Текст книги "История церкви, рассказанная просто и понятно"

Век Прогресса
1789–1914 гг

К интеллектуальным вызовам, с которыми христиан заставил столкнуться расцвет современной науки, добавился и новый повод для беспокойства. Французская революция дала волю новым надеждам и ожиданиям простых людей. Казалось, власть взяли массы. Чем христиане могли ответить на запрос городских толп? Что породило человека? Может, просто силы эволюции? И христиан ждал поистине серьезный раскол. А многие протестанты, утратив привычную поддержку государства, обратились к добровольным обществам, стремясь служить бедным и угнетенным – и наравне с этим нести в иные страны Евангелие.

Век Прогресса

36. Восстановленные цитадели
Католичество в Век Прогресса

На восточной окраине Парижа стояла старая феодальная крепость, долго служившая тюрьмой. Популярная пропаганда сделала ее символом королевской тирании, а те, кто томился в ее застенках, представали смелыми защитниками угнетенных. Комендант Бернар де Лоне удерживал ее с гарнизоном в 110 солдат.

14 июля 1789 года, рано утром, на маленькой площади у внешних ворот тюрьмы начала собираться толпа. Она возрастала и волновалась все сильнее. Люди начали давить на огромные ворота. Иные смельчаки-патриоты забрались наверх, перебили цепи, державшие подъемный мост, – и нападавшие проникли во внешний двор.

Де Лоне чувствовал, сколь враждебно настроена толпа, и согласился сдать крепость, если ему и его людям позволят безопасно уйти. Но как только открылись внутренние ворота, нападавшие хлынули вперед, схватили де Лоне и убили его.

В подземельях томились семеро узников тирании: пятеро обычных преступников и двое сумасшедших. Среди них даже не было патриотов! Но постыдные деяния, совершенные 14 июля 1789 года, были быстро преображены в героические подвиги Французской революции.

Рождение новой эпохи

Историки видят в этом роковом событии рождение новой эпохи: Века Прогресса (1789–1914). Бастилия была символом старого режима: абсолютной власти монархов и традиционного феодального общества, состоявшего из Католической Церкви, богатых аристократов и бессильных простолюдинов. Бушующая толпа была символом нового, XIX столетия, и прав обычного человека.

Прочной основой популярных убеждений в новую эпоху была доктрина прогресса, к которому стремится человечество. Да, бунт и кровопролитие, последовавшие за падением Бастилии, вызвали вопросы об условиях на пути к прогрессу. Но мало кто сомневался, что история неуклонно движется вверх. Человеческая раса становилась все лучше и счастливее. Во всяком случае, таким было новое кредо.

Христианство пробилось через этот бурный период, но не в лучших условиях. XIX век был ознаменован борьбой течений, и у христиан порой с трудом получалось найти правильный путь. Протестанты выдержали удар. Но многие из былых сокровищ Католической Церкви, долго связанной с прежним порядком, были сметены ветрами современности.

Демократическое Евангелие Французской революции прославляло не Бога, а человека. Римская Церковь поняла это и нанесла ответный удар по ереси, как поступала всегда. Она яснее, чем большинство протестантских церквей, видела, что дьявол, когда это ему выгодно, становится демократом.

Если солгут десять тысяч, ложь не обратится в правду. Это важный урок эпохи прогресса для христиан всех поколений. Свобода голоса и возможность учиться не гарантируют утопию. И христианская вера всегда настаивала на том, что порок в человеческой природе более фундаментален, чем любой недостаток наших политических или социальных институтов.

Алексис де Токвиль, посетивший США в XIX веке, предупреждал об этом в своем классическом сочинении «Демократия в Америке». По его словам, в Соединенных Штатах не существует ни аристократии, ни тирании властителей. Тем не менее, спросил де Токвиль, не является ли само это беспрецедентное «равенство условий» самой роковой угрозой – «тиранией большинства»? В деле правления, предостерегал он, владычество большинства может обернуться подавлением меньшинств и властью неустойчивых общественных настроений, а не предводительством на основе разума!

К сожалению, Католическая Церковь, сопротивляясь «Евангелию простого человека», пыталась обратить время вспять и воздвигнуть средневековую крепость на пути к прогрессу. Массы светских людей просто проходили мимо нее на другую сторону. Вопрос – почему? Почему католичество с таким страхом смотрело на народные движения тех лет?

Ветры новой эпохи предвозвестил трубный глас Французской революции: «Свобода, равенство, братство!»

Свобода отстаивала индивидуальные свободы в сферах политики и экономики. Термины «свобода» и «либерализм» порой заменяют друг друга, и это вносит путаницу. О свободе в социальном смысле могли говорить и Рональд Рейган, и Эдвард Кеннеди, ведь оба стремились (и их соответствующие партии все еще стремятся) максимально расширить свободу личную, только различались в представлениях об этой свободе и в понимании того, как ее достичь. И тем не менее мы все еще говорим о свободе как о цели. И к терминам до сих пор должны очень аккуратно относиться и теологи, и политики.

В политике начала XIX века либералы были голосом среднего класса. Они хотели права на голосование и на контроль за представительными правлениями. А в том, что касалось денег, они хотели свободно строить заводы и копить богатства без вмешательства правительства («принцип невмешательства», laissez-faire).

Равенство, второй термин, означал права людей независимо от их происхождения или финансового положения. В XIX веке крестьяне и городские рабочие пытались добиться политического равенства со средним классом, поэтому поддерживали социальные философии, продвигавшие их права. Но в то время как средний класс, собственники и воротилы бизнеса отстаивали уже упомянутую «доктрину невмешательства», рабочий класс требовал равенства и выдвигал конкурентную философию – социализм. Рабочие могли получить свои выгоды двумя путями: либо развитием в рамках демократии, либо революцией по Марксу.

Братство, третья идея, было символом мощного чувства единства, возникшего в XIX веке. Мятежники, бравшие штурмом Бастилию, были едины в стремлении стать хозяевами своей земли и национальной судьбы. И если вкратце, их вел национализм, охвативший не только Европу XIX века: в XX веке он захлестнул Азию и Африку.

Все эти течения, равно как и многие другие, циркулировали в Век Прогресса и по церквям, но никто не предсказал, какое опустошение они принесут связанной традициями Римско-Католической Церкви.

Накануне Французской революции Католическая Церковь блаженствовала в славе старого порядка. В течение тысячи лет она освящала строения феодальной Европы. Она дала божественное благословение правлению королей и дворянским бракам. Как и эти монархи и аристократы, Церковь мало думала о беспомощности крестьян и растущего среднего класса. В европейском обществе XVIII века благородное рождение и святое призвание значили больше, нежели разум, достижения или накопление богатства. При общей численности населения Франции в двадцать пять миллионов человек только двести тысяч принадлежали к привилегированным классам – дворянству и духовенству. Эти две группы контролировали почти половину земли страны и занимали лучшие посты в правительстве. Крестьяне, четыре пятых населения, несли невыносимую ношу, в том числе и немалые налоги на церковь и государство. Средний класс обладал богатством, за которое не отвечал, умом, не дающим власти, и способностями, которых никто не признавал. Резкие перемены были просто вопросом времени – и времени было меньше, чем хоть кому-то казалось.

Лихорадка революции

Эпоха Просвещения создала закваску для перемен – но в основном ее представители предпочитали говорить. А вот с начала 1760-х годов страны начало лихорадить в политических волнениях. И в небольших государствах, таких как Женева, и в столь крупных державах, как Англия, радикальные политики бросали вызов установленному порядку. Повсюду их главные требования были одинаковыми: право участвовать в политике, право голоса, право на большую свободу выражения мнений.

Американская революция 1770-х годов вдохновила радикалов в Европе, послужив хорошим уроком для размышлений – и, возможно, для подражания. Американские поселенцы казались европейцам истинными людьми Просвещения: их вел разум; они страстно стремились к равенству; мирные, они были готовы воевать за свою свободу. В борьбе за независимость колонисты победили грозную имперскую власть и доказали: идеи Просвещения действуют. Их проверили в самой сложной лаборатории, какую любила эпоха Просвещения: на опыте.

Во Франции, самой густонаселенной стране Европы, все свидетельствовало о политическом и экономическом банкротстве. Правительство занимало огромные суммы у европейских банкиров и подделывало записи, чтобы скрыть истинное состояние своих финансов. Атмосферу накалили еще и роскошь церковных сановников, и ряд неурожаев в стратегической французской винодельческой промышленности.

Король Людовик XVI, пытаясь все исправить, в 1789 году созвал Генеральные штаты, национальное собрание, представляющее три традиционных сословия во французском обществе: духовенство, дворянство и простых людей.

Тут же возникли разногласия по поводу того, как должна проходить ассамблея. Встреч не было уже 175 лет, и полномочий никто никогда четко не определял. Питер Гэй пишет об этом так:

Аристократия и духовенство, стремясь сохранить свои традиционные привилегии, хотели, чтобы каждое сословие голосовало как единое целое. Это оставило бы контроль над ассамблеей высшим классам. Простые люди, третье сословие, хотели, чтобы каждый высказывался лично. Поскольку их представительство в собрании недавно возросло до половины от общего числа участников, а кроме того, они рассчитывали на поддержку либералов в двух других сословиях, это давало им численный перевес.

Народные волнения усилились. В воздухе уже веяло революцией. Король не выполнил требований третьего сословия, и простые люди покинули Генеральные штаты и создали свое Национальное собрание.

14 июля 1789 года разъяренная парижская толпа ворвалась в Бастилию. Королевская власть больше не могла поддерживать порядок. С этих пор с французским населением приходилось считаться как с политической силой. К концу августа того же года большинство традиционных феодальных привилегий французской аристократии было уничтожено, и законом стала смелая Декларация прав человека и гражданина.

Декларация кратко описала большинство требований Просвещения. Она провозгласила, что естественные права человека, «свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению», священны и неотъемлемы; установила право людей свободно выражать свое мнение; запретила произвольный арест и защитила права обвиняемого. И еще в ней было сказано, что Франция – не частная собственность ее монархов, а суверенная нация, принадлежащая ее народу!

За короткие десять лет до конца столетия Франция создала республику, казнила короля, установила революционный режим – довольно эффективный, хоть власть и брали различные группы, – и перешла в период смятения и хаоса, завершившийся государственным переворотом, после которого воцарился генерал Наполеон Бонапарт. И несмотря на все это, французская нация непрестанно сражалась с остальной Европой.

Католическая Церковь была столь важной частью «старого порядка», что революционеры сделали ее особым объектом своей ярости. В начале 1790-х годов революционное Национальное собрание попыталось реформировать Церковь в соответствии с идеалами Просвещения. Это принесло и свои блага: обеспечило приличный доход пасторам и изменило епархиальные границы. Но, забрав власть над Церковью Франции у папы римского и заставив священнослужителей принести клятву верности, Национальное собрание раскололо Церковь напополам. Теперь почти во всех городах и деревнях Франции противостояли друг другу два католических лагеря: конституционное духовенство, принявшее присягу, и неконституционное, которое отказалось ее принимать.

Лидеры революции вскоре вынудили тридцать, а то и сорок тысяч священников уйти из родных городов – в изгнание или сокрытие. И это оказалось только прелюдией. Революция начала приобретать религиозный характер сама по себе. Новый календарь удалил все следы христианства и возвысил культ Разума. Вскоре приходские церкви были преобразованы в Храмы Разума, а в соборе Парижской Богоматери революционеры возвели на главный алтарь актрису – «Богиню Разума». Так же поступали и в провинциях: молодые девушки, в одеяниях Разума, Свободы или Природы вели в городах шествия к алтарям, возведенным в честь новой религии революции.

К 1794 году эта пародия на христианство утратила свою силу, и в начале следующего года указ гарантировал свободное исповедание любой религии во Франции. По всей стране католики вернулись к алтарю. Но Католическая Церковь никогда не забывала: Свобода означала поклонение богине Разума!

Когда Наполеон захватил бразды правления, ему хватило здравого смысла в 1801 году заключить с папой римским соглашение – конкордат, вернувший Католической Церкви особое место во Франции. Католичество называли «религией подавляющего большинства французов», но Церковь навсегда утратила свою власть. Франция и остальная Европа уже не могли вернуться к союзу трона и алтаря. А у Католической Церкви никогда не было любви к либерализму. Найти причины очень легко.

Католичество против либерализма

Господь и его апостолы мало говорили о свободе и личной независимости и о праве человека на собственное мнение. И в Средние века, и в эпоху Реформации в основе устроения христианской веры лежала аксиома Августина, согласно которой свобода приходит по благодати, а не наоборот. Чтобы быть по-настоящему свободным, человек должен пребывать во спасении, и во все века христиане мало интересовались идеей ненадлежащей свободы человека – то есть свободы в политическом смысле.

Впрочем, в XIX веке в воздухе витала идея о том, что каждый должен получить свободу во всем. Но насколько далеко можно было в ней зайти?

Свобода в античном смысле

В многообразном Древнем мире свобода означала не просто представление о том, что человек может выбрать путь действий. Она, как правило, была связана с природой. Человечество обладало природой, или сутью, и в соответствии с ней люди могли, например, мыслить и рассуждать, имея к этому огромный потенциал.

Свобода была связана с личностью, способной жить в соответствии со своей сутью. Если кто-то ползает в грязи на четвереньках, он не заслуживает похвалы на том основании, что решил вести себя как свинья. Свобода была благородна и важна, ибо люди могли стремиться к тому, чтобы жить в соответствии со своей сутью или потенциалом. Социальные преграды, ограничивающие прогресс человека, нужно было по возможности устранять. Люди сегодня часто понимают свободу отдельно от человеческой натуры. Они не хотят быть свободными, чтобы стать лучше; они думают, что свобода – это возможность выбирать, кем быть. Сходным образом, в Античности человеческий расцвет или счастье связывали с тем, чтобы поступать правильно или стремиться стать лучше, а не просто наслаждаться. Аристотелю показалось бы странным, что наша современная культура довольна, когда кто-то предается наслаждениям и не является хорошим по сути. Снова жить в согласии с собственной природой – вот что было основой свободы и счастья. Отцы-основатели приняли это античное представление, когда говорили о жизни, свободе и счастье. И часто кажется, что в сравнении с ним современные понятия свободы обнищали.

«Свобода каждого, – писал Джон Стюарт Милль, – ограничена одинаковой свободой всех». Это определяло возможности. Свобода означала право иметь свои мнения, распространять их и вести себя в соответствии с ними, при условии, что каждый в обществе обладает одинаковой свободой. На практике это означало конституционное правительство – гарант гражданских свобод для всех, включая свободу вероисповедания. А папы презирали эту мысль.

В 1815 году, когда империя Наполеона рухнула и он был изгнан на мрачный остров в Атлантике, короли-абсолютисты попытались вернуть утраченные позиции. Но реставрация монархии встретила жесткое сопротивление либералов по всей Европе.

Первые либеральные восстания в Испании и Италии были легко подавлены. Но успех либералов в свержении восстановленных французских королей (1830) сулил перемены. Важной вехой стал 1848 год, когда либеральная революция одержала победу практически во всех столицах Европы.

Римские папы тех лет – Лев XII, Пий VIII и Григорий XVI – не были плохими людьми. Они просто отказались присоединиться к XIX веку. Они продолжали защищать прошлое и потеряли связь с движениями своего времени. Никто из них не понимал новый мир, вошедший с Французской революцией. Они так и не поняли, как с ним бороться или как его преображать.

Либерализм предложил свергнуть зло, причинявшее человечеству страдания, и в этой битве не только отказался от помощи Католической Церкви, но и настаивал на том, что Церковь не имеет права выражать свои взгляды на мораль общества. Политология не зависит от христианской этики! Католики – частные лица со всеми правами частных лиц! Но не более того!

Самым очевидным символом связи пап с прошлым была Папская область в Италии: в ней папа был не только духовным предводителем, но и земным владыкой. На протяжении веков Италия была, так сказать, просто «словом на карте». Она охватывала семь итальянских государств и владения пап, проходящие по Апеннинскому полуострову на северо-восток от Рима.

Но в середине XIX века на Сардинии возникло движение за итальянское единство – рисорджименто, «возрождение». Оно стремилось свергнуть все чужеродные силы в Италии и объединить полуостров для единой итальянской нации – в духе времени. Этот революционный дух не мог терпеть дальнейшего существования Папской области, средневекового государства в сердце Италии, живущего по строгим принципам абсолютизма. После 1849 года Папскую область ненавидели так сильно, что ее могли защищать только французские штыки.

Сперва либералы приветствовали папу Пия IX (1846–1878). Он был радушным, добрым человеком, исполненным благих намерений. Либералы даже сочли его истинным реформатором, когда 14 марта 1818 года он дал Папской области конституцию, позволявшую людям умеренно участвовать в управлении. Некоторые мечтали об итальянской федерации при папе римском. Но тут революционеры убили первого папского премьер-министра, графа Пеллегрино Росси – и Пий IX внезапно изменил свое мнение о Папской области. А из-за этого в Риме вспыхнула революция, и папе пришлось бежать. Он заручился военной помощью французов, вернулся в Рим и воцарился в Папской области снова, но на этот раз настоял на возвращении к прежнему правлению – абсолютизму.

Раздражение его противников нарастало. Движение национального единства, возглавляемое королем Сардинии Виктором Эммануилом II (1849–1878), переросло в лавину, которой было не избежать. В 1859–1860 годах большая часть Папской области попала в руки националистов. В марте 1861 года, во Флоренции, Виктор Эммануил II был провозглашен королем Италии.

Сам Рим все еще пребывал под защитой французского гарнизона. Но франко-прусская война заставила французские войска вернуться на родину, и итальянские националисты без промедления вторглись в столицу. После короткого обстрела 20 сентября 1870 года город сдался, и спустя более чем тысячу лет Папская область прекратила существовать.

Пий IX удалился в Ватикан. В июне 1871 года Виктор Эммануил перенес свою резиденцию в Рим, игнорируя все протесты и отлучения папы. Новое правительство предложило папе ежегодную субсидию вместе со свободным и беспрепятственным исполнением всех его духовных функций. Но Пий IX в гневе отверг это предложение, продолжил свои акции протеста как «узник Ватикана» и запретил католикам Италии участвовать в политических выборах – вот только тем самым лишь дал радикалам простор для действий, и итальянское правительство пошло на еще более антиклерикальный курс. Это неприятное условие, «Римский вопрос», не решилось до тех пор, пока Бенито Муссолини в феврале 1929 года не заключил Латеранские соглашения. В этом договоре папа отказывался от всех претензий на бывшую Папскую область и получал полный суверенитет в небольшом государстве Ватикан.

Непогрешимость папы

Впрочем, 1870 год знаменует собой не только конец земного правления пап, но и провозглашение верховной власти епископа Римского и доктрины о непогрешимости папы римского. Это более чем символично. Первый Ватиканский Собор стал кульминацией ультрамонтанства – дословно название движения означает «через горы» (Альпы) и символизирует преданность Риму.

После Французской революции в этой неспокойной стране сложилась своеобразная верность папству. После суматохи революционных и наполеоновских лет некоторые католики превозносили папство как единственный источник гражданского порядка и общественной морали. Они утверждали, что только папы могли восстановить общество, павшее жертвой хаоса и разногласий, и только духовенство, независимое от государства и твердо ведомое непогрешимым папой, неоспоримым повелителем Церкви, обладало авторитетом и силой, необходимыми для того, чтобы защитить духовную свободу от тирании политической власти.

Поэтому непогрешимость казалась неизбежной, необходимой и очевидной предпосылкой эффективного папства. Церковь должна быть монархией по воле Божьей! Непогрешимость была для пап тем, чем был суверенитет для светских королей – верховной властью в сфере духа и Церкви. Так убежденные монархисты могли передать свои представления о политической власти Церкви и папству.

К середине столетия такое мышление привлекло значительное число католиков. Папа поддерживал это всеми возможными способами. Иезуитская публикация объяснила, что, когда папа размышляет, в нем думает Бог. Появились гимны, адресованные не Богу, а Пию IX; некоторые даже осмелились говорить о Его Святейшестве как о «вице-Боге человечества».

8 декабря 1854 года Пий IX объявил догматом традиционное верование в то, что Дева Мария была зачата без первородного греха: «Мы заявляем, провозглашаем и определяем, что учение, которое придерживается того, что Блаженная Дева Мария была с самого первого момента Своего Зачатия, особой благодатью и расположением Всемогущего Бога, ввиду заслуг Иисуса Христа, Спасителя рода человеческого, сохранена не запятнанной никаким пятном первородного греха, является учением, явленным в Откровении Богом, и потому в него должно твердо и постоянно верить всем верным». Тема не была новой – просто о ней по-новому провозгласили. То было не решение Собора, а определение, данное папой римским ex cathedra. Выражение означает «с кафедры» – это официальная роль учителя и пастыря в Церкви.

Вопросы возникли со всех сторон. Может ли папа один, без Собора, принять и провозгласить догмат? Это была одна из невероятно важных проблем Первого Ватиканского Собора. В торжественном провозглашении непорочного зачатия Марии приняли участие 54 кардинала и 140 епископов. Но решение принимал один только папа римский.

Десять лет спустя, в декабре 1864 года, когда итальянские националисты затянули петлю на шее Папской области, папа римский Пий IX отправил энциклику, или папское послание, всем епископам Церкви.

В него он вложил «Силлабус», список заблуждений современного общества, состоящий из восьмидесяти злодейств. В недвусмысленных терминах он объявил войну социализму, рационализму, свободе прессы, свободе религии, государственным школам, библейским обществам, разделению Церкви и государства и множеству других демонов эпохи прогресса. В заключение он отрицал, что «римский понтифик может и должен примириться с прогрессом, либерализмом и современной цивилизацией и пойти с ними на соглашение».

Пий IX не хотел мирных переговоров с современным миром. Церковь должна была сплотиться вокруг своего непогрешимого лидера и приготовиться к долгой борьбе.

Чтобы укрепить руки викария Христова, Пий заложил планы общего Собора Церкви. Он учредил подготовительную конгрегацию кардиналов (9 марта 1865 года), принял еще нескольких епископов как своих конфидентов и по случаю восемнадцатого столетия мученичества Петра и Павла (1867 год) объявил более чем пяти сотням епископов о своих планах созвать Собор. Тот начался в Риме 8 декабря 1869 года.

Вопрос о формулировке догмата о папской непогрешимости витал в воздухе. Сама по себе идея не представляла особых трудностей: католики почти не сомневались, что папа, как преемник Петра, обладал особыми полномочиями учить свою паству. Единственный вопрос заключался в том, насколько распространялась эта власть, могла ли она осуществляться независимо от Соборов и епископской коллегии – и каких она требовала условий.

Гефеле, епископ Роттенбургский – ученый, автор знаменитой «Истории Соборов», и епископ Штросмайер из хорватского города Джяково возглавили оппозицию, выступавшую на Соборе против определения; их поддерживали многие другие кардиналы и епископы, по большей части немцы.

При первом голосовании 13 июля 1870 года 451 из отцов Собора проголосовали за догмат о непогрешимости папы в предложенной формулировке, 88 выступили против и 62 приняли формулировку с оговорками. Многие из противников просто думали, что сейчас еще не наступило нужное время.

После обсуждения некоторые по-прежнему не определились, но все решилось без скандала: 55 епископов, с согласия папы, покинули Рим перед окончательным голосованием. 18 июля 533 епископа отдали свои голоса за догмат о непогрешимости папы, и только двое были против.

Так Собор утвердил две фундаментальные доктрины: примат и непогрешимость папы римского.

Во-первых, как преемник Петра, викарий Христа и верховный глава Церкви, папа обладает полной и прямой властью над всей Церковью и над отдельными епископами. Эта власть распространяется на вопросы веры и нравственности, на дисциплину и церковное управление. Следовательно, отдельный епископ обязан повиноваться папе «не только в вопросах веры и нравственности, но и в вопросах обычаев и административных дел Церкви».

Во-вторых, когда папа в своей официальной роли (ex cathedra) принимает окончательное решение относительно всей Церкви в вопросах веры и морали, само по себе оно непогрешимо и неизменно и не требует предварительного согласия Церкви.

Сразу после голосования по поводу непогрешимости Собору пришлось прекратить работу. Начало франко-прусской войны (19 июля 1870 года) заставило многих отцов Собора поспешить по домам. А позже, 20 декабря 1870 года, Рим оккупировали итальянские националисты, и это разрушило все надежды на продолжение. Впрочем, поистине важное уже свершилось: Собор, можно сказать, восстановил Бастилию.

Стратегия приверженцев ультрамонтанства, возглавляемая Пием IX, формировала жизнь католиков на протяжении поколений. Рим, взятый в осаду враждебными силами либерализма, социализма и национализма, решил безопасно укрыться за стенами возвышенного и непогрешимого папства.

К сожалению, у цитаделей есть решающий недостаток. В них душно. И вольной мысли в них тесно: стоит пробыть там какое-то время, и вскоре вам кажется, что единственный мир, хоть сколь-либо важный – лишь в их стенах.

Рекомендации к дальнейшему прочтению

Bokenkotter, Thomas. A Concise History of the Catholic Church. New York: Doubleday, 1977.

Hughes, Philip. A Popular History of the Catholic Church. New York: MacMillan, 1957.

^*Jadock, Darrell. Catholicism Contending with Modernity. Cambridge: Cambridge University Press, 2000.

Johnson, Paul. A History of Christianity. New York: Atheneum, 1983.

Vidler, Alee R. The Church in an Age of Revolution: 1789 to the Present Day. New York: Penguin Books Inc., 1901.