Текст книги "История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции"

Подробнейшим образом, на основе многочисленных воспоминаниях очевидцев, В. Пикуль рассказывает о первых шагах Григория Распутина в Москве и Петербурге, о том, как он проявил свою скромность, начитанность, о знакомстве с хлыстами, студентами, у которых всё брал, чем они были богаты. Не раз проявит свой талант, мужскую силу, которая покорила великосветский мир. Одна из покорённых женщин, Мунька Головина, рассказывала баронессе Верочке Кусовой о Распутине: «Что он творил со мною – непередаваемо! И ты знаешь, он при этом ещё заставил меня молиться… Поверь, сочетание молитвы о Христе со скотским положением – небывало острое чувство. Теперь я опустошена, словно кувшин, из которого выплеснули вино. Тела у меня уже нет. Остался один дух, и я сама ощущаю себя святою после общения со старцем… Он – бесподобная свинья!» Она пообещала своей приятельнице, что и она может «помолиться» у Распутина, он «щедрый архипастырь и никого не отвергнет». «Множество анекдотов о Распутине (как правило, рассчитанных на людей недоразвитых) рисуют его женским героем раблезианского размаха и такой неукротимости в тайных делах, – писал В. Пикуль, – какая не свойственна даже весенним котам. Эту версию мы сразу же отбросим, как не заслуживающую нашего просвещённого доверия.

Надеюсь, читатель поверит мне, что эту сторону распутинщины я тоже изучил в подробностях и ответственно заявляю, что Распутин не был исключением в ряду обычных здоровых мужчин. Наоборот, документы иногда являют прискорбные для анекдотистов факты, когда Гришка как мужчина оказывался явно «не на высоте» той славы, которую ему приписывали».

Григорий Распутин играл и большую политическую роль, проникнув в императорскую семью и давая ей свои «советы». Сергей Юльевич Витте пал как премьер из-за своих связей «с жидомасонскою» тайной ферулой Европы», с «банкирами-сионистами Ротшильдами и Мендельсонами», опутал долгами всю Россию, начал войну с Японией и погасил войну с Японией, когда Россия только собиралась всерьёз воевать. Витте получил отставку потому, что Николай II, по мнению Витте, «не терпит никого, кроме тех, коих считает ниже себя. Стоит кому-либо проклюнуться на вершок выше императорского стандарта, как его величество берёт ножницы и… подстригает дерзкого! Потому и думаю, что со временем будет острижена и голова Столыпина с его лихо закрученными усами!» Но так думал не только Витте, но и проницательный Григорий Распутин, часто бывавший в императорском доме, получив звание Возжигателя царских лампад.

Постепенно Григория Распутина, чувствуя его влияние в императорской семье, стали окружать богатые евреи. И.П. Манус стал поставлять Распутину его любимую мадеру. Банкир Дмитрий Львович Рубинштейн тут же перевёл «наличный чистоган, от которого Распутин не отказался». «Международный сионизм, – писал В. Пикуль, – уже заметил в Распутине будущего диктатора. И потому биржевые тузы щедро авансировали его – в чаянии будущих для себя выгод в финансах и политике. По проторённой этими маклерами дорожке к Распутину позже придут и шпионы германского генштаба. «Отбросов нет – есть кадры!»

Так один за другим на страницах романа появляются новые персонажи: полковник Кулябка, начальник Киевского охранного отделения; Дмитрий Богров, будущий убийца Столыпина, проигравший полторы тысячи франков и заявивший, что он хочет служить в охранке; киевский генерал-губернатор Сухомлинов, у которого ночует «некто Альтшуллер, подозреваемый в шпионаже в пользу Австро-Венгрии»; только что от Сухомлинова, прозванного Шантоклером, «выкатились в половине третьего» Фурман, Бродский, Фишман, Марголин и Фельдзер; Извольский, министр иностранных дел; обер-прокурор Лукьянов… Наконец Столыпин, зная о проделках Распутина, произнёс: «К еликому всероссийскому прискорбию, я должен заметить, что возле престола зародилась новая нечистая сила. И если мы сейчас не свернём Гришке шею на сторону, тогда он свернёт шею всем нам!» Так оно и получилось… Григорий Распутин «свернул» шею Столыпину. А всё произошло очень просто: Дмитрий Богров сообщил Кулябке, что в Киев явились два террориста, Кулябка потратил казённые деньги в корыстных целях, а потому заинтересован в покушении на Столыпина; Николай II, когда во дворце нет Распутина, получает от императрицы «десять истерик», в связи с этим охладел к Столыпину, которому в газетах обещают дальневосточное губернаторство, а в Киеве ему не обеспечили даже личного автомобиля, не говоря уж о том, что на него не отвели даже места в царской свите при путешествии… Вот почему Богров получил билет на представление в опере. И он двумя выстрелами убил Столыпина, одна из пуль в печень оказалась смертельной. По указанию охранки Богрова должны были растерзать на месте, но он выжил, был допрошен и повешен. А всё это произошло из-за того, что Столыпин отверг Распутина, как пьяницу, бабника, интригана, мелкого жулика, втёршегося в доверие к императрице, потребовал у императора изгнания Распутина из столицы. А в это время Распутин вершил свои дела: по его настоянию и благодаря его интригам обер-прокурора Синода профессора медицины Лукьянова, друга Столыпина, уволили с очень важного поста, а Саблера, человека «иудейского происхождения», назначили. Были и другие эпизоды, которые невозможно объяснить. И тут В. Пикуль разводит руками и пишет: «Расшифровать подтекст некоторых событий 1911 года не всегда удаётся. А нам нужны только факты… Читатель! Исторический роман – особая форма романа: в нём рассказывается не то, что логично выдумано, а то, что нелогично было. Следовательно, стройная архитектоника у нас вряд ли получится. В череде знакомств на протяжении всей нашей жизни одни люди возникают, другие уходят. Так же и в историческом романе автор вправе вводить новых героев до самого конца романа. Это нелогично с точки зрения литературных канонов, но зато логично в историческом плане. У меня нет композиции, а есть хронология. Ибо я не следую за своим вымыслом, а лишь придерживаюсь событий, которые я не в силах исправить…» В назначении Саблера (настоящая его фамилия – Цаблер) участвовали и супруги Витте. У Распутина, когда он ещё спал, появился Саблер, «добренький, ласковый, а крестился столь частенько, что сразу видно – без Божьего имени он и воздуха не испортит. Салтыковский Иудушка Головлев – точная копия Саблера… Сколько дал ему (Григорию Распутину. – В. П.) – об этом стыдливая Клио умалчивает. Но дал, и ещё не раз даст, да ещё в ножки поклонится», – даёт неумолимый В. Пикуль законченную характеристику одному из выдвиженцев Распутина.

Чаще всего В. Пикуль цитирует документы, когда изобразить то, что происходило при императорском дворе, невозможно, особенно то, что творилось на императорском пароходе «Штандарт»: внизу печатали листовки «Долой царя!», а вверху совершались «особые тайны», и тут только документы: «Из документов известно, что, пока царь с Костей Ниловым упивались в корабельном буфете, Алиса с Вырубовой перетаскали по своим каютам почти всех офицеров «Штандарта». От команды не укрылось это обстоятельство, а трубы вентиляции и масса световых люков давали возможность видеть то, что обычно люди скрывают. Матросы «подглядывали в каюту Александры Фёдоровны, когда она нежилась в объятиях то одного, то другого офицера, получавших за это удовольствие флигель-адъютантство… Охотница она до наслаждений Венеры была очень большая!» Так царица перебрала всех офицеров, пока не остановила свой выбор на Николае Павловиче Саб лине…

Этим обстоятельством немедленно воспользовался Игнатий Порфирьевич Манус, предложивший Саблину сотрудничать с ним, на основе «полного и беспрекословного подчинения». Манус предъявил фотографии с императрицей на скандальном и развратном ложе; он согласен, что это шантаж, но ему нужен вместо Коковцова свой министр финансов.

Всё было так запутано, всё было под таким неусыпным контролем Манусов и тех, кто добивался власти в России… Похоже, что эти распутины и саблины были игрушками в их руках.

Теперь на очереди премьер Владимир Николаевич Коковцов (1853—1943), который при встрече с Распутиным сказал, что видеть его ему «неприятно».

В романе появляется полковник Мясоедов, его жена Клара Самуиловна Гольдштейн (Мясоедова), Давид и Борис Фрейберги, родственники Клары, генерал Сухомлинов и его жена, через которую Мясоедова устроили на службу по указу императора. Так завязался тесный «узелок» шпионской организации генштаба Германии: «Налаженные связи еврейской торговой агентуры обеспечивали Мясоедову полную безнаказанность, и поймать его, как ни старались, было невозможно, ибо полковник использовал «пантофельную» почту германских евреев… Вот так строилась схема германского шпионажа: Мясоедов и его пароходство – Давид Фрейберг – Фрейберг с германским евреем Кацеленбогеном – этот Кацеленбоген связан с евреем Ланцером – а сам Ланцер являлся старым германским разведчиком, давно работавшим против России, и эти сведения были трижды проверены!»

Мясоедов был разоблачён и повешен, его подельники тоже были осуждены и повешены, а жена Мясоедова была сослана в Сибирь. Но это только «мелочь», В. Пикуль копнул глубже пласты военной действительности и увидел, почему немецкий генштаб был в курсе всех наших планов и замыслов: Александра Фёдоровна подробнейшим образом описывала свои намерения о войне в письмах Николаю II, тот отвечал ей, соглашаясь или дополняя её намерения, Александра Фёдоровна показывала письма Григорию Распутину, который, хвастаясь своей близостью к императрице, тут же пересказывал их содержание по пьянке своим друзьям – Аарону Симановичу, Дмитрию Рубинштейну, Манасевичу-Мануйлову и другим членам «еврейской мафии», каждую субботу Игнатий Манус приглашал Распутина на уху, а потом сведения, полученные от Григория Распутина, «струились в лоно германского генштаба». Александра Фёдоровна задумала послать огромную сумму своим родственникам, в Германию, но это было запрещено законом. Обойти закон было поручено банкиру Рубинштейну, он сделал это, но поставил условие – назначить премьером обрусевшего немца Штюрмера, пусть он и проворовался, Николай II строго наказал его, уволив с поста губернатора, но Александре Фёдоровне внушили, что только он обладает твёрдой властью навести порядок в государстве. «В первую очередь, – признался Симанович, – мы искали людей, согласных на заключение сепаратного мира с Германией. Со Штюрмером мы долго торговались. Только тогда, когда нам показалось, что он достаточно подготовлен, последовало его назначение. Я выступал за него потому, что он был еврейского происхождения». В своей книге «Распутин и евреи» Симанович уверял Распутина, чтобы он ничего не боялся, в Палестине у него есть своя земля, он может там доживать свою жизнь «как у Христа за пазухой». «Если нам удалось бы добиться разрешения еврейского вопроса, то я получил бы от американских евреев столько денег, что мы, – говорил он Гришке, – были бы обеспечены на всю жизнь».

«Так эти два имени, – писал В. Пикуль, подводя итоги своих исторических исследований, – имя Распутина и имя Симановича, прочно сцепились воедино». И В. Пикуль открыто говорит о том, что их соединило. «Еврейский народ дал миру немало людей различной ценности – от Христа до Азефа, от Савонаролы до Троцкого, от Спинозы до Бен-Гуриона, от Ламброзо до Эйнштейна… Да, были среди евреев великие философы-свободолюбцы, и были средь них великие палачи-инквизиторы. Русское еврейство могло гордиться революционерами, художниками, врачами, учёными и артистами, имена которых стали нашим общим достоянием. Но это лишь одна сторона дела; в пресловутом «еврейском вопросе», который давно набил всем оскомину, была ещё изнанка – сионизм, уже набиравший силу. Сионисты добивались не равноправия евреев с русским народом, а и с к л ю ч и т е л ь н ы х прав для евреев, чтобы – на хлебах России! – они жили своими законами, своими настроениями. Не гимназия им была нужна, а хедер; не университет, субботний шаббат. Сионизм проповедовал, что евреям дарована «вечная жизнь», а другим народам – «вечный путь»; еврей всегда «у цели пути», а другие народы – лишь «в пути к цели». Раввины внушали в синагогах, что весь мир – лишь лестница, по которой евреи будут всходить к блаженству, а «гои» (неевреи) осуждены погибать в грязи и хламе под лестницей… Вот страшная философия! Сионизм, кстати, никогда не выступал против царизма, наоборот, старался оторвать евреев от участия в революции, и потому главные идеологи еврейства находили поддержку у царского правительства. Единственное, в чём царизм мешал еврейской буржуазии, так это воровать больше того, нежели они воровали. А воровать и спекулировать они были большие мастера, и тут можно признать за ними «исключительность»… Царизм в эти годы был озабочен не столько тем, что евреи заполняют столичные города, сколько тем, что евреи активно и напористо захватывают банки, правления заводов, редакции газет и адвокатские конторы.

От взоров еврейской элиты конечно же не укрылось всё растущее влияние Распутина на царскую семью, и они поняли, что, управляя Распутиным, можно управлять мнением царя. Аарон Симанович вполне годился для того, чтобы стать главным рычагом управления: он признал израильскую программу Базельского конгресса, исправно платил подпольный налог – шекель и был полностью согласен с тем, что «этническая гениальность» евреев даёт им право порабощать другие народы. В этом же духе он воспитывал своих сыновей…

Недавно, в 1973 году, у нас писали: «Принято считать, будто царём и царицей управлял Распутин. Но это лишь половина правды. Правда же состоит в том, что очень часто Николаем II… управлял Симанович, а Симановичем – крупнейшие еврейские дельцы Гинцбург, Варшавский, Слиозберг, Бродский, Шалит, Гуревич, Мендель, Поляков. В этом сионистском кругу вершились дела, влиявшие на судьбу Российской империи».

В серьёзном исследовании «Двести лет вместе» Александр Солженицын писал всё о том же: «На самых верхах монархии – в болезненном окружении Григория Распутина – играла заметную роль маленькая группа весьма подозрительных лиц. Они вызывали негодование не только у правых кругов, – вот в мае 1916 года французский посол в Петрограде Морис Палеолог записал в дневнике: «Кучка еврейских финансистов и грязных спекулянтов, Рубинштейн, Манус и др., заключили с ним (Распутиным) союз и щедро его вознаграждают за содействие им. По их указаниям, он посылает записки министрам, в банки и разным влиятельным лицам (Палеолог М. Царская революция накануне революции. М.; Пг.: ГИЗ, 1923. С. 136).

И действительно, если раньше ходатайством за евреев занимался открыто барон Гинцбург, то вокруг Распутина этим стали прикрыто заниматься облепившие его проходимцы. То были банкир Д.Л. Рубинштейн (он состоял директором коммерческого банка в Петрограде, но и уверенно пролагал себе пути в окружение трона: управлял состоянием в. кн. Андрея Владимировича, через Вырубову был приглашён к Распутину, затем награждён орденом Св. Владимира и получил звание действительного статского советника, «ваше превосходительство»). И промышленник-биржевик И.П. Манус (директор Петроградского вагоностроительного завода и член правления Путиловского, в руководстве двух банков и Российского транспортного общества), также в звании действительного статского.

Рубинштейн приставил к Распутину постоянным «секретарём» полуграмотного, но весьма оборотистого и умелого Арона Симановича, торговца бриллиантами, богатого ювелира (и что б ему «секретарствовать» у нищего Распутина?..) (Солженицын А.И. Двести лет вместе (1795—1995). Ч. 1. М., 2001. С. 497). Здесь же говорится и о «выдающемся аферисте Манасевиче-Мануйлове» с перечислением всех его авантюр, нанёсших огромный вред России, и что при премьер-министре Штюрмере он «исполнял «особые» секретные обязанности». И за все секреты банкиры и биржевики-промышленники платили огромные деньги «выдающемуся аферисту», отчасти перепадавшие и Распутину, и бабам, услуги которых Распутин и его окружение щедро оплачивали.

В. Пикуль внимательно перечисляет все деяния Николая II, продиктованные Александрой Фёдоровной, которая полностью подчинялась молитвам и благословениям Григория Распутина. Самое поразительное в том, что грандиозная победа генерала Брусилова, Брусиловский прорыв, не был поддержан всеми фронтами русской армии, особенно с Севера. В это время приехала в Ставку Александра Фёдоровна и напомнила Николаю, что «мы хотим мира», а тут Брусилов…

«– Аня передала слова нашего друга, он просит тебя, чтобы ты задержал наступление на севере. Григорий сказал, что если наступаем на юге, то зачем же наступать и на севере. Наш Друг сказал, что видел на севере окровавленные трупы, много трупов!.. Скажи ты Брусилову, чтобы он, дурак такой, не вздумал залезать на Карпаты… Этого не хочет наш Друг, и это – Божье! А ещё хочу спросить какой раз: когда ты избавишь нас от Сазонова?

И всё время, пока русская армия наступала, Распутин был не в духе, он материл нашу армию, а царя крыл на все корки:

– Во орясина! Мир бы делать, а он попёрся…

«Ах, отдай приказание Брусилову остановить эту бесполезную бойню, – взывала в письмах императрица, – наш Друг волнуется!» Брусилов не внял их советам – нажимал. Под его командованием русская армия доказала миру, что она способна творить чудеса. В результате Россия, будто мощным насосом, откачала из Франции одиннадцать германских дивизий, а из Италии вытянула на Восток шесть дивизий австро-венгерских: коалиция Антанты вздохнула с облегчением. Легенда о «русском паровом катке», способном в тонкий блин раскатать всю Европу, словно хороший блюминг, – эта легенда живуча…»

Александра Фёдоровна вмешивалась не только в международные и военные дела, но и внутренние тоже были в её сфере влияния: Столыпина сменил Коковцев, Коковцова – Горемыкин, Горемыкина – Штюрмер, который наконец-то целовал руки Григория Распутина. И сколько раз покушались на Григория Распутина, который крепко держал в своих руках императрицу, Анну Вырубову, весь придворный мир, но всё безрезультатно, устроители покушения действовали неудачно и постоянно оказывались в опале. Особенно Хвостов-младший, добившийся через Распутина поста министра внутренних дел и задумавший его убрать. Но был разоблачён и отправлен в ссылку.

Наконец Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович и Владимир Пуришкевич заманили Григория Распутина на квартиру Юсупова, насыпали в каждую ватрушку цианистого калия, отравили любимую мадеру и приступили к действию. Григорий Распутин съел несколько ватрушек, выпил мадеры, но с ним ничего не произошло. Феликс выстрелил… С мельчайшими подробностями В. Пикуль рассказывает о покушении на Распутина и реакции императора и императрицы, царского правительства.

В романе «Нечистая сила» при всей его правдивости и использовании богатейшей исторической литературы есть налёт субъективности и некоторой предвзятости, ведь Распутин сыграл огромную роль в судьбе наследника, останавливал кровотечение, которое при гемофилии ребёнка невозможно было приостановить. Императорская семья знала об этом, а В. Пикуль лишь упомянул об этом как о «мелочи». Та же предвзятость, что и в «Фаворите»: автор не копиист произошедшего, он не столько учёный, исследователь, сколько художник, который по-своему видит минувшее.

Недавно О. Платонов написал книги о Николае II и Григории Распутине, у него другая точка зрения на былое. И тут ничего не поделаешь, а правда одна.

Пикуль В.С. Избр. произв.: В 12 т. М., 1992.

Дмитрий Михайлович Балашов
(7 декабря 1927 – 17 июля 2000)

Родился в деревне Козынево Новгородской области в семье актёра и художницы-декоратора. Первый год войны жил в Ленинграде, потом провёл три года в эвакуации в Сибири. Учился в Ленинградском театральном институте, затем в аспирантуре Института русской литературы (Пушкинский Дом). В 1962 году защитил диссертацию «Древняя русская эпическая баллада» и уехал работать научным сотрудником в Карельском филиале АН СССР в Петрозаводске. Написал несколько научных работ, которые стали известны в мире фольклора, приобщился к природному народному языку.

С. Котенко, сотрудник журнала «Молодая гвардия», привлёк острое перо Д. Балашова к сотрудничеству в журнале, в котором вскоре стали появляться статьи Балашова. Уже в этих статьях писатель боролся за сбережение русской культуры, за охрану и восстановление церквей, был одним из организаторов и активным членом Всероссийского общества по охране памятников истории и культуры. Д. Балашов выступал на конференциях и в печати за восстановление полноты национальной самобытности, против проекта поворота сибирских рек на юг, становится одним из организаторов Праздника славянской письменности и культуры и одним из создателей Фонда славянской письменности и культуры.

В 1967 году журнал «Молодая гвардия» опубликовал первое заметное художественное произведение Д. Балашова – повесть «Господин Великий Новгород», погрузив своих читателей в новгородскую жизнь XIII века, с её старым народным языком, бытом, обрядами, конфликтами, яркими образами новгородцев. Подлинным открытием Д. Балашова как исторического писателя было появление романа «Марфа-посадница» (1972), о вдове новгородского посадника И.А. Борецкого, возглавившей антимосковскую партию новгородского боярства с 1470 по 1478 год, в ходе которой Великий Новгород подчинился диктату великого князя Московского Ивана III, а Марфа была взята под стражу и выслана с внуком в Москву. В критических статьях о романе (Семанов С. О величии духа русского // Москва. 1973. № 10; Котенко С. Свой удел // Аврора. 1977. № 9), высказывая много положительного, отмечалось, что автор слишком пристрастно отнёсся к позиции Марфы и новгородского боярства, ведь речь шла о единстве всех русских земель и о противостоянии внешним силам, которые были не прочь поживиться за счёт России, а Иван III собирал силы, чтобы навсегда освободить Россию от монгольской зависимости, что и произошло в 1480 году.

Но подлинная слава к Д. Балашову пришла после первого романа «Младший сын» (1975) из цикла романов «Государи Московские»; затем последовали романы «Великий стол» (1979), «Бремя власти» (1981), «Симеон Гордый» (1983), «Ветер времени» (1987)…

Начиная со смерти Александра Невского в 1263 году (он возвращался из ставки хана и, скорее всего, был отравлен) до 1425 года в романах со всей возможной исторической правдой предстаёт жизнь средневековой России – в схватках, в межкняжевских распрях за великий стол, когда поднимался брат на брата, собирая полки, не только свои, русские, но приглашая на помощь и татаро-монгольские полчища.

В центре романа «Младший сын» действуют три сына Александра Нев ского, три брата: Дмитрий, Андрей и Данила, которому выделили самое захудалое княжество – Московское. Пока Данила подрастал, Дмитрий и Андрей совместно управляли княжествами, Дмитрий здесь главенствовал. Но нашлись люди, которые указали Андрею, что он ничуть не хуже Дмитрия, что он может попросить великого хана ему передать великий стол, естественно за огромную дополнительную дань. Так вот и началась княжеская борьба. Нужно было думать о собирании всех русских земель в единый кулак, а на Руси продолжалась межкняжеская борьба.

Мысль о единстве русских земель витала в воздухе. Запоминается священник высокого ранга Серапион, который обратился в соборе с пламенной речью к собравшимся в соборе, напомнив о тягостях народных:

«– Не пленена ли бысть земля наша? Не взяты ли грады наши? Не вскоре ли падеша отцы и братья наша трупием на земли? Не ведены ли быша жены и чада наша в плен? Не порабощены ли быхом оставшие горькою работою от иноплеменник?

Се уже сорока лет приближает томление и мука, и дани тяжкие на нас не престанут! И глады, и морове. И всласть хлеба своего изъести не можем, воздыхание и печаль сушат кости наши!.. Разрушены божественные церкви, осквернены сосуды священные, потоптаны святыни, святители повержены в пищу мечам и плоть преподобных мнихов – птицам на съедение! Кровь отцов и братьи нашей, аки вода многая, землю напои. Князей наших и воевод крепость исчезла, храбрые наши, страха наполнишеся, бежали, братья и чада множицею в плен сведены.

Села наши лядиною поростоша, и величество наше смирися, красота наша погибе, богатство наше иным в корысть бысть, труд наш поганые наследовали. Земля наша, русская, иноплеменникам в достояние бысть и в поношение стала живущим о край земли, в посмешище врагам нашим. Ибо сведох на себя, аки дождь с небеси, гнев Господень!

…И ныне беспрестанно казнимы есмы, ибо не обратились ко Господу, не покаялись о беззаконьях наших, не отступили от злых обычаев своих: но аки зверьё жадают насытитеся плотью, тако и мы жадаем поработити друг друга и погубити, а горькое то именье и кровавое себе пограбити.

Звери, ядше, насыщаются, мы же насытитися не можем!

За праведное богатство, трудом добытое, Бог не гневается на нас. Но отступите, братие, от дел злых и тёмных! Помяните честно написанное в божественных книгах, еже есть самого владыки Господа нашего большая заповедь: любити друг друга! Возлюбити милость ко всякому человеку, любити ближнего своего, яко и себя!

Ничто так не ненавидит Бог, яко злопамятства человека. Како речем: «Отче наш, остави нам грехи наша», а сами не оставляюще? В ту же бо, рече, меру мерите, отмерится вам!

Серапион умолк, и молчал собор, потрясённый словом владыки. Он оглядел паству, добавил тише, с грустною укоризной:

– Взгляните на бесермен, на жидовин, среди вас сущих! Поганые бо, закона Божия не ведуще, не убивают единоверных своих, не ограбляют, не обадят, не поклеплют, не украдут, не заспорят из-за чужого. Всяк поганый брата своего не предаст, но кого из них постигнет беда, то выкуплют его и на промысел дадут ему, а найденное в торгу возвращают, а мы что творим, вернии?! Во имя Божье крещены есмы и заповеди его слышаша – а всегда неправды исполнены, и зависти, и немилосердия. Братью свою изграбляем, в погань продаём, кабы мощно, съели друг друга!

Окаянный, кого снедаеши? Не таков же ли человек, яко же и ты? Не зверь есть, не иноверец, такой же русин и брат твой во Христе!..» (с. 71).

Но эти мысли прошли мимо старших, а юный Данила был потрясён услышанным от владыки Серапиона, а когда он подрос, потребовал выделить ему Московское княжество, которое завещал ему отец, Александр Невский. Так началась деятельность князя Данилы. Он всюду побывал, увидел множество недостатков, убрал тысяцкого, внимательно следил за действиями старших братьев, поддерживал Дмитрия, но и с Андреем не терял отношений. Женился, жена оказалась славной, один за другим появились дети, появился Кремль, постройки, за несколько лет княжество укрепилось, а люди после княжеских сражений, после татарских набегов устремились к нему, в самое захудалое, как говорили, княжество, но с каждым годом крепнущее в своих возможностях.

Заметное место в развитии сюжета романа занимает Фёдор, простой крестьянин, потом княжеский посланник с грамотами и указами, он устанавливал связь между князьями. Став ратником, храбростью и смекалкой он был замечен командующими войсками боярами. Великий князь Дмитрий одолел в бою рать Андрея, отобрал у него земли, Фёдор получил одно из таких боярских сел для сбора дани, думал, что так и останется, построил дом, перевёз жену, но Андрей привёл с собой татар, начались сражения, эти боярские земли были Андрею возвращены. В ходе этой войны один из преданных Дмитрию бояр ушёл с ратью на сторону князя Андрея. Еле отбился Фёдор от воинов князя Андрея, пришёл к князю Дмитрию с сотней ратников. Поссорился со своим давним другом Козлом, перекинувшимся к татарам, а потом к князю Андрею.

Такая вот постоянная вражда между братьями, сыновьями Александра Невского, происходила в конце XIII века. Две потрясающие сцены создаёт Д. Балашов, передавая душевное волнение великого князя Дмитрия, узнавшего о гибели в татарской орде старшего сына Александра, и описывая раздумья сына Дмитрия Ивана, ставшего наследником отца:

«– Не ты виноват, батюшка.

– Так кто же?! Покойный отец?!

– И не он. Преже ещё. Храмы построили, а дух Божий утеряли… Если хочешь, отец, я скажу тебе. Люди всегда поздно спохватываются, тогда лишь, когда беда наступила. Надо же думать загодя, ещё до беды. Когда её нет и в помине, когда мнится, что все хорошо. Надо думать не над следствием, а над причиной. О бедах страны нужно было думать не тогда, когда пришёл Батый, а ещё раньше, прежде, ещё за сто лет! Когда казалось, что мы самые сильные в мире, когда казалось, что все народы окрест падают ниц, заслышав одно наше имя, когда мы судили и правили, и разрешали, и отпускали. Когда слава наша текла по землям, когда созидали храмы и раздавали в кормление города. Когда любая прихоть наша вызывала клики восторга, когда, стойно Создателю, мы перестали ошибаться, до того доросла наша мудрость! Когда уже некому стало нас удержать и направить, уже никто и не дерзал возразить противу, а дерзнул бы – не сносил и головы своей! Когда мы решили, что до нас не было никого умнее нас, да и вообще никого: мы первые, единственные, великие! Вот тогда и наступил наш конец. Как до сего дошло? Вот о чём думал я постоянно. За сто лет ещё всё уже было нами погублено, и мы созрели для кары Господней!

Я тебе говорил о судьбе… Ежели хочешь, отец, мы виноваты тоже. Ибо мы – тех князей потомки и кровь… Ведь дрались, чтобы всю землю одержать, а когда пришли татары, стали только за себя. А когда только за себя – всё падает. То есть сам-то иной и добьётся, и даже умрет в славе. Но потом созданное им долго не простоит. Христос в пустыне отверг власть, пошёл на крест и победил. То, что даётся при жизни, – с жизнью и кончится. Нужно отречение. Для вечного.

– Темно. Не понимаю я тебя, сын. Что должно делать теперь?

– Молиться. Всё в нас, батюшка! Сумеем сами ся изменить – изменим и мир.

Дмитрий вздрогнул, внимательно поглядел в глаза сына:

– Быть может, ты и прав, Иван. Мы все думать начинаем, когда уже поздно… Но я не знаю, что другое мог бы я делать прежде и теперь. Мне нет иного пути. Быть может, ты… Быть может, Господь не зря взял у меня Сашу и оставил тебя! Молчи! Не думай, я ни на миг не пожалел, что не ты… а теперь…» (с. 247).

Великий князь Дмитрий называет Ивана книжником, философом, пусть он сам за сохой стоит и пашет, но глубина мыслей поражает великого князя. И он уже не так скорбит о гибели Александра, возможно, Иван сделает больше для Русской земли, чем Александр Невский, великий князь Дмитрий и его наследник Александр.