Текст книги "Аэротаник"

– Боже, – в восторге и отчаянии воскликнул Иосиф, – как найти тот портсигар, из которого вышли на свет эти божественные папиросы чревоугодия? Как теперь догнать и вернуть того странника, который оставил это блюдо здесь? Моя память отказывается служить мне, ибо я не могу вспомнить даже лика того человека, что принес эту кулинарную диковинку. Он, возможно, давно уже ужален змеей пути и недоступен, затерявшись в лабиринтах дорог моей огромной державы. Ведь он наверняка знает имя той волшебницы, создавшей это чудо? Я готов отдать сотни своих рубинов и алмазов и даже пожаловать жилище, из окна которого можно было бы созерцать мавзолей Ленина тому, кто найдет мне номер телефонного аппарата этого кулинара. Позову-ка я на помощь своего помощника дядю Лаврика.

Правая рука и верный, преданный слуга Иосифа дядя Лаврик вошел в генсекретарские покои, упал и облобызал паркет возле ног Иосифа, не смея притронуться линзами своего пенсне к кончикам сапог генсека и лишь позволив себе ощутить ноздрями нежный аромат их кожи и черного гуталина. Это был надежный помощник, и не было вернее скамейки в сквере преданности вождя.

– О, мой повелитель, – произнес он, возвратив себе вертикальное положение, – ты звал меня, и я пришел, чтобы повиноваться. Чем я могу услужить? Какие идеи кипят в кастрюле планов твоих, шевеля и приподнимая крышку ожидания паром готовности, скажи же, повелитель мой? Позволь твоему верному слуге переложить эти сваренные плоды-идеи на блюдо воплощения их в жизнь.

Дядя Лаврик снова поклонился и стал ждать, когда из уст скво-решника генсека вылетит птица распоряжения. Генсек тотчас поведал дяде Лаврику свои печали, добавив в конце:

– Попугай преданности никогда не слетит с плеча моей первой любви. На почетной доске моей памяти останется висеть лишь одна фотография. Нет в моем сердце потребности снова пройтись в парке культуры наслаждения по газону любви. Но клетка моего желания открыта для птицы, что принесла бы счастье моему сыну, который достоин не только самой красивой на земле избранницы, но и той, что была бы умелой и ловкой хозяйкой и могла бы готовить такие чудеса кулинарии, как это яство, вкус которого я только что испробовал.

Лаврик опустил вниз тяжелые веки и задумался. Очаг его мыслей сильнее и сильнее разгорался хворостом мыслей, который не переводился в чаще его мудрости. Наконец его шоры открылись. Они были исполнены светом мудрой идеи, и свет этот, преломленный стеклами линз, радужной надеждой осветлил обитель его повелителя и вождя. Генсек приготовился внимательно выслушать советы помощника.

– О, великий и мудрый генсек, мой повелитель и покровитель! Скромный совет слуги не достоин и капли океана твоего безбрежного ума, и ты не волен прислушиваться к моим жалким и ничтожным мыслям. Но я готов выложить все картофелины-идеи из чугуна моего опыта, – медленно произнес помощник генсека, но вдруг осекся, ибо тормоза его нерешительности стали приостанавливать дрезину речи.

– Говори же, я слушаю тебя, Лаврик, – поторопил его Иосиф, выпустив из рук руль терпения.

– Повинуюсь. О, ты знаешь, муравьи НКВД могли бы осмотреть каждую травинку всех стогов на всех полях твоей страны и нашли бы непременно искомую иглу. Однако аист альтернативы, кажется, несет мне иного младенца-идею. Спешу осветить лик этого ангела. Вот что, прикажи собрать всесоюзный съезд кулинаров-умельцев. Пусть регионы пошлют только самых лучших и незаменимых. Возглавь съезд, а в помощники возьми Василия, отрока любимого своего и благородного юношу.

Иосиф подымил трубкой размышления и наконец сказал свое слово:

– Пусть так и будет. А для муравьев НКВД хватит и других дел.

Не успел из плейера утра выйти диск-солнце, как все радиоточки страны объявили о предстоящем событии. Даже в самых дальних владениях генсека Иосифа днем и ночью работников столовых, ресторанов и закусочных кусали комары желания, клопы надежды и слепни тщеславия. Каждый надеялся попасть на съезд кулинаров, показать свое искусство, воочию увидеть самого генсека и его сына – благородного юношу Василия. Сладость этой мечты многим вызывала диабет величия, не оправданного ни талантом, ни заслугами. Веревка страсти захватила шею и Раисе Сергеевне. О, как она представляла свое внешнее превосходство над другими делегатами, опьянев от предвкушения, словно милиционер, принявший волшебный жезл от начальника. Бельмо забывчивости не давало ей замечать ту единственную, что была достойна чести отправиться на съезд, ибо самим богом отмечена была печатью кулинарного таланта. Когда время съезда замаячило парусом на волнах моря календаря, Раиса Сергеевна, открыв косметичку хитростей, стала придумывать, как обмануть посетителей столовой, которые во время ее отсутствия могли бы увидеть обратную сторону луны-правды, оставшись на попечении Галины. Ведь честная девушка могла бы предстать перед ними совершенно в другом свете. И нельзя было бы тогда спрятать ее в угольном сарае, покрыть черной пылью или держать у плиты в закрытых помещениях кухни. Опьяненная портвейном лжи и обкуренная марихуаной коварства, Раиса Сергеевна на время своего отсутствия решила устроить санитарный день. О том, чтобы послать на съезд Галину не могло быть и речи. Но и оставлять ее вместо себя она не могла решиться, ибо сорвалась бы вниз занавеска истины, и все увидели бы, кто в театре теней на самом деле тень, а кто настоящий актер. Бедная и несчастная Галина лишь в мечтах могла представить себя среди делегатов съезда, сидящей в зале или с трибуны рассказывающей об особых методиках приготовления солянок и борщей, аплодирующей мудрым речам и наставлениям Иосифа и имеющей возможность воочию увидеть красоту благородного юноши Василия. Коварная Раиса Сергеевна дала задание девушке подмести, убрать от пыли и отмыть каждый уголок, каждый сантиметр столовой, почистить до блеска кинжала все кастрюли и сковородки, убрать золу из всех печей, наточить ножи, вилки, помыть кружки и тарелки, наколоть дров и угля и многое другое. О, даже самые великие математики не смогли бы сосчитать количество заданий, которые злая женщина оставила на долю нежной и хрупкой своей подопечной. Не было сил присесть. Девушка в поте лица начала выполнять поручения уже в тот же вечер, когда Раиса Сергеевна отправилась на съезд. Она плакала, но пыталась отвлечься, вспоминая и напевая самые лучшие песни, какие слышала в детстве от любимого отца. Работа спорилась. Время от времени краем подола она стирала увлажненную слезами и потом сажу со своих нежных щек.

Было поздно. Боец-вечер уже проигрывал сражение и готовился сложить свой меч, признать поражение и поцеловать край черного плаща всадника-ночи. Галина все еще и не помышляла о сне, продолжая выполнять несправедливые поручения Раисы Сергеевны, как вдруг кто-то осторожно постучал в окно столовой ребрышком мелкой монетки.

– Кто ты, ночной гость? – осторожным и испуганным голосом спросила девушка, не открывая двери. – У нас закрыто и я не имею права пускать посторонних – ни своих, ни чужих.

– О, не пугайся, дитя мое. Я не сделаю тебе ничего плохого. Открой, прошу тебя. Дай мне только согреться, отдохнуть и утолить жажду, – произнес за дверью пришелец, заметно окая.

Видя через окошко, что незнакомец – благородный и честный муж, возраст которого мог бы соперничать с возрастом многих древ, посаженных дедами и прадедами, Галина отворила дверь столовой и впустила ночного пришельца. Сусеки памяти девушки еще хранили в своих мешках зерна школьных знаний, и Галине лицо усатого человека показалось знакомым.

– Алексей Максимович, – представился вошедший, снял шапку и низко поклонился девушке, выражая тем самым благодарность и уважение хозяйке, не задвинувшей заслонки доверия пред его лицом и не побоявшейся в столь поздний час открыть незнакомому человеку запор двери. – Возможно ты узнаешь меня, но удивляешься моему только что названному имени. Тут нет ошибки, ибо есть такое понятие как псевдоним. Ты знаешь также, что похожий на меня человек своим писанием услаждает свободный досуг Иосифа – да будь он вечно жив – и всех его подопечных, жителей страны и даже рабов-зеков. Теперь я вижу по твоим прекрасным, но грустным глазам, что ты узнаешь во мне Максима Нижненовгородцева. Да, дитя мое, ты права. Так оно и есть, это я – тот самый, знакомый по учебникам и газетным фотографиям писатель Максим Нижненовгородцев. Вот и усы – моя главная после плодов творчества визитная карточка. Я вижу, как ты умна и проницательна, это написано в твоих живых глазах, невинных и доверчивых.

– Нижненовгородцев? – и в страхе и в восторге воскликнула девушка, пала ниц и расцеловала плитку пола возле ног пришельца, не смея поднять своих шор.

– Встань, дитя мое, – мягко сказал гость и помог Галине подняться на ноги. Он достал из кармана пальто благоухающий свежестью носовой платок и вытер черную влагу с лица девушки. – Ах вот ты какая красивая и нежная. Черная вуаль сажи не дала мне сразу разглядеть твое лицо. Лишь по глазам я об этом догадался, – добавил с улыбкой писатель онемевшей от счастья девушке. – Ты, конечно, ждешь рассказа о том, каким образом судьба-ракетка забросила сей тяжелый шарик так далеко в ваш городок? Видишь ли, милая моя… Дела творчества и положение требуют моего участия во многих мероприятиях. Ветер моих обязанностей быстр как метеор. Он шелестит листья дел-деревьев и в ближних, и в дальних точках владений Иосифа. Не буду рассказывать, где почтовый голубь сел на мое плечо, чтобы передать весточку от генсека. От электричества спешки зашкалили амперметры моих возможностей. Но надо было возвращаться к делам государства, ибо и мне отведена в них соответствующая роль. Такова воля Иосифа нашего – да будет счастием и радостью светиться его душа. Увы, аэроплан, на котором я летел, чтобы попасть на съезд мастеров приготовления яств, совершил вынужденную посадку за городом неподалеку отсюда на опушке лесной чащи. Путь был очень труден, а в зобе птицы уже не осталось ни одного зернышка-горючего. Не донесут крылья такого грузного и тяжелого пассажира как я до конечной точки пути, где ждет меня великий наш генсек Иосиф. И вот мы здесь, вынуждены остановить полет. Позволь мне позвать сюда и пилота летающей машины Ч. Калова. Ему тоже необходимо обогреть свои члены и расслабиться после напряженного воздушного пути.

– О да, конечно, где же он прячется, этот достойный муж? Но вот что… Быть может сгодится тот лишний керосин, который я сэкономила, научившись растапливать печи лучиной? Возьмите вот тот сосуд, хотя не знаю, хватит ли этого зерна для нужд вашей механической птицы.

– О, какая ты смышленая, добрая и заботливая девушка. Сейчас пойду и передам добрую весть пилоту, позову его сюда.

Когда писатель привел второго пришельца, девушка Галя успела привести себя в порядок и нимало удивила гостей своей красотой и опрятностью. Пилот с радостью принял сосуд с керосином. Увы этого количества все еще не было достаточно, чтобы крылья птицы выдержали тяжесть грузного пассажира. Не придумав больше ничего, гости присели, чтобы отдохнуть и набраться сил. Быстрые и расторопные руки Галины за одно мгновение наделали множество разнообразных яств и разложили на стол перед гостями. Отведав всех закусок, гости подивились их волшебным вкусовым качествам и божественным ароматам. А когда трапеза была закончена, девушка, чуть краснея, поставила на стол перед гостями два разных блюда с десертом. Прежде чем лебедки удивления приподняли дуги бровей пришельцев, Галина поспешила раскрыть гостям секрет этого недоразумения.

– О, благородные мужи, надеюсь вы простите мое самовольное решение представить на ваш суд эти два разных как полюса аккумулятора десертных блюда. В плодах моего поведения нет ни одного червя неравенства. Вот этот сладкий кисель я приготовила пилоту, а вот это, другое… Это вам, Алексей Максимович – оно очень горькое. Ведь это не секрет, и об этом многие знают, что сердце вашего желудка омыто любовью ко всему горькому. Только горькая пища может заменить вам десерт ибо вы не любите сладостей жизни. Они пишущему человеку ни к чему. Сладкое мешает познать нужды и страдания несправедливо угнетенных.

Услышав эти слова, Максим Нижненовгородцев, прослезился, встал из-за стола и хотел было низко поклониться столь мудрой, проницательной и находчивой девушке, но она попросила лишь скорее отведать ее горьких яств и мягким движением остановила душевный порыв гостя. С первым глотком этого особого кушанья светом удивления и восторга засветилось лицо писателя, а глаза закрылись от счастливого удовольствия изведать горечь лакомства, приготовленного юной девой. О, самые горькие лекарства, какие только существуют на свете, плакали бы горькими своими слезами, и этими же слезами со стыдом стерли бы тотчас свои имена из книги рекордов Гиннеса, если бы они познали всю горечь лакомства, которое специально приготовила Галина писателю Нижненовгородцеву. Немало удивлен был и пилот Ч. Калов, отведавший ароматного киселя. Сладкого этого вкуса нельзя было сравнить даже со сладостями первой ночи любви.

– Но как же ты, волшебница кулинарного искусства, и остаешься здесь? – воскликнули в недоумении и в один голос гости, как только трапеза была закончена. – Ведь твое место там на съезде, а не в этом хаосе среди уборки и угля.

Девушке пришлось открыть сейф правды и рассказать о том, какому несправедливому унижению она подверглась, попав под власть Раисы Сергеевны.

– Это надо исправить, пусть домовладелец-истина вернется в свою квартиру и выселит нечестно обосновавшегося жильца, – твердо сказал Алексей Максимович и стал тихо совещаться с пилотом.

Девушка же не теряла времени, быстро убрала со стола и помыла посуду. Наконец лицо писателя просветлело и он обратился к Галине.

– Вот что, дитя мое. Да, мы говорили, что крылья аэроплана не выдержат такого грузного пассажира как я. Но ведь твое хрупкое тело не тяжелее перышка птенца, и ты, конечно, долетишь до столицы. Ты должна быть на съезде и достойна этой чести. Я отдам тебе свой мандат и тебя пропустят. Увы, дитя мое, ты не сможешь поспеть к началу съезда. Помни также, что и задержаться у тебя нет возможности – вернуться придется сразу после заключительной речи Иосифа. Ч. Калов заправит самолет, и когда капюшон вечера накроет голову дня, он должен отправиться обратно за мной, а ты вернешься с ним. Сбрось кирпич ответственности с крыши своей совести, ибо я смогу найти тебе подмену. По завершению санитарного дня зажжется в этом заведении лампочка чистоты электричеством порядка. Тут неподалеку живет одна моя старинная знакомая, с которой я когда-то… Нет, это не так важно, но все обязательно устроится, ибо у этой женщины есть три дочери, славные и расторопные девушки, так что найдутся помощники.

– Но что же я надену на свое тело, нельзя же предстать перед самим Иосифом и делегатами в таком виде? Ведь мои одежды заражены бациллами износа и вирусами ветхости, – с тревогой в голосе воскликнула Галина, бросив взгляд на свое отражение в темном окне.

– О да, ты права, конечно, дитя мое. Надо что-то придумать. Постой-ка, милая. В яйце моих раздумий кажется стук – птенцу-идее не терпится вылупиться. Ч. Калов, – обратился писатель к пилоту, – ведь в твоем саквояже все еще лежат те дары, которые ты везешь своей возлюбленной жене из наших дальних странствий?

– Да, писатель, я везу ей одежды и благовония, а также редкостные диковинки.

– Не мог бы ты одолжить нашей заботливой хозяйке какой-нибудь наряд, подходящий для съезда?

– Слушая невольно вашу беседу, я и сам собирался открыть портсигар помощи и предложить папиросу решения, но мотоцикл ваших мыслей оказался более быстрым и успел опередить полет аэроплана моих идей.

В глаза девушки тотчас засветились фонари надежды. Лимонад счастливого предвкушения смешивался с кровью и разливался по сосудам кровообращения ее тайной мечты.

В огромном зале, где проходил съезд число ярко горящих электрических лампочек неизмеримо превышало количество всех светил, что обычно пестрят на небосводе глубокой темной ночью. Делегаты съезда мастеров приготовления яств один за другим выступали с трибуны, делились опытом и мастерством. Мудрый Иосиф восседал в роскошном троне на почетном месте. Рядом в ногах его расположился на небольшом шелковом коврике сын генсека – благородный юноша Василий. Марганцовка смущения окрасила его щеки в алый цвет, ибо молодой человек не привык пока еще к такому количеству народа. Одетая в роскошные одеяния и украшенная драгоценными камнями Анна Сергеевна заметно выделялась среди участников съезда и своим видом смущала неопытного юношу. Она, однако, еще не догадывалась, что внешность лишится своей почетной грамоты, когда предстоит на деле показать медаль своего мастерства.

И вот после многочисленных выступлений Иосиф дал знак дяде Лаврику, тотчас распахнулись двери и слуги внесли в зал, где заранее было приготовлено место, все необходимое – столы, различные сосуды, фарфоровые и глиняные блюда и чашки, кастрюли, сковородки, мясорубки, керосинки и прочие предметы, необходимые для приготовления яств и напитков. Было внесено также множество плодов земли и моря, необходимых для приготовления блюд. Участникам съезда предложили снять чехлы с чемоданов своих способностей и продемонстрировать Иосифу что могут сотворить их руки, опыт, знание и талант.

В тот момент, когда стали подниматься со своих мест участники съезда и ветер стремления вызвал движение в чаще тел, никто сразу не заметил, как появилась Галина. Лишь на долю секунды она позволила фотоаппарату своего желания снять фотографию восторга с сидящего на троне любимого генсека Иосифа и юноши необычайной красоты – благородного сына Василия. Но она тут же взяла себя в руки и, засучив рукава, устремилась к месту приготовления яств. Василий был удивлен появлению девы столь чистой и божественной красоты. Позабыв про Раису Сергеевну, он не мог теперь оторвать удивленных своих глаз от совершенства линий ее стана и прекрасных глаз, перед которыми все самые дорогие алмазы и изумруды казались блеклыми булыжниками брусчатки. Он не мог насладится чертами ее лица, которые любого скульптора или художника заставили бы разбить молотом все свои статуи и искромсать серпом лики своих полотен на мелкие части. Он также дивился ловкости ее рук, когда она колдовала над приготовлением блюд. Наряд девушки нельзя было сравнить с дорогими одеждами гордой и самодовольной Раисы Сергеевны. В нем не было золотых нитей и бисера, бриллиантовых пуговиц и золотых медальонов. Это был туалет, представляющий собой юбку защитного цвета, простую блузку серых тонов и сапоги, побывавшие уже на поле брани на ногах погибшего в сражении какого-то воина. Не понятно, как они держались на ногах такой тонкой и хрупкой девушки. Увы в саквояже пилота Ивана не нашлось туфелек и Галине пришлось обмотать свои ноги семью парами портянок, чтобы сапоги удержались на ее нежных и маленьких ступнях. Однако скромный этот наряд выглядел на стройном стволе этой березки так совершенно и ладно, что увидела бы эти одеяния самая капризная и требовательная к своему внешнему виду красавица, то она с радостью бы отдала все свои драгоценные наряды любому нищему, лишь бы заиметь хоть один предмет этого туалета. Глаза Раисы Сергеевны не скрывали злого свечения. Она не узнавала в девушке своей подчиненной, ибо привыкла к ее черной маске сажи. Было очевидно, что палка первенства елки состязания вот-вот достанется юной незнакомке – участнице съезда. Перед началом демонстрации искусства приготовления блюд, комар волнения больно ужалил Раису Сергеевну. Она никак не ожидала такого поворота событий и не была к этому готова. Однако коробка ее памяти хранила многое из того, что она видела, наблюдая уже не один месяц за таинствами приготовления яств своей подчиненной. Злая соперница приложила все усилия, чтобы ее лакомства имели должный вид и внешне напоминали яства приготовленные Галиной, хотя на все остальное у нее не было должных способностей. Видимо поэтому Иосиф выбрал для дегустации оба приготовленных блюда – и Галины, и Раисы Сергеевны.

Генсек подал знак, и тотчас появился один из его верных помощников, которого звали Мико Ян. О, Мико был преданнейший и надежнейший слуга, готовый услужить Иосифу в любую минуту и который был бы счастлив вывернуть лампочку благополучия из торшера своей службы и даже выключить счетчик своей жизни, если бы этого потребовал генсек. Иосиф приказал ему проверить на вкус блюда двух финалисток. Когда Мико Ян испробовал яства, приготовленные Раисой Сергеевной, его глаза расширились словно два полнолуния, чернила страдания брызнули на лицо, а змея кишечника стала биться и извиваться внутри корзины живота, словно ее укусила муха сумасшествия. Все вулканы планеты затихли бы и устыдились людей, если бы видели извержение желудка Мико Яна, которое вызвало кушанье Раисы Сергеевны. В смятении она вынуждена была отойти в сторону, с коварством и злостью в душе надеясь что блюдо опоздавшей незнакомки окажется еще более вредоносным и ядовитым, чем плоды ее творения. Но к этому моменту Иосиф уже знал, что оставшееся блюдо приготовлено той же рукой, что и то, принесенное когда-то странником. Это были те же божественные биточки с макаронами и подливой и тот же благовонный и ароматный напиток-компот из сухофруктов. Жестом он отклонил порывы своего ожившего от отравления помощника Мико Яна, который готов был взять пробу и от этого блюда. Генсек сам снизошел вниз с пьедестала, оставив свой трон, и пригласил с собой отведать яств девушки благородного сына своего Васю. Сидящие в зале следили за происходящим, заперев свое дыхание в камере страха ключом напряжения.

О, если бы все удовольствия, которые знает человечество, собрать воедино, то и этого не хватило бы, чтобы сравниться с тем наслаждением, которое испытали Иосиф и сын его блаженный Василий, вкусив яства и напитки Галины. Их лица излучали глубочайшее удовлетворение, а глаза сверкали познанием совершенства. Василий взглянул на девушку, подобную цветущему газону, и тотчас бурный поток керосина его сосудов устремился в горящую печь сердца, вызвав взрыв огня любви в его юной душе. Галина же не смогла снять пояс подчинения и поднять свой взор на благородного юношу, но и в ее душе разрасталась опухоль любви. Девушка и не заметила как оказалась в наручниках страсти. Мудрый Иосиф видя это состояние двух юных сердец поспешил отогнать муху смущения, призвав всех продолжить заседание, ибо уже на добрый час была отодвинута всеми ожидаемая завершающая речь генсека. Тотчас прозвенел будильник заключительного выступления Иосифа, и губы шума зашились иглой внимания с ниткой молчания. О, какие мудрые пчелы напутствия, похвалы и нарицания вылетали одна за другой из улья мудрости Иосифа. Этой речи мог бы позавидовать консилиум самых наимудрейших философов мира, если бы они совместными усилиями приготовили бы подобную речь. Зернами драгоценных знаний и наставлений наполнились сусеки жажды собравшихся на форум. Шум оваций мог бы заглушить шторма всех морей и океанов, когда Иосиф выпустил из клетки выступления последнюю канарейку красноречия. Однако пальто регламента еще висело на вешалке съезда, ибо предстояло наградить золотом поздравлений и осыпать драгоценными камнями грамот достойнейшего из лучших участников съезда. Но волны рукоплесканий еще шли и шли, и не видно было на горизонте оваций берега затишья. А дятел спешки все сильнее и сильнее стучал своим клювом в дупле тревоги Галины, ибо она должна была вовремя быть у трапа аэроплана, где ее поджидал уже Иван. Сердце ее упало в кастрюлю тревоги, когда на башнях кремлевской стены куранты полночи объявили о том, что спортсмен-время уже порвал ленту финиша ее пребывания на съезде. Люди же все еще стояли и, обкуренные ладаном восторга, не прекращали аплодировать речи Иосифа. Девушка, услышав куранты, решилась тотчас бежать со съезда, тем более, проглотив таблетку заблуждения, она была уверена что колодец регламента уже осушен. На ее беду рядом стоящий некий достойный и знатный муж, имеющий внушительный вес, придавил каблуком своей туфли подошву сапога девушки. Ослепленный фарами эйфории, он не замечал знаков Галины и ее попыток освободиться из этого плена. Увы пришлось оставить в этом капкане и крысу-сапог и портянку-мышь. Так и побежала она через лес участников съезда, и выбежав за пределы дворца и кремлевских стен едва успела ворваться в поджидавший ее автомобиль. Ч. Калов уже принял таблетку волнения, поджидая Галину, мотор его летающей машины боялся обвинения за тунеядство, а пропеллеры были укушены ядом мухи ЦеЦе. Но вот девушка появилась на взлетной полосе, а вскоре аэроплан уже уносил Галину обратно к месту ее проживания.

Когда выяснилось, что достойная награды девушка бесследно исчезла, стали проверять списки присутствующих делегатов. О, как встрепенулась, закричала и облетела весь зал птица удивления, когда выяснилось, что имени загадочной незнакомки нет в списках участников съезда. Никто не мог понять откуда появилась эта таинственная девушка, поразившая своей красотой и кулинарным талантом всех участников съезда. Сотни слуг успокаивали рыдающего Василия, стакан сердца которого был разбит на мелкие осколки. Слезы его стресса могли бы оросить все пустыни Африки и взрастить на этих территориях сады скорби и потери. Отец юноши Иосиф срочно вызвал всех своих наимудрейших советников, чтобы вместе с ними выпить чашу размышлений, осушив ее от вина проблем. Лишь глубокой ночью один из делегатов обнаружил потерю девушки – сапог и семь кусков материи, оставшиеся внутри сапога. Как честный и законопослушный гражданин, он объявил о своей находке одному из приближенных генсека, когда совещавшимся уже казалось, что последний из пельменей доводов и предположений был слеплен и брошен в кастрюлю безрезультатности. О находке рассказали Иосифу. О ней вскоре узнал и Василий. Тотчас огнетушитель надежды потушил пожар отчаяния в его душе. Однако угли нетерпения все еще разгорались в сердце юноши, грозя слиться с керосином любви. Но лужи слезы влюбленного уже подсыхали под солнцем радости, ибо дядя Лаврик сообщил юноше, что расческа его возможностей способна прочесать каждую волосинку державы и найти пропажу. Надушившись одеколоном обещаний, юноша немного успокоился.

Много страниц вырвала рука-время из календаря жизни с тех пор как воины Иосифа под руководством дяди Лаврика начали поиски пропавшей незнакомки, проходя по всем регионам державы и прочесывая каждый квадрат. А надо сказать, Иосиф и его советники приняли мудрое и верное решение. Они давали примерить имеющийся в их распоряжении сапог всем самым красивым работницам учреждений, где готовятся яства для добропорядочных граждан. Важным был также поиск оставшейся на ноге незнакомки пары. О, ни одна девушка, как ни старалась, пока не смогла вместить свою ногу в сапог Галины, намотав на стопу семь кусков материи сразу. Сын генсека благородный юноша Василий увядал на глазах, тоскуя по незнакомой девушке. Он не мог ни есть, ни пить. Иосиф смотрел на него, не скрывая своего беспокойства и тревоги.

И вот, наконец, воины Иосифа под руководством дяди Лаврика, прочесав всю страну, добрались до города, где проживала Галина, и вошли в здание столовой. С ними была собака Шарик, специально обученная и проглотившая ни одну кость мудрости в деле поиска пропавших предметов и людей. Здесь в столовой по-прежнему самую тяжелую и неблагодарную работу выполняла Галина, скрывая свою красоту под угольной вуалью непосильного труда, прячась за плитой на кухне или в сарае, а все лавры поощрений как и прежде доставались Раисе Сергеевне. Она тотчас признала сапог своей потерей. Но как ни старалась коварная эта женщина, ее стопа, обмотанная семью кусками материи так и не смогла поместиться в недрах этого предмета обуви. Перхотью злости осыпалось ее лицо, когда пришлось вернуть сапог. Но пружина хитрости еще не полностью раскрутилась и не остановила механизм лжи этой преступницы, ибо на вопрос, есть ли в заведении другие женщины, она дала ложный отрицательный ответ. Когда воины Иосифа поверили ей и уже собирались покинуть столовую, верная и мудрая собака Шарик, вдруг залилась беспокойным лаем и отказалась подчиниться – уйти прочь из помещения столовой. Она вырвалась из рук одного из воинов и ринулась через черный ход прямиком к сараю. Вскоре снова послышался ее оживленный лай. Переглянувшись, воины бросились на зов четвероногого друга. Увидев в глубине сарая чернеющее и испуганное лицо какой-то женщины в жалких лохмотьях, они расхохотались и хотели было увести собаку, думая что вряд ли генсек Иосиф и его благородный сын Василий ищут именно эту девушку. Однако подоспевший мудрый и проницательный дядя Лаврик не позволил форточке халатности остаться открытой и допустить в комнате поиска возможность сквозняка ошибки. Когда девушку привели в помещение столовой, коварная Раиса Сергеевна зло посмеялась, давая понять, что воины напрасно разбрасываются монетами из кошелька времени. Однако вскоре лед ужаса сковал озеро ее лица, когда подчиненная, намотав на стопу семь кусков материи, без всяких препятствий смогла надеть принесенную дядей Лавриком обувь. Раиса Сергеевна попыталась опротестовать это доказательство, посчитав его недостаточным и неубедительным, как вдруг собака Шарик снова вырвалась из рук одного из воинов и тотчас принесла из сарая спрятанную недостающую пару, внутри которой были также семь кусков материи. На лицах всех присутствующих появилась пудра озадаченности, а в глазах загорелись факелы изумления. Но дядя Лаврик, поймав на лету муху мудрости, быстро придумал решение. Приказав одному из воинов принести воды, он сам лично смыл с лица девушки маску разгадки. О, как тотчас засияло лицо Галины неповторимой божественной красотой, когда оно открылось всем присутствующим. Солнце остановило свой путь в изумлении, а луна появилась на небосклоне, не дожидаясь гудка черного паровоза ночи. Птицы побросали свои гнезда и слетелись к зданию столовой, распевая гимны радости и восторга. Ветер разогнал остатки туч и замер, не смея помешать торжественной минуте шелестом листьев на деревьях. Цветы стряхнули пыльцу и насекомых и, отвернувшись от солнца, обратили свои бутоны в сторону радужного света, засиявшего в окне столовой. Рабочие – посетители заведения – узнав о случившемся, выразили свой протест лживой и циничной Раисе Сергеевне перевыполнением плана на 200 процентов. Саму Раису Сергеевну, однако, не побили камнями и не расстреляли, ибо она сердечно раскаялась в содеянном, а Галина дала ей квитанцию прощения. О, с какой радостью целовала она ковер под ногами дяди Лаврика. Чайник ее благодарности не переставал кипеть на плитке восторга, ибо всего лишь десять лет лагерей было ей отпущено как плата за содеянное.