Текст книги "Общая и прикладная этнопсихология"

В разных культурах были распространены различные представления о причинах возникновения нервных и психических заболеваний. Одной из наиболее часто упоминаемых в этнографических источниках причин являются «козни» злых духов, чертей, каких-либо иных персонифицированных негативных сил. Пути, которыми последние могли вызвать болезнь, также неоднозначны: подмена ребенка во время беременности, что могло стать причиной неполноценности новорожденного; пленение гуляющей души, с тем, чтобы она не возвратилась к телу (что также считалось причиной многих психических заболеваний); однако наиболее популярной была идея вселения в тело человека злого духа.

У многих народов это представление имело определенную этноспецифическую окраску, хотя основа была идентичной. Например, в алтайском шаманстве такая идея фиксируется еще в древнетюркские времена, о чем свидетельствует старинная запись на камне, найденном в Горном Алтае. Здесь описывается конкретный случай болезни, причиной которой был дух по имени «Аза». Согласно верованиям новозеландцев, причиной болезней у них является дух «Атуа», который, проголодавшись, заползает в них в виде ящерицы и поедает внутренние органы, пока человек не умирает. Вселением в организм «нечистого» гуцулы объясняли этиологию эпилепсии. Как одержимость бесом, вселение «нечистого» в человека трактовалась в народе «крикливость» – специфическое нервное заболевание у женщин, проявляющееся в истерических криках и конвульсиях. Этнографические данные свидетельствуют о том, что это заболевание было очень распространено в России, однако фактически неизвестно в Белоруссии и Украине.

Интересно, что по народным представлениям детские болезни вызывались особыми духами, которым не свойственны все негативные качества настоящих представителей бесовской породы, и поэтому они более легкие и деликатные, чем все остальные. В Украине их называли «Плакса», «Крикса», «Родимчик». В верованиях русских арсенал этих демонических существ был более широким, но самыми известными были «Ревун», «Щекотун» и «Полуночница». Фактически, в именах подобных духов фиксировалась та симптоматика, которая наблюдалась у ребенка. Считалось, что если ребенок долго плачет, то на него напала «Плакса» («Ревун»). Если младенец сильно и долго кричит, то в него вселилась «Крикса», а если возбужден и долго не может заснуть, – то «Полуночница».

Злые силы не обязательно сами вселяются в организм человека, чтобы вызвать заболевание. Согласно народным верованиям, часто им достаточно было оставить после взаимодействия с человеком нечто, что продолжало действовать и после окончания непосредственного контакта. Так, в культуре Мали существует поверие о «замке», который мысленно навешивается на человека злыми духами. Это приводит к появлению у больного ощущения усталости, слабости, тоски и т. п. В определенный момент повешенный замок злые духи могли закрыть, защелкнуть, что могло вызвать гибель жертвы. В данной культуре есть также понятие невидимой «занозы», которая мысленно загоняется в какие-либо части тела человека и остается там: постепенно через эти «занозы» телу задается определенная программа, которая вызывает появление патологических симптомов и развитие болезни. Обратим внимание на то, что все эти представления опосредуют связь между заболеванием и злыми духами. Они «подаются» в виде ярких и хорошо понятных каждому образов.

Противоположный, по сути, взгляд зафиксирован в другой идее, когда психические болезни могут вызываться добрыми, справедливыми и мудрыми силами. В рамках этой концепции нервные и психические расстройства воспринимаются как один из возможных вариантов искупления греха. Так, очень распространенным в конце XIX – начале XX века у всех восточнославянских народов был взгляд на болезнь, как на кару Господню за собственные грехи. Несколько иная разновидность той же идеи была зафиксирована в России, где причина страданий умственно отсталых также увязывается с наказаньем Божьим, но не за собственные грехи, а за грехи их родителей. Эта идея причастности Бога к болезни воплощена и в словах, которыми называли больных «Божий человек», «блаженный» и т. п.

Кроме перечисленных причин заболеваний, большую роль на определенном этапе развития культуры играет и такой фактор, как вольное или невольное нарушение системы норм, запретов, табу в жизни общества. Во многих традиционных обществах незыблемой является вера в то, что взаимодействие человека с миром должно происходить согласно извечно существующим нормам, которые регулируют его повседневную жизнь, и которых каждый человек должен придерживаться. Указания на то – что, где и когда нужно делать, а чего ни в коем случае нельзя, пронизывают всю жизнь членов традиционного общества. Таких норм слишком много и некоторые из них настолько сложно исполнять, что обычному человеку тяжело их выполнить. Это приводит к тому, что какой-либо, даже очень добросовестный человек, ощущает себя потенциальным нарушителем нормативной системы, а значит, потенциально больным, поскольку во многих традиционных обществах болезнь – это расплата за нарушение законов предков.

Многие народы длительное время верили в то, что вызвать какую-либо болезнь может не только высшая сила – добрая или злая, но и просто другой человек. Подобная идея существовала и продолжает присутствовать в понятиях «порча», «сглаз» и т. п. Общеславянским было верование в то, что «сглаз» может вызвать колдун, знахарь, просто злой или завистливый человек, даже кто угодно, но в определенные часы или минуты. Так, вера в то, что в жизни каждого бывают такие минуты, когда слово или взгляд могут вызвать болезнь или несчастье, была еще очень сильна в конце XIX – начале XX века у всех славянских народов.

Выделяются несколько типов народных представлений, отличающихся способами наведения порчи или сглаза. Один из них связывает порчу с непосредственным прикосновением к человеку. Так, по свидетельству Т. Попова, в некоторых местах Ростовской области преобладает верование в то, что плохие люди «портят» через касание. Считается, что порча может быть наведена ударом руки. В Пензенской области местный колдун, рассердившись на одну из женщин, схватил ее за плечо, и с того времени она начала болеть. Когда они встречались, он называл ее по имени, а она сразу же падала на землю и у нее начинались судороги. Более того, считалось, что даже дружеское прикосновение плохого человека может стать источником порчи. Вера в это была настолько сильна, что в некоторых селах крестьяне при встречах со знахарями предусмотрительно сторонились последних, не позволяя им коснуться своего тела.

Согласно иным верованиям, сглаз связан с взглядом. Среди многих народов была распространена идея о том, что некоторые колдуны и колдуньи одним лишь взглядом способны вызвать сумасшествие. Сила их взгляда считалось такой, что, например, по местным поверьям, в Орловской области от них «гибнут на лету птицы» и «за месяц могут умереть все люди в селе». Особенно опасным считался сглаз для детей, потому что они наиболее чувствительны к этим разновидностям заболеваний, причем даже тогда, когда на них смотрят приветливо, любуются ими. Именно поэтому и сейчас в Украине очень популярным считается поверье, по которому детей, особенно в младенческом возрасте, нельзя показывать посторонним, незнакомым людям. Более того, необходимо всячески ограничивать возможность рассматривать их вблизи, даже родственникам и знакомым.

Аналогичное действие на человека, кроме прикосновения и взгляда, может оказать плохое или не вовремя сказанное слово и смех. Со словом связаны заболевания, которые в настоящее время охватывает научное понятие «ятрогении». Раньше они назывались иначе, в частности, у русских – «озык». Считалось, что тот, кто «пребывает в озыке», фактически не болен, но поскольку его «озыкнули», т. е. назвали больным другие люди, то это повлияло на него, и от одной мысли о себе, как о больном, он действительно заболел.

Большая группа заболеваний могла быть вызвана специальными магическими действиями других людей. Так, болезнь можно было «подлить», «подбросить», «пустить по ветру», вызвать путем «вынимания следа», «вырезания тени» и т. п. Все эти способы, известные многим народам, отличаются лишь техникой исполнения. Например, в России знахарь, «вынув след» (слой земли со следом ноги), подвешивал его в мешочке в дымоходе или под потолком, либо же высушивал на огне. По мере высыхания земли «сох» или «усыхал» и человек. Несколько иной была техника у гуцулов. У них это называлось «забиванием кольев». Как и в России, они брали землю со следом ноги, но не высушивали ее, а лепили из нее фигурку, которая была символическим воплощением владельца следа. В этой фигурке делали отверстия и, приговаривая определенные магические формулы, вбивали в них «колья» (выструганные из осины щепочки или колючки ежа). Результат должен был быть аналогичным – нанесение вреда здоровью человека.

Причинами психических болезней, по верованиям разных народов, могли быть не только внешние силы, но и сам человек, какие-то конкретные события в его жизни. Так, одной из наиболее распространенных причин любых психических болезней, особенно в детском возрасте, считался «испуг». При этом испугаться можно было чего угодно. К тому же не имело значения, помнит ли об этом сам больной, более того – был ли вообще такой факт в его жизни.

Событиями, которые трактовались как причины психических заболеваний в зрелом возрасте, могли быть любые случаи, которые сопровождались негативными чувствами: это и расставание, и смерть близкого человека, и пропажа денег, и все другое, что вызывало тоску, гнев, страх, тревогу и т. п. Вера в то, что огромное значение в этиологии нервных заболеваний имеет психический фактор, нашла отражение в народном фольклоре, в частности, в поговорках: «Голова болит от хлопот», «Гнев кровь портит», «От злости болят кости», «Не идет на ум ни еда, ни вода, когда перед глазами беда» и т. п.

Иногда возникновение болезни связывалось с выходом из тела человека его двойника – души. Ее длительное отсутствие объяснялось нападением на душу злого духа или невозможностью вернуться из-за утраты ориентации. Во всех случаях диагноз ставил шаман при помощи своих духов-помощников. Болезни, вызванные тем, что душа не возвращалась, считались настолько распространенными, что, например, в телеутском шаманском бубне делали специальное углубление в держаке, куда кам (шаман) мог спрятать пойманную им во время камлания душу, которую он затем возвращал больному через правое ухо последнего.

Менее важное место в происхождении психических заболеваний отводилось природным силам (холоду, луне, разнообразным зверям и т. д.), которые по представлениям разных народов, вызывают скорее соматическую патологию. Но и здесь были некоторые исключения, например: в некоторых областях Украины с ветром (вихрем) связывалась этиология эпилепсии и иных психических заболеваний.

Определенные транскультуральные отличия существуют не только в понимании причин психических заболеваний, но и в представлениях о том, как нужно вести себя с больным человеком. Интересные наблюдения относительно таких отличий у народов Востока и Запада можно найти в работах Н. Пезешкиана. Известный немецкий психотерапевт считает, что в западном общественном сознании доминирует мысль о том, что заболевшему человеку нужно обеспечить покой. Поэтому больного мало кто навещает, разве что ближайшие родственники и друзья. На Востоке же в аналогичной ситуации ведут себя иначе. Когда человек заболевает, его кровать переносят в гостиную, где больной пребывает в центре внимания всех, кто к нему приходит. Круг таких людей намного шире, чем на Западе. При этом в массовом сознании доминирует представление, что не прийти с визитом к больному означает обидеть его, продемонстрировать свое негативное к нему отношение.

Устроив больного в больницу, близкие люди на Западе считают себя свободными от обязанности ухаживать за ним, переключая всю ответственность на врачей и медицинский персонал. В случае длительной госпитализации это приводит к полной изоляции больного, что может негативно сказаться на будущей реабилитации. У восточных народов больного стараются держать как можно больше дома. Если его все-таки нужно перевезти в больницу, то родные и близкие за ним все равно ухаживают (посещают его, приносят подарки, осуществляют постоянный присмотр и т. п.).

Таким образом, представления о происхождении болезней, равно как практика ухода и поведения с больным человеком, достаточно своеобразны у различных народов и в разные исторические эпохи.

Народная медицина во многих культурах имела определенные отличия, связанные с тем, кого именно можно было считать лекарем, какие функции, права и обязанности налагались на целителей, насколько широкой была их классификация и по какому принципу она осуществлялась, кто из них мог справиться с психическим заболеванием и т. п.

Нет сомнений в том, что развитие медицины сопровождалось все большей специализацией лекарей, а значит, сужением и углублением сферы их деятельности. В научной литературе господствует мысль о том, что на территории Украины еще в дохристианские времена большинство врачебных функций выполняли «волхвы» – особенная социальная группа того времени. Деятельность волхвов не ограничивалась врачебной практикой, они были советчиками, предсказателями, пророками и обладали достаточно большой властью. Со временем сфера их деятельности сужалась, а сами лечебные функции начали распределяться и дифференцироваться между разными представителями врачебного дела.

Так, в украинской народной медицине XVIII–XIX столетий «профессиональный» слой народных целителей был уже достаточно разветвленным. Более всего были представлены бабы-повитухи, костоправы, сельские цирюльники («кровопускатели»), сельские кузнецы-дантисты и знахари. Но не только они лечили психически больных. Поскольку в народных представлениях еще слабо прослеживалось разделение соматической и психической патологии, а этиология и патогенез большинства заболеваний были еще неизвестны, практически каждый из перечисленных целителей мог сталкиваться в своей практике с психическими заболеваниями.

Так, бабе-повитухе или «пупорезке» приходилось быть не только акушеркой, но и лечить множество детских недугов. Кровопускание, которым, как правило, занимались мужчины («рудометы»), также могло использоваться при самых разнообразных заболеваниях, в том числе психических. В некоторых областях Украины кровопускание считалось эффективным при острых психических состояниях, а кое-кто рекомендовал как надежное средство от сумасшествия кровопускание утром с одной ноги, вечером – с другой, при одновременном наложении компрессов на шею на протяжении суток.

Народные представления о знахарях и волшебниках близки по своему содержанию: народ считал, что все они способны целенаправленно влиять на природу, людей, надприродные силы. Вместе с тем, в некоторых регионах были зафиксированы отличия в восприятии этих целителей, обусловленные представлением о цели их деятельности. Считалось, что знахарь всегда имеет добрые намерения. Одаренность, данную ему Богом, он использует, чтобы помогать людям, в частности, вылечивая их болезни. В свою очередь, волшебник в народном воображении нередко был зловещей фигурой: продав свою душу дьяволу и заручившись поддержкой нечистой силы, он мог использовать свои способности и на добро, и во зло, в частности, вызывать эпидемии или болезни у определенных людей (особенно это касалось психических заболеваний).

Знахарей в народе называли по-разному. Наименование зависело от основных средств, с помощью которых они лечили недуги. Это могли быть растения, зелье, слова, тогда их и называли соответственно «баильники», «шептуны» и т. п. Критерием классификации могли выступать также заболевания, на которых они преимущественно специализировались: одни «заговаривали зубы», другие избавляли от порчи, одни «выливали или выкачивали испуг», другие «сжигали рожу» и т. п. Современные исследования, посвященные изучению народных целителей, зафиксировали, что наряду с «заговорно-заклинательными актами-обрядами» и так называемыми «зрелищно-игровыми» формами, наиболее распространенным является «вычитывание словом».

Сегодня, как и ранее, мы имеем широкий пласт народной знахарской медицинской практики, но, как и в прошлом, отношение к ней и попытки ее научной трактовки достаточно противоречивы – от полного игнорирования или отождествления с шарлатанством до видения в ней проявлений такой реальности как парапсихологическое влияние. Очень выразительно последняя точка зрения представлена в работе В. Харитоновой [16]:

«…сущность влияния на пациента в заговорно-заклинательном акте состоит как минимум из психотерапевтического, гипнотического (телепатическая передача информации) и биоэнергетического («механическая биоэнергия» плюс «тонкая» энергия). Возникновению всего этого более всего благоприятствует ритмико-мелодическая основа заклинания…» (В. Харитонова, 1993).

К сожалению, настоящих научных исследований народной знахарской практики, которые действительно смогли бы поставить точки над «и» в этом вопросе, как и ранее, явно недостаточно.

Во многих других обществах функции лекаря выполнял (а кое-где и сейчас выполняет) шаман. Шаманство впервые было выявлено в Сибири в XVII–XVIII столетиях, когда началось освоение этой территории русскими. В дальнейшем стало известно, что шаманство существует и в других регионах земного шара – в Америке, Африке, Австралии, Азии, но и сегодня, несмотря на многочисленную литературу по этому вопросу, нет общепризнанного представления о том, кто такой шаман и что такое шаманство. Однако как бы не трактовались эти понятия учеными, одной из центральных проблем остается тема, которая условно называется «шаманство и психопатология» (впервые этот термин ввел выдающийся современный религиовед М. Элиаде).

Основной, наиболее распространенной точкой зрения на эту проблему является представление о шамане как психически больном человеке. Фактически, большинство исследователей сибирского шаманства считали шамана человеком с определенными отклонениями психики, аргументируя это не только личными наблюдениями, но и изучением фольклора и народного творчества сибирских народов.

Характерными в этом аспекте являются работы Г. Ксенофонтова, который приводит в них несколько близких по содержанию якутских мифов и легенд о происхождении шаманов. Так, содержание одной из легенд схематично можно представить в таком виде:

«Душу человека, который должен стать шаманом, духи относят в подземный мир, где ее воспитывают 1–3 года (в зависимости от срока обучения степень квалификации будущего шамана будет разной). Пока душа пребывает у духов, сам человек теряет разум и бессознательно что-то напевает, речь его утрачивает логичность, последовательность и т. п. После окончания срока духи отрезают от тела голову и ставят ее на верхнюю полку, а тело разрезают на мелкие кусочки и делят между всеми «юйорями» – душами обычных людей, которые вызывают заболевания. Если хоть какой-то не хватит, то болезнь, причиной которой является эта душа, будущий шаман вылечить не сможет. Пока происходит эта процедура, сам человек очень тяжело болеет. После ее окончания на кости накладывают новое мясо, к телу прикладывают старую голову, которая все видела. Фактически на этом и заканчивается процесс подготовки и рождения нового шамана».

Исходя из анализа таких легенд и мифов, Г.К. Ксенофонтов делает вывод о том, что шаманы начинали свою жреческую миссию с психической болезни. Шаманским родам были свойственны дефектная психофизическая организация и определенные наследственные психические заболевания, которые они передавали будущим потомкам-шаманам. Более того, по мнению ученого, весь древний шаманский культ, базировался на настоящих душевных расстройствах: «сам акт их священнодействия был, возможно, ни чем иным как периодическим рецидивом общего душевного расстройства, которое они пережили вначале». Исходя из того, что шаманы во время камлания часто как будто перевоплощались в какое-либо животное и во всем копировали его общий вид и манеру поведения, Г.К. Ксенофонтов утверждает, что наиболее типичным проявлением шаманской болезни была деперсонализация.

Подобные взгляды разделяли и сейчас разделяют многие исследователи шаманства. В XX веке, когда шаманство открыли в других регионах мира, его начали рассматривать как универсальное явление, а тезис о психической патологии шамана стал общепринятым. Однако одни авторы отстаивали положение, что «шаманы – психически больные», а другие оборачивали его на противоположное: «все нервнобольные в Сибири – шаманы». Некоторые ученые, в частности А. Олмаркс, считали, что не только шаман, но и все члены его племени должны иметь «психопатологическую склонность», которая только и может породить потребность в шаманстве. Он увязывал шаманство с областью распространения специфического заболевания – «полярной истерии».

Исследователи также расходились во взглядах на то, какие именно нервные и психические заболевания приписывались шаману. Например, как уже отмечалось, Г. Ксенофонтов выделял феномен деперсонализации как наиболее типичный признак шаманской болезни, а Олмаркс связывал ее с полярной истерией. Однако если в Сибири можно допустить наличие шаманской болезни, как-то связанной с этим специфическим заболеванием, то как быть с теми регионами мира, где никогда даже не слышали о полярной истерии? Поэтому Г. Уилкен, изучая шаманство у народов Индонезии, считал, что основным признаком шамана является экстаз. Он писал:

«Экстаз относится к истероидной эпилепсии и к гипнозу, сомнамбулизму. Для состояния экстаза характерны галлюцинации, когда человек чужой всему, что его окружает, не воспринимает ни звуков, ни света; его преследует сон, всегда особенный, в котором воспроизводятся одни и те же события из жизни этого человека».

Психиатр Дж. Силверман пытался экспериментально подтвердить взгляды многих своих предшественников – этнопсихологов и этнопсихиатров (Р. Бенедикт, 1935; К. Линтона, 1956; Г. Деверекса, 1961, А. Валлас, 1966 и др.). Последовательно развивая в этнографии линию психоаналитического метода 3.Фрейда, исследователь построил пятиступенчатую модель поведения шамана, указывая, что она совпадает с клинической картиной такого психического заболевания как шизофрения. Однако аргументацию Дж. Силвермана далеко не все считают удачной. В частности, О. Ревуненкова в 1980 г. писала о том, что исследователь заведомо сузил сферу эксперимента: он отбирал и анализировал только ярко выраженные формы психопатологического поведения шаманов. Именно такой методологический подход дал ему возможность подтвердить традиционный взгляд. Вне внимания ученого остались многочисленные варианты иных форм поведения шамана, в то время как сделанные им выводы претендовали на универсальность.

Несмотря на то, что многие ученые считали шамана больным человеком, были и противники такого взгляда. Первым, кто поставил под сомнение это устойчивое мнение, был С. Широкогоров. Изучая этнопсихологические особенности тунгусо-манчжурских народов, он проанализировал условия формирования эвенкийского шаманства и болезненные состояния психики эвенков, явления массовых психозов и истерии. Соглашаясь с тем, что наблюдались единичные случаи нервных болезней у шаманов, исследователь опроверг утверждение, что заболевание обязательно наличествует у них. По его мнению, болезни мешали бы шаманам владеть собой и ситуацией, поддерживать себя в состоянии экстаза и превратили бы весь процесс камлания в обычный нервный приступ. Собственные же наблюдения автора противоречили такой картине.

Согласно С. Широкогорову, шаман должен уметь контролировать свои психические процессы, досконально владеть методами вхождения в состояние экстаза, иметь навыки поддержания и регулирования такого состояния на протяжении всего процесса камлания, учитывая при этом его цель и особенности аудитории. Ученый рассматривал шаманство как «способ самозащиты и проявление биологических функций рода», «механизм саморегуляции психической сферы людей», т. е. он трактовал шамана скорее не как психически или нервнобольного, а наоборот, как психотерапевта, стабилизатора психического состояния окружающих его людей. Эти взгляды сейчас поддерживают многие, в частности, К. Леви-Строс, который видит в шаманах предшественников психоаналитиков, а шаманство трактует как древнюю форму психотерапии.

Сравнение шамана с психотерапевтом по методам влияния и способам лечения – это только одна из возможных параллелей. Но есть и другая. Так, учитывая свойственный шаману художественный тип мышления, а также особенности процесса камлания (здесь обязательно сосуществуют два плана: практический, реальный и условный), шамана часто сравнивают с актером, представителем искусства в широком понимании этого слова. Параллель: «камлание – театральное действо», – нередко проводится исследователями, но дело не только в том, что этот акт напоминает спектакль по своему содержанию и функциям, но и в том, что у шамана-исполнителя и актера одинаковая психологическая основа творческой деятельности – способность мыслить чувственными образами и обращаться к памяти – запасам предыдущих переживаний и впечатлений.

Таким образом, шаманское камлание нередко трактуется как своеобразное театрализованное действо, где в символической форме проявляются проблемы и ситуации, актуальные для всех его участников. Его сравнивают с современной психодрамой или групповой психотерапией, описывая постепенное нарастание эмоционального накала, состояние коллективной разрядки и чувство удовлетворения, которые ощущает каждый участник после окончания действа.

Дискуссия о взаимосвязи личности шамана и психопатологии особенно усилилась в 1950-е годы, когда к ней присоединились ученые американской этнопсихологической школы «Культура и личность». Была проведена серия психологических исследований по изучению функций головного мозга среди психически здоровых людей и шаманов. Одна из первых серий была посвящена поиску ответа на вопрос: может ли психически здоровый человек пребывать в таком состоянии, которое относительно шамана описывается как «транс» или «экстаз» и считается одним из его атрибутов-признаков? Было показано, что любой человек при определенных условиях (например, при сенсорной депривации) способен входить в такое состояние и ощущать галлюцинации, которые ранее считали свойственными только больным (шаманам).

Целью многих исследований стало изучение психических функций непосредственно во время транса, в частности, у шаманов племени апачей. Было доказано, что у шамана преобладает интуитивный способ познания, который реализуется не в словах и понятиях, как логическое мышление, а в комбинации разнообразных образов и представлений. Выражалось допущение, что шаману свойствен художественный тип мышления, и он у него развит сильнее, чем у окружающих его людей.

Следующим шагом в исследовании психологии шамана стало изучение структуры его личности с помощью теста Роршаха. Тестирование проводилось во время транса в том самом племени апачей в резервации Мескалеро, а объектами эксперимента были как шаманы, так и псевдошаманы, т. е. люди, которые сами считали себя шаманами, но общество их таковыми не признавало. Исследователям удалось выявить существенные отличия в психике шаманов и псевдошаманов. В выводах они отметили, что шаманам, в отличие от псевдошаманов, свойственна особенная способность к «регрессии», обращению к своему внутреннему опыту предшествующих переживаний. Шаман может экстраполировать образы и представления, которые сберегаются в глубинах его памяти, заново эмоционально переживать их, одновременно постоянно контролируя себя. Эти результаты дали основание одному из инициаторов эксперимента сделать вывод, что шаманы – это типичные представители племени апачей, которых отличает от соплеменников только большая потенциальная творческая энергия.

В 1967 г. в Мексике была предпринята попытка экспериментально доказать разницу между шаманами и не шаманами по их познавательным особенностям. Из 118 шаманов восьмитысячного населения индейцев чинакантеко было отобрано 33 мужчины для сравнения с 33 мужчинами не шаманами. Результаты исследований показали, что шаманы обладают большим запасом впечатлений, более продуктивны в своих ответах на тестовые вопросы и способны творчески оперировать материалами, которые находятся в их распоряжении. У них также лучше развита рефлексия.

Таким образом, сегодня продолжают существовать два противоположных взгляда на личность шамана. Они сосуществуют даже в рамках одной школы. В частности, очень красноречивым является факт публикации двух этнопсихологических работ, похожих по методологии, но прямо противоположных по взглядам на личность шамана: К. Линтон в книге «Культура и психические нарушения» называет шамана психически больным, а М. Оплер, редактор книги «Культура и психическое здоровье», утверждает, что ничто не выделяет шамана среди других людей. Кто из них прав – покажет будущее.