Текст книги "История церкви, рассказанная просто и понятно"

Климент и Ориген отличаются от гностиков еще одним: христианским поведением – и это очень важно. Многие гностики-еретики считали, что получение знания никак не связано с развитием характера. А как иначе? Ведь и материя, и тело – по сути своей извращенное зло! Но Климент настаивал: духовное озарение приходит к тем, кто чист сердцем; к тем, кто достаточно смирен, чтобы идти с Богом, словно дитя с отцом; к тем, кого влечет к нравственному поведению не страх наказания и не ожидание награды – и к тем, кто любит добродетель ради нее самой. Так вера позволяла взойти через знание к блаженному прозрению за пределы этой жизни и узреть искупленных, единых с Богом. Основа для этой возможности мистического союза – образ Божий, насажденный творением.

И здесь перед нами раскрывается фундаментальный конфликт между Климентом и гностиками-еретиками. Валентиниане отвергали творение как порождение некоего злого божества, а Климент ставит творение в центр. Он верил, что Бог насадил благое семя истины во всех своих разумных созданиях. Христиане могут учиться у эллинов, ибо любая истина и любая добродетель, где бы их ни нашли, исходят от Создателя.

Так служение Климента отметило важную веху в развитии христианской доктрины. После него мысль эллинов соединилась с мыслью христиан. В великих святых и богословах более позднего восточного христианства эта связь закрепилась. Без нее были бы невозможны потрясающие богословские достижения ранних церковных Соборов. И на фундаменте этого союза возвел свои здания гениальный Ориген.

Ориген и жажда истины

II век миновал – и в Александрии началось гонение на христиан. Климента заставили бежать из города, но, как говорил Платон, «нужда изобретать заставит», и Климент поручил школу необычайно одаренному восемнадцатилетнему юноше.

Даже в столь юном возрасте Ориген показал себя достойным преемником Климента. Он относился к философии столь же восторженно, как его учитель, и тоже возводил жажду знаний, которую испытывали люди, к деянию Бога:

Стоит нам увидеть восхитительное творение человеческого искусства, и мы тут же стремимся исследовать природу, стиль, итог его произведения на свет. А размышление о творениях Божьих волнует нас и рождает в наших душах несравнимо более сильную жажду познать принцип, метод, цель сотворения. Это желание, эта страсть несомненно заложены в нас Богом. И как глаз ищет света, как тело наше алчет пищи, так и разум наш впечатлен… естественным желанием знать истину Божью и причины того, что мы наблюдаем.

Ориген (185–264), великий александрийский учитель, всегда считал объяснение Священного Писания своей главной задачей

Это знание Ориген видел лишь в христианстве и стремился привести всю истину к плану Бога по спасению людей, – плану, который осуществился благодаря Христу.

Ориген происходил из христианской семьи. Его отец Леонид принял мученическую смерть в том же гонении, из-за которого Климента изгнали из Александрии. Чтобы поддержать семью, Ориген продал светские книги и начал свой примечательный путь духовного наставника и ученого.

К сожалению, в ученых делах у него часто случались конфликты с Димитрием, епископом Александрийским. Ориген считал Димитрия жадным до власти церковным чиновником, охваченным чувством собственной важности. А Димитрий понял, что Ориген не намерен содействовать ему в устроении Церкви в Египте. В Древней Церкви епископ направлял служение людей, бывших под его крылом. А епископ Оригена, как вышло, ограничивал тому возможности служения.

Примерно к 229 году Оригена пригласили в Афины. По дороге в Грецию он проезжал через Палестину, где у него было много поклонников, и в Кесарии он принял посвящение в духовный сан. Димитрий счел это грубейшим неподчинением и довел дело до того, что Оригена публично осудили. Впоследствии Ориген поселился в Кесарии. Так путь великого ученого и богослова разделился на период, проведенный в Александрии (202–230), и годы, прожитые в Кесарии (230–254).

Впрочем, в любом городе Ориген влек людей словно магнит. Он принимал приглашения отовсюду. Ученики проходили сотни километров, чтобы услышать и запомнить хоть немного от его мудрости – словно царица Савская, пришедшая к Соломону. Среди первых был подающий надежды молодой юрист из Малой Азии по имени Григорий, позже прозванный Чудотворцем за невероятно успешные миссионерские труды среди его народа.

После пяти лет под наставлением Оригена Григорий написал книгу, где восхвалял учителя. По словам Григория, Ориген изначально открыл ученикам цель истинной философии: достижение добродетельной жизни. Только те, кто намерен вести честную жизнь, учил он, могут жить так, как подобает разумным созданиям. Сперва они должны познать себя, потом – узнать, что значит добродетель и к чему должен стремиться человек, а потом изведать, что такое зло и чего человек должен избегать. Невежество, сказал он, это огромная преграда для благочестия. В том, кто презирает дар философии, не может быть истинной набожности. Но настоящая философия, говорил Ориген, всегда сосредоточена на Слове Божьем, «неодолимо привлекающем любого своей невыразимой красотой».

Философия Оригена была не просто разговором об идеях, а чем-то большим: она стала способом формирования характера. Он вдохновлял, говорит Григорий, «не столько теориями, которым он учил, сколько совершаемыми им делами». Он побуждал учеников познавать причины их поведения, отмечать порывы, выводящие из нравственного хаоса к порядку, противиться семени зла и взращивать добродетель, которую и имел в виду, когда говорил о разуме. Так он укоренил в своих учениках любовь к добродетели, и они начали понимать, что их учитель сам был образцом истинного мудреца.

Благодаря щедрости богатого друга Ориген пользовался услугами семи писцов-стенографистов, работавших посменно. Из его литературной мастерской, словно река, текли книги. Слава его достигла невероятных высот. Позже Иероним задавался вопросом: «Сможет ли кто хоть когда-нибудь прочесть все то, что написал Ориген?»

Великий александриец обращался к широкому спектру тем в защиту христиан и против язычников, но всегда считал объяснение Священного Писания своей главной задачей. Он едва ли не единственным из христиан, от рождения говоривших на греческом, изучал Ветхий Завет в изначальной версии, на иврите. Он создал книгу под названием «Гексапла», представлявшую шесть вариантов Ветхого Завета в шести параллельных колонках, и добавил к ней десятки комментариев и сотни проповедей на определенные книги. Он верил, что священные книги Писания – это сокровищница божественного откровения, а значит, ученики должны видеть в них единое целое. И если очевидный смысл отрывка противоречил нравственности или сути Божьей – это всегда был знак того, что здесь, под поверхностным смыслом фрагмента, должно быть, скрыт более глубокий урок.

Это убеждение привело Оригена к тому, что мы обычно называем «аллегорическим толкованием» Священного Писания. Он считал, что в Библии есть три уровня смысла: буквальный; нравственный, применимый к душе; и аллегорический, или духовный, имеющий отношение к тайнам христианской веры. Эти смыслы соотносились с распространенным представлением о том, что человек состоит из разума, души и тела. Ориген, как правило, обращался к буквальному и духовному смыслам. Он считал, что истолкование Библии было великим интеллектуальным подвигом, но при этом верил и в то, что способность видеть и постигать духовный смысл была дарована ему Духом Святым.

Прежде всего Ориген заботился о том, чтобы дать Библии говорить самой за себя, о чем бы ни стремился поведать каждый ее фрагмент. Ведь когда говорит Библия, она делает это для Бога, вдохновившего ее!

В этом Ориген эффектно переиграл еретиков. Ересь, что древняя, что современная, склонна, завладев несколькими впечатляющими текстами, искажать их смысл в грубом и ложном толковании. Этого Ориген позволить не мог. Он хотел слышать голос всей Библии, ибо знал: то, чему учит Библия – это главные истины всего кафолического христианства.

Невероятная по масштабу работа, которую провел Ориген со Священным Писанием, имела огромное значение. Она позволила христианам-интеллектуалам верить Библии и оставаться христианами. Что бы случилось с христианством без рационально истолкованной Библии, способной питать разум и держать под контролем развитие христианской мысли? Да, Ориген сберег Священное Писание для Церкви – и тем защитил историческое основание христианской веры.

Теология для мыслителей

Достижения великого богослова в изучении Библии были сравнимы с его новаторской работой в систематическом богословии. Прежде христианская теология стремилась опровергнуть ересь, а Ориген первым из теологов изложил полную систему воззрений на христианскую веру. Свой трактат «О началах» он написал еще в ранние годы служения, но так и не нашел причин хоть сколь-либо его менять. Трактат, обращенный к образованным читателям, говорил об идеях, прекрасно им знакомых. Нет, Ориген вовсе не презирал простую веру селян. Но он понимал: чтобы преуспеть в придании облика всей цивилизации, христианство должно найти путь и к сердцу людей, и к их разуму.

Правило веры, как считали ранние учителя, неформально подтверждало христианское учение и историю. Ориген с признательностью провозгласил, что никогда не отходил от правила веры. Впрочем, если по какому-нибудь вопросу правило веры хранило молчание, он также вольно предлагал «спекулятивное» учение.

И видение Оригена не имело границ. Оно простиралось так далеко, что он учил, будто наступит день, когда все создания, в том числе и сам дьявол, будут восстановлены в общении с Богом, и ад опустеет. Эта доктрина прежде всех прочих стала для него источником бесконечных проблем. Да, многие человечные души за всю историю Церкви мечтали и мечтают о том, что любовь Божья когда-нибудь, в один прекрасный день, одолеет все грешное сопротивление. Ошибка Оригена была в том, что он обратил мечту в доктрину. Ортодоксальные христиане считали, что не могут так поступать, ибо подобная идея практически всегда отрицает свободную волю человека и ее последствия в вечности.

Если, как утверждал Чарльз Уильямс в «Нисхождении Голубя» (Descent of the Dove), у Бога есть характер, а у человека – выбор, то мы должны признать: есть и возможность того, что человек отвергнет Бога навечно. А значит, ад должен пребывать. Ориген просто зашел слишком далеко – и предложил как доктрину то, что может оставаться лишь желанием.

А для Оригена конец всех желаний настал в 254 году. В гонении, которое устроил император Деций, Оригена решили покарать показательно, бросили в темницу, заковали в оковы и пытали. Власти выставили его жалким, превратили его жизнь в непрестанную муку. Правление Деция, ставшее для Церкви временем ужаса, закончилось в 251 году, и Оригена выпустили на свободу. Но пытки взяли свою дань с седовласого учителя. Он умер тремя годами позже, в Тире. Ему было 69 лет.

Всеохватный разум Оригена и щедрый дух Климента не слишком-то подходили ортодоксальным христианам. Не зашли ли они слишком далеко в стремлении приспособиться к эллинистической среде? Или, может, язык и идеи философии эллинов уже проникли в ряды христиан и поработили изначальное Евангелие? Искренние христиане поднимали эти вопросы: они знали, что любовь к миру может подвергнуть опасности открытые догматы веры.

Но и Климент, и Ориген верили истинно – если учесть, как понималась истинная вера. Да, они глубоко погружались в духовный мир своих слушателей. Но они прекрасно понимали, что значит спасение души. Христос в воплощении своем принял бытие человека – и его верные последователи равно так же принимали человеческую природу всех народов и цивилизаций во всей мировой истории. Как и Павел, бывший «всем для всех» (1 Кор 9:22), Климент раз за разом провозглашал: «Ради эллинов должно стать эллином, чтобы завоевать их всех. Тем, кому это требуется, надлежит предложить некую мудрость, уже им ведомую, и тем облегчить им путь сквозь мир их собственных идей к вере в истину».

И великое благо, что Климент и Ориген сохранили для христианства любовь к человеку. Благодаря им смогли свершить свой творческий путь другие великие деятели христианской веры – Афанасий, Григорий Нисский и Иоанн Златоуст. И благодаря им же стало ясно, что высшее наследие античной культуры могло обрести в Церкви и дом, и будущее.

Рекомендации к дальнейшему прочтению

Davidson, Ivor J. The Birth of the Church: From Jesus to Constantine, AD 30–312, Baker History of the Church. Vol. 1. Grand Rapids: Baker, 2004.

Danielou J. Origen. Translated by W. Mitchell. New York: Sheed and Ward, 1955.

Franzen, August. A History of the Church: Revised and Edited by John P. Dolan. New York: Herder and Herder, 1954.

Oulton, J. E. L., and Henry Chadwick, eds. Alexandrian Christianity. Philadelphia: Westminster, 1954.

Patzia, A. C. The Emergence of the Church. Downers Grove, IL: InterVarsity, 2001.

Prestige, G. L. Fathers and Heretics. London: S.P.C.K., 1963.

^*Trigg, Joseph Wilson. Origen: The Bible and Philosophy in the Third Century Church. Atlanta: John Knox, 1983.

Век христианской Римской империи
312–590 гг

Император Константин – одна из главных фигур в христианской истории. После его обращения христианство вознеслось из катакомб во дворцы. Войдя в IV век как преследуемая вера меньшинства, в конце века оно стало официально принятой религией империи. Так христианская Церковь соединилась с государственной властью и приняла ответственность за нравственность общества. Вначале, по указаниям Константина, Церковь уточнила доктрины и развила свою структуру. Некоторые, и в их числе историк Евсевий, видели в обращении Константина победу христианства над империей. Другие, те же монахи, считали, что культура брала христианство в плен. Мы расскажем о «христианизации» великого эллинистического мира и образа мыслей. Когда империя рухнула под натиском вторгшихся варваров (ныне известных как европейцы), монахи, по иронии судьбы, одержали над завоевателями победу: монашеские общины, укорененные в христианской вере, следовали порядку и вели достойную жизнь.

Век христианской Римской империи

9. И скипетр – к ногам!
Обращение империи

Современный турист, увидев в Риме арку Константина, замрет в восхищении хотя бы от того, сколь та огромна, – если у него, конечно, нет особого интереса к истории или скульптуре. А если он еще и остановится и внимательно прочтет путеводитель, то узнает, что в латинской надписи на вершине арки восхвален «Император Цезарь Флавий Константин Великий» за некую впечатляющую победу над «врагом и всем воинством его».

Фриз на обращенной к городу стороне арки показывает, как враги – противник цезаря по имени Максенций, а с ним и все его воинство, – падают с Мульвийского моста в реку Тибр. Они – разбитые и обессиленные жертвы победоносного Константина.

Евсевий Кесарийский, христианский историк и биограф Константина, сравнил поражение Максенция на Тибре с гибелью фараона и его войск в Красном море. Многие современники признавали, что обращение Константина в христианство и его победа над врагами была «вдохновлена высшей божественной волей» и знаменовала собой решающий момент в истории.

Константин – символ завершения эры кафолического христианства и начала эры христианской империи (312–590). Отважные мученики ушли в прошлое. Началась христианизация империи, а с ней пришло и имперское вмешательство в дела Церкви. И отрицательные последствия этого мы можем видеть по сей день.

Как могли события обернуться таким образом? Почему презираемый и гонимый «предрассудок», называемый христианством, вдруг вышел из сумрака римского общества и принял, почти в мгновение ока, власть над духом обширной и могучей империи?

Разворот империи

Чтобы уяснить значение этого сдвига в судьбе христианства, нам нужно вернуться к предшественнику Константина в императорском дворце, генералу по имени Диоклетиан.

В 284 году, когда Диоклетиан впервые облачился в пурпур, все знаки того, что империя рассыпалась на части, уже были налицо. В III веке троном владели тридцать императоров, и многие помимо них пытались на него притязать. Римский Сенат уже даже не притворялся, будто проводимые «выборы» цезаря хоть что-то значат. Родство с правящим императором не значило в определении преемника ровным счетом ничего. Напротив, когда новый император принимал корону, сыновьям или близким родственникам прежнего цезаря часто грозила быстрая казнь.

Хатчинсон и Гаррисон описывают этот кризис так:

В империи воцарились анархия и хаос. Стоило убить одного цезаря – и какой-нибудь римский гарнизон, точно по сигналу, провозглашал нового. Иногда выбор совершала преторианская гвардия в самом Риме; иногда – армии на границах. Пока III век близился к завершению, большая часть римлян из тех, кто еще о чем-то задумывался, пребывала в отчаянии: на их глазах империя стремительно неслась к упадку, и некогда гордая цивилизация стояла на краю обрыва, за которым простирался океан варварства.

Да, именно так в конце концов и случилось. Но этот крах свершился не в 300 году. На Западе до него оставалось еще 175 лет. А на Востоке империя, притязавшая на право называться Римской, существовала почти до тех дней, когда Колумб, подняв паруса, отплыл открывать Новый Свет. «Этот резкий разворот Рима от хаоса и близкого распада к новой волне расцвета и стабильности по большей части был итогом одного правления, а именно властвования Диоклетиана», занимавшего трон на протяжении двадцати лет (284–305), как раз перед Константином.

От христиан Диоклетиан «доброго слова» не удостоился: он был самым кровожадным из гонителей Церкви. Но если учесть анархию, доставшуюся ему в наследство, и возрожденную империю, которую он передал преемникам, «Диоклетиан заслуживает упоминания в ряду поистине великих императоров».

Сын рабов, родившийся в Далмации (территория современных Балкан), Диоклетиан выбрал военный путь и стал командиром армии, когда ему еще не исполнилось и сорока. Возведенный к царской порфире «решением военачальников и офицеров», все возможные проблемы с притязаниями других на власть в империи он решал так: нападал на ближайшего врага, стоявшего перед трибуналом Сената, и пронзал его мечом. «С тех самых пор его грубая солдатская рука схватила распадавшуюся империю за загривок и трясла, заставляя очнуться к новой жизни». Он не только обратил в новое наступление постепенный отход римлян из Германии и с рубежей Дуная, но и вновь подчинил большую часть далекой Британии и Персии.

Впрочем, Диоклетиан был не просто победоносным генералом. В свете дальнейшей истории значение обретает проявленное им искусство государственного деятеля. Он был убежден, что империя неуправляема. Постоянные бои на границах требовали преобразований. И Диоклетиан разделил имперскую власть еще с тремя соправителями и основал три имперских двора, причем все – вне Рима. Его собственный двор располагался в малоазийской Никомедии. Оттуда он мог пристально следить за восточными границами, откуда все время грозили вторгнуться захватчики.

План Диоклетиана был нацелен на то, чтобы защитить империю от анархии. А анархия возникла оттого, что императоров непрестанно убивали чьи-нибудь наймиты. Проницательный старый властелин верил в то, что разделение имперской власти между четырьмя правителями – двумя «августами», каждому из которых помогал соправитель, «цезарь», бывший чуть ниже рангом, – сдержит амбиции его самых вероятных противников. Теперь каждый получал возможность надеяться на то, что станет императором! Зачем тогда убивать старых правителей?

Христиан – в огонь!

Кажется, никто не знает, почему так случилось, но за два года до конца своего весьма эффективного правления Диоклетиан внезапно велел устроить самое яростное в истории преследование христиан. Да, он восемнадцать лет был убежденным язычником и совершал языческие обряды. Но прежде Диоклетиан не обращал никакого внимания на возрастающую силу христианства. Среди его придворных было много христиан-чиновников; как считалось, христианками были его жена Приска и его дочь Валерия. В главных городах империи возводились монументальные церкви, и самая большая находилась в Никомедии, столице Диоклетиана.

И вдруг старый император приказал своей армии изничтожить христиан. Вышли императорские указы, велевшие чиновникам рушить церкви, запрещать христианские богослужения, сжигать священные книги. Епископов массово брали под арест, бросали в тюрьмы, пытали и многих казнили, прежде чем императорская власть ослабла и уже не могла утопить христианскую общину в крови.

В 305 году Диоклетиан, следуя давно намеченному плану, отрекся от престола и заставил своего сына Максимиана сделать то же самое. «Диоклетианово гонение» все еще бушевало. Новый август Востока, Галерий, был полон решимости идти до конца и уничтожить христианство на корню. Христиане говорили, что именно он и был изначальным подстрекателем.

Впрочем, от крови уже тошнило даже язычников. Еще один новый август, Констанций Хлор, который правил в далекой Британии и никогда не усердствовал с гонениями в подчиненной ему Галлии, приостановил все нападки на христиан и стал оказывать им знаки благосклонности.

В 311 году, на смертном одре, Галерий понял: его попытка расправиться с религией-выскочкой потерпела крах. «Да, многие тысячи христиан отреклись от своей веры, но другие тысячи выстояли до конца, и кровь стала для их веры печатью». Пострадать за веру рвались столь многие, что епископ Карфагенский потребовал не почитать мучениками тех, кто без необходимости отдал себя на смерть.

Влияние на общественное мнение в империи было неимоверным. Даже престол уже не мог идти на риск и продолжать пытать, калечить и убивать. В своем последнем официальном указе Галерий, хоть и с неохотой и сожалением, издал эдикт о терпимости, и последнее, самое жестокое гонение на христиан, устроенное римлянами, практически во всем подошло к концу.

По смерти Галерия в империи разразилась борьба за власть. Весной 312 года Константин, сын Констанция Хлора, перешел через Альпы, стремясь выгнать своего соперника Максенция из Италии и захватить Рим. То была рискованная ставка. Но, встретившись с превосходящим войском врага на Мульвийском мосту, у самых стен Рима, Константин обрел помощь от Бога христиан. Во сне он увидел крест в небесах и слова ἐν τούτῳ νίκα («Под этим знаком ты победишь»). Это убедило его в том, что нужно наступать. 28 октября 312 года, одержав блистательную победу над солдатами Максенция, Константин усмотрел в своем успехе доказательство силы Христа и превосходства христианской религии.

Некоторые историки считали «обращение» Константина всего лишь политическим маневром. В нем осталось немало от язычника. Он устраивал заговоры, он убивал, он даже сохранил титул Великого понтифика как глава государственного религиозного культа. Но идею об исключительно политическом обращении трудно поддерживать в свете публичных и частных деяний Константина. С 312 года он открыто благоволил к христианству. При нем христианские служители обрели свободу от налогов, наравне с языческими жрецами; он отменил казнь через распятие; он прекратил гладиаторские поединки, устраиваемые в наказание за совершенные преступления; и в 321 году он сделал воскресенье выходным днем для всех. А благодаря его щедрости были выстроены величественные церкви – в свидетельство поддержки, которую император оказывал христианству.

Забота об умирающих

Неверующие римляне, как и многие в античном мире, оставляли нежеланных детей умирать. Особенно вероятными жертвами становились девочки: их рождение было не столь желанно, ибо влекло лишние траты. Христиане считали, что каждый, достойный сотворения по образу Божьему, спасет этих брошенных детей. Римляне выступали против христиан, поступавших так, и наконец были приняты законы, предписывающие наказывать верующих, спасавших детей. Константин издал указ, по которому брошенные дети принадлежали нашедшему их. Этот указ, как и многие другие, благоволил к христианам.

Этим общественным деяниям во благо христианства соответствовали перемены в личной жизни Константина. Он не делал секрета из своих христианских убеждений, воспитывал сыновей и дочерей в христианской вере и вел семейную жизнь как христианин. Незадолго до смерти император принял крещение: его крестил Евсевий, епископ Никомедийский. А после Константин отказался вновь облачиться в императорскую порфиру – и ушел из этой жизни в той самой белой одежде, в которой его крестили.

Обращение императора вдохновило Мэтью Арнолда, поэта XIX столетия, создать такие строки:

 
И верно, Запад одержал
Победу сим мечом,
Но покорителя держав
Смирила весть о Нем.
И герб укрыт, и в ножны – меч,
И скипетр – к ногам!
И пурпур царский – не беречь!
Презрение – царям!
 

Новая столица христианства

Константин дал римскому миру не только новую веру, но и новую столицу. Враг грозил империи с востока. Восточной теперь стала и официальная религия. Переход на восток был вполне естественным. И Константин выбрал лучшее место для города, которому предстояло расцвести благодаря торговле. Узкий пролив Босфор, водный путь, соединивший Черное море со Средиземным, был естественным перекрестком, на котором сходились и сухопутные, и морские пути Европы и Азии. На одном из берегов пролива располагалась идеальная бухта, достаточно узкая для того, чтобы перекрыть ее цепью и не пустить корабли захватчиков. И там уже долгие века стоял город. Его называли Византий – до 330 года, когда Константин официально нарек его новым именем. Ровно 1600 лет спустя, в 1930 году, турки снова сменили имя города и назвали его Стамбул. Но на протяжении большей части своей долгой истории это был город Константина – Константинополь, столица Византийской империи (или Восточной Римской).

Сегодня, по прошествии стольких лет, нам почти невозможно представить, что означала для Церкви эта перемена в имперской власти. До 312 года христианство находилось вне закона, а христиан преследовали. И вдруг, в мгновение ока, к ним начали относиться с благосклонностью, добротой и вниманием. Константин ввел христианство в жизнь общества. И Церковь пересмотрела его образ и миссию.

Вероятно, Евсевий, церковный историк, выразил мнение большинства христиан, когда представил императора как идеального христианского правителя и предвидел начало новой эры спасения. Возможность проповедовать во всеуслышание и возрастать в безопасности явно означала, что Бог замыслил для Церкви новую, более великую миссию. Настал миг, предопределенный божественной силой! Теперь в жизнь всего общества требовалось влить дух христианства!

Другие христиане увидели особый смысл в том, что Иисус и его весть явились в тот самый час, когда Римская империя дала миру политическое, экономическое и культурное единство. Казалось, империя исполняла провиденциальную задачу: готовила путь для того, чтобы христианство могло исполнить свою вселенскую миссию. Теперь, когда явился Константин, казалось, до обращения всего мира подать рукой.

Да, Церковь обрела явные преимущества. Но она заплатила и свою цену. Константин правил христианскими епископами, как гражданскими слугами, и требовал безусловного подчинения официальным указам, даже если те касались церковных дел. А еще в Церковь, принятую империей под крыло, хлынули массы. До обращения Константина в ней пребывали только убежденные верующие, готовые взять на себя риск называться христианами. Теперь же в нее влились люди политически амбициозные, равнодушные к религии и до сих пор отчасти укорененные в язычестве. Это грозило не только тем, что понимание христианского учения станет поверхностным и его заполонят языческие предрассудки. Возникла и опасность, что Церковь станет светской, а религию начнут использовать в политических целях.

Церковь обретает власть

К 380 году поощрения для христиан уступили место наказаниям для нехристиан. В тот год император Феодосий сделал христианскую веру исполнением воли империи:

По Воле Нашей все народы, что пребывают под Нашим правлением, обязаны соблюдать религию, переданную римлянам божественным апостолом Петром… Мы обязуемся верить в единого Бога Отца, Сына и Святого Духа, держась представления о их равном величии и о Святой Троице.

Тем, кто последует этому правилу, мы повелеваем принять имя кафолических христиан. Что же до остальных, коих Мы осуждаем как умалишенных и неспособных рассуждать, то таковые станут опорой бесчестных еретических догм, и места их собраний не будут наречены именем церквей, и сперва их поразит божественная кара, а вслед за ней и Мы предпримем меры к свершению возмездия, как требует того божественный суд.

Феодосий принимает как данность прочную связь его собственной воли и воли Божьей. Эта связь подразумевалась в христианской империи.

Облик церковных зданий в христианской империи планировали тщательно, с акцентом на новой иерархии Христа и императора. Стиль заимствовали с Востока. Греческий путешественник, посетивший Персию во II столетии, оставил описание дворца, в котором «был увенчанный куполом зал с сапфирами, блиставшими в убранстве, и на фоне их лазурной синевы сверкали звездами на небосводе золотые образы божеств». Таковой и стала модель для инкрустированных мозаикой византийских церквей. В них воссоздавались если и не «золотые образы божеств», то по крайней мере Бог и полубог-император, Его земной представитель.

На Западе, вдалеке от имперских дворов, в Церкви нашлись те, кто осмелился бросить полубогу вызов. Одним из таких был Амвросий, епископ Медиоланский. Инцидент, приведший к столкновению, на первый взгляд едва ли мог показаться делом имперской важности. В 390 году одного колесничего в Греции обвинили в мужеложстве. Наместник области швырнул его в тюрьму, но не учел реакции народа. Близились гонки колесниц, и люди требовали вернуть колесничему свободу. Наместник отказал. Народ поднял восстание, убил наместника и освободил своего героя.

Феодосий, бывший в то время в Милане, пришел в ярость и велел наказать устроивших мятеж. На следующей гонке колесниц в цирке в Салониках солдаты Феодосия закрыли ворота, перекрыли входы, по сигналу напали на людей – и за три часа от меча пали семь тысяч фессалоникийцев.

Вопль ужаса пронесся по империи. Амвросия, считавшего себя имперской совестью, жег жесточайший стыд. Во имя Церкви – да и простого человеколюбия – он не смел молчать. Феодосий должен был признать, что совершил преступление, и покаяться. И Амвросий решил написать императору.