Текст книги "История церкви, рассказанная просто и понятно"

22. Спящие и закон необходимости
Упадок папства

Казалось, XIV век взошел над Европой на триумфальной ноте. 22 февраля 1300 года папа Бонифаций VIII, желая торжественно отпраздновать новое столетие от Рождества Христова, объявил юбилей – святой год. То было первое событие подобного рода. Официальная декреталия провозглашала «абсолютное и изобильное прощение всех грехов» тем, кто в течение всего святого года с почтением придет в церкви Святого Петра и Святого Павла. Радостные толпы хлынули в Вечный город.

Почти семь столетий спустя – не хватило лишь четверти века – папа Павел VI повторил слова Бонифация, провозгласив священный год – 1975-й. Павел объявил о «даровании полного отпущения грехов». И, как и в первый священный год, Рим распахнул объятия великому множеству пришедших.

Бонифаций VIII (1294–1303), основатель традиции «священных годов», тяготел к роскоши и церемониалу. Не раз он появлялся перед паломниками в имперском облачении и восклицал: «Я – цезарь! Я – император!» Согласно отчетам, в его папской короне было сорок восемь рубинов, семьдесят два сапфира, сорок пять изумрудов и шестьдесят шесть больших жемчужин. Так почему бы не расщедриться на прощение для духовных странников? Он мог себе это позволить! В церкви Святого Павла, согласно одному хроникеру, от изобилия торжествующих двое священников днем и ночью были заняты, «сгребая граблями в кучу бесконечные горы денег».

Грядущие десятилетия казались Бонифацию безоблачными: два столетия папство пребывало на неоспоримой вершине славы – и религиозной, и политической. У папы был блестящий пример – Иннокентий III, искусно склонявший императоров и королей к своей воле. Естественно, Бонифаций предположил, что и он может продолжить то же самое.

Впрочем, спустя три года после юбилея Бонифацию было суждено умереть, испытав шок от величайшего личного оскорбления, когда-либо нанесенного папе. Даже в то самое время, когда празднующие ликовали на юбилее, силы, ознаменовавшие конец суверенитета средневекового папства, уже пришли в действие.

Но как могло произойти нечто подобное? Почему люди и народы выступили против всемирной власти пап?

Перемены в сонном царстве

Иисус однажды поведал притчу о сеятеле (Мк 4:26–29). Днем и ночью, спал ли сеятель, или бодрствовал, семя пускало ростки и возрастало. Временами сеятель и не знал, как прорастает зерно. Почва просто рождала стебель, потом колос, а в колосе вызревало зерно. Именно на это, сказал Иисус, и походит Царствие Божье.

В Церкви и в мире часто происходят значительные перемены, а люди совершенно о том и не ведают. XIV век был именно таким. Папство продолжало жить по принципу «все как всегда», а важные идеи и общественные силы уже меняли облик христианства. Период с 1300 по 1500 год мы называем эпохой «упадка Средневековья»: поскольку в это время на идею «христианского мира», объединившую тысячелетие с IV по XIV век, велась решительная атака.

«Христианский мир» появился благодаря гармонии двух идей: христианской империи и Католической Церкви. Образ христианской империи, столь благотворный в создании единой Европы в VII–VIII веках, постепенно терял свою важность в XII–XIII столетиях, по мере того как распространялось влияние папства. Иннокентий III показал, что папский суверенитет намного действеннее мог созвать князей в крестовый поход или защитить Церковь от еретиков.

Значение XIV–XV столетий – не только в дальнейшем упадке империи, но и в радикальной потере папского авторитета.

В XIV веке еще слишком рано было говорить о нациях в современном смысле слова. Но люди привыкали к идее о том, что они – англичане или французы, когда мысли их простирались за пределы их родного города или религии. И, возможно, еще важнее было то, что они смогли представить свое «государство» без прямого управления пап. Иными словами, они начали думать о светских и духовных делах, о сфере, отведенной государству, – и о сфере, отведенной Церкви. И этот новый взгляд на мир ярче всего проявился в вихре событий вокруг пап.

Европа медленно отходила от феодального прошлого. Земля была уже не столь важна. Возникло новое – звонкая монета. Средневековые иерархи понимали: им придется повелевать источниками доходов, которые все возрастали. Это требовало большей власти для сбора налогов. И Церковь вступила в борьбу с дерзкими национальными монархиями Англии и Франции, что и вызвало бурю в XIV веке.

В Англии правил Эдуард I, во Франции – Филипп Красивый. Оба они, сильные, самоуверенные, враждовали друг с другом за французские земли, все еще бывшие под английским владычеством. Чтобы изыскать финансы на свои дорогостоящие кампании, Эдуард и Филипп пришли к одному и тому же решению: обложить налогом духовенство в своих владениях. Вот только с точки зрения римских пап доходы Церкви были свободны от принудительной оценки – и облагались только церковным налогом.

В 1296 году Бонифаций VIII издал буллу Clericis laicos – документ, угрожавший отлучением любому мирскому правителю, облагавшему налогами духовенство, и любому служителю Церкви, который платил этот налог без папского согласия. Но Эдуард и Филипп были из новой породы светских монархов, и угрозы из Рима их не впечатляли. Эдуард в ответ издал указ, где говорилось: если церковники не будут платить, их поставят вне закона, и все их немалое достояние заберут королевские шерифы. А Филипп наложил полное эмбарго на экспорт золота, серебра и драгоценностей из своих земель – и тем лишил папскую сокровищницу кругленькой суммы c церковных сборов во Франции.

Перед таким жестким отпором Бонифаций отступил и объяснил, что не намеревался прекращать церковные пожертвования, собираемые для защиты в час крайней нужды. А поскольку именно короли могли решать, когда именно требовалась «защита» и в чем состояла «крайняя нужда», было ясно: Эдуард и Филипп одержали победу.

Новый голос в христианском мире

Впрочем, победа королей была еще далеко не полной. Придя в восторг от потрясающего успеха юбилейного года, Бонифаций решил, что духовное почтение, проявленное к нему в каждом уголке «христианского мира», простиралось и на сферу гражданских дел. Он добавил на свою тиару второй венец – символ его владычества над миром земным. А свой огонь папа нацелил на Филиппа, желая преподать французскому монарху урок. Впрочем, Филипп нашел что ответить. И такой голос в «христианском мире» еще не звучал: король считал, что Иисус Христос не давал Церкви земной власти!

В 1301 году король обвинил французского епископа в измене и заточил его в темницу. Бонифаций повелел немедленно вернуть тому свободу и аннулировал свое прежнее согласие на сбор налогов с церковных земель. На следующий год, в ответной мере, Филипп созвал представителей французской аристократии, духовенства и буржуазии (то был дебют его национальной ассамблеи – Генеральных штатов) и уверился в том, что те единогласно поддерживают его в споре с папой. Один из министров Филиппа сказал напрямую: «Меч моего господина сделан из стали, папский – из слов».

Прошло несколько месяцев, и Бонифаций издал буллу Unam sanctam – высшее притязание папской власти за всю историю Церкви. На этот раз Бонифаций выразился так, что неправильно понять его было невозможно. «Для каждого человека совершенно необходимо стать подданным римского понтифика», – провозглашал он. Король ответил не менее решительной контрмерой. Во исполнение своего замысла он выбрал Гийома де Ногаре, проницательного юриста, помогавшего ему заложить фундамент нации.

А еще Ногаре прекрасно умел фабриковать обвинения. Уже в те времена было известно, что он одобрял использование «добровольных» показаний, полученных, например, так: свидетеля раздевали догола, обмазывали медом и подвешивали над пчелиным ульем. Он обвинил Бонифация не только в том, что того незаконно избрали на престол, но и в ереси, симонии и разврате. Французское духовенство и аристократы наделили Ногаре полномочиями – и тот устремился в Италию с намерением привезти папу во Францию на суд особого церковного Собора.

Бонифацию в ту пору шел шестьдесят девятый год, и он, покинув жаркий Рим, уехал на лето в Апеннины, в родной городок Ананьи. Вот там, во главе отряда солдат, Ногаре и ворвался прямо в папскую спальню. Жестоко ли обращались с папой – об этом спорят и сейчас. Но то, что оскорбляли – это точно, да и в плену его держали не один день. Когда простые люди в Ананьи поняли, что случилось, они восстали и освободили папу. Беспомощный, униженный, престарелый папа умер через несколько недель. Современники говорили: «Он прокрался к власти как лис, правил как лев, а умер как собака».

В чем значение сцены в Ананьи? В ней было явлено то, что христиане Европы больше не принимали папского вмешательства в те дела, которые они считали исключительно политическими. Да, никто не мог со всей уверенностью определить «исключительно политическое» дело. Но то, что король властен в своей стране – это приняли все. Впрочем, произвол и насилие в отношении папы, пусть даже непопулярного, многие восприняли с негодованием. Бонифация не любили, его порицали повсеместно; Данте, итальянский гений, создавший «Божественную комедию», отвел ему место в аду! И все же он был наместником Христа. Немногие в то время могли представить себе христианство без Его Святейшества.

Вот так, даже не имея для этого политических терминов, люди на самой заре XIV столетия начинали различать светскую и религиозную власть и признавать права каждой лишь на ее месте. И подобного мир еще не знал.

Ананьи стал символом упадка папской власти – в той же степени, в какой Каносса, примерно двумя столетиями прежде, стала символом ее возвышения. Когда в Риме умер преемник Бонифация, не успевший за краткий срок своего правления сделать почти ничего, смелый маневр Филиппа принес свои плоды. В 1305 году Коллегия кардиналов сделала выбор: Климент V, новый папа, был французом, архиепископом Бордо. Он так никогда и не появился в Риме – и предпочитал оставаться поближе к дому, где над ним всегда был властен королевский приказ.

Пленение Его Святейшества

Избрание Климента ознаменовало начало 72-летнего периода в церковной истории, названного, в память о долгом плене древних евреев в Вавилоне, «вавилонским пленением» пап. Вслед за Климентом шесть пап, уроженцев Франции, сменяя друг друга, выбирали местом кафедры не Рим, а маленький городок Авиньон. Он находился на Роне, у самой границы владений Филиппа. Под управлением пап городок вырос, в нем стало 80 тысяч жителей, неимоверно возросла церковная бюрократия и был выстроен роскошный папский дворец.

Перемещение пап в Авиньон стало не просто «переменой места». В умах европейцев Рим, Вечный город, олицетворял не только идею апостольского преемства Церкви, основанной на святом Петре, но и представление о западной универсальности, абсолютном верховенстве Рима. А что Авиньон? Французский анклав! Орудие в руках одной нации – алчных до власти французов!

В Германии авиньонских пап жестоко презирали. В 1324 году император Людвиг Баварский (1314–1347) выступил против папы Иоанна XXII и созвал всеобщий Собор. Среди схоластов, поддержавших такой ход, был Марсилий Падуанский, сбежавший из Парижского университета. В 1326 году Марсилий и его коллега Жан Жанденский представили Людвигу сочинение «Защитник мира». В нем ставилось под вопрос все устроение папства в Церкви – и звучали призывы к демократическому правлению. Церковь – сообщество всех верующих! Священство не имеет превосходства над мирянами! Ни папы, ни епископы, ни священники не получали особой роли от Христа, они – просто посредники в общине верующих, представленной всеобщим Собором! Так утверждал «Защитник мира».

Этот радикальный и революционный взгляд на Церковь преображал папство в исполнительный орган Собора и подчинял папу власти Собора. А сама теория, концилиаризм, вскоре нашла себе место не только в умозрительных построениях, но и по факту.

Авиньонских пап не любили прежде всего за то, как те транжирили деньги. Упадок дохода с Папской области в Италии подвел папский двор к грани банкротства. Чем было заменить эти фонды? И как получить средства из новых? Авиньонские папы обратились к старым схемам по добыванию денег – а какие-то придумали сами. За одни льготы платилась подать, с других взимался налог. Например, папы ввели правило, согласно которому папе отходил доход любого назначенного епископа за первый год, так называемый аннат. Если освобождалось место и его требовалось заполнить, папы часто переводили епископа из другого города. Больше назначений – больше аннатов! А иногда папа тянул с назначением и получал весь доход за период. Это называлось правом резервации.

Но самой прибыльной практикой было дарование индульгенций. Их давали и на самые ничтожные причины – на то же строительство мостов, – и на ведение войн. Непомерные притязания на их духовные блага возрастали с каждым поколением. И на пап злились все больше, особенно когда Его Святейшество требовал те или иные налоги под угрозой отлучения.

В 1360 году беспорядки в Италии, охватившие Папскую область, и неистовые протесты против французского папского владычества ясно показали: авиньонское папство продолжаться не может. Впрочем, никто не мог предвидеть, какими жестокостями обернется возвращение в Рим.

Туда вернулся в 1377 году папа Григорий XI. Радость по поводу восстановления папства в Вечном городе была недолгой. Коллегия кардиналов, все еще пребывавшая под французским бременем, уступила ору римской черни и выбрала итальянца. 18 апреля, в Пасхальное воскресенье, в присутствии всех кардиналов, был коронован новый папа, Урбан VI. Но за лето он показал себя таким диктатором, что его избрание решили пересмотреть, и в августе кардиналы внезапно оповестили всю Европу о том, что римляне силой заставили их избрать отступника на престол святого Петра и это избрание не может считаться действительным.

Спустя месяц «отступник» ответил тем, что создал почти новую Коллегию кардиналов. Французские кардиналы не остались в долгу, избрали из своего числа очередного папу, Климента VII, и объявили об этом различным гражданским и церковным властям. И Климент VII, прошествовав по Италии, в конце концов уплыл во Францию, в Авиньон.

Папский раскол

Итак, именно с тех времен, когда Урбан правил из Рима, а Климент – из Авиньона, в истории папства начинается темная глава, названная Папским расколом. Раскол длился тридцать девять лет. У каждого папы была своя Коллегия кардиналов, избиравшая преемников папы по своему желанию. И каждый папа притязал на то, что именно он – истинный наместник Христа и обладает властью отлучать от Церкви тех, кто его не признает.

Подобные разрывы случались и прежде. И до, и после этой схизмы были благочестивые люди, отвергавшие притязания Римской Церкви. Но теперь никто не их отвергал – никто, за исключением самой Римской Церкви. Она выдвигала своего понтифика – и отвергала его.

Для «христианского мира» было очень важно правильно определить истинного папу. К сожалению, единственные свидетели этого вопроса, кардиналы, явно противоречили сами себе. Если в апреле они сказали правду, значит, солгали в сентябре. Если же верным было их сентябрьское решение, значит, в апреле они ошиблись. И потому решать, кто был истинным наместником Христа, довелось университетам, королям, епископам, герцогам… да и просто всем, кто хотел.

Франция выступила за Климента. Италия – за Урбана. Священная Римская Империя, как и Англия – за Урбана. Шотландия – за Климента. Но в каждой стране были свои меньшинства. Начались беспорядки и бунты. Люди жгли все вокруг, пророчили священные войны. Если дом разделится сам в себе, не может устоять.

В 1395 году ведущие профессоры Парижского университета предложили созвать Собор, представляющий Вселенскую Церковь, и исцелить раскол. Но тут же возникли сложности. Каноническое право гласило, что только один папа может созвать Вселенский Собор, и только папа мог утвердить любое решение такого Собора. Но какой папа обладал таким правом? По сути, каноническое право запрещало христианскому миру объединиться! Так что могло стать высшим законом? Необходимость?

Избрание нового папы

К 1409 году большая часть кардиналов из обоих лагерей согласилась: да. Необходимость – высший закон. Они встретились на Вселенском Соборе в Пизе, на западном побережье Италии, низложили обоих претендентов на папский престол, и их избранником стал третий, Александр V. Вот только ни один из двух низложенных пап и не думал принимать решения Собора – и у Церкви оказалось не два, а три представителя на престол святого Петра.

Три папы сразу – это было слишком почти по любым критериям, особенно тогда, когда один проповедует священную войну против другого и начинает продавать индульгенции как расплату за нее. Этот причудливый спектакль достаточно взбудоражил Европу, и ее властители приступили к решительным мерам. В 1414 году владыка Священной Римской империи созвал в Констанце самый грандиозный церковный Собор той эпохи. На нем были даже представители Греческой Православной Церкви.

Впервые в истории голосование вершили нации. Вместо того чтобы по традиции созывать епископов, на Собор допустили и представителей от мирян – и провели его как конвент народов (позже присоединились немцы, итальянцы, французы, англичане и испанцы). Это национальное устроение Собора было очень важным. Оно показывает: Церковь пусть и с неохотой, но все же признавала новое распределение власти по нациям.

Упадок Средневековья

Наконец, в 1417 году, собор принял отречение одного папы, низложил двух других и выбрал нового наместника Христа. Им стал Мартин V. Один из низложенных пап, Бенедикт XIII из Авиньона, по-прежнему притязал на папский престол, но в сущности Констанцский Собор завершил Папскую схизму.

Необходимость восторжествовала. И все же ее свершения были спешно отвергнуты. Мартин правил именно потому, что так решил Собор, но, едва став папой, отказался признать все соборные постановления, кроме одного – того, благодаря которому властвовал. В законодательном мышлении Римской Церкви еще никогда не было столь великого противоречия – явленного не в теории, а на деле.

У Мартина были причины отвергнуть решения Собора, ибо те подняли очень важный вопрос: кто превыше – Вселенский Собор, создающий папу, или папа, притязающий на верховенство над Соборами?

Сторонники концилиаризма стремились преобразить папство в некое подобие ограниченной монархии. Констанцский Собор торжественно постановил: Вселенские Соборы превыше пап, и их необходимо созывать по прошествии определенных периодов. Папа назвал это ересью. И его возвращение к власти, а также неспособность последующих Соборов провести жизненно необходимые реформы позволили папству в 1450 году заявить: концилиаризм несостоятелен. Его приверженцы занимались не религиозными реформами, а итальянской политикой, и покровительствовали искусствам. Папа уже не понимал, кто он. Преемник Петра? Или наследник Цезаря? В дни Родриго Борджиа, который правил как папа Александр VI, политическая продажность и развращенность в Ватикане стали просто неимоверны. Он был в высшей степени аморален и одержим желанием передать своим детям богатство и власть.

Констанцский Собор можно было отвергнуть. Но его нельзя было забыть. Отчуждение от папы росло. Люди начинали мыслить о «национальных Церквях» и о Церкви, управляемой представительными органами. Почва для вызова, брошенного протестантской Реформацией, уже была готова.

Рекомендации к дальнейшему прочтению

Baldwin, Marshall W. The Medieval Church. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1953.

Deanesly, Margaret. A History of the Medieval Church 590–1500. London: Methuen, 1969.

Heinze, Rudolph W. Reform and Conflict: From the Medieval World to the Wars of Religion, AD 1350–1648, Baker History of the Church. Vol. 4. Grand Rapids: Baker, 2004.

Hollis, Christopher, ed., The Papacy. New York: Macmillan, 1964.

^*Logan F. Donald. A History of the Church in the Middle Ages. New York: Routledge, 2013.

Schaff, Philip. History of the Christian Church, Volume 5, The Middle Ages (Part I), AD 1049–1294. Grand Rapids: Eerdmans, 1957.

^*Southern, R. W. Western Society and the Church in the Middle Ages. The Penguin History of the Church. Vol. 2. New York: Penguin, 1990.

23. Правосудие в ходе времени
Уиклиф и Гус

В своем небольшом, но проницательном труде «Христианство и история» (Christianity and History) Герберт Баттерфилд замечает: все системы, построенные людьми, возвышаются и падают, поскольку у хода времени есть свое, изначально присущее ему «правосудие». Инстанции, на первый взгляд достойные, в конце концов рушатся, ибо сами века проявляют их огрехи.

«Вавилонское пленение» пап в Авиньоне и Папский раскол, который последовал за ним, раскрыли именно такие фундаментальные недостатки. Требовались коренные реформы, но после неудачи концилиарного движения никаких реформ внутри Римской Церкви не произошло. Идея о том, что папство – это проводник воли Божьей, умирала медленно. Люди верили в то, что папство жизненно важно не только для религиозной жизни человека, но и для одобрения политической власти. Папа был центром земного христианского общества.

Двое отважных – англичанин Джон Уиклиф и чех Ян Гус – осмелились выступить с идеей о том, что христианская Церковь была не зримой земной организацией, возглавляемой папой, а чем-то иным. Они дорого заплатили даже за то, что допустили такую возможность. Но они ясно видели, что пробил час и правосудие должно пасть на дом Божий. Кем они были? И как указали путь к будущему?

Уиклиф, английский зелот

Джон Уиклиф был зелотом, ревнителем веры. И, как любой ревнитель, он презирал теплохладность – и получил столько же, сколько отдал: с его времен и по сей день люди либо возносят его до небес, либо отсылают «во тьму внешнюю».

Смущение по поводу реального Уиклифа понятно. Нам известно о нем очень немногое. У него была горестная привычка прятать характер под страницами схоластических споров, и даже пусть историки могут достаточно хорошо проследить за его аргументами, мало кто притязает на то, будто хорошо знает его самого.

Ранние годы жизни Уиклифа скрыты, как и его личность. Мы даже не уверены в том, когда он родился. Он рос на севере Англии, но вышел из тумана Средневековья только как студент Оксфорда, а в 1372 году получил докторскую степень и немедленно возвысился до ведущего профессора университета.

В то время самые жаркие споры вызывал вопрос о власти, или господстве над людьми. Все мыслители сходились на том, что власть исходила от Бога. Но как это право господствовать передавалось от Бога земным правителям? Одно широко распространенное воззрение утверждало: справедливая власть проистекала только от Римской Церкви. Бог наделил папу всемирной властью над всеми земными вещами и людьми. Любая власть в руках грешных правителей была незаконной.

Другие учили иному. Власть, говорили они, не столь зависит от того, передана ли она Церковью, сколь от того факта, что ее обладатель пребывает в благодати – иными словами, не совершил тяжкого греха. Один из профессоров, учивших Уиклифа, Ричард Фицральф, спрашивал: «Почему в благодати должны пребывать только земные владыки? А служители Церкви? Имеют ли они право властвовать, когда живут в смертном грехе?» Если благодать крайне важна для земного властителя, говорил Фицральф, то она не менее необходима церковнику.

Несомненно, под влиянием своего профессора Уиклиф с головой ушел в эти споры и добавил к ним важную идею. Он утверждал, что английское правительство наделено божественно дарованной ответственностью – исправить в своих владениях злоупотребления Церкви и устранить с должностей тех церковнослужителей, которые упорствовали в своем грехе. Государство могло даже забирать у таких развращенных служителей Церкви имущество!

Неудивительно, что в 1377 году папа римский осудил учение оксфордского реформатора. Возможно, именно в тот момент Церковь и выступила против Уиклифа. Но влиятельные друзья в Англии добились того, что осуждение не пошло дальше угроз.

В долгосрочном плане важность учения Уиклифа о власти кроется в его связи с Реформацией. Именно английские реформаторы заостряли внимание на духовной свободе праведных людей. Праведник – обладатель «власти, основанной на благодати»: «Бог не дает власти слугам Своим, если прежде не даст им Себя». И каждый, будь то священник или мирянин, равен в очах Божьих. От этой личной связи между человеком и Богом зависит все. Характер – одна из основ служения. Посредник в виде священства, жертвенные мессы средневековой Церкви – все это уже неважно! Так Уиклиф предвосхищает доктрину Лютера об оправдании одной только верой – и оба они разрушают средневековые преграды, возведенные между Богом и Его людьми.

Эта доктрина о «власти, основанной на благодати», как показало время, стала только одной из молний Уиклифа. Решающим в его пути реформатора стал 1378 год, когда началась Папская схизма. Узрев эту трагикомедию, в которой один папа, пребывая в Риме, отлучал от Церкви другого папу, авиньонского, Уиклиф стал еще радикальнее в своем мнении о Церкви и о том, что реформы необходимы ей жизненно.

Ранние взгляды Уиклифа на папство сформировались под влиянием его стремления к апостольской бедности. Он настаивал: те, кто восседает на престоле святого Петра, должны, подобно апостолу, не иметь ни золота, ни серебра. Согласно Уиклифу, «библейское папство» состояло в том, чтобы проводить жизнь в бедности, смирении и служении Церкви и являть собой пример христианской добродетели, а папа должен быть пастырем стада и проповедником, приводящим людей ко Христу.

Такие воззрения не оставляют места для земной власти папы. Представления о папстве как о политической силе были для Уиклифа проклятием. Он ненавидел тенета власти и отвергал мирскую суету и роскошь, завладевшую папами.

В каком-то смысле Уиклиф приветствовал Папскую схизму. Спектакль, в котором двое пап отлучали друг друга, казался ему ярчайшим подтверждением духовного обнищания папства и необходимостью его замены на что-либо иное. Раскол продолжался, и взгляды Уиклифа стали намного более резкими. Он начал верить в то, что папа есть антихрист. Оба они – антихристы! И браня друг друга, они просто разделяют свое нечестивое звание!

В потоке непрестанных обвинений Уиклиф показал, как далеко папство отошло от простой веры и деяний Христа и его апостолов. «Христос есть истина, – писал он, – а папа есть первопричина лжи! Христос жил в бедности, а папа трудится во имя мирского величия! Христос отверг земную власть, а папа к ней стремится!»

Идею о том, что каждый епископ Римский стоит превыше всех в христианском мире, поскольку Петр умер в Риме, оксфордский реформатор поливал презрением. Так и какой-нибудь мусульманин мог решить, будто «прелат Иерусалимский» превыше папы – ведь Христос умер в Иерусалиме! Глава Церкви – только Христос, говорил Уиклиф. А папская инстанция «преисполнилась яда». Грешный человек, возносящий себя выше Бога, есть сам антихрист. Да свершится правосудие!

От реформатора к протестанту

Так реформатор сделал великий шаг в своей жизни. Он перешел от роли ортодоксального проповедника, призывающего к реформам в Римской Церкви, существующей меж народами, к образу протестанта – пусть даже сам термин в то время еще не появился.

Разрыв оксфордского схоласта с папством был частью новых представлений Уиклифа о Церкви. Он принимает древнее разделение Церкви на три части: «торжествующую на небесах», «воинствующую на земле» и «спящую в чистилище». Но Церковь земную он видит группой избранных, в которую входят лишь «те, кто будет спасен». Его приверженность доктрине предопределения так велика, что он добавляет: никто, даже папа римский, не знает, в Церкви ли он и не является ли он «отродьем дьявола». Уиклиф оберегает свою доктрину от грозящих ей опасностей и прибавляет: «…ибо каждый надеется, что безопасно пребудет в блаженстве, ему следует предположить, что он есть отрасль святой Церкви», и даже утверждает, что «каждый, кто осужден будет, осужден будет за вину свою, и каждый, кто спасен будет, спасен будет за заслуги свои».

Из этой доктрины о невидимой Церкви избранных Уиклиф извлек ряд практических заключений. Церковь есть единство, которому неведомо ни о папских приматах и иерархиях, ни о «сектах» монахов и священников; и условием спасения избранных не могут стать ни мессы, ни индульгенции, ни раскаяние, ни иные ухищрения священнического ремесла.

Со временем Уиклиф заклеймил целый ряд средневековых убеждений и практик: и индульгенции, и отпущение грехов, и паломничества, и почитание икон, и поклонение святым, и сокровищницу их добродетелей, доверенную папе на хранение, и различие между простительными и смертными грехами. Он сохранил веру в чистилище и последнее помазание, хотя и признал, что тщетно искал в Библии упоминание об установлении этого таинства. В устранении икон, сказал он, нет необходимости, если они усиливают набожность. И молитвы к святым – не обязательно ошибка. Исповедь он считал полезной при условии, что та была добровольной и ее выслушивал подходящий для этого человек, а лучше всего – если ее приносили публично. А обязательные исповеди он считал «узами антихриста». А веяние восставшего духа Уиклифа мы слышим в его словах о том, что проповедь «ценнее отправления любого таинства».

Уиклиф судил Католическую Церковь по библейским меркам. «Ни свидетельство Августина, ни свидетельство Иеронима, ни свидетельств какого-либо иного святого не следует принимать, если они не основаны на Священном Писании», – говорил он. И держался такого мнения: «Закон Христа непревзойден и достаточен, и не следует считать иные законы ничем, кроме как отраслями закона Божьего».

Оксфордский реформатор зашел еще дальше в своем мнении о праве каждого изучать Библию для себя: «Новый Завет обладает полной мерой авторитета и дает совершенно понятные простым людям ответы во всем, что прежде всего необходимо для спасения души… Тот, кто смирен и кроток, обладает истинным знанием и в совершенстве исполняет все Священное Писание», ибо «Христос не писал законов ни на скрижалях, ни на звериных шкурах, но писал их в сердцах человеческих».

Всем своим пуританским протестом Уиклиф не вызвал такой враждебности, какая полыхнула после его нападок на традиционную доктрину о пресуществлении. Летом 1380 года он опубликовал двенадцать аргументов против идеи о том, что хлеб и вино на таинстве Причащения преображались в физические Тело и Кровь Христовы. Он утверждал, что эти священные элементы, по мнению ранней Церкви, были действенными символами тела и крови Христа. Христос присутствует в них таинственно – но не материально. Итог таинства – это присутствие Христа в душе!