Текст книги "История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции"

А Бородин по-прежнему искал тех, кто пытался «сохраниться в естественном, нравственном и духовном состоянии, которое почему-то не устраивало официальные власти, вызывало с их стороны достаточно активное противодействие» (Л. Бородин, из интервью газете «Россия»). И нашёл – стал ходить на подпольные заседания журнала «Вече», выходившего под руководством Владимира Осипова, с которым сидел в мордовских лагерях. Но и это его не удовлетворило: Л. Бородин выпустил два номера своего журнала литературы и истории «Московский сборник». За это время Л. Бородин написал три повести: «Год чуда и печали» (1981), «Третья правда» (1981), «Гологор» (1982), опубликованные в зарубежных издательствах и журнале «Грани». Всё это становилось известным сотрудникам КГБ.

В 1979 году вышел коллективный сборник стихов и прозы «Метрополь», который был резко осуждён в писательских и партийных организациях, но лишь «Московский литератор» дал отчёт об обсуждении сборника. Острые разговоры велись и с участниками сборника, Виктора Ерофеева и Евгения Попова, только что принятых в Союз писателей СССР, исключили из Союза. Но громкого скандала не получилось, всё вершилось в тайных высоких кругах, после этого некоторые писатели покинули Советский Союз.

Л. Бородина вызвали в КГБ и предложили выехать из СССР в Европу или в Америку, но Бородин отказался, ссылаясь на то, что он хочет быть русским писателям. В 1982 году за публикацию своих произведений за рубежом Л. Бородин получил десять лет тюрьмы строгого режима и пять лет лагерей. Только в 1987 году его освободили.

Самая известная повесть Л. Бородина «Третья правда» была опубликована в журнале «Наш современник» в 1990 году в № 1—2 и сразу привлекла внимание читателей и критиков. В этой повести, как и в других сочинениях прозаика, резко обозначились христианское мировоззрение и русская национальная направленность во всём – в образах, сюжетах, сибирском колорите.

Повесть «Третья правда» была издана в издательстве «Посев», переведена и издана во Франции, Италии, Германии, Англии, Австралии. В крупнейших газетах Запада дали высокую оценку повести: «Бородин – несомненно, один из наиболее талантливых и сложных романистов. Тайга, им описанная, – это не рождественская открытка с заснеженными берёзами, а настоящая реальная действительность. Это и древняя Россия народных легенд, и современная Советская Россия с её конфликтами и драмами. Селиванов и Рябинин – два героя «Третьей правды» – выглядят почти как библейские типы», – писали в английской газете «Обсервер».

После публикации повести в журнале появилась она и в «Роман-газете». О «Третьей правде» писали в «Литературной газете», «Литературной России», в газетах «День», «Сегодня», высказывались разные точки зрения, критики спорили. И наконец Леонид Бородин высказал то главное, что заложено в повести: «У каждого человека – своя правда, при условии, что он искренен. И в повести третья правда – не панацея, хотя на Западе во многих рецензиях именно так была принята. В первом варианте название стояло в кавычках, это «Посев» их снял. Селиванов, нашедший третью правду «промеж белыми и красными», – отнюдь не счастливчик, ощущает такой же дискомфорт, как и все другие. Так что каждый волен искать свою правду».

Леонид Бородин не пристал ни к одному из литературных лагерей, которыми советская действительность была просто наводнена. Во время своих арестов и сидений в лагерях он изучал философию Николая Бердяева и других религиозных русских и иностранных философов. Ни карьера советского поэта Куняева, ни благополучная карьера Михаила Алексеева не прельщала Леонида Бородина, его привлекали православие, церковь, христианские учения. Его привлекали поиски русских «почвенников», «деревенщиков», тех, кто в душе сохранил «мужицкое чутье», здоровый «консервативный инстинкт» и национальное сознание. «Достоевский чётко сказал: социализм не прав, потому что есть Бог, – сказал Леонид Бородин в одном из интервью. – Русский консерватизм – это Православие. Вычлени Православие из русского консерватизма – и ничего не останется. Сейчас консерватизм так же популярен, как и патриотизм. Консерватизм без Православия обернётся очередным уродством…»

Выступая в Иркутске в составе писательской группы, Леонид Бородин ответил на вопрос из зала: почему он, бывший зэк, отсидевший столько лет в лагерях, выступает вместе с советскими писателями? И он ответил: «Есть одно, что нас объединяет независимо от политических пристрастий, – любовь к России»… Это состояние души и роднит многих из нас. Мы можем принципиально не общаться по разным политическим позициям, но, безусловно, человек, любящий Россию, для меня в любом случае близок, особенно если рядом есть люди, а их немало, не любящие Россию, презирающие её, считающие её историческим недоноском» (Бондаренко В. Пламенные реакционеры. Три лика русского патриотизма. М., 2003. С. 341).

Если в начале 80-х годов Запад носил повести Леонида Бородина «на руках», популярность его была огромна, переводили, издавали, писали о нём, то в конце 80-х, когда Леонид Бородин обозначил свою литературную и политическую позицию, Запад остыл к нему, как остыл и к Владимиру Максимову, когда тот начал сотрудничать с русской оппозицией и противостоять Ельцину и его компании.

В 1989 году в издательстве «Московский рабочий» вышла автобиографическая повесть «Чёрные камни» прекрасного русского поэта Анатолия Жигулина, в которой он рассказал, как в 1948 году стал членом подпольной организации, выступавшей против культа личности, против обожествления Сталина (Знамя. 1988. № 7—8). В 1949 году поступил в Воронеже в Институт лесного хозяйства, был арестован, осуждён и до 1954 года пребывал на Колыме, в 1956 году полностью реабилитирован. Анатолий Жигулин подробно рассказывает об «истоках судьбы», о том, что мать его, Евгения Митрофановна Раевская, «родилась в 1903 году в бедной многодетной семье прямых потомков поэта-декабриста Владимира Федосеевича Раевского», дед по матери был образованный человек, знал европейские языки, во время Первой мировой войны был в чине капитана, имел царские ордена; «отец, Жигулин Владимир Федорович, родился в 1902 году в селе Монастырщина Богучарского уезда Воронежской губернии в зажиточной многодетной крестьянской семье. Имели землю и сеяли хлеб, справлялись с урожаем сами, батраков не нанимали».

Заканчивая девятый класс, Анатолий Жигулин вступил в подпольную Коммунистическую партию молодёжи (КПМ), вошёл в тройку организаторов, они написали программу, устав, привлекли в организацию больше пятидесяти человек. Иногда на встречах Жигулина спрашивали, что сделала эта организация. Но организация существовала только восемь-девять месяцев. И не в этом толк – она была за Ленина и против Сталина, особенно после того, как «подпольщики» познакомились с «Завещанием Ленина», в котором резко говорилось о характере и деяниях Сталина.

Организация просуществовала недолго, несмотря на конспирацию, кто-то предал их (не будем упоминать имена этих людей, вокруг этого был большой спор), за ними стали наблюдать сотрудники НКВД, а потом всех арестовали и посадили на десять лет.

«Так что же удалось нам сделать за эти десять месяцев, не менее пяти из которых мы работали под угрозой арестов? – писал А.В. Жигулин. – В таких неимоверно трудных условиях нам удалось создать антисталинскую марксистско-ленинскую организацию, насчитывающую в своих рядах более пятидесяти человек, людей свободно мыслящих, готовых нести в народ ленинские идеи, критику сталинизма. Разве этого мало?» (Жигулин А.В. Чёрные камни. М.: Московский рабочий, 1989. С. 50).

Жигулин подробно описывает лагерную жизнь, со всеми трудностями, размышлениями, там он начал всерьёз писать стихи, читать их сокамерникам. И в последние годы А. Жигулин много раз вспоминал в стихах свои переживания на Колыме. С 1985 года выходили сборники стихов, в которых воплотилась «лагерная тема», цикл стихотворений «Сгоревшая тетрадь» (1987), «Весеннее имя» (1987) и др.

«Милосердие» – так назвал свой роман о Гражданской войне иркутский писатель Ким Николаевич Балков. Уже в самом названии произведения как бы открывается тайная суть творческого замысла писателя. И действительно, перед нами предстают персонажи, белые ли, красные ли, они размышляют о событиях, чаще всего невольными участниками которых они становятся; перед ними невольно встаёт вопрос, как поступить, и чаще всего происходит борьба между милосердными или немилосердными действиями. Мучаются, страдают оттого, что у жизни «неправильный ход» (вспомним Григория Мелехова и его раздумья о «третьей правде», которую он так и не находит), а изменить его в нужном направлении чаще всего они не знают как.

Да и где оно, нужное направление, – так всё запуталось в душах людей, в событиях, что невозможно разобраться во всём происходящем. Это тоже роман о трагических поисках «третьей правды».

Действие начинается с того, что белые под напором красных отступают из Омска. Двадцатисемилетний Генерал, предводитель народной армии, приезжает в город, где только недавно людские толпы запруживали улицы, где жизнь била ключом, а сейчас словно всё вымерло в предчувствии прихода красных, то ли убежали, то ли затаились. На заборах много афиш, плакатов, воззваний. Один из них привлёк Генерала, он прочитал воззвание: «Братья христиане!.. В этой войне встретились мир христианский и мир Лейбы Троцкого-Бронштейна. Настал час, когда мы должны спросить у себя, идём ли мы со Христом или противу него? Позорно христианину, осиянному силою Креста, бояться силы бесовской… Не сумев защитить Родины, защитим хотя семьи свои… Будут немцы, китайцы, французы – России и русских не будет…»

Генерал едет по городу и размышляет о событиях, в которых он принимает активное участие, возглавляя народную армию. На посторонний взгляд эта армия производит странное впечатление, в ней есть офицерские полки, идущие с Георгиевским знаменем против красных, и есть рабоче-крестьянские полки, идущие против красных с Красным знаменем. И ничего – между этими полками нет разногласий, они идут за одно общее дело – за Россию, где должны восторжествовать закон и справедливость, они идут за то, чтобы отнять узурпированную большевиками власть, установить порядок, когда можно будет устроить выборы и доверить правление страной выборному правительству. Только и всего, что их объединяет. И Генерал вёл эти войска, не зная никаких сомнений. Но вот штабные люди Колчака стали нашёптывать Верховному правителю об этой «разношёрстности» народной армии. Приехал Колчак и попытался внушить собственные идеи, за которые должны бороться дворяне и крестьяне в этой армии. И всё пошло не так, как хотелось бы Генералу. Вот почему он едет к Колчаку, чтобы переговорить с ним. И размышляет: почему у противоположной стороны столько ярких лидеров, а Белое движение возглавляют чаще всего люди слабые, безвольные. Вот Колчак… Умный, образованный человек, немало сделавший для довоенной России в морском деле, но почему он мечтает управлять Россией, если он не способен к этому? К тому же окружил себя мелкими, гнусными людишками, бесконтрольно действующими от его имени. Зачем уничтожили 1500 заключённых в тюрьме, среди которых были не только воры, убийцы, но много и социалистов-революционеров, идеи которых были не так уж чужды тем идеям, которые сплотили его народную армию.

Так что с первых же страниц образ Генерала начинает обрисовываться как фигура исключительно талантливая, перед нами возникает образ человека думающего, неординарного, смелого в своих суждениях и поступках.

Потом Ким Балков рассказывает о капитане Терновом, потом о поручике Милютине, корнете Бельском… При решении драматических проблем войны беспрестанно возникает вопрос о милосердии: расстрелять или помиловать, ограбить или пожалеть… Мотив милосердия пронизывает всю книгу.

Особенно интересны и правдивы страницы романа, на которых предстаёт образ Красного Комдива. Комдив стоит на бугре и смотрит, как красноармейские части умело выполняют заданный им манёвр. Но что сделает Генерал, слава которого давно бередила душу Комдива? Не раз он терпел поражения от этого Генерала, был на грани увольнения от должности вообще, но каждый раз он, получая уроки от своего извечного противника, усваивал их, учился, и вот теперь он бьёт прославленного белого Генерала. Красный Комдив тоже был человеком думающим: почему русские сражаются с русскими, что происходит и отчего люди не могут найти общий язык между собой, «и отчего надо, пускай и во имя счастья, опустошать целые деревни?.. Он спрашивал и не умел найти ответа, а всё, что приходило в голову, было так тревожно и так больно, что старался тотчас же отогнать, принимая за наваждение. Всё ж мысль о том, что счастье нельзя построить на несчастье другого… не покидала его в самые благополучные минуты…»

Образ Комдива – новое явление в нашей литературе. Он отдал приказ идти своим войскам в обход, хотя ему ничего бы не стоило сокрушить оставшихся без патронов и снарядов белых… Милосердие победило в нём. Если мыслить по установившимся стандартам, то в это невозможно поверить. Но если верить в правду человеческого характера, в милосердие, то веришь в это легко, потому что перед тобой – русские люди, возможно, они встанут вскоре рядом с ним и будут отстаивать его Правду, хотя эта Правда весьма расплывчата, ибо Жизнь уж слишком сложна и противоречива. Он плохо знает себя, в нём ещё много «неугадливого».

И вот перед нами разворачивается столкновение Комдива и Генерала, таких разных, противоположных, но почему-то автор заставляет нас, своих читателей, симпатизировать и тому и другому.

Бесстрашными глазами смотрит Ким Балков на весь этот словно сошедший с ума мир, где уживаются и подлость, и мужество, и благородство, и трусость, и цинизм, и любовь, и беспощадная ненависть к человеку. Вот так эпизод за эпизодом и создают правдивую картину человеческих отношений во время Гражданской войны – одни люди дичают, теряют всё человеческое и, в страхе пребывая, думают лишь о себе, о спасении собственной жизни; другие остаются людьми, проявляют милосердие – ведь милосердие – это не только добро, но добро жертвенное, нужно что-то оторвать от себя, а не просто дать что-то лишнее, ненужное.

Умер от болезни Генерал, гроб с его телом понесли вместе с отступающим войском. Красные настигли и окружили тех, кто нёс гроб с телом Генерала. И Комдиву захотелось посмотреть на того, с кем так долго соперничал в ратном деле. Посмотрел и велел белым продолжать свой скорбный путь. Тут уж Петрович, добровольный доноситель, доложил в Особый отдел. Ночью забрали Комдива.

А белые продолжали свой драматический бег на восток, удаляясь всё дальше от родной земли.

Белые и красные много размышляют и чаще всего приходят к единственному выводу: устали проливать русскую кровь, кто виноват в том, что происходит на родной земле? Ответа так и не находят и гибнут с этим вопросом на устах. Кто же виноват в трагических событиях? Ответ на страницах романа Кима Балкова.

Анатолий Знаменский написал свой роман «Красные дни» в двух книгах в 1979 году, но по цензурным условиям в то время вещь не была напечатана. Писатель нелёгкой судьбы, после окончания десятого класса, в 1940 году он был арестован и провёл время войны в Северных лагерях, где встретился с сыном командарма Второй конной армии Мироновым. Ещё в детстве слышал имя командарма, но не придавал ему никакого значения. Будённый – вот имя. Но со временем понял значение и роль в революции и Гражданской войне такого незаурядного человека, каким был Миронов. Ещё живы были казаки, которые воевали вместе с ним. Вышло много книг, документов, открыты были архивы. И полная картина предстала перед писателем. Борис Думенко ожил под пером В. Карпенко. Под пером А. Знаменского ожила личность бесстрашного подъесаула, а позже легендарного войскового старшины и командарма Филиппа Кузьмича Миронова, путь которого начинается с сопротивления жандармам, с подвигов в Русско-японской и Первой мировой войнах; храбрость и беспримерное мужество отличало его в схватках с противником. Во время Гражданской войны Миронов, за отвагу и смелость получивший два ордена Боевого Красного Знамени, не сумел противостоять безумному постановлению о расказачивании Донского края, подписанному Я. Свердловым, ловким и лживым хитросплетениям Троцкого, Склянского, Арона Френкеля, бросившего фразы: из Ветхого Завета – «Всяко благодеяние наказуемо» и «Всю Донщину выжечь калёным железом». И перед арестом и расстрелом на тюремном дворе Филипп Кузьмич размышляет: «Боже мой, откуда же столько зла? Кривды, напраслины? И кто всё это заваривает?.. – сердце непрестанно болело от предчувствия большой беды, общей, для всех. – Кто они, где, в какой щели сидят, что замыслили смерть тебе и народу твоему? Да, может, и большинству из тех, кто сидит ныне на конференции, в клубе?.. Как шпионы – в щелях, но жалят насмерть!..» (Знаменский А. Красные дни: Роман-хроника: Кн. 2. Советская Кубань, 1991. С. 444).

2 апреля 1921 года во время прогулки по тюремному двору Филипп Кузьмич Миронов был расстрелян с вышки-голубятни: «Пуля точно нашла то незащищённое место на френче, где ещё не выгорел и не обмялся след орденской алой розетки, и пронзила сердце Миронова» (Там же. С. 469).

Часто мелькало на журнальных страницах имя Бориса Петровича Екимова, он печатал очерки, статьи, рассказы, повести на деревенские темы, был твёрдым последователем прозаиков, которые получили прозвание «деревенщиков», выразивших в 60-х годах мысли и чувства русских людей в России, а сейчас составляющих классику русской литературы ХХ века.

Родился в городе Игарке Красноярского края, работал сельским учителем, в 1974 году вышла первая книга рассказов «Девушка в красном пальто», был принят в Союз писателей, поступил на Высшие литературные курсы при Литературном институте. А на страницах журналов продолжали публиковаться рассказы и повести Бориса Екимова, поражая смелостью и новизной поставленных проблем. Сначала остро поддержал тех, кто поносил колхозы, требовал перестроить колхозную систему на фермерскую, но потом одумался, понял, к чему привела эта позорная реформа.

Борис Екимов много раз выступал на совещаниях, собраниях, в редакциях, широко раскрыл свои литературные взгляды в полемике, он состоял в жюри Букеровской премии, несколько лет был автором и членом общественного совета журнала «Новый мир», выступал и в жюри, и на редколлегии журнала, он говорил в традиционном духе русского писателя, он возражал, советовал, требовал, но всё оставалось так, как было решено руководителями жюри и редколлегией журнала.

В большом интервью с В. Бондаренко Борис Екимов признался, что по духовным мотивам ему близки Василий Шукшин, Василий Белов, Виктор Лихоносов. А на вопрос В. Бондаренко «Как по-вашему, что есть русская литература ХХ века?» Борис Екимов ответил: «И мы прекрасно видим, кто работал на славу России в ХХ веке. Не забудем, что в ХХ веке ещё работал Лев Николаевич Толстой. В ХХ веке писал Антон Павлович Чехов. И затем вся плеяда Серебряного века. Иван Бунин. Максим Горький. Михаил Шолохов… Да и к себе, к нашему времени мы уж относимся очень снисходительно. Поверьте, наше время тоже не пустое. Совершенно чётко надо видеть все наши величины. И всё-таки гений именно ХХ века, гений всей мировой литературы Михаил Шолохов. С какой стороны ни подходи, эта величина, эта глыба никак не уменьшится. Совершенно ясно, что Василий Шукшин – классика русской литературы. Совершенно ясно, что из ныне живущих «Последний поклон» Виктора Астафьева – это классика. А «Привычное дело» с классическим русским героем Иваном Африкановичем? А «Прощание с Матёрой»? Литература у нас огромная, не надо её здорово ругать, достойная литература!» (Бондаренко В. Дети 1937 года. М., 2001. С. 627).

В интервью много говорится о современном положении русского писателя: «Когда Гайдар взял да и всех нас ограбил дочиста, я вынужден был уйти работать в местную газету, в которой до этого никогда не работал… А книга у меня за десять лет вышла только одна. Мизерным тиражом…» Он перечисляет талантливых прозаиков, которые где-то сидят и пишут, вспоминает Василия Афонина, Александра Плетнёва из Омска, Виталия Маслова из Мурманска, Вишнякова из Читы, Рожкова с Чукотки: «Все они талантливые русские литераторы. Доказали это своими работами».

Нельзя не вспомнить выступления Бориса Екимова на Толстовских чтениях в Ясной Поляне: «Сегодня, на пороге нового тысячелетия, Россия оказалась в положении нелёгком. Теряя людей и земли, теряя былую мощь, Россия становится уязвимой, словно больной колосс, и потому всё чаще является безопасной мишенью для укоров, насмешек, прямых издевательств, а слово «русский» становится ругательным. Всё это понятно и старо как мир: недужный лев, осмелевшее шакальё. Шакальё откровенно корыстное, не по уму, не по таланту усердное, зачастую вскормленное русским народом, неблагодарное и ныне живущее за его счёт весьма безбедно. Эти люди, числящие себя по разряду знатоков России и её разоблачителей, усердствуя в литературе, в кино, в живописи, в трибунном витийстве, обрушивают на мир всё новую и новую страшную «правду-матку» о России и русских. Горькие обстоятельства, страшные частности и целые полчища якобы русских людей: тупых, корыстных, развратных, ленивых, грязных; не лица, а хари, рожи, рыла, отвратные, омерзительные; не люди, а выродки и ублюдки – все эти «русиш швайн», провонявшие самогоном и редькой. Их удел копошиться в своей блевотине. Этих людей нужно презирать, бояться, держать в скотьем загоне под названием Россия. Крепко держать… Чтобы эта грязная волна не хлынула и не потопила благополучную Европу…»

Это выступление Бориса Екимова созвучно и близко по целям и духу письму писателя М.А. Шолохова от 14 марта 1978 года Генеральному секретарю ЦК КПСС о бедах русской культуры: «Особенно яростно, активно ведёт атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру…» (Шолохов М.А. Письма. 1924—1984. М.: Советский писатель, 2003. С. 524). Надежды на перемены возникли в обществе и у советских писателей с приходом нового Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачёва и с изменением курса Советского Союза. Молодой, энергичный, образованный, М.С. Горбачёв на первых порах отвечал надеждам всех слоёв Советского государства, ярко говорил о перестройке, но потом, кроме хороших слов, ничего не делалось, власть захватили либералы, «западники», и начали перестройку на свой лад.

Помощник президента СССР Анатолий Черняев с беспощадной трезвостью описывает полную растерянность Горбачёва, когда на него надвинулись сложнейшие и противоречивые явления в стране, которую ему удалось растормошить, дав так называемую свободу и волю различным людям и политическим явлениям. Он растерялся, когда армяне Карабаха заявили о том, что Азербайджан насильственно удерживает их в своей республике, когда возникло преступное «дело» Алиева, которое было похлеще рашидовского, только что расследованного. В Политбюро – сплошные противоречия между его членами, каждый думает по-своему и вносит свои предложения. Прибалтика волнуется, требует отделения. То и дело возникают национальные вопросы, на которые у Горбачёва не было ответа. Множество вопросов, а ответа у него не было ни на один из них. Только помощники и консультанты. Это было не под силу скромному секретарю обкома партии, тем более его окружали прожжённые помощники-карьеристы, которые тут же заявляли генсеку о том, что они могут не только консультировать, но и руководить. Горбачёв предлагал им присоединиться к его взглядам, к его компании, а Черняев гордо заявляет: «Я не присоединяюсь»: «Я жил всё-таки в основном по законам московской интеллигенции. Никогда у меня не было ненависти к белогвардейщине, никогда я никого, включая Троцкого, не считал врагами народа, никогда не восхищался Сталиным, и всегда во мне вызывало отвращение его духовное убожество. Никогда не исповедовал официальный марксизм-ленинизм. Если бы Бог дал мне ум посильнее и характер поорганизованнее, наверное, что-то сумел бы оставить после себя» (Черняев А. 1991 год. Дневник помощника президента СССР. М., 1997. С. 18). В воспоминаниях помощников и консультантов ЦК КПСС они не скрывают, что их влекло на эти должности: властолюбие, сластолюбие, любовь к тому, что миллионам людей было недоступно, в том числе и хищничество, пусть и в мелком масштабе. Вот почему и развалился Советский Союз.

В это время Анатолий Рыбаков закончил свой роман «Дети Арбата», журналы отказывались печатать роман. А. Рыбаков добился встречи с А.Н. Яковлевым и был напорист в разговоре. Этот эпизод литературной жизни описывает Юрий Квицинский в своей трилогии «Иуды, или Колесо Предательства» (М., 2009), естественно, одно из действующих исторических лиц выступает под вымышленным именем Тыковлев, но старым читателям известно, что это секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев:

«Рыбаков упрямился. Тыковлев, как ему казалось, всё этому писателю объяснил. Неужели не понимает, что не всё он, Тыковлев, ему может позволить? Ну ведь разрешил он печатать его скандальный роман «Дети Арбата». То есть не то чтобы разрешил, а перевалил ответственность на главного редактора, дав понять, что пусть тот печатает, а если скандал потом начнётся, то он его прикроет. Но редактор тоже не дурак. Всё на себя брать не хочет, предлагает Рыбакову кое-что вычеркнуть, а главное – Сталина впрямую не изображать убийцей Кирова. Да и по документам нет никаких следов, что Сталин это убийство организовал. Тыковлев это прекрасно знает. Ухлопал Кирова ревнивый муж его официантки. Бытовуха… Но Рыбаков прёт как танк. Он, кажется, возомнил себя вторым Толстым. Медведица пера, черт бы его побрал. А на самом-то деле писатель средненький. Но ловкий. Уловил, что лагерная тема вместе с Солженицыным была надолго закрыта…

– Александр Яковлевич, – вкрадчиво начал Рыбаков, – я все понимаю и очень, очень вам признателен. Но эта тема, тема преступности сталинского режима и самого Сталина, всё же очень важна. Она центральная. Нельзя давать её вымарать. Сталинщина и перестройка – это ведь вещи несовместимые. Если партия хочет перестройки, она должна покончить со Сталиным и его наследием. Я помогаю вам сделать это. Своими средствами и методами. Ну и хрен с ними, с этими документами. Это ведь не ЦК говорит, а я – писатель. Я имею право на художественный вымысел. Подумайте. Моё преимущество в том, что меня прочтут и мне поверят сразу сотни тысяч. А вашим статьям и документам кто поверит, кто о них знать будет? Да никто до тех пор, пока какой-нибудь писатель чего-либо не напишет об этом. Издайте мой роман без сокращений. Это в ваших же интересах как председателя комиссии ЦК по реабилитации…» (Квицинский Ю. Иуды, или Колесо Предательства. М., 2009. С. 532—534).

Роман А. Рыбакова «Дети Арбата» был опубликован в журнале «Дружба народов» (1987. № 4—6). Либеральная интеллигенция восторженно приняла эту публикацию, были положительные, восторженные рецензии в прессе А. Бочарова, Л. Аннинского, последовали переводы на иностранные языки. Вадим Кожинов обратил внимание на этот роман в связи с тем, что в романе, как и во многих других беллетристических произведениях, многие трагические проблемы прошлого решаются «наскоком и сплеча», и, подробно анализируя идейно-творческую суть сюжета и композиции, дал резкую оценку романа А. Рыбакова в статье «Правда и истина» в журнале «Наш современник» (1988. № 4):

«Во-первых, в этом романе выразилось то представление о «правде», которое характерно для множества других произведений, и, говоря о «Детях Арбата», можно осмыслить и оценить целую область современной литературы и публицистики. Далее, роман А. Рыбакова охватывает весьма широкий круг явлений, в нём предпринята попытка обрисовать жизнь страны вообще. Наконец, сочинение А. Рыбакова получило самые громкие и восторженные отклики. Вот хотя бы несколько цитат из различных напечатанных отзывов: «грандиозное произведение… углублённый разрез общества от ЦК партии «до самых до окраин»; «богатство художественной идеи… точность деталей… содержательность правды»; «масштабное историко-социальное полотно»; «подлинная правда о времени»; «правда – ш е к с п и р о в с к а я»; «правда обо всём, пережитом страной и народом»; «точная, непредвзятая… летопись» и т. д.

Эти определения и оценки, как я постараюсь доказать, совершенно не соответствуют реальному значению «Детей Арбата» (с. 161). Вадим Кожинов, знавший нашу историю по проверенным и достоверным источникам, обращает внимание при анализе романа и на такие неточности, которых достаточно много в романе: А. Рыбаков называет Сталина «инициатором и организатором реконструкции Москвы», а на самом деле инициатором и организатором реконструкции Москвы был Л.М. Каганович. «В «Детях Арбата», – продолжает анализ романа В. Кожинов, – очень много таких заведомо недостоверных сцен, свидетельствующих либо о незнакомстве автора с теми документами эпохи, которые, в общем и целом, доступны для изучения, либо о том, что автор игнорирует эти документы» (с. 162). В романе «Дети Арбата» среди действующих лиц упоминается Сталин, Ягода, Ежов и многие другие исторические деятели того времени, но, как утверждает В. Кожинов, и здесь много неточностей и несуразностей. «Предвижу возможный упрек: почему я почти не касался, так сказать, собственно «художественных» особенностей романа «Дети Арбата»? – подводит итоги Вадим Кожинов. – Но вынужден признаться, что никакого особенного «художества» в романе не нахожу. Об этом, между прочим, уже было верно сказано на страницах «Литературной России» (от 25 декабря 1987 г.)… Возвращаясь к началу статьи, скажу, что в «Детях Арбата», как, увы, и во множестве других популярных ныне сочинений на ту же тему, нет ни п р а в д ы в подлинном, нравственном значении слова, подразумевающем мужественное противостояние господствующей лжи (поскольку всё «разоблачаемое» в романе было уже разоблачено в 1956-м и непосредственно следовавшим за ним годах), ни, конечно, и с т и н ы» (с. 175).

Среди отзывов о романе приведу лишь отзыв Георгия Свиридова:

«Дети Арбата». Их родословная, всегда ли они были «детьми Арбата»? Кто их отцы, населяющие Арбат и др. привилегированные, «престижные» улицы Москвы и Ленинграда?