Текст книги "История церкви, рассказанная просто и понятно"

Христианское Средневековье
590–1517 гг

Европа обязана христианской вере в большей мере, чем это осознает большинство людей. Когда варвары уничтожили Западную Римскую империю, именно христианская Церковь собрала воедино новый порядок, получивший название Европы, и взяла на себя главную роль в законе, в поиске знаний, в выражении культуры. Основополагающей идеей стал «христианский мир», объединяющий империю и Церковь. Начиная с VIII века, эпохи Карла Великого, римские папы обретали все больше и больше власти, пока в дни Иннокентия III (1198–1216) Е вропа не стала воспринимать их как правителей мира. Впрочем, последующие века показали, что власть испортила пап, и воинственно настроенные реформаторы потребовали перемен.

Раннее Средневековье

17. Консул Божий
Григорий Великий

В начале 590 года Рим пребывал в агонии. Город пережил и потоки захлестнувших его грабителей, и страдания от трагических жестокостей войны, но лишь для того, чтобы на него обрушилась чума. Стоило почувствовать лишь легкую боль в горле – и следом появлялись черные нарывы и быстрая смерть. Телеги были завалены трупами. Люди сходили с ума. Рим стал пустыней, и сам папа, Пелагий II, умер, крича в агонии.

На протяжении полугода ни один папа не правил в базилике святого Петра. Когда предводители Церкви решили избрать монаха по имени Григорий, он отказался от служения и даже прятался в лесу, пока его не нашли и не приволокли обратно в Рим – и, уведомив Константинополь, рукоположили в преемника святого Петра 3 сентября 590 года.

Возможно, он был самым неподходящим кандидатом для величия. В свои пятьдесят он был лысым, хилым и совершенно не желал папского служения. Он сетовал на то, что «был так поражен печалью, что едва мог говорить». И все же он начал свое служение с публичного акта смирения, ведь его предшественника забрала чума. Семь процессий на протяжении трех дней ходили по городу, возглашались молитвы, пелись гимны – напрасно! Чума зверствовала все так же – и лишь потом, казалось, решила пощадить город и стихла.

В поздней легенде прекращение бедствия приписали деяниям Григория. Она же гласит о том, как явился архангел Михаил и вложил меч в ножны над мавзолеем императора Адриана. С тех пор римляне называли мавзолей замком Святого Ангела. Туристы все еще могут увидеть его на берегу Тибра. Там даже есть статуя ангела.

Рим был символом континента. То, что мы сейчас называем Европой, воскресло, словно феникс, из пылающих руин разрушенной империи. И именно христианство, в большей мере, нежели какая-либо иная сила, внесло жизнь и порядок в хаос.

Но как? Что оно внесло? И как ему удалось возвести новый порядок, названный христианской Европой?

Место Григория в истории

Церковь призвала кельтских и бенедиктинских монахов как духовное ополчение и дала им цель: обратить варваров в христианскую веру. В служении римских пап она увидела возможность выстроить некую стабильную структуру для нового образа жизни. Стремясь поддержать систему духовного смысла, Церковь прочла и подробно изложила богословские идеалы Августина. И никто не владел этими орудиями грядущего лучше Григория.

В своем «Пастырском правиле» Григорий говорил: духовный предводитель никогда не должен слишком глубоко погружаться во внешние дела – ведь есть опасность забыть внутреннюю жизнь души. Но в заботе о внутреннем он все же не должен забывать о внешнем. «Так и сам Господь наш… молится на горе Отцу Небесному, и творит чудеса в городах, подавая Собою пример добрым пастырям, что, как бы ни любили они заниматься созерцанием, не должны, однако же, уклоняться от сострадания и благотворительности слабым и немощным». Эти слова в полной мере относились и к его жизни.

В 604 году, когда Григорий умер, утомленный тридцатью годами молитв на горах и чудес в городах, эпитафия провозгласила его «консулом Божьим». Это было единственное описание, подходившее человеку, который изо всех сил пытался быть истинно Божьим, в то же время управляя Церковью и миром, как римский чиновник, последний из своего рода.

Вскоре после его смерти церкви стали говорить о нем как о «Григории Великом». И со временем Католическая Церковь добавила его имя к именам Августина, Амвросия и Иеронима – «латинских отцов Церкви». Если говорить только о силе интеллектуального гения, то Григорий, возможно, не впишется в их общество. Но он сочетал великий талант управленца с состраданием к человеческой нужде. И если доброта – величайший вид величия, тогда Церковь поступила правильно, присвоив ему титул «Великий». Определенно, никто иной не может стать более ярким олицетворением раннего Средневековья. Григорий родился примерно в 540 году в древней и богатой семье римских сенаторов и был обучен для правительственной службы. Едва ли он мог войти на страницы истории в более грозное время. В его детстве Рим снова и снова переходил из рук в руки. Ему было четырнадцать в 554 году, когда экзархом Италии стал Нарсес, подчиненный императора Юстиниана, царствующего в Константинополе. Наконец, когда власть вестготов над Италией была уничтожена, мир продлился лишь несколько лет – и кровожадные лангобарды начали свою войну. Они жгли церкви, убивали епископов, грабили монастыри, обращали возделанные поля в пустыню… Рим уже явно был не той метрополией, какую знали Амвросий и Августин. Город цезарей быстро становился городом пап, и именно Григорию было уготовано судьбой появиться на свет в час перехода.

Григорию было тридцать три, когда император Юстин II вдруг назначил его префектом Рима – то была высшая гражданская должность в городе и окрестностях. Вся экономика Рима – поставки зерна, помощь бедным, возведение зданий и бань, прокладка канализации, обработка речных берегов – легла на плечи Григория. Это случилось в 573 году. И словно для того, чтобы сделать бремя еще тяжелее, примерно в это же время умерли и папа римский, и Нарсес.

Григория никогда не привлекала земная власть. Он предпочитал одиночество монашеской кельи, и по прошествии нескольких лет, оставив общественное служение, порвал с миром. После смерти отца он отдал большую часть личного состояния на основание семи монастырей, остальное раздал как милостыню нищим, а потом, отказавшись от последних крупиц положения, обратил отцовский дворец в монастырь, посвященный святому Андрею. Он обменял пурпурную тогу на грубое одеяние монаха и начал жить в необычайной аскезе: ел только сырые фрукты и овощи, большую часть ночи молился, носил власяницу, налагал на себя множество обязанностей монаха-бенедиктинца… Он никогда не отличался силой, и непрестанный пост сгубил ему желудок и сердце. И все же Григорий оценивал те годы как лучшие в своей жизни.

Впрочем, дары Григория не остались в тайне. В 579 году папа Пелагий II сделал его одним из семи диаконов Римской Церкви и отправил послом к имперскому двору в Константинополе. Григорий был искушен в политике и обладал исполнительскими талантами – и это как никогда пригодилось ему в новой должности. В 585 году он вернулся и стал настоятелем им же и основанного монастыря святого Андрея, но при необходимости по-прежнему исполнял общественные дела.

Григорий прекрасно себя чувствовал в роли настоятеля и, возможно, так и тянулся бы к миру иному, если бы на город не обрушилась ужасная чума, погасив огонь жизни папы Пелагия (579–590).

На осколках разбитого мира

Вскоре после того, как Григория избрали папой, Рим осадили лангобарды, и новый папа невольно прекратил свою проповедь на Книгу пророка Иезекииля: «Я обязан прекратить свои изложения, ибо я устал от жизни. Кто может сейчас ожидать, что я предамся священному красноречию, когда арфа моя обращается к скорби, а речь моя – к голосу плачущих?»

В Западной Европе царил хаос. Люди глубокого склада ума, в числе которых был и Григорий, считали, что настал конец мира. «Что же, – спрашивал он в одной из своих проповедей, – способно ныне обрадовать нас в мире сем? Везде предстают перед нами несчастья, везде мы видим скорбь. Города разрушены, крепости снесены, поля заброшены, земля обращена в пустошь. Деревни пусты, в городах остались лишь немногие, и даже эти ничтожные остатки человечества каждый день срубаются под корень. Бич небесной справедливости разит непрестанно, ибо его удары не приводят нас к покаянию. Иных у нас на глазах уводят в рабство, увечат, убивают. Так что же, братья, может сделать нас довольными сей жизнью? Если мы любим такой мир, то любим не наши радости, но наши раны».

Римская Церковь пережила эти нападения, оставшись едва ли не единственной крупицей организованной цивилизации на Западе, сумевшей это сделать. И хотя свое возвышение до папского служения Григорий считал наказанием, он ринулся в борьбу за порядок среди хаоса.

Он писал срочные письма управителям своих поместий в Сицилии: «Вы выслали мне клячу и пятерку хороших ослов, но кляча слишком тощая, и отправиться на ней в путь невозможно, а на ослах… да как можно ездить на ослах!»

Он повел широкую переписку со своими епископами: «Вы, очевидно, не приняли во внимание моего последнего письма…»

Он установил в своем «Пастырском правиле» принципы христианского служения: «Ибо если высота занимаемого им [пастырем] места вызывает его на соответственную возвышенность слова, то та же высота требует от него и высоких подвигов».

Авторитет папства в Средние века по большей части был основан на практическом управлении, которое поддерживал в те беспокойные времена Григорий. У него не было ни одной свободной минуты. Ничто не казалось ему недостойным внимания или чрезмерным по затрате сил. Его труды предстанут перед нами еще более поразительными, когда мы вспомним, что он был слаб здоровьем и часто прикован к постели. «Уже долгое время, – писал он другу в 601 году, – я бессилен встать со своей постели. Меня мучают боли от подагры, кажется, будто огонь пронизывает все мое тело; жизнь моя обратилась в боль, и я предвкушаю смерть как единственное избавление». В другом письме он говорит: «Я умираю каждый день, но все никак не умру».

Во времена Григория Римская Церковь владела обширными землями вокруг Рима, на мыске и каблуке «итальянского сапога» и на Сицилии. Они назывались «вотчиной святого Петра». В совокупности эти поместья – примерно 4660 квадратных километров – сделали Церковь богатейшим землевладельцем в Италии. И естественно, когда лангобарды вторглись в Центральную Италию и по ходу дела уничтожили местную администрацию, именно управители «вотчины» начали кормить население и взимать налоги – как делали это имперские чиновники. Эту систему взимания налогов и благотворительности возглавил Григорий.

Более того, когда лангобарды начали подбираться к Риму, Григорий предпринял меры для защиты Центральной Италии, назначил военного управителя и заключил мир с двумя вождями лангобардов. В итоге с 595 года во всех политических делах с лангобардами папа играл более важную роль, нежели любой представитель империи.

Участие в политических судьбах Италии стало значимым элементом в жизни папства в последующие века. После Григория папа был уже не только предводителем христиан, а еще и важной фигурой в европейской политике: консулом Божьим.

Решительное предводительство Григория усилило авторитет папского престола. Одно знаменательное столкновение с патриархом Константинопольским раскроет нам, как именно папа представлял свое служение. В письмах Иоанн IV постоянно именовал себя «вселенским патриархом». То был почетный титул; его дали патриархам императоры Лев и Юстиниан, а собор духовенства в Константинополе в 588 году утвердил его для Иоанна и его преемников.

Впрочем, Григорий был раздражен и даже разгневан надменностью восточного соперника. Он изо всех сил стремился отменить этот титул, – этот глупый, гордый, нечестивый, безнравственный, зловонный, богохульный титул, это дьявольское присвоение прав! – и всех, кто называл себя так, папа Григорий приравнивал к Люциферу. Он даже грозил разорвать литургическое общение с патриархом и призывал императора наказать подобную самонадеянность.

В противоположность звучным титулам Григорий назвал себя просто – «раб рабов Божьих». Таким стал один из неизменных титулов римских пап, хотя он и звучит иронично в связи с более поздними поразительными заявлениями. Когда один из церковных служителей назвал самого Григория «вселенским папой», тот решительно отверг этот титул: «Я говорил, что ни меня, ни кого-либо иного вам не следует так называть! Прочь те слова, что воспламеняют гордыню и ранят милосердие!»

Но пусть Григорий и отвергал звучные титулы, в той мере, в какой ему хватало возможностей и силы, он притязал на контроль над всей Церковью Христовой – и осуществлял этот контроль.

И неудивительно, что преемники Григория без каких-либо угрызений совести использовали даже более надменные титулы, нежели тот, против которого он возражал столь торжественно: «Господь гордым противится, смиренным дает благодать».

Для Григория гордыня была как злобный пес. И этот пес преследовал его непрестанно. Он говорит о гордыне так часто, что мы понимаем: он и сам явно был ею одержим. Он видит гордыню во всех ее обличьях. В своих «Моралиях», комментариях на Книгу Иова, он рассматривает ее под каждым углом: «Гордыня, нами названная корнем всех пороков, не удовлетворяется изничтожением одной добродетели, восставляет себя против всех членов души, и, подобно вселенской и смертоносной болезни, разлагает все тело».

Да, Григорий и сам страдал от этой болезни. Все его неистовство, непрестанные срочные письма, которые он рассылал по всему континенту, его нежелание дать себе хоть мгновение отдыха – видимо, все это исходило из того, что он знал свою гордыню и отчаянно желал лицом к лицу встретить зло и одолеть его. Эта борьба длиной в жизнь была совершенно созвучна его стремлению к монашеству.

Миссионер на службе государства

С восшествием Григория на папский престол впервые явился монах. Он все так же следовал строгой аскезе монашеской жизни, окружил себя монахами, сделал их епископами и легатами, утвердил устав святого Бенедикта на соборе в Риме, гарантировал монастырям свободу и право собственности – и своим примером и влиянием сослужил монашеству великую службу.

Одна история – то ли правда, то ли легенда, гласит: прежде чем Григорий стал папой, он встретил на римском рынке троих английских мальчишек – и тут же обратил на них внимание.

«Увы! – воскликнул он. – Столь ясны их лица, но им суждено быть рабами внутренней тьмы! Они так прекрасны, но души их больны и лишены благодати Божьей! Из какого народа эти мальчики?»

«Англы», – ответил рабовладелец.

«Да, в самом деле, – кивнул Григорий, – у них облик ангелов, и им надлежало бы стать сонаследниками ангелов в Царствии Небесном. Из какой они провинции?»

«Из Дейры», – рабовладелец упомянул древнее название нынешнего Нортумберленда.

«Из Дейры? Спасем же их от гнева Божьего (dei ira)! Призовем их под покров милосердия Христова! Кто их король?»

«Элла».

«Так возгласим же аллилуйю в земле Эллы!» – воскликнул Григорий.

Он попытался отправиться в Англию сам, как монах-миссионер, но его задержали сам Бог – и тогдашний папа римский. Но когда он взошел на папский престол, то отправил бенедиктинца Августина и сорок монахов вновь принести Евангелие на английскую землю. И успех этой миссии в Кенте показывает нам прямую связь всего англо-американского христианства с ранней Церковью.

Защитник ортодоксии

Григорий не только страстно желал донести веру до дальних мест. Он серьезно относился к своему призванию защитника ортодоксии. Его учителями веры были Амвросий, Августин и Иероним, но ему не хватало силы их разума. Он не внес новых идей и не создал эпохи в богословии. Но он выразил в формулировках распространенную веру своих дней и передал ее средневековой Католической Церкви. Эта вера охватывала не только официальные провозглашения соборов и учение святых отцов, но и представления неграмотного народа, часто грубые и полные предрассудков, а временами и языческие. К этой массе материала он добавил свой авторитет, и, как следствие, та стала неотъемлемой частью веры Западной Церкви – и богословов, и епископов, и монахов, и мирян. Без наставлений Григория за образом мысли в Средневековье просто не проследить.

В своей доктрине о человеке Григорий делал акцент на том, что грехопадение Адама повлияло на всех его потомков и ослабило свободу их воли, но не уничтожило ее. И именно потому, что некогда человек был движим благодатью, он может содействовать ей и заслужить одобрение своими добрыми делами, порожденными и божественной благодатью, и человеческой волей.

В крещении Бог дает всепрощающую благодать свободно, без каких-либо заслуг со стороны человека. Но грехи, совершенные после крещения, человек должен искупить покаянием. Оно есть форма наказания, наложенного не Богом, а самим человеком: «Либо сам человек через покаяние наказывает грех в себе, либо Бог свершает возмездие над человеком и поражает грех». Покаяние предполагает раскаяние, причем глубокое и искреннее, а также исповедь и дела, достойные похвалы.

Добрые дела, без которых покаяние не завершено – это деяния, подразумевающие жертву или страдание: милостыня, аскетические практики и непрестанное возношение молитв. Чем тяжелее мы согрешили, тем больше должны сделать во искупление грехов и тем осторожнее должны быть в будущем, чтобы избежать их. Достаточно ли мы сделали для искупления, мы не знаем – и узнаем лишь после смерти.

К счастью, грешникам помогают святые. Вера в заступничество святых и обычай взывать к ним с мольбой повлиять на Христа берут начало не с Григория. И верование, и традиция были намного древнее. Но Григорий привлек к ним особое внимание и сделал их главным в христианской набожности. «Вот грядет Праведный Судия, Иисус; страх обымает от толикого сопутствия Ему Ангелов и Архангелов. На этом пришествии решается наше дело, и однако же мы не отыскиваем покровителей, которые были бы тогда нашими защитниками. У нас есть защитники – Святые Мученики; они желают, чтобы их просили и, так сказать, ищут, чтобы их искали. Поэтому их-то просите быть помощниками в вашей молитве, в них-то приобретайте защитников в вашей виновности».

В набожности помогали и реликвии. Григорий поощрял собирание и почитание мощей святых и мучеников: прядей волос, ногтей, больших пальцев, отрезов одежды… Он учил – и многие его современники верили, – что эти вещи обладали великими силами, вплоть до того, что могли защищать себя сами.

И даже если святых и реликвий для праведности в этой жизни не хватало, грехи можно было искупить в чистилище. Это место очищения и страдания – не для тех, кто умирает с серьезными обвинениями, все еще выдвигаемыми против них, но для тех, кто все еще не полностью праведен. По смерти истинно святые сразу попадают на небеса, а грешные – в ад, но те, кто находится в промежуточном состоянии и у кого все еще есть малые грехи, в которых нужно покаяться, проводят время в чистилище.

И, конечно, наивысшим чудом, ключом ко всем другим выражениям божественной силы была Святая Евхаристия. По словам Григория, Евхаристия – это общение с Христом, чье Тело и Кровь действительно присутствуют в хлебе и вине. Питаясь ими, мы питаем себя и укрепляем свою духовную жизнь.

Однако чудесная сила Евхаристии кроется в ее жертвенной природе. Она предлагается священником за грехи людей – не так, как смерть Христа на кресте за грехи всех людей, но только за грехи пришедших ныне причаститься или за тех, за кого ее можно предложить особо. На всех таких людей она влияет подобно покаянию: замещает собой долю страдания, которому они должны были бы подвергнуться в ином случае за их грехи. Она может благотворно влиять не только на живых, но и на умерших, – только на тех, кто находится в чистилище, а не в аду. И если она предложена за кого-либо, кто пребывает в чистилище, то ускорит срок его освобождения.

Один из лучших примеров веры Григория в силу святой мессы мы найдем в его «Диалогах». Цитата пространна, но позволит ясно представить, какой была средневековая набожность. Григорию сообщили о смерти одного из монахов, уличенного в тайном накоплении денег и сурово наказанного. Он пишет:

Когда же прошло по смерти его тридцать дней, душа моя стала сокрушаться об умершем брате, с сильною скорбью размышлять о наказании его и изыскивать средство избавить его от мучений. Тогда я опять позвал к себе того же Прециоза, наместника нашего монастыря, и с печалью сказал: «Давно уже умерший брат наш страдает в огне; мы должны оказать ему любовь и постараться, сколько можем, избавить его от мучений. Иди и с нынешнего же дня тридцать дней сряду совершай за него жертвоприношение, не опуская ни одного дня, в который бы не была принесена за его освобождение Спасительная Жертва». Он тотчас пошел и стал исполнять приказание.

В заботах о других делах мы и не считали проходящих дней; вдруг в одну ночь умерший брат явился в сновидении родному брату своему Копиозу. Увидев его, Копиоз спросил: «Что, брат, в каком ты находишься состоянии?» Умерший отвечал ему: «Доселе мне было худо, но теперь уже хорошо, потому что сегодня я приобщился».

Копиоз поспешил сообщить монахам добрые вести. Они подсчитали точное число дней и нашли, что это случилось в тридцатый день с того, в который за усопшего впервые совершили мессу. Прежде Копиоз не знал, что братия совершала мессы за Иуста, а братья не знали, что Копиоз узрел того в видении. И только обо всем узнав, они вдруг поняли, что и видение, и совершение тридцати месс совпали по времени – а значит, умерший брат был освобожден от наказания благодаря Спасительной Жертве!

Эта доктрина распространилась в Западных Церквях со времен Григория очень широко – и придала средневековому христианству особый облик.

Рекомендации к дальнейшему прочтению

Deanesly, Margaret. A History of the Medieval Church 590–1500. London: Methuen, 1969.

Duckett, Eleanor Shipley. The Gateway to the Middle Ages: Monasticism. Ann Arbor: University of the Michigan Press, 1961.

Gontard, Friedrich. The Chair of Peter. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1964.

^*Kardong, Terrence G. Together into Life Everlasting: An Introduction to the Rule of Benedict. Richardton, ND: Assumption Abbey, 1984.

^*Markus, Robert A. Gregory the Great and His World. Cambridge: Cambridge University Press, 1997.

Zimmerman, Odo John, trans. Saint Gregory the Great: Dialogues. New York: Fathers of the Church, 1959.