Текст книги "История церкви, рассказанная просто и понятно"

Возрождение души

Филипп Шпенер (1635–1705) рос под сильным влиянием религии, в том числе сочинений немецкого мистика Иоганна Арндта и английских пуритан. Позже, в Страсбургском университете, он встретил профессоров, которые познакомили его с трудами Лютера, и понял оправдание верой не просто как доктрину, но как духовное возрождение.

Три года прослужив пастором в Страсбурге, Шпенер принял назначение во Франкфурт, важный лютеранский город. Обстановка там его неприятно поразила, и он, отложив предписанные тексты, стал проповедовать только по Библии, призывая к покаянию и апостольству. Несколько лет не было и намека на прорыв. Но в 1669 году, когда он говорил о Нагорной проповеди, он вдруг почувствовал отклик – и тот оказался невероятным! Люди обратились! Жизнь в их семьях стала иной!

Шпенер дважды в неделю собирал у себя дома небольшую группу ревностных верующих для чтения Священного Писания и бесед на религиозные темы. Вскоре недоброжелатели с презрением прозвали эти встречи «посиделками набожных». Из них и родился пиетизм.

Интерес к религиозной литературе возрастал. Проповеди Иоганна Арндта выходили в свет. Шпенер написал к ним вступление под названием «Благочестивые желания», где рекомендовал устраивать группы для изучения Библии и духовного развития; вести суровую, даже аскетическую христианскую жизнь; немало заботиться о христианских нравах студентов-богословов; а также сделать проповеди более простыми и духовными. Шпенер учил так: группа людей, жизнью своей познавших, что значит подлинное христианство, собирается в каждой конгрегации – и тем содействует более строгой, но и более ревностной христианской жизни. Он надеялся, что эта закваска пропитает всю Церковь, и чувствовал, что к этому подходят лишь «рожденные заново», те, кто осознанно пережил истинность христианства, – и только им следовало доверять священнослужение.

В 1686 году Шпенер стал придворным проповедником в Дрездене. Но в своих проповедях он не признавал никаких компромиссов – и потому часто конфликтовал с властями, так что в 1692 году принял приглашение курфюрста Бранденбурга и переехал в Берлин. В том же году он убедил Фридриха, будущего короля Пруссии, пригласить Августа Германа Франке (1663–1727) на должность профессора нового университета в Галле. В этом Шпенер проявил великую мудрость и смирение. Франке вскоре стал предводителем пиетистов, хотя Шпенер продолжал писать и проповедовать до самой смерти, наступившей в феврале 1705 года.

Франке прибыл в Галле после нескольких лет в Лейпцигском университете, где его внимание к духовным делам не раз создавало напряжение в отношениях с коллегами по факультету.

С чего началось его религиозное рвение? Как говорил он сам, с обращения в веру, преобразившего его после двух лет внутренней борьбы и сомнений. Франке писал проповедь на слова Евангелия от Иоанна 20:31 – и вдруг пал на колени в великом страхе. «Я молился, – говорил он, – Богу, которого до сих пор не знал и в которого не верил, и молился об одном: если Он есть, то пусть он спасет меня от этого жалкого состояния!» И Бог его услышал! Печаль оставила его душу, и он почувствовал, что «охвачен внезапно захлестнувшим его потоком радости». Когда он встал с колен, он знал, что спасен, и с этого времени было «легко жить праведно и радостно в этом мире».

В Галле Франке учредил ряд духовных и общественных служений. Главные центры служения пиетистов сосредоточились в университете. Франке так сострадал брошенным, что открыл школу для бедных, устроил сиротский приют и купил таверну с прилегающим участком, чтобы снести ее и построить больницу. Еще он возвел латинскую школу для одаренных мальчиков, вдовий дом, дом для девиц, благотворительный медпункт, книжный склад, типографию и библейское общество. И когда король Дании Фредерик IV в 1705 году захотел основать в Индии одну из самых первых протестантских миссий, своих первых миссионеров он нашел именно среди тех, кто учился у Франке в Галле.

Плотник и граф

На позднем этапе пиетизма господствует граф фон Цинцендорф (1700–1760), пылкий и эмоциональный человек, веривший в то, что знаком истинного христианства является простая, детская вера в кровь Иисуса. В ярких, почти эротических образах он воспевал связь души с Христом.

Цинцендорф был внуком аристократа, покинувшего Австрию по религиозным убеждениям. Когда отец юного Николая умер, а мать снова вышла замуж, воспитанием мальчика начала заниматься горячо религиозная бабушка, которую восхищали пиетисты Галле. Николай три года изучал право в Виттенбергском университете, но его душу всегда влекло к священству.

Возможность пришла, откуда ее совершенно не ждали – от остатков старого движения гуситов, Чешских братьев (Unitas Fratrum). Братство процветало в Богемии и Моравии во времена Реформации, но было почти уничтожено в годы Тридцатилетней войны и подверглось суровым гонениям. Их возродил Кристиан Давид, моравский плотник, и они, стремясь найти приют в протестантских землях, обрели его во владениях Цинцендорфа, где Давид в 1722 году создал общину, названную Гернгут, «Стража Господня». Цинцендорф вошел в общину, и вскоре к ним стали приходить самые разные религиозные люди. Моравские братья грезили о городе, населенном лишь христианами, отделенном от мира, настоящем «сообществе святых». То было свободное и общинное монашество, без целибата. Но, как монахи, гернгутеры стремились к христианской жизни в особенно благодатных условиях и вдали от более сильных искушений.

С 1727 года Цинцендорф был ангелом-хранителем Гернгута. Десять лет спустя его официально возвели в сан в реорганизованной Моравской церкви – или, как они предпочитали себя называть, в церкви Единых братьев. Цинцендорфа всегда влекло к миссионерству, и в итоге Моравские братья стали первой в истории крупной миссионерской силой среди протестантов.

В 1731 году, приехав в Копенгаген, датскую столицу, на коронацию Кристиана VI, Цинцендорф встретил чернокожего из датских владений в Вест-Индии и был поражен, услышав о нуждах порабощенных. Как результат, в 1732 году «первые ласточки» из армии моравских миссионеров, Леонард Добер и Давид Ницшман, отправились из Гернгута на остров Сент-Томас. Вскоре начали быстро возникать и другие миссии: в Гренландии и Лапландии, у американских индейцев в Джорджии, на побережье африканской Гвинеи, у готтентотов в Южной Африке, в южноамериканской Гвиане, на Цейлоне и в Алжире.

В душе Цинцендорфа, как и почти у всех, сплетались свет и тень. Он был склонен к сентиментальной религии. И все же некоторые из его чувственных гимнов были приняты во многих церквях – скажем, вот этот: «Пока мы свой покой не заслужили, ведет нас Иисус до той поры». Мало кто проявлял такое ревнование по Иисусу, и Цинцендорф явил истинную суть своего нрава, когда провозгласил перед гернгутерами: «У меня только одна страсть – Он, и никто, кроме Него».

Взгляд по прошествии веков

Пиетизм дал невероятно много не только немецкому народу, но и всему мировому христианству. В церквях XVIII столетия он сместил акценты с алчного соперничества на заботу о душах. Он сделал проповедь и пастырское посещение главными заботами протестантского служения. Он в высшей степени обогатил протестантскую музыку и подчеркнул, сколь важную роль играют духовные миряне в возрожденной Церкви. Возможно, его величайшим наследием был акцент на маленьких группах и ревностном изучении Священного Писания. Собрания в церквях не всегда позволяли в достаточной мере изучить Библию. А в небольших группах стремились к более полному ее познанию – и поощряли всех читать Священное Писание наедине с собой, а службы совершать вместе. Каждый ученик учился по своей Библии; группы размышляли над словом или мыслью из Священного Писания, а верно выбранный гимн усиливал каждодневные размышления над строками.

И все эти акценты поддерживала главная тема пиетизма: обновление. И не обновление богословской доктрины – а обновление как неотъемлемое личное переживание христиан. Они верили в то, что это духовное возрождение и есть воплощение протестантской Реформации. В глубине нашего сердца христианская доктрина становилась христианской реальностью.

Тот в высшей степени личный образ, в котором пиетисты описывали возрождение, часто превращал христианство в драму человеческой души. Наше сердце становилось сценой отчаянной борьбы между силами добра и зла.

В этом смысле пиетизм был источником всех современных «возрождений». Благодаря ему опыт новой жизни во Христе стал главной сутью христианской благой вести и христианского служения. А современное евангелическое христианство без веяний пиетизма и не представить.

Евангелические христиане унаследовали от пиетизма две важных черты. Первой из них стала чувственность. Чувства играли в религиозной жизни пиетиста столь важную роль, что разум оказывался под угрозой. А поскольку разум не мог измерить тайны наших судеб, нести суть веры оставалось только чувствам. И потому пиетизм мало что мог сказать о месте Бога в природе или человеческой истории – и не мог оказать сколь-либо заметного сопротивления секуляризму. Евангелические христиане часто становились жертвой той же самой слабости.

Во-вторых, пиетизм принял существование института Церкви. Он не нападал на нее открыто. Но он сместил то, что было жизненно важным для христианства – «рождение заново» и духовную жизнь – с традиционных государственных церквей на тесные группы: братства или добровольные сообщества верующих. В Соединенных Штатах, где никакая государственная Церковь не властвовала никогда, евангелические христиане заключили союз с деноминациональным представлением о Церкви и просто множили религиозные движения, делая акцент на евангельской вести или каком-либо аспекте христианской жизни.

Так что пиетизм живет и здравствует, и не только среди Моравских братьев, но и в более широком сообществе евангелических христиан – духовных наследников Джона Уэсли и Джорджа Уайтфилда.

Рекомендации к дальнейшему прочтению

Brown, Dale. Understanding Pietism. Revised Edition. Nappanee, IN: Evangel Publishing House, 1996.

Cailliet, Emile. Pascal: The Emergence of Genius. New York: Harper & Brothers, 1961.

Groothuis, Douglas. On Pascal. Melbourne: Thomson/Wadsworth, 2003.

^*Hammond, James. The Cambridge Companion to Pascal. Cambridge: New York, 2003.

McGiffert, A. C. Protestant Thought Before Kant. New York: Harper & Brothers, 1961.

McNeill, John T. Modern Christian Movements. New York: Harper & Row, 1954.

^*O’Connell, Marvin. Blaise Pascal: Reasons of the Heart. Grand Rapids: Eerdmans, 1997.

^*Shantz, Douglas H. An Introduction to German Pietism: Protestant Renewal at the Dawn of Modern Europe. Baltimore. MD: Johns Hopkins, 2013.

Stoeffler, F. Ernest. The Rise of Evangelical Pietism. Leiden: E. J. Brill, 1965.

34. Головня из огня
Уэсли и методизм

К концу января 1736 года корабль «Симмондс», идущий в Саванну, штат Джорджия, заплыл в область сильных атлантических штормов. Ревел, сотрясая хрупкий кораблик, страшный ветер, волны прокатывались по палубе…

Молодой англиканский священник на борту застыл в страхе. Джон Уэсли проповедовал Евангелие вечного спасения другим – но сам боялся умереть. Однако он был глубоко потрясен группой Моравских братьев из Гернгута. Волны захлестывали палубу, грот был разодран на лоскуты, а братья спокойно пели псалмы Богу.

После Уэсли спросил одного из немцев, боялся ли тот.

«Нет», – ответил он.

«А ваши женщины и дети?» – спросил Уэсли.

«Нет, – сказал гернгутер, – наши женщины и дети не боятся умереть».

«И это, – писал Уэсли в дневнике, – был самый славный день в моей жизни»

В тот славный день Уэсли совершенно не подходил на роль предводителя того духовного пробуждения, которому вскоре предстояло потрясти Англию до самых основ. Да, он был благочестив. Но его благочестие еще не обрело силы.

Евангельское пробуждение

Век Разума стал свидетелем яркого и драматичного духовного возрождения в западном христианстве – евангельского пробуждения. Его предводителей связывали и личные узы. Самые заметные изменения претерпели три области: в Германии расцвел пиетизм, на Британских островах проповедовали методисты, а в американских колониях шло Великое Пробуждение.

Методистское возрождение в Англии не только покажет нам исток самой деноминации методистов (в наши дни их более двадцати миллионов), но и суть движения, которое мы называем евангелическим христианством. Кем были эти евангелические христиане, они же евангелики? И как они стали столь важны для христианской истории?

Их важным крылом были те самые пиетисты, Моравские братья, что плыли в Джорджию вместе с Уэсли и пели на корабле. Впрочем, в основном евангелики происходили из Великобритании и ее колоний.

В 1730-х годах по Америке, Шотландии, Уэльсу и Англии словно пронеслась волна – и очень многие вдруг возжелали проявить «апостольское попечение» и проповедовать Евангелие необращенным. Джонатан Эдвардс в Нортгемптоне, штат Массачусетс; Эбенезер Эрскин и Ральф Эрскин в Шотландии; Хауэлл Харрис в Уэльсе; и Джордж Уайтфилд в Англии – все они предшествовали Джону Уэсли в евангельском пробуждении.

Большинство основных верований евангеликов можно найти в пуританстве: человек греховен, смерть Христа – искупительная жертва, благодать Божью не заслужить, спасутся только души истинно верующих. Но пуритане куда больше интересовались политикой. Они пытались создать священное содружество, истинное библейское общество в Англии и Америке.

Евангелики не настолько отрывались от политики, как пиетисты, но их главным стремлением было обращение заблудших душ. Они не столь заботились о преобразовании церквей, сколь о проповеди Евангелия всем и каждому: номинальным христианам, зубоскалам, язычникам… Джону Уэсли не хватало этой страсти в Джорджии. Но стоило ему ее найти, и о ней узнала вся Англия.

В первые десятилетия XVIII века никто и представить не мог, что в Англии всенародно возродится животворящая вера. Среди богатых и образованных господствовало Просвещение, вытеснившее религию из центра жизни на периферию.

Казалось, и в устоявшейся Церкви Англии, и в конфессиях инакомыслящих – у баптистов и конгрегационалистов – пуританское рвение осталось в далеком прошлом. Англия исполнила свою меру святых деяний. На повестке дня была умеренность во всем.

Английская проповедь, сказал Вольтер, была «веской, но временами сухой, будто диссертация, которую проповедник читает народу – не делая жестов, не возвышая голоса». Священники мягко игнорировали традиционное христианское учение о греховности человека. Вместо этого люди приближались к Богу с нежным благоговением и радостью. Известный гимн Джозефа Аддисона, опубликованный в его журнале The Spectator («Зритель»), отразил это новое отношение:

 
Лазурный чистый небосвод
И звезд извечный хоровод,
Сверкая в выси над землей,
Исток провозглашают свой.
И Солнца непрестанный бег
Нам отмеряет жизни век
И возвещает без конца
О всех деяниях Творца.
 

Да, упование на разум заглушило голос Церкви. В Церкви Англии это особенно проявилось в заметной группе, называемой латитудинариями. Среди них был красноречивый Джон Тиллотсон, архиепископ Кентерберийский (1691–1694). Он решительно осуждал религиозный «энтузиазм», и в том числе любое «выражение эмоций, поощряемое пылкими проповедниками. Он и его коллеги-латитудинарии вместо этого делали акцент на правильном поведении: говорили, что людям следует изменить нравы, стать щедрыми, гуманными и толерантными и избегать лицемерия и фанатизма.

Маленький исполин

Джон Уэсли (1703–1791) происходил из семьи, пропитанной идеалами благоприличия и порядка. В нем слились черты благочестия и англикан, и инакомыслящих. Его отец, преподобный Сэмюель Уэсли, образованный и набожный священник Высокой Церкви, служил в Линкольншире, в Эпворте. Мать, Сюзанна, дочь инакомыслящего священника, служившего в Лондоне, была замечательной женщиной и родила девятнадцать детей. Джон был пятнадцатым. Она учила их «бояться розги и плакать тихо» и каждую неделю находила время учить истинам религии каждого ребенка в отдельности. Да, для такого требовалась методичность! Джон обращался к матери за наставлениями до самой ее смерти.

Когда Джону было шесть, дом пастора в Эпворте сгорел. Мальчика оставили одного среди огня, но он попытался выбраться из окна со второго этажа, и его спас сосед, встав на плечи другому. После этого Джон назвал себя «головней, исторгнутой из огня». Он никогда не сомневался в том, что десница Божья ведет его по жизни.

В семнадцать лет он отправился в Оксфордский университет, где учился сначала в Крайст-Чёрч, а потом в Линкольн-колледже. В Оксфорде он не нашел ничего ни для ума, ни для сердца, но он много читал, и особенно его впечатлили отцы ранней Церкви и великая религиозная классика. Отцы-греки учили его тому, что целью христианской жизни было не религиозное государство, а совершенство, привитие дисциплины и воспитание через него любви.

Прочтя «Жизнь в святости» Джереми Тейлора, «Подражание Христу» Фомы Кемпийского и «Решительное призвание к святой жизни» Уильяма Лоу, Уэсли узнал, что жить по-христиански – значит отдать себя всего на любовь к Богу и ближнему. Эти люди, сказал он, «убедили меня в том, что абсолютно невозможно быть наполовину христианином. Я решил, если будет на то Его благодать, стать во всем преданным Богу». А свои слабости он заносил в перечень – и устанавливал свои правила для их преодоления.

В 1726 году Уэсли был избран членом совета Линкольн-колледжа, получив не только академическое звание в университете, но стабильный доход. А два года спустя его рукоположили в англиканского священника, и он ненадолго вернулся в Эпворт, в услужение отцу.

Когда он вернулся к своим обязанностям в Оксфорде, оказалось, что его брат Чарльз, встревоженный распространением деизма в университете, собрал небольшую группу студентов, решивших серьезно относиться к своей религии. Джон стал для них прекрасным предводителем. Под его руководством они разработали план обучения и правила, по которым строили свою жизнь, с акцентом на молитве, чтении Библии и частом принятии Святого Причастия.

Небольшая группа вскоре привлекла внимание, насмешив выпускников, не особо привыкших к усилиям. «Энтузиазм» в Оксфорде? Их называли по-разному: Святой Клуб, Библейские мотыльки, методисты, Клуб реформаторов… Вот «методисты» и пристали.

Маленькая группа была пылкой, но беспокойной. Они искали новых «энтузиастов» – и находили их. К ним присоединялись горожане или новые студенты – тот же Джордж Уайтфилд, яркий и дерзкий выпускник Пемброк-колледжа. Но они постоянно искали способы жить так, как жили ранние христиане – подавали нищим, навещали узников в тюрьмах. Но Джон скоро признал: ему не хватало душевного покоя истинного христианина. Видимо, Бог задумывал нечто большее.

Затем его пригласили в Джорджию. Друг, доктор Джон Бертон, предположил, что и Джон, и Чарльз могли бы служить Богу в новой колонии, где начальствовал генерал Джеймс Оглторп. Что, если Чарльз станет секретарем генерала, а Джон – капелланом в колонии? Джон был только рад, что представилась возможность проповедовать американским индейцам, и в октябре, движимые юношеским идеализмом и миссионерской ревностью, братья взошли на борт корабля «Симмондс», совершенно не зная о том, какие шторма – и в душе, и в самой что ни на есть материальности – ждут их на этом пути.

Весь эпизод в Джорджии обернулся фиаско. Джон понял: благородные американские дикари – просто «обжоры, воры, лжецы и убийцы». А белых колонистов возмущали его суровые требования, принятые в Высокой Церкви, его отказ хоронить инакомыслящих и его запрет на женские модные платья и золотые украшения в церкви.

Джон страдал еще сильнее и от своего достойного сожаления любовного романа с Софи Хопкей, восемнадцатилетней племянницей главного судьи Саванны. Уэсли пребывал в столь сильном душевном смятении, что и сам не знал, чего хочет. Решение приняла Софи, сбежав с соперником Джона. Брошенный возлюбленный лишил ее Святого Причастия, а взбешенный муж подал в суд на Джона за клевету на Софи. Судебный процесс затянулся, и после полугода притеснений Уэсли, охваченный отвращением и гневом, бежал из колонии.

По дороге домой он думал обо всем, что случилось. «Я отправился в Америку обратить индейцев, – писал он. – Но кто обратит меня?»

Тепло святого сердца

Он сошел на берег в Англии 1 февраля 1738 года, в печали, овеянный дурной славой, терзаемый мучительными сомнениями в своей вере и в будущем. Двенадцать лет он шел по трудному пути к совершенству, стремился к лучшим из известных ему идеалов, пытался достичь истинного блаженства. А миссия в Джорджии показала только его духовное обнищание.

Впрочем, в опыте с Джорджией был и один положительный момент – знакомство с Моравскими братьями. Он был полон решимости узнать секрет их духовной силы. В Лондоне он встретил Питера Болдера, молодого моравского проповедника, и тот убедил Уэсли в необходимости нового рождения и сильной личной веры во Христа, которая позволила бы ему преодолеть грех и обрести истинную святость. Оправдание верой, – сказал Болдер, – это не просто доктрина, это личный опыт Божьего прощения. «Но как это сделать? – спросил Уэсли. – Можно ли обрести веру мгновенно?»

Свой ответ он нашел 24 мая 1738 года.

«Вечером, – писал он…

…я без особой охоты пошел в клуб на Олдерсгейт-стрит. Там читали предисловие Лютера к Посланию к Римлянам. Около четверти девятого, на словах об изменении, которое Бог совершает в сердце через веру в Христа, у меня на сердце странно потеплело. Я ощутил, что доверил Христу, одному только Христу, спасение моей души; и мне было заверение, что он забрал мои грехи, даже мои, и спас меня от закона греха и смерти».

Последующие записи в дневнике Уэсли свидетельствуют: Бог избавил его от неизбывной тревоги – и сделал это через проповедь Евангелия!

Так Уэсли обрел и уверенность, которой ему не хватало, и чувство цели, которому предстояло поддерживать его в течение полувека беспримерных стараний. Он нашел благую весть своей жизни. Теперь ему предстояло найти свой метод.

Позже, тем же летом, Уэсли побывал у Моравских братьев на их родине, в Саксонии. Он хотел воочию убедиться в силе благочестия, которое видел на корабле и в Джорджии. Но гернгутеры оставили у него двоякие впечатления. Да, он встретил много замечательных людей, явивших собой «совершенное уверение христианской веры». С другой стороны, он быстро заметил среди них признаки самодовольства и лицемерия. И особенно его оттолкнул культ личности, выросший вокруг их предводителя, графа фон Цинцендорфа. «Граф тут, похоже, все во всем?» – спрашивал Уэсли.

Дороги Уэсли и Моравских братьев вскоре разошлись. Он многим им обязан: от них он узнал об «оправдании через веру» и от них взял систему малых групп для духовного возрастания. Но Уэсли не мог видеть себя среди гернгутеров.

Он вернулся в Лондон и возобновил проповедь в церквях. Его рвение не уменьшилось, но результаты были едва ли лучше прежних. Еще не было внутреннего чувства «реальности» и внешнего эффекта. И вдруг по дороге из Лондона в Оксфорд, почти случайно, он начал читать отчет Джонатана Эдвардса о недавних обращениях в веру в Нортгемптоне, штат Массачусетс. И эти строки поразили Уэсли в самое сердце с неимоверной силой. Так Великое Пробуждение в Новой Англии возродило Уэсли, пребывавшего в Англии изначальной. Несколько недель он был охвачен схожим движением Духа. А началось все в тот день, когда он получил удивительное приглашение от члена Святого Клуба.

Джордж Уайтфилд, на девять лет моложе Джона Уэсли, последовал за ним в Джорджию в 1738 году, но в том же году вернулся обратно принять рукоположение – посвящение в сан. Ему не хватало одной лишь кафедры, он стремился достичь народа – и в феврале 1739 года, прямо в полях под Бристолем, начал проповедовать рудокопам, которые редко осмеливались войти в церковь или не хотели туда идти. Его ясный и сильный голос, его пылкое красноречие так тронуло этих суровых усталых людей, что он видел, как «слезы оставляли белые желобки» на их почерневших щеках, когда они выходили из угольных ям.

Проповедь Уайтфилда была незабываема. В потрясающих образах он являл слушателям боль греха и ужасы ада и со слезами на глазах описывал любовь Христа, пока люди не начинали кричать, умоляя о прощении. «Я бы дал сто гиней, – сказал актер Дэвид Гаррик, – за талант восклицать “О!”, как мистер Уайтфилд».

И когда суровые бристольские шахтеры в огромном числе стали молиться о милости Божьей, Уайтфилд призвал Уэсли последовать за ним в поля. Джон знал, что не может сравниться с Уайтфилдом в красноречии. Он говорил, как оксфордский ученый и джентльмен. Но он не решался главным образом потому, что никогда не мечтал проповедовать под небом. «Я всю жизнь был так упрям во всем, что хоть как-то касалось приличий и порядка, – писал он, – что мне, похоже, пришла мысль, будто спасать души вне Церкви – это почти что грех».

В поля, навстречу миру

Вопреки сопротивлению Чарльза, своего брата, Джон, хоть и с неохотой, решил отправиться в Бристоль – скорее как мученик, чем как радостный вестник. Но «головню от огня» пронесли к ее истинной жизненной миссии. Уэсли проповедовал перед трехтысячным собранием людей прямо под небом – и их отклик был поразителен. Здесь, как и в Новой Англии, обращались в веру! Методистское возрождение началось!

Это впечатляло и Уэсли. Прежде его переполняли страхи, неуверенность, чувство того, что все его попытки тщетны. После Бристоля он стал «горящей головней» для Бога.

Питер Болдер призвал его «проповедовать веру, пока не уверуете, а потом будете проповедовать, потому что уверовали». На Олдерсгейт-стрит он перешел от мнимой веры к настоящей, от надежды – к обладанию. Эдвардс и Уайтфилд показали ему, что Слово, верно проповедованное, дает зримый плод. И теперь он сам видел урожай таких плодов! Он проповедовал веру, пока та не появлялась у других. И теперь его собственная вера подтверждалась их верой!

После той весны 1739 года в Бристоле Уэсли начал распространять Евангелие среди бедных – там, где были готовы его слушать. В июне он написал: «Я смотрю на весь мир как на свой приход. И долг, возложенный на меня – объявить всем, кто желает услышать, радостную весть о спасении».

Он проповедовал заключенным в тюрьмах, путникам в гостиницах; на кораблях, идущих в Ирландию. В естественном амфитеатре в Корнуолле он проповедовал перед лицом тридцати тысяч человек, а когда ему отказали в праве произнести проповедь в церкви Эпворта, он проповедовал сотням на церковном дворе, стоя на плите у могилы отца. В своем дневнике за 28 июня 1774 года Уэсли утверждает, что в год он проходил минимум 7200 километров. Значит, за свою жизнь он должен был пройти 400 тысяч километров – он десять раз обошел вокруг света! Он путешествовал в основном верхом, и вскоре научился достаточно хорошо управляться с лошадью, чтобы читать книгу или готовиться к проповеди по пути в следующий город.

В первые годы путешествия Уэсли толпы не всегда были дружелюбными. В проповедника кидали камни, да и не только камни, иногда его била толпа или банды, подстрекаемые враждебным сквайром или пастором. Но Уэсли не боялся никого. Обладавший неким странным магнетизмом, он восхищал разгневанных людей. Со временем насилие утихло. А незадолго до смерти проповедника выпустили немало фарфоровых статуэток и памятных сувениров с его изображением: их раскупали очень быстро.

В 1751 году Уэсли женился на Молли Вазелль, вдове лондонского торговца, которая вылечила его после падения на льду. С ним было нелегко жить. Два года она пыталась делить с ним его вечные разъезды, но ее здоровье слабело, и она, не выдержав, бросила его. Еще в 1777 году Уэсли хотел с ней примириться, но в 1781 году, когда Молли умерла, он не знал о ее смерти и не присутствовал на похоронах. Он просто был женат на своей миссии.

В неутомимой проповеди Уэсли подчеркивал то, что мы сейчас называем верованиями арминианцев; больше из значимых предводителей Пробуждения так никто не поступал. Название «арминианцы» произошло от имени Якоба Арминия (1560–1609), голландского профессора, который пытался изменить современный ему кальвинизм. Уэсли не чувствовал особого долга перед Арминием, но решительно выступил против доктрины предопределения Кальвина. Он считал, что в свете таких убеждений Бог кажется деспотом. Но Бог желает спасения всех! Это люди могут обрести божественную благодать – или отказаться от нее!

Это убеждение поставило под угрозу его дружбу с Уайтфилдом. Уайтфилд защищал доктрину предопределения, потому что та подчеркивала суверенную власть Бога. Он считал, что «арминианство» Уэсли притупило крайне важное чувство греха и поставило под угрозу жизненную идею всемогущего Бога.

Оба стремились содействовать Пробуждению – и согласились взаимно уважать взгляды друг друга. В проповеди на похоронах Уайтфилда в 1770 году Уэсли говорил о «самой щедрой и нежной дружбе евангельских христиан». Но противоречие привело к тому, что методисты разделились на два лагеря: вслед за Уэсли возникли арминианские общины, а вслед за Уайтфилдом – кальвинистские.

Структура методистов

Уайтфилд не особенно стремился к организации. А вот Уэсли был административным гением. Общины его последователей-методистов появились во всей Англии, Ирландии и Уэльсе. Нет, это еще не были приходы в том смысле, в каком мы понимаем их сейчас. Верующие в массе своей принадлежали к Церкви Англии, и Уэсли призывал их в приходские церкви для богослужения и причастия. Он все еще был набожным церковником из приходского дома Эпворта. Но его обращенные обрели свои христианские переживания в методистских общинах, где исповедовали грехи друг другу, подчинялись порядку, установленному предводителем, молились и пели.

Чарльз Уэсли, познавший всепрощающую Божью благодать за три дня до Джона, написал более семи тысяч гимнов и евангельских песен для методистских собраний. Возможно, его самым любимым был гимн «О Иисус, возлюбленный души моей». Его пели в обществах по всей Британии и Америке. Некоторые историки даже считают, что гимны Чарльза – величайшее наследие Пробуждения.

По примеру Моравских братьев Джон разделил общины на более мелкие группы примерно по двенадцать человек – классов. Термин происходил от латинского classis, «разделение», без намеков на школу. Сперва Уэсли использовал их для финансовой поддержки: пенни в неделю за работу. Но вскоре он понял: тот, кто собирал подати, мог служить и духовным наставником паствы, а ученики в классах могли вдохновлять друг друга и рассказывать о своем христианском опыте. Результатом стала «классная встреча» ради свидетельства, молитвы и духовного ободрения, очень удачно найденный элемент методистского Пробуждения.