность и тревогу.

В зависимости от специфики речевой деятельности, во время припадка различали несколько основных форм икоты: «нимуха» – немая икота, во время которой припадки были особенно частыми и болезненными, при том, что больной мог произносить только прерывистые глухие звуки; «крикливица» или «ревуха» – когда припадки наблюдались реже и были не столь сильны, а больные могли выговорить отдельные слова и даже отрывочные фразы; и, наконец, «говоруха», когда больные находились в состоянии, похожем на экстаз, но сохраняли способность поддерживать контакт с другими людьми, отвечать на их вопросы. Основная забота больной и ее родственников – не дать начаться припадку, стремление «ублажить» икоту, которая может выражать любые желания, например, пива, вина, сладостей и т. п. В разговоре окружающие, как правило, хорошо дифференцируют голос больной и голос ее икоты.

В XIX столетии икотой-шевой болело большинство женского населения коми, однако известны случаи заболевания и среди мужчин. Интересно, что икота воспринималась здесь как состояние, которое обеспечивало через припадок контакт больного с духом. С этой точки зрения болезнь, припадок играли специфическую социальную роль. К духам, которые жили в больных икотой-шевой и в заболевших менериком или эмирячением, члены общества обращались как к оракулам, расспрашивали их о будущем, просили помощи в поиске потерянных вещей и т. п.

Последняя из известных больших эпидемий «икоты», которая была зафиксирована в 1970 г. в Сури, охватила почти все коренное женское население. Удалось выяснить, что всплеск эпидемии начался после того, как несколько больных во время припадков назвали фамилии женщин, которые как будто бы «сажают икоту». В отношении этих женщин местные жители начали репрессивные действия (так, одну из них душили, кололи шилом, подожгли дом, и, в конце концов, заставили выехать). Начался ряд судебных процессов. Судя по литературным источникам, подобное является не единственным примером сохранения болезней такого типа на Севере.

В племени адангбе (Гана) вызывает интерес обряд совершеннолетия у девушек. Ритуал длится несколько недель, а то и месяцев. Если до обряда или во время его девушка беременеет и рожает ребенка, то последний на всю жизнь остается презираемым и фактически исключается из жизни племени. Такой ребенок («плаби») не принимает участия в ритуалах своего народа и именно поэтому считается соплеменниками больным. Его поведение, как указывают исследователи, является своеобразным эталоном психического заболевания. Аффективные колебания, неуверенность в себе, подозрительность, одиночество, немотивированная агрессивность – вот характерные черты таких детей. При этом каждая из них определяется теми микро социальными условиями, в которые поставлены «плаби» старым «грехом» своей матери. Именно формирование комплекса конкретных характерологических особенностей в детстве еще раз подтверждает значение традиционной культуры в формировании психопатии.

Трудности с дифференциальной диагностикой психопатии и с анализом преморбидной личности связаны в Гане не только с традиционной культурой, но и с социально-экономической структурой общества. Дело в том, что у ребенка в Гане вообще резко ограничены возможности эмоциональных контактов: отец и мать живут в браке в разных местах, т. е. традиционной является «асимметрическая» семья, в которой с отца сняты все обязательства относительно воспитания ребенка, кроме заботы о его материальном положении. Понято, что это также не может не влиять на формирование личности.

Еще одним фактором, который в какой-то степени влияет на формирование личности у африканских детей, является недостаточное питание, дефицит белков. По мнению исследователей, последствиями белкового голодания и алиментарной дистрофии у детей является пограничная умственная отсталость в тяжелых случаях и невротические расстройства – в субклинических.

Исторические источники, археологические и этнографические материалы свидетельствуют о том, что наркотические средства и алкогольные напитки широко использовались всеми народами мира с давних времен, играя важную роль в обрядности и мифологии, а также в семиотической системе соответствующих традиций и обычаев некоторых культур. Что же касается медицинских аспектов наркотизации, то эффект обезболивания после принятия наркотика открыли, очевидно, еще в глубокой древности. А. Бородатова (1984) датирует это время эпохой мезолита, когда уже было известно захоронение с трепанированными черепами. В пользу данного предположения свидетельствуют находки так называемых наркотических клизм в захоронениях с трепанированными черепами в Перу.

Глубоко и разносторонне этнопсихиатрические (этнонаркологические) аспекты алкоголизма раскрыты в монографии Ю. Лисицина и П. Сидорова «Алкоголизм» (1990). В ней авторы показывают, что одними из самых ранних находок, которые раскрывают особенности наркотизации и алкоголизации, являются археологические находки в племенах майя и ацтеков. В этнографической литературе приведены описания ритуалов, во время которых использовались те или иные наркотики, а также спиртные напитки. Например, самым сильным наркотиком у ацтеков считался гриб теонанакаталь («мясо богов»). Его употребляли во время определенных обрядов все члены ацтекского общества. Так, во время церемонии коронации правителей все приглашенные на праздник ночью при свете факелов, наевшись сырых священных грибов с медом, становились «возбужденными и довольными», «пели и танцевали, утратив разум». В видениях им раскрывалось будущее, они слышали голос Бога или «дьявол разговаривал с ними» и т. п. Кроме этого праздника ацтекская верхушка собиралась также на ежегодную «грибную церемонию» – «праздник прозрений».

Среди ученых-этнографов бытует мнение, что использование сильных наркотиков-галлюциногенов, в отличие от общедоступных алкогольных напитков, всегда было связано с рядом существенных ограничений для не посвященных в таинства жрецов. К тому же, кроме культовых запретов, ограничение приёма наркотиков и алкогольных средств связывалось с необходимостью сохранения социальной дисциплины. Приём любых психотропных средств, кроме тех ситуаций, когда он был обязательным, не запрещался до тех пор, пока не начинал угрожать нормальному функционированию общества – земледельческим работам, военной дисциплине и т. д. С другой стороны, обязательное всеобщее алкогольное опьянение или массовая наркотизация во время каких-либо церемоний обосновывалась, с точки зрения А. Бородатовой, необходимостью нервной релаксации.

И сейчас в отдаленных горных районах Мексики и Гватемалы местные шаманы, целители и колдуны считают наркотики и алкоголь необходимым средством для связи с миром надприродных сил и широко используют их в разных ритуалах. Популярность растительных наркотических средств (кактуса «пейотль», семян некоторых видов вьюнов, определенных разновидностей грибов) настолько велика, что вопреки запрещению католической церкви, их продолжают сейчас употреблять как в давних обрядах, так и в синкретичных христианско-языческих ритуалах в честь девы Марии и святых апостолов. Грибы-галлюциногены продаются на всех базарах, а нередко и на лотках возле католических храмов.

Нужно особо подчеркнуть, что основным способом приёма наркотиков у ацтеков и майя было ректальное введение настоя из них с помощью клизм. Среди малых народностей Крайнего Севера такой способ также стал основным, что, по мнению ученых, может объяснить у них повышенную злокачественность и прогредиентность алкоголизма, как и у всех других народов, у которых исторически не сформировалась эффективная этанолоокислительная система.

В современном мире существует огромное разнообразие алкогольных напитков, которые отличаются процентным содержанием спирта, особенностями исходного сырья и технологией приготовления. Вид напитка, что традиционно превалирует в данной культуре, в значительной степени определяет характер опьянения и поведения при интоксикации, а в случае злоупотребления – время возникновения основных клинических признаков алкоголизма, протекание и особенности соматических и неврологических осложнений.

В северных странах традиционно чаще употребляют спирт, водку, виски, ром и другие крепкие напитки, изготовленные из зерновых культур, а также коньяк, полученный из виноградного спирта с добавкой алкалоидов дуба. В южных странах употребляют преимущественно виноградное вино. Винный алкоголизм изучался, в основном, в Италии, Франции, Испании и Португалии, а в СССР – преимущественно в Грузии и Молдавии. В странах Центральной Европы очень популярным является пиво. Рост его употребления в последнее время некоторые исследователи связывают с индустриализацией и урбанизацией (считают, что пиво становится хорошим средством облегчения и расширения ежедневных социальных контактов).

Кроме алкогольных напитков этническую специфику алкоголизации определяют и другие факторы. Важное место среди них принадлежит традиционному, закрепленному в культуре отношению к алкоголю и сложившимся обрядам, связанным с его употреблением. Так, ежедневное употребление вина характерно для Франции, Италии, Испании, Аргентины, Бразилии, Чили и некоторых других стран. Легкая форма опьянения не считается, в частности у французов, непристойной. Наоборот, у евреев употребление алкоголя носило чисто обрядовый характер, и поэтому пьянство, как таковое, исключалось. В исследованиях, посвященных этому вопросу, указывается, что иудаизм рассматривает вино как божий дар и поэтому его нельзя употреблять вне ритуальных действий и обрядов.

Некоторые ученые связывают распространенность пьянства у некоторых народов с существующими в обществе традиционными семейными отношениями. Так, анализируя причины пьянства у негров, Дж. Ролбук и Р. Джосон установили, что большинство наблюдаемых негров-алкоголиков воспитывалось в атмосфере суровости, созданной благодаря жесткой позиции властолюбивых родителей. Исследователи считают, что главным фактором, который обусловил их пьянство, был внутренний протест против родительского влияния и ущемления, что трансформировалось в чувство враждебности по отношению к окружающим людям. Последнее ярко проявляется в их агрессивности в состоянии опьянения.

В начале XX века делались попытки связать алкоголизм с расовыми или национальными психическими и характерологическими особенностями. Утверждалось, что романские народы (французы, испанцы, итальянцы) склонны к умеренному, но регулярному употреблению алкоголя, в то время как для славян якобы характерно периодическое, но в больших объемах употребление спиртных напитков. Большинство современных ученых склоняются к мысли о том, что правильное понимание этнических различий в употреблении алкоголя возможно только на основе анализа не узконациональных, а традиционных культурных и социальных факторов.

В последние годы при изучении распространенности среди населения пьянства и алкоголизма значительное внимание уделяется роли социальных и традиционно культурных факторов. При этом отмечается, что поскольку наибольшая стабильность традиционного образа жизни свойственна сельскому населению, то и изучение этнонациональных традиций относительно употребления спиртных напитков более выразительно будет прослеживаться при изучении сельской популяции.

М. Хотыняну (1981) провел сравнительный анализ распространенности пьянства и алкоголизма среди репрезентативных выборок жителей села одной прибалтийской и одной из среднеазиатских республик. Как оказалось, у исследуемого сельского населения среднеазиатской республики, занятого в сельскохозяйственном труде, наблюдалось достаточно жесткое следование традиционному национальному образу жизни, и не было выявлено лиц с признаками бытового пьянства, тем более хронического алкоголизма. Среди сельского населения прибалтийских республик следование традиционному национальному образу жизни было также зафиксировано у всех исследуемых, однако у 13,2 % населения были выявлены признаки бытового пьянства, а у 5,5 % – хронического алкоголизма.

Полученные результаты можно объяснить, в частности, тем, что среди последней группы следование национально-традиционному образу жизни носило чисто формальный внешний характер. Однако это являлось не единственной причиной. В формировании и закреплении антиалкогольных традиций и установок огромную роль играет отношение к спиртному не только испытуемых, но и их ближайшего окружения. Так, по данным М. Хотыняну, в прибалтийских республиках следование национально-традиционному способу жизни окружением исследуемых с разными формами употребления спиртных напитков отмечено в среднем в 20 % случаев, тогда как окружение исследуемых в среднеазиатских республиках придерживается жестко национальных традиций и норм в 60 % случаев.

Таким образом, оценивая влияние национально-традиционных норм жизни на формирование отношения населения к спиртным напиткам, необходимо принимать во внимание не только закрепленные у них антиалкогольные тенденции, но и учитывать распространенность, стабильность и регулярность следования им большинством населения определенного региона.

Наряду с традиционным образом жизни и разными культурными факторами, существенную роль в объяснении этнической специфики алкоголизации могут играть генетически детерминированные особенности этанолоокислительных систем. Установлено, что лица разного этнического происхождения имеют разную вазомоторную чувствительность к алкоголю. Это проявляется, в частности, в отличиях в гиперемии лица с ощущением прилива крови к нему, повышении температуры кожи, что сопровождается иногда ощущением дискомфорта, и т. п. Так, реагирование в виде выразительной гиперемии лица оказалось достаточно распространенным как среди американских индейцев (89 %), так и среди американцев японского, китайского и корейского происхождения (83 %), тогда как среди лиц европейского происхождения аналогичная реакция отмечалась только в 5 % случаев. Самые разительные отличия в реакции на алкоголь наблюдаются между представителями монголоидной и европеоидной рас.

Подводя итоги накопленным в литературе фактам, А.В.К. Чан (1986) показал, что реакция покраснения лица после приёма даже небольшой дозы алкоголя встречается у 3-29 % европейцев и 47–82 % представителей восточных народов. На небольшие дозы алкоголя мужчины восточного происхождения реагируют ускоренным сердцебиением, снижением диастолического давления, а также быстрым покраснением кожи. У мужчин европейского происхождения цвет кожи не менялся, частота пульса и систолическое давление снижались. Прилив крови к лицу сопровождался ощущением силы, снятием утомления. Выраженной разницы в настроении после принятия алкоголя среди этих двух групп исследуемых выявлено не было.

Безусловно, необходимо быть очень осторожными в интерпретации приведенных данных в экспертных ситуациях, поскольку индивидуальное разнообразие, даже среди однородных этнических групп, может быть очень большим. Ученые считают, что у человека в границах национальных популяций наблюдается 85 % генетического разнообразия, а генетические отличия между разными нациями составляют только 7,5 %, хотя отдельные небольшие изолированные народности, такие, как американские индейцы, баски, эскимосы, коренное население Австралии и другие, как правило, в большей степени отклоняются от средних аллельных частот.