Текст книги "Всемирная энциклопедия афоризмов. Собрание мудрости всех народов и времен"

Шамфор Себастьян-Рош Никола де

(06.04.1741–13.04.1794)

Французский писатель-моралист, мыслитель, общественный деятель.

Был внебрачным сыном сельского священника, воспитывался в семье бакалейщика. Окончил Парижский университет. Будучи убежденным демократом, ненавидящим абсолютизм, участвовал в штурме Бастилии, принимал деятельное участие в великой Французской революции. В 1792 г. был назначен директором Национальной библиотеки, но вскоре, после отказа написать по требованию правительства брошюру против свободы слова, был арестован. Выйдя из тюрьмы, перед угрозой нового ареста застрелился. После его смерти друзья нашли папки с записями и издали найденные рукописи в двух книгах: «Максимы и мысли», «Характеры и анекдоты».

Англичане – единственный народ, сумевший ограничить всевластие одного человека, чье изображение умещается на самой маленькой монете.

Беда молодых женщин, равно как и монархов, в том, что у них не может быть друзей. По счастью, ни те, ни другие не понимают этого: одним мешает тщеславие, другим – спесь.

Беда страстей не в том, что они причиняют страдания, а в том, что они толкают на проступки, на гнусности, унизительные для человеческого достоинства. Если бы не это досадное свойство, они имели бы слишком большие преимущества над холодным рассудком, который отнюдь не приносит счастья. Подчиняться страстям – значит жить, следовать благоразумию – значит только длить существование.

Беда тому, кто умен, но не наделен при этом сильным характером. Если уж вы взяли в руки фонарь Диогена, вам необходима и его клюка.

Бедная мудрость часто бывает рабой богатой глупости.

Без женщин начало нашей жизни было бы лишено помощи, середина – удовольствий и конец – утешения.

Безмолвие человека, известного своим красноречием, действует куда сильнее, нежели болтовня заурядного говоруна.

Бесхарактерный человек – это человек без твердых правил.

Богатство со всеми его пышными декорациями превращает жизнь в некий спектакль, и как бы ни был порядочен человек, живущий среди этих декораций, он в конце концов невольно становится комедиантом.

Богаче всех человек бережливый, беднее всех – скряга.

Больше всего врагов наживает себе в свете человек, который прямодушен, горд, щепетилен и предпочитает принимать всех за то, что они есть, а не за то, чем они никогда не были.

Большинство общественных учреждений устроено так, словно цель их – воспитывать людей, заурядно думающих и заурядно чувствующих: таким людям легче и управлять другими, и подчиняться другим.

Большинство произведений, написанных в наше время, наводит на мысль, что они были склеены за один день из книг, прочитанных накануне.

Большое несчастье – потерять из-за свойств своего характера то место в обществе, на которое имеешь право по своим дарованиям.

Брак следует за любовью, как дым за пламенем.

Брак – слишком совершенное состояние для несовершенного человека.

Будь вы тысячу раз милы и порядочны, люби вы совершеннейшую из женщин, всё равно вам придется прощать ей либо вашего предшественника, либо преемника.

Бывает благоразумие двух родов – общепринятое и другое, куда более возвышенное. Первое – это благоразумие крота; второе – благоразумие орла, и состоит оно в том, что человек, наделенный им, смело следует своей натуре и, не ведая страха, принимает все сопряженные с этим невыгоды и неудобства.

Бывают времена, когда нет мнения зловреднее, чем общественное мнение.

Бывают люди, которые хотят первенствовать и возвышаться над остальными, чего бы это ни стоило. Им важно одно – быть всегда на виду, как ярмарочный зазывала на подмостках; они согласны взойти на что угодно – на сцену, на трон, на плаху, лишь бы приковать к себе все взгляды.

Бывают люди, которым нужно лишь показать, где истина, и они устремляются к ней с простодушным и трогательным изумлением: они дивятся, как это столь очевидная вещь (если, конечно, кто-то сумел убедить их, что она очевидна) не открылась им раньше.

Бывают люди неприятные в обхождении, но не вынуждающие ближних вести себя так же, как они; поэтому мы подчас легко переносим их общество. Бывают и другие, не только нелюбезные сами по себе, но одним своим присутствием уже мешающие проявлять любезность всем остальным; такие люди совершенно невыносимы. Вот почему мы так избегаем педантов.

Бывают отлично одетые глупцы, бывают и принаряженные глупости.

В войне женщин с мужчинами последние обладают немалым перевесом: у них в запасе девки.

В женском мозгу, видимо, на одно отделение меньше, а в сердце – на одно чувство больше, чем в мозгу и сердце мужчины. Без этого особого устройства женщины не могли бы растить, выхаживать и холить детей.

В литературе, как и в политике, стать великим или хотя бы произвести значительный переворот может лишь такой человек, который родился вовремя, то есть когда почва для него уже была подготовлена.

В любом деле нужно выждать, пока для него не созреют благоприятные условия.

В основе большинства безумств лежит глупость.

В основе добродетельных поступков и готовности жертвовать своими интересами и самим собою лежат потребность благородной души, великодушие сердца и, в какой-то степени, эгоизм сильной натуры.

В природе каждое явление – запутанный клубок, в обществе каждый человек – камешек в мозаичном узоре. И в мире физическом, и в мире дyxoвном всё переплетено, нет ничего беспримесного, ничего обособленного.

В простодушных рассуждениях ребенка из хорошей семьи заключена порой презанятная философия.

В серьезных делах люди выказывают себя такими, какими им подобает выглядеть; в мелочах – такими, какие они есть.

В складе ума или души человека с могучим характером почти всегда есть некая романтическая черта. Рядом с ним тот, кто лишен этой черты, будь он трижды умен и порядочен, всё равно что художник искусный.

Великодушие – это не что иное, как сострадание благородного сердца.

Влюбленный человек всегда силится превзойти самого себя в приятности, поэтому влюбленные большею частью так смешны.

Возможно иметь в голове множество идей и быть при этом неумным человеком, как можно командовать множеством солдат и быть при этом глупым генералом.

Возьмем слово «честь», в котором, как все мы чувствуем, заключено немало сложных, метафизических представлений. Наш век разумел, до чего это неудобно, и, чтобы достичь простоты, чтобы пресечь злоупотребление словами, решил считать безусловно честным человеком всякого, кто не был наказан правосудием. Некогда слово «честь» было источником недоразумений и споров; теперь оно ясней ясного, надо только узнать – ставили человека к позорному столбу или нет, ведь это обстоятельство простое, очевидное, его легко проверить, справившись в судебных реестрах. Такой-то у позорного столба не стоял – значит, он человек чести и может претендовать на что угодно, скажем, на государственную должность и т.д., может состоять членом любой корпорации, академии, парламента. Всякому понятно, как много ссор предотвращено такой точностью и ясностью и насколько проще и удобнее стало поэтому жить!

Воспитание должно опираться на две основы – нравственность и благоразумие: первая поддерживает добродетель, вторая защищает от чужих пороков. Если опорой окажется только нравственность, вы воспитаете одних простофиль или мучеников; если только благоразумие – одних расчетливых эгоистов.

Вот человек, неспособный снискать уважение к себе. Значит, ему остается одно: сначала сделать карьеру, потом окружить себя всякой сволочью.

Вредные для государства глупости и ошибки, на которые министр толкает своего повелителя, лишь укрепляют подчас его положение: он как бы еще теснее связывает себя с монархом узами сообщничества.

Всякое благодеяние, немилое сердцу, отвратительно. Благодеяние это, или святыня, или мертвый прах. Мысль о нем надо хранить как драгоценность или навсегда отбросить.

Всякое общественное мнение – глупость, так как оно понравилось большинству.

Выслушать чужую тайну – это всё равно что принять вещь в заклад.

Глупость не была бы подлинной глупостью, если бы не боялась ума. Порок не был бы подлинным пороком, если бы не питал ненависти к добродетели.

Говорят, что в политике победа остается вовсе не за мудрецами; то же можно сказать и о волокитстве.

Гордое и благородное сердце, испытавшее сильные страсти, избегает страшиться их, но не снисходит до любовных интрижек; точно так же сердце, ведавшее дружбу, не снизойдет до низменных, корыстных отношений.

Громить пороки и щадить порочных – это всё равно что осуждать карты и защищать картежную игру.

Грош цена тому чувству, у которого есть цена.

Даже лишившись должности – будь то портфель министра или место старшего письмоводителя – глупец сохраняет всю свою спесь и нелепое чванство.

Даже самый скромный человек, если он беден, но не любит, чтобы с ним обходились свысока, вынужден держать себя в свете с известной твердостью и самоуверенностью. В этом случае надменность должна стать щитом скромности.

Деспотизм – такой порядок вещей, при котором высший низок, а низший унижен.

Для души и разума нерешительность и колебания – то же, что допрос с пристрастием для тела.

Для ничтожных людишек корысть – самое сильное искушение, для людей достойных – самое слабое; от человека, презирающего деньги, еще очень далеко до человека истинно порядочного.

Добродетели иных людей сверкают в частной жизни ярче, нежели они сверкали бы на поприще общественных добродетелей. Оправа лишила бы их блеска. Чем прекраснее бриллиант, тем она должна быть незаметней, ибо чем она богаче, тем меньше бросается в глаза сам камень.

Добродетель, как и здоровье, нельзя назвать высшим благом. Она нe столько благо, сколько его местонахождение. Утверждать, что добродетель непременно приносит счастье, тоже нельзя; с уверенностью можно сказать лишь, что порок влечет за собой несчастье. Стремиться к добродетели нужно главным образом потому, что она – полная противоположность пороку.

Доброта – это единственное одеяние, которое никогда не ветшает.

Достоинство людей – это достоинство драгоценных камней, которые, будучи известной величины, чистоты, совершенства, имеют определенную и обозначенную цену, но, будучи выше этой марки, не имеют цены и вовсе не находят покупателей.

Дурак, которого вдруг осенила умная мысль, удивляет и озадачивает, как извозчичья кляча, несущаяся галопом.

Дурнушка, властно притязающая на успех, похожа на нищенку, которая требует милостыни.

Если мне удается сделать доброе дело и это становится известным, я чувствую себя не вознагражденным, а наказанным.

Женская страсть такова, что и самому порядочному мужчине приходится выбирать между ролью супруга или чичисбея, распутника или кастрата.

Женщина подобна вашей тени: вы следуете за ней – она удаляется; вы удаляетесь от нее – она следует за вами.

Женщинам свойственны прихоти, увлечения, иногда склонности; порой они даже способны возвыситься до настоящей страсти, но преданность им почти недоступна. Они взывают к нашим слабостям и безрассудству, но отнюдь не к нашему разуму. С мужчинами их связывает телесное притяжение, а никак не сродство душ, сердец, натур. Доказательством этому служит их равнодушие к мужчинам за сорок, присущее даже тем из них, что сами не моложе. Приглядитесь повнимательней, и вы обнаружите, что, оказывая предпочтение мужчине зрелого возраста, женщина всегда действует под влиянием какого-нибудь низменного расчета – из корысти или тщеславия. Что касается исключений, то они, как известно, лишь подтверждают правило или даже придают ему силу закона. Добавим, что здесь совсем неуместна поговорка: «Кто слишком усердно убеждает, тот никого не убедит».

Женщину выдают замуж прежде, чем она успевает чем-то стать. Муж – это своего рода мастеровой, который не дает покоя ее (жены) телу, обтесывает ум и начерно шлифует душу.

Женщины отдают дружбе лишь то, что берут взаймы у любви.

Женщины созданы для того, чтобы входить в сношения с нашими слабостями, с нашим сумасбродством, но не с нашим разумом.

Жизнь – это болезнь, которую каждые шестнадцать часов облегчают сном, но он – мера временная, настоящее же лекарство одно – смерть.

Забавно, что не только у нас, но и у некоторых древних народов, чьи нравы были первобытны и близки к природе, выражение «познать женщину» означало «переспать с ней», словно без этого ее до конца не узнаешь! Если это открытие сделали патриархи, они были людьми куда более искушенными, чем принято считать.

И в браке и в безбрачии есть свои недостатки, из этих двух состояний предпочтительней то, которое еще возможно исправить.

Из всего, что говорилось о браке и безбрачии, всего разумней и справедливей следующее замечание: «что из двух не выберешь, все равно пожалеешь».

Известность – удовольствие быть знакомым тем, кто с тобой незнаком.

Известность – это возмездие за заслуги и наказание за талант.

Изменения моды – это налог, которым изобретательность бедняков облагает тщеславие богачей.

Имеется три вида друзей: друзья, которые вас любят, друзья, которые к вам безразличны, и друзья, которые вас ненавидят.

Иная девка охотно продается, но отнюдь не согласна отдаться.

Иная женщина способна испортить себе жизнь, погубить и опозорить себя в глазах общества – и все это ради любовника, которого она тут же любит из-за того, что он плохо счистил пудру, некрасиво подстриг ноготь или надел чулки навыворот.

Иная страстная дружба дарит не меньшим счастьем, чем страсть, и вдобавок еще не противоречит разуму.

Иной раз довольно не примириться с высокомерием и чванством, чтобы обратить их в ничто; порой их довольно не заметить, чтобы они стали безвредны.

Иной раз меланхолия служит приметой высокой души.

Иные вещи легче возвести в закон, чем узаконить в общественном мнении.

Иные люди вполне раскрывают все свойства своего ума и сердца только в истинной дружбе; в обществе же они могут проявить лишь качества, которые приятны для светских отношений. Эти люди подобны деревьям, которые под лучами солнца дают чудесные плоды, а в теплице – несколько красивых, но бесполезных листков.

Иным людям как воздух нужны иллюзии в отношении всего, что им дорого. Порою, однако, у них бывают такие прозрения, что, кажется, они вот-вот придут к истине, но они тут же спешат удалиться от нее подобно детям, которые бегут за ряженым, но пускаются наутек, стоит тому обернуться.

История – почти сплошная цепь ужасов. При жизни тирана эта наука не в чести, однако преемники его дозволяют, чтобы злодеяния их предшественника стали известны потомству: новым деспотам надо как-то смягчить отвращение, которое вызывают они сами, а ведь единственное средство утешить народ – это внушить ему, что его предкам жилось так же худо, а то и еще хуже.

История свободных народов – вот единственный предмет, достойный внимания историка; история народов, угнетенных деспотами, – это всего лишь сборник анекдотов.

Каждый, чьи потребности скромны, представляет собой как бы угрозу для богачей – он может ускользнуть от них, и тираны потеряют раба.

Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает о них еще хуже.

Как не пожелать, чтобы негодяй был ленивцем, а глупец – молчальником.

Как общество рассуждает, так им и управляют. Его право – говорить глупости, право министров – делать глупости.

Как перемежающаяся лихорадка спасает людей от чумной заразы, так и некоторые недостатки помогают им избежать иных прилипчивых пороков.

Клевета похожа на докучную осу: если у вас нет уверенности, что вы тут же на месте убьете ее, то и отгонять ее не пытайтесь, не то она вновь нападет на вас с еще большей яростью.

Когда видишь, как настойчиво ревнители существующего порядка изгоняют достойных людей с любой должности, на которой те могли бы принести пользу обществу, когда присматриваешься к союзу, заключенному глупцами против всех, кто умен, поневоле начинает казаться, что то лакеи вступили в сговор с целью устранить господ.

Когда влюбленный жалеет человека здравомыслящего, он напоминает любителя сказок, который зубоскалит над теми, кто увлекается историческими сочинениями.

Когда государственные люди или литераторы – пусть даже слывущие людьми необычайно скромными – оставляют после себя мемуары, которые должны послужить канвой для их биографий, они тем самым выдают тайное свое тщеславие. Как тут не вспомнить некоего безгрешного мужа, который отписал в завещании сто тысяч экю на то, чтобы его причислили к лику святых.

Когда душа больна, она ведет себя совершенно так же, как больное тело: мечется и не находит себе места, но всё же наконец немного успокаивается, сосредоточиваясь на чувствах и мыслях, помогающих ее исцелению.

Когда женщина выбирает себе любовника, ей не так важно, нравится ли он ей, как нравится ли он другим женщинам.

Когда мужчину и женщину связывает непреоборимая страсть, мне всегда кажется, что, какие бы препятствия ни разлучали их – муж, родня и т. д., всё равно любовники созданы один для другого самой природой, что они принадлежат друг другу по божественному праву, вопреки всем людским законам и предрассужденьям.

Когда мы видим, как плутуют маленькие люди и разбойничают сановные особы, нас так и подмывает сравнить общество с лесом, который кишит грабителями, причем самые опасные из них – это стражники, облеченные правом ловить остальных.

Когда нам платят за благородный поступок, его у нас отнимают.

Когда у человека настолько незаурядный характер, что можно заранее предвидеть, с какой безупречной честностью поведет он себя в любом деле, от него отшатываются и на него ополчаются не только плуты, но люди наполовину честные. Более того, им пренебрегают даже люди вполне честные: зная, что, верный своим правилам, он в случае необходимости всегда будет на их стороне, они обращают всё свое внимание не на него, а на тех, в ком они сомневаются.

Красноречивый, но грешащий против логики софист по сравнению с ритором – философом – это то же, что ловкий фокусник по сравнению с прагматиком, что Пинетти по сравнению с Архимедом.

Кружки, гостиные, салоны – словом, всё то, что именуют светом, – это дрянная пьеса, скверная и скучная опера, которая держится лишь благодаря машинам и декорациям.

Кто не обладает возвышенной душой, тот неспособен на доброту: ему доступно только добродушие.

Кто не хочет быть фигляром, пусть избегает подмостков: взобравшись на них, не фиглярствовать уже нельзя, иначе публика забросает вас камнями.

Кто недостаточно остер умом, чтобы вовремя отшутиться, тот часто вынужден либо лгать, либо пускаться в скучнейшие рассуждения. Выбор не из приятных! Избежать его порядочному человеку обычно помогают обходительность и веселость.

Кто слишком усердно убеждает, тот никого не убедит.

Кто стремится стать философом, тот не должен пугаться первых печальных открытий на пути к познанию людей. Чтобы постичь человека до конца, нужно преодолеть ту неприязнь, которую он в нас вызывает: нельзя стать искусным анатомом, пока не научишься взирать без гадливости на человеческое тело и его органы.

Кто упрямо не желает изменять разуму, совести или хотя бы щепетильности в угоду нелепым и бесчестным условностям, которые тяготеют над обществом, кто не сгибается даже там, где согнуться выгодно, тот в конце концов остается один, без друга и опоры.

Кто хочет нравиться в свете, тот должен заранее примириться с тем, что его станут там учить давно известным ему вещам люди, которые понятия о них не имеют.

Литераторы, в особенности поэты, подобны павлинам: им бросают в клетку жалкую горсть зерна, а если порою и выпускают оттуда, то лишь затем, чтобы посмотреть, как они распускают хвост. Между тем петухи, куры, индюки и утки свободно расхаживают по двору и до отказа набивают себе зоб.

Литература и в особенности театр дают сейчас людям возможность приобрести репутацию, как некогда заморские острова давали возможность нажить добро: достаточно было туда приехать, чтобы тотчас же разбогатеть. Но большие состояния, нажитые предками, обернулись ущербом для потомков, ибо земли, прежде плодородные, оказались совершенно истощенными.

Лишь тот, кто глубоко изучил нравы, умеет распознать все приметы, отличающие гордость от тщеславия. Первая высоко держит голову, невозмутима, отважна, спокойна, непреклонна; второе низменно, не уверено в себе, трусливо, суетливо и переменчиво. Гордость как бы прибавляет людям росту, тщеславие лишь раздувает их.

Ловкость в сравнении с хитростью то же самое, что проворство рук в сравнении с шулерством.

Лучше всего мы знаем, во-первых, то, что поняли чутьем; во-вторых, то, что изведали на собственном опыте, сталкиваясь с разными людьми и явлениями; в-третьих, то, что уразумели не из книг, а благодаря книгам, то есть благодаря размышлениям, на которые они нас наталкивали; в-четвертых, то, чему научили нас книги и наши учителя.

Лучшие свои произведения великие писатели создают в том возрасте, когда страсти их уже угасли: земля вокруг вулканов особенно плодородна после извержений.

Любая страсть всегда все преувеличивает, иначе она не была бы страстью.

Любой человек, способный испытывать возвышенные чувства, вправе требовать, чтобы его уважали не за положение в обществе, а за характер.

Любовникам довольно нравиться друг другу своими привлекательными, приятными чертами, но супруги могут быть счастливы лишь в том случае, если связаны взаимной любовью или хотя бы подходят один к другому своими недостатками.

Любовное приключение – не что иное, как обмен фантазий.

Любовь в том виде, какой она приняла в нашем обществе – это всего лишь игра двух прихотей и соприкасание двух эпидерм.

Любовь лишь тогда достойна этого названия, когда к ней не примешиваются посторонние чувства, когда она живет только собою и собой питается.

Любовь – единственное чувство, в котором все истинно и всё лживо; скажи о ней любую нелепость – и она окажется правдой.

Любовь – как прилипчивая болезнь: чем больше ее боишься, тем быстрее подхватишь.

Любовь, даже самая возвышенная, отдает вас во власть вашим собственным страстишкам, а брак – во власть страстишкам вашей жены: честолюбию, тщеславию и всему прочему.

Любовь – милое безумие; честолюбие – опасная глупость.

Любовь, по-видимому, не ищет подлинных совершенств; более того, их как бы побаивается: ей нужны лишь те совершенства, которые любит и придумывает она сама. В этом она подобна королям: они привыкли видеть великими только тех, кого сами и возвеличили.

Любовь подобна эпидемической болезни: чем больше мы ее боимся, тем беззащитней мы перед ней.

Любовь покоряет нас, воздействует на наше самолюбие. В самом деле, как противостоять чувству, которое имеет возвысить в наших глазах то, чем мы обладаем, вернуть то, что нами утрачено, дать то, чего у нас нет.

Любовь приятнее брака по той же причине, по какой романы занимательнее исторических сочинений.

Любовь – это рискованное предприятие, которое неизменно кончается банкротством; кто им разорен, тот вдобавок еще и опозорен.

Любой мужчина обладает всеми качествами, нужными, чтобы подняться над мелочными уловками, принижающими человеческое достоинство. Стоит ему жениться или завести любовницу, как он сразу опускается до соображений, его недостойных: брак или любовная связь, словно проводник, указывает ничтожным страстишкам путь к его сердцу.

Людей безрассудных больше, чем мудрецов, и даже в мудреце больше безрассудства, чем мудрости.

Людей, которые ни к кому не подлаживаются, живут, как им велит сердце, поступают согласно своим правилам и чувствам, – вот кого мне почти не доводилось встречать.

Люди бросают вызов общественному мнению из страха перед ним.

Люди делятся на две части: у одной, меньшей, есть обед, но нет аппетита; у другой, большей, – отличный аппетит, но нет обеда.

Люди извращают свою душу, совесть, разум точно так же, как портят себе желудок.

Люди, которые в любых вопросах ссылаются на общественное мнение, напоминают актеров, играющих плохо потому, что у публики дурной вкус, а им хочется сорвать аплодисменты; между тем иные из них могли бы играть хорошо, будь у публики вкус поутонченней. Порядочный человек старается играть свою роль как можно лучше, не думая при этом о галерке.

Люди обычно боятся решительных действий, но тем, кто силен духом, они по сердцу: могучим натурам по плечу крайности.

Людская дружба в большинстве случаев прорастает множеством колючих «если» и «но» и в конце концов переходит в обыкновенные приятельские отношения, которые держатся только благодаря недомолвкам.

Мало на свете пороков, которые больше мешают человеку обрести многочисленных друзей, чем слишком большие достоинства.

Между злобным остряком и благородным доброжелательным остроумцем та же разница, что между наемным убийцей и светским человеком, хорошо владеющим шпагой.

Между полами нет никаких различий, которые не проистекали бы из воспитания.

Меньше всего мы знаем, во-первых, то, что поняли чутьем; во-вторых, что изведали на собственном опыте, сталкиваясь с разными людьми, явлениями; в-третьих, то, что уразумели не из книг, а благодаря книгам, то есть благодаря размышлениям, на которые они нас наталкивали.

Мне кажется, что в современном обществе человека развращает скорее разум, нежели страсти: только в них (я имею в виду страсти, присущие и людям, не испорченным цивилизацией) проявляются те остатки естественности, которые человечество сохраняет при нынешнем социальном устройстве.

Можно иметь в голове множество идей и быть при этом неумным человеком, как можно командовать множеством солдат и быть плохим генералом.

Молва царит в свете по той простой причине, что глупость – царица фактов.

Молчание автора, сочинявшего прежде хорошие книги, внушает публике больше уважения, чем плодовитость сочинителя посредственных произведений; точно так же безмолвие человека, известного своим красноречием, действует куда сильнее, нежели болтовня заурядного говоруна.

«Мужчина, который мало имел дела с девками, ничего не понимает в женщинах», – с серьезным видом говорил мне человек, который был без ума от своей неверной жены.

Мужчина охладевает к женщине, которая слишком сильно его любит, и наоборот. Видимо, с сердечными чувствами дело обстоит как с благодеяниями: кто не в состоянии отплатить за них, тот становится неблагодарным.

Мужчине мало быть любимым: он хочет, чтобы его оценили, а оценить могут лишь те, кто на него похож. Потому-то на свете и не существует любви, вернее, потому она так недолговечна между двумя существами, одно из которых ниже другого. Дело тут не в тщеславии, а в естественном самолюбии; попытка же лишить человека самолюбия бессмысленна и обречена на неудачу.

Мужчины живут в мире с женщинами точно так же, как европейцы с индусами: это вооруженный мир.

Мысль всегда утешает и от всего целит. Если порой она причиняет вам боль, требуйте у нее лекарство от этой боли, и она даст вам его.

На вопрос, почему женщина выставляет напоказ свои победы над мужчинами, можно дать много ответов, и почти все они оскорбительны для мужчин. Правильный же ответ таков: у нее просто нет другого способа понаслаждаться своей властью над сильным полом.

Надежда – это просто-напросто обманщица, которая только и знает, что водить нас за нос.

Надменность должна стать щитом скромности.

Наименее полезно прожит тот день, который мы провели, ни разу не засмеявшись.

Наихудший из неравных браков – это неравный брак двух сердец.

Наряд – предисловие к женщине, а иногда и вся книга.

Наш разум приносит нам подчас не меньше горя, чем наши страсти.

Наша беда – в отсутствии у нас твердого и ясного представления о том, что мы такое; поэтому самое разумное – быть поскромнее, то есть по-настоящему быть самим собой.

Не надейтесь, что подходящая возможность постучится дважды в вашу дверь.

Не следует избегать общения с теми, кто не способен оценить нас по достоинству: такое стремление свидетельствовало бы о чрезмерном и болезненном самолюбии. Однако свою частную жизнь следует проводить только с теми, кто знает нам истинную цену.

Немало литературных произведений обязано своим успехом убожеству мыслей автора, ибо оно сродни убожеству мыслей публики.

Непомерные притязания – вот источник наших горестей, и счастье жизни мы познаем лишь тогда, когда он иссякает. Даже в те годы, когда красота уже блекнет, женщина всё еще может быть привлекательной; однако пустые притязания делают ее несчастной или смешной.

Нередко в ранней молодости мы объявляем нелепым какое-нибудь ходячее мнение или обычай; однако с годами мы начинаем понимать их смысл, и они представляются нам не столь уж нелепыми. Не следует ли из этого, что люди напрасно смеются над некоторыми условностями? Порою невольно думаешь, что установлены они были теми, кто прочел книгу жизни целиком, а вот судят о них люди пусть умные, но прочитавшие в этой книге всего несколько страниц.

Нередко все душевные силы человека проявляются только под напором тщеславия. Прикрепите к стали дерево – получится копье; прикрепите к дереву два пера – получится стрела.

Нередко приходится видеть, как люди слабодушные, которым довелось провести много времени в обществе людей более крепкого закала, силятся возвыситься над собственным своим характером. Притязания эти так же смешны, как потуги дурака на остроумие.

Нет ничего труднее, чем вывести из употребления предвзятое суждение или общепринятый оборот речи.

Ни в своей физической жизни, ни в жизни общественной человек не должен притязать на то, на что он не способен.

Новые друзья, которыми мы обзаводимся в зрелом возрасте, пытаясь заменить ими утраченных, в сравнении со старыми нашими друзьями всё равно что стеклянные глаза, искусственные зубы и деревянные ноги в сравнении с настоящими глазами, собственными зубами и ногами из плоти и крови.

Нужно выбирать – либо знать женщин, либо любить их. Середины не существует.

Обмен шутками – это поединок, правда, бескровный; однако, подобно настоящей дуэли, он вынуждает нас быть сдержанней и учтивей.

Общение с женщинами завлекательно тем, что в нем всегда есть много недомолвок, а недомолвки, стеснительные или, во всяком случае, неприемлемые между мужчинами, весьма приятная приправа в отношениях мужчины с женщиной.

Общественное мнение – это судебная инстанция такого рода, что порядочному не подобает ни слепо верить его приговорам, ни бесповоротно их отвергать.

Общество составлено из двух классов: из тех, у которых обедов больше, чем аппетита, и тех, у которых аппетита больше, нежели обедов.

Один из лучших доводов против женитьбы: окончательно оболванить мужчину может только одна женщина – его собственная жена.

Одна из причин, по которым корпорации или собрания принимают обычно только глупые решения, состоит в том, что при открытом обсуждении самые веские доводы за и против обсуждаемого дела или кандидата нельзя высказать вслух, не подвергая себя серьезной опасности или хотя бы большим неприятностям.