Текст книги "Аэротаник"

Липсон, царапая ветвями деревьев потное лицо, бежал в сторону взрыва. Его мокрые штаны и желтые английские ботинки быстро высыхали от бега и соприкосновения с сухой травой и листьями кустарника. От пятен, конечно, уже не избавишься. Но ему было наплевать. Он уже точно знал, что его ждет не какая-нибудь тощая пачка долларов в конверте, а нечто более грандиозное. Так оно и было. Он добежал до гигантского кратера, по краям которого, как ресницы вокруг глазного яблока, лежали в противоположном от эпицентра направлении поваленные деревья. Но не это поразило Липсона, а то, что внизу на дымящейся поверхности кратера толпилась группа японцев-ученых, рассматривавших что-то синее и сверкающее от солнца. Липсон имел при себе бинокль и, предварительно выругавшись на японцев (шепотом), стал через него всматриваться в сторону кучки своих врагов. А те в свою очередь и не догадывались, что отныне являются кому-то врагами и находятся под чьим-либо наблюдением.

Наконец он разглядел в чьих-то руках, желтых, как лошадь-такси, небольшой драгоценный камень – как будто синий, но с неким потрясающим необычным блеском, явно неземной природы. Липсон все понял – этот камешек принес метеорит из космоса, может быть с Марса или еще откуда-нибудь из других миров (в астрономии он разбирался хуже, чем в деньгах). Но японцы… О, как Липсон ненавидел япошек. Ведь долги-то ему пришлось возвращать когда-то именно таким же, как эти, узкоглазым бизнесменам из страны восходящего солнца. Боже, как тяжело было расставаться тогда с любимыми зелеными банкнотами, хрустящими, как свежая капуста. Тогда-то и появились первые признаки чего-то неприятного там в мужской части – вот что означало для Липсона отдать, а не получить. Но что же делать сейчас? Ведь уйдет, ему предназначавшийся, Голубой Алмаз. Японцы, кстати, тоже назвали этот камень Голубым Алмазом.

Пока доктор Липсон пытался безуспешно придумать способ, как отобрать у япошек камень, случилось нечто невероятное. Вдруг из леса долетел шум, который непрерывно нарастал. Липсон невольно оторвал взгляд от алмаза. Прямо в сторону кратера неслась стая полосатых сибирских тигров, видимо обезумевших от взрыва. Японец, державший драгоценный камень, перепугался, как впрочем и все остальные, так, что выронил камень и, не рискнув уже поднять его, ринулся за остальными своими коллегами прочь от стаи безумных хищников. Хищникам, однако, было не до обеда. Из-за этого метеорита они просто рехнулись и бежали, наверно, зараженные этим безумием и страхом.

– Шанс! Вот он – единственный и неповторимый, сладкий мой, любимый мой! – понял в ту же секунду сложившуюся ситуацию Липсон, шепча себе под нос. – Вотон, шансик мой, спаситель ты мой!

Тотчас он ринулся из укрытия в кратер, не обращая внимания на зверей, и сразу увидел синий блеск в затоптанной дымящейся грязи.

Через несколько минут, когда японцы вернулись за камнем, в кратере Липсона уже не было. Не было и камня. Япошки к концу дня выглядели, как больные из грязелечебницы. Они с громкими криками перерыли всю почву в том месте, где Голубой Алмаз выпал из короткопалых рук их приятеля (теперь бывшего), переругались, даже подрались и лишь к концу дня вдруг обратили внимание на чьи-то чужие следы, уходящие в сторону. О том, что где-то рядом мог быть кто-то еще, тем более американская группа туристов, они не знали и не догадывались.

Однако не прошло и месяца, как сначала вся Япония, а потом постепенно и жители остальных частей планеты узнали о чудесном пришествии из космоса Голубого Алмаза и его таинственном исчезновении. Эта сенсация будоражила умы всех – детей, взрослых, ученых, бандитов, законодателей и исполнителей. За Голубой Алмаз арабские миллиардеры готовы были предложить килограммы своих самых огромных земных алмазов. Но никто им не предлагал обмена. Никто не позвонил и не послал телеграммы. Липсон затихорился со своим голубым приятелем (алмазом), как опытная крыса. Он по-прежнему принимал больных, жил все той же жизнью – без роскоши и без светских развлечений. Доктор экономил, как и раньше. Но, на радость супруге, как будто помолодел, повеселел, стал более энергичным, а его морщины на лбу расправились. Он даже осмелился купить себе новые замшевые ботинки (взамен запятнанных) и не боялся более испортить их, отправляя малую надобность в своем туалете. Жена его также похорошела и даже заметно похудела. Чувство некого душевного равновесия и удовлетворения просматривалось на ее лице и в глазах, становилось видимой аурой, что впрочем не было навеяно Голубым Алмазом (напротив, она ничего о камне не знала), а было связано с иными причинам – наверно, какими-то своими – женскими, интимными.

Глава 1

С тех пор прошло немного – с гулькин нос, ну и еще приблизительно с год. Вот он 1912-й. Счастливое довоенное время. Хотя война – она почему-то всегда где-то там, в Европе. А здесь, в Штатах, черте когда она еще будет. Зато маленькие войны и стычки среди гангстеров – этого добра здесь, как грязи. Понаехало всяких итальянцев, китайцев и прочих славян – вот и воюют, выясняют отношения, воруют у честных (и не очень) людей, а потом еще и друг у друга – тут и вся война. Боже, как меркантильно. Нет, нужна любовь или романтическая прогулка. Будем надеяться, что станем свидетелями не только жестоких сцен, но окунемся в любовные страсти и совершим необыкновенное путешествие.

А пока наведаемся к одному из бывших приятелей (на самом деле конкуренту и врагу) доктора Липсона, с которым мы уже познакомились когда-то в 1908 году. Этот – не врач, нет. Просто бандит или гангстер, если честно.

Вот он сидит в своем бандитском логове, который глупые клиенты и подкупленные чиновники считают кабинетом-офисом. То есть фирма, конечно, как и положено при нем имеется – а то как же. Что-то пишут, что-то продают, договариваются, а на самом деле не делают ни того, ни другого, ни третьего. Но ведь что-то все-таки происходит. Какие-то люди приходят и уходят. Приносят большие деньги, уносят мелочишку. Так фирма работает. И главное – прибыль, она точно есть. Некоторым бизнесменам или бандитам, которым так потихоньку капает в карманы, почему-то все равно не хватает. Вот и этому тоже…

Короче, он – президент кампании, и все зовут его в основном шефом или Боссом. В его кабинете приличных размеров письменный стол, за которым он восседает. На этом дубовом столе, хотя он и письменный, нет ни одного письма и ни одной бумажки. Впрочем, это не совсем справедливо – в столе пачка бумажных долларов. Есть, правда, компьютер, а то как же (чтобы легче деньги было считать). Хотя какие там в начале века были компьютеры – дистрофия, а не приличная техника, медленно работали, как рабы, которым не платят и которые знают, что никогда не получат свободы за то, что работают. Чуть что – машина в столбняке. И ударить нельзя – сломается. Только легонечко кулачком и можно. И в остальном – все несуразно. В том числе и программы. Что ж вы хотите – 1910-й Windows. Клавиатурка аппарата, впрочем, ничем не отличается от обычных счет, как в хлебной лавке. Те же костяшки, нанизанные на металлические стержни, чем-то напоминающие шашлык. Теперь монитор: само сооружение – громадина, прямо шкаф, а вот экран уж больно мал – буквально с пупок или чуть больше. Толстая квадратная линза, слава богу, увеличивает худо-бедно изображение, а то напрягай глаза – ослепнуть можно. Передвигаешь костяшки – на экране появляются цифры, результаты сложений и умножений (делили и вычитали у Босса крайне редко). А вот оформление компьютера – да, это работа хорошего мастера. Стиль этот, кажется, называется «Людовик XVI». С ампирами, с серебряными инкрустациями. Как всегда, львиные морды в верхних углах и чьи-то лапы в нижних – возможно того же зверя (вряд ли кошачьи). Ну и прочие разные узоры и украшения.

Все остальное, что можно увидеть на поверхности стола – это сигары. Их дюжины две различного размера и формы. Ну, а еще – рассыпанный по столу пепел и табак, новые и обгоревшие (тоже в общем-то не старые) спички, специальные сигарные щипцы-гильотина и прочие подобные мелочи, необходимые такому заядлому курильщику, как Босс. Вот именно сейчас, в этот момент, его акульи зубы сжимали сплющенный и слюнявый конец сигары невероятных размеров. Легко перепутать с куском грязной водосточной трубы или голенищем солдатского сапога. Дым – представьте, ну если не трансатлантический пароход, то во всяком случае, небольших размеров речной пароход или паровоз.

Босс был жирным, как и положено быть боссу. Сверху лысоват, ниже голова его расширялась, как груша, переходя в мясистые красные щеки, жирный тройной подбородок и розовую поросячью шею. Сидя один в своем кабинете, шеф не только курил сигару, которую впрочем не вынимал изо рта даже во сне и во время приема пищи, но изредка открывал ящик стола и смотрел на пачку долларов. Думал он, однако, не совсем о деньгах. Его мысли плавали вокруг одного предмета, которым гангстер-президент фирмы мечтал обладать. Увы, горький факт недосягаемости этой мечты, не дав глотнуть желанного воздуха, словно черный камень тянул бедного Босса снова и снова с поверхности на постылое дно, вызывая головную боль, потливость и тревожа старый геморрой. Да, действительно: по его гладким извилинам носился, переходя из одного полушария в другой, тот самый Синий Алмаз. Вернее его призрак или тень.

Зная, куда Липсон тогда, несколько лет назад, неожиданно уезжал и сопоставив кой-какие другие факты, Босс однажды, еще при жизни доктора, сделал гениальное для себя открытие: Голубой Алмаз здесь где-то рядом и находится в руках этого пройдохи Липсона. Иначе какого черта он бросил все и сорвался именно в тот момент в эту жуткую и непонятную страну, и какого дьявола он после этого так изменился, расправил спину, помолодел, да еще и новые замшевые ботинки напялил, и в уборной стал справляться за полминуты, и туфли его замшевые после этого оставались чистыми, не забрызганными каплями тухлой мочи. А какого дьявола его озабоченная супруга вдруг так неожиданно похорошела, похудела и успокоилась, будто завела любовника. Улыбается чересчур уж часто без всякой видимой причины. Нет у нее никакого любовника. Человек Босса следил за ней полторы недели. Другого варианта быть не может – синий камень был у этого бандита в белом халате. В смысле не в самом халате – в кармане, а припрятан у этого бандита где-то… тьфу ты, провались. Поэтому он, видать, и от своей мужской слабости с радости избавился – вон как жена засветилась. Без Голубого Алмаза эта мразь в белом халате не засияла бы так, будто сам алмазный. Уж шеф-то знал этого скупого и скрытного прохиндея, как пять своих жирных, желтых от табачного никотина, пальцев. Но теперь, когда Липсона прибрали черти (не у господа же бога он в ногах с лирой в руках и со слезами умиления на глазах), что прикажете делать, где еще искать этот камушек? А? Ведь в сейфе-то глазника, когда грабили, алмаза не оказалось. Где же тогда еще?

Думать мешал шум. В приоткрытое окно его кабинета долетали различные уличные звуки – лай собаки, крики играющих мальчишек, пение птиц и многое другое, чем шумят в эти часы улицы города. Но вот в кабинет влетел звук мотора подъезжающего фаэтона, сопровождаемый какими-то выстрелами (несовершенство двигателя внутреннего сгорания). Захлопнулась дверь авто, и тут же послышались семенящие мелкие шажки, стучащие о мостовую, будто копытца молодой пони или, например, чертика – тоже молодого и задорного. По этим звукам можно сразу представить бегущего маленького человечка, чем-то похожего как раз на чертика.

Скрипнула наружная дверь здания, в котором соседствовали и уживались каким-то образом общество слепых, редакция мелкой бульварной газетенки, кабинеты астролога и дантиста, небольшой бордель и клуб фотолюбителей. Ну и, конечно, фирма шефа была тут же, в этом здании. Копытца процокали по лестнице до второго этажа, где находился в офисе курящий свою водосточную трубу Босс.

Если люди, которые работали на Босса, частенько менялись, то человек, ворвавшийся в кабинет, был как будто бы самым постоянным и преданным помощником этого сигаролюба. Когда-то Босс спас его сначала от тюрьмы, позже – от преследований влюбленных женщин (все они ростом почему-то были на три головы выше бедняги), а потом даже от увлечения морфием. О, последнее было очень трудным делом, кто же этого не знает. Вот и Босс целых тридцать драгоценных минут потратил на то, чтобы убедить морфиниста отказаться от этого зла. В конце концов это удалось, и тот завязал с наркотиком, выбросив со слезами раскаяния на глазах все ампулы в уборную. Теперь этого с копытцами звали иначе, чем когда-то – Гастлер. А как звали раньше – бог его знает (скорее черт).

Он действительно был небольшого роста, с короткими ножками, правда пока без копыт. Черные усики и соломенная модная шляпка а ля «От Марселя до Парижа» (в Америке модная, а в Париже этим предметом никого уже не удивишь) появились на нем более десяти лет назад во время проживания в Париже в течение нескольких лет. Там он помахал ручкой 19 веку и встретил 20-й, вел бурную жизнь, а через некоторое время, спасаясь от кого-то, вернулся нищим в Нью-Йорк, но в шляпке и с усиками, и сразу вляпался в целый ряд сомнительных историй. Выпутавшись, наконец, из этой паутины, благодаря Боссу, в жизни Гастлера появилась некоторая стабильность. От прошлой жизни остались только усики и шляпа.

Все-таки у Босса было как-то более спокойно. Гастлеру не нужно было сильно напрягать свои мозги, достаточно было выполнять различные поручения шефа (вовсе не безобидные такие поручения). Вроде бы Гастлер был предан Боссу. И все же иногда ему не спалось, он все время думал, что однажды не выдержит и предаст любимого патрона. Под предательством он подразумевал скорее всего то, что в один прекрасный день ограбит своего приемного отца, предварительно начинив его сигару крысиным порошком. А может быть даже ударит по голове чугунной сковородкой. Ему было стыдно этих самопроизвольных фантазий, лицо покрывалось пурпурными пятнами, он отмахивался от них, как умирающий солдат из последних сил отмахивается от стаи голодных хищных птиц на поле брани, но ничего не мог с этим поделать, и незаметно в его небольшой голове один за другим опять и опять возникали подобного рода планы, будто снова слетались в стаю те же самые птицы. А когда он клялся в верности шефу, его нечестные маленькие глазки почему-то начинали бегать, как застигнутые врасплох мышки – то по кругу, то туда-сюда, то обратно. К счастью Босс в глазах разбирался весьма плохо, во всяком случае гораздо хуже, чем в сигарах (и тем более хуже, чем покойный Липсон).

Кстати о глазах. Из-за них он здесь и появился. И не только… Возникнув перед Боссом, запыхавшийся Гастлер не захотел предисловий и, возбужденный, сразу перешел к делу:

– Все, шеф, нашел, нашел-таки. Ура! Считайте, камень у нас…э-э-э…у вас в кармане. Вот они, считайте сами.

Обрызгав слюной к неудовольствию шефа несколько сигар, лежащих на столе, Гастлер раскрыл мешок, который держал все время наготове, и высыпал кучу глазных протезов на свободный от сигар участок письменного стола. Он тотчас сделал шаг в сторону, сложил ручки кренделем и с гордой улыбкой стал наблюдать за реакцией патрона. Протезы были повреждены чем-то острым, дыры зияли пустотой. Удивленный шеф приоткрыл рот и выпучил свои глаза, которые сразу же стали похожими на бычьи глазные протезы (если бы, например, такие заказывали доктору Липсону специалисты по производству чучел животных, необходимых, например, для какой-нибудь сельскохозяйственной выставки или же организаторы кориды для своих полуслепых быков, чтобы не было претензий от публики. Хотя одноглазый бык – в этом что-то есть). Сигара Босса чудом удержалась на нижней его губе, очевидно приклеенная слюной.

– Гастлер, что это за дурдом? Что за дурацкие шутки?

– Объясняю, шеф. Мы с вами вскрыли сейф доктора Липсона, а Голубой Алмаз преспокойненько лежал рядышком в его чемоданчике в одном из двенадцати глазных протезов. Помните, ведь он же собирался куда-то уехать и, видимо, сам лично хотел перевезти алмаз в другое место. Короче, шеф… Так, – тут Гастлер сделал небольшую паузу, после которой торжественным тоном, не торопясь, заявил следующее (держа почему-то вытянутый средний палец правой руки на верхушке небольшой горки синих и карих глазных протезов): – Здесь одиннадцать добытых мною алм…, то есть протезов, которые вдова доктора раздала одноглазым клиентам мужа – всем тем его должникам, кто заказал эти штучки, но не смог потом за них расплатиться. Подобрела, видно, от переживания.

Лысина босса задымилась, а может все-таки это был не дым, а пар, так как поверхность его макушки от напряжения и нетерпения стала нагреваться и выделять влагу, которая от разницы температуры лысины и окружающего воздуха стала превращаться в газообразное состояние, а правильней сказать – пар.

– Стоп, Гастлер, вы нашли его? Вы нашли мой Голубой Алмаз?

– Но шеф, Голубой Алмаз, это один единственный протез, тот самый последний, которого здесь нет – двенадцатый из чемоданчика. Подумайте, только один протез – это всего лишь один тот самый последний тип, из которого его осталось вытрясти. Поверьте, шеф, эти глазки на вашем столе – титанический труд. Одиннадцать протезов я выудил из пациентов Липсона, и никто ничего не заметил. Боже, какой опыт у меня появился. Теперь этот последний двенадцатый клиент – ну разве это проблема? Шеф, я вам скажу больше. У меня есть его имя и еще кое-что. Вот газета, вчерашний выпуск, читайте.

Босс брезгливо взял двумя потными пальцами правой руки – большим и указательным – обрывок грязной газеты, видимо представляя то место, где этот клочок был найден и отвел в сторону от себя подальше, чтобы не сильно напрягать зрение и вообще перестраховаться на случай возможных запахов (или запаха):

– «Общество слепых просит прислать пожертвования для наиболее нуждающихся членов…»

– Стоп, шеф, не это, вот здесь, рядом.

– «…и в истории аэронавтики не было еще аэропланов такого гигантского размера, способных перенести по воздуху сотни пассажиров. По мнению конструктора летательного аппарата господина Нурдмана, безопаснее и надежнее Аэротаника никогда еще…» Что вы мне подсунули, Гастлер, опять не то? Чушь какая-то.

– То, то, шеф. Читайте дальше – вот здесь.

– «…билет номер 100 с пометкой нашей газеты достался некому Джеймсу Гордону, который еще не знает, какой сюрприз его ожидает на борту Аэротаника. Будем надеяться, что он случайно не прочитал эту статью, а иначе, какой же сюрприз…»

– Вот оно, шеф! Вы поняли, этот Джеймс Гордон и есть тот одноглазый тип – клиент доктора Липсона. Это он, именно он. Я вычислил его. Ему и всем остальным бывшим клиентам доктора Липсона вдова решилась отдать глазные протезы, за которые они в свое время не смогли заплатить глазнику, причем безвозмездно. В память о муже. А иначе, что бы она делала с этими стекляшками, ведь правда, шеф? Хи-хи.

– Вы уверены, что она ничего не знала о тайне Липсона?

– Упаси боже, Босс, – снова брызгая слюной, торопливо затараторил Гастлер, – Вы же читали это письмо, которое нам попало в руки вместе с сейфом. Доктор загнулся тут же на месте, когда увидел вместо сейфа дырку в стене, а официального завещания, как я выяснил, оставить не успел. Видно долго жить собирался. Ха-ха. Наверно только подумал, что и Голубой Алмаз тоже тю-тю, так тут же и загнулся на месте. От одной мысли. Но нам нужно успеть заполучить глазной протез с алмазом этого Гордона до того, как он отчалит из штатов в Старый Свет на этом, как его… Аэротанике.

– Так. Действуйте, Гастлер. Пока вы мне служите верой и правдой, никто не узнает о вашем прошлом. Помните, вы у меня вот здесь.

И Босс показал Гастлеру, у которого глазки опять превратились в застигнутых на месте преступления мышек, огромный маслянистый кулак. Хотя размеры не всегда говорят о физической силе и мощи. Поэтому, если, к примеру, измерить на специальном приборе силу сжатия кулака, то вполне может оказаться, что небольшой кулачок Гастлера сжимается не хуже жирного, как жаба, кулака шефа. Но ведь Гастлер не боялся кулака, а опасался чего-то более значительного и тонкого (в смысле не примитивного, вроде удара по физиономии кулаком). Поэтому такие угрозы на некоторое время давали ему возможность делать свою работу, не отвлекаясь на различного рода коварные планы, из-за которых он иной раз не спал по две-три ночи подряд. Лекарство, которое выписал ему когда-то покойный Липсон, не действовало – то ли было очередной липой, то ли у доктора Липсона при жизни кроме таланта подбирать глазные протезы или выписывать очки одним, а втирать их другим, делая на том и на другом деньги, больше особых способностей не было.

Итак глазки-мышки Гастлера, увидев кулак Босса, замерли, будто превратились в глазные протезы. Нет, вряд ли он когда-нибудь тронет пальцем шефа из-за каких-нибудь денег или драгоценных камней. Но мысли, куда же их денешь? Иной раз такое в голову приходит, что становится стыдно перед самим собой. К счастью, спасают дела, заботы, окружающие предметы, чьи-то лица и другие мысли. Да, и кулаки тоже…

– Шеф, я весь ваш. А этот камешек, знаете-ли, меня как-то не очень и интересует. Неужели вы думаете шеф, что я… что мне… что…

Последнюю неоконченную фразу Гастлер произнес с некоторым пренебрежением и обидой (мол мы выше всяких там марсианских камней, не такие, дескать, видали). При этом он все время пятился назад, пока, наконец, задницей не открыл дверь, которая тотчас захлопнулась, пропустив последнее, что осталось от Гастлера – короткое слово «что» и его красный от возбуждения, а также от гордости за свой талант и проделанную работу, нос. Бормотать он продолжал и за дверью, но не понятно, что и кому он пытался доказать. Он еще и двигался некоторое время задом наперед, будто двери кабинета Босса были прозрачными или шеф обладал способностями видеть своих подчиненных сквозь стены.

Тотчас, убедившись, что дверь закрылась, шеф стал мечтательно улыбаться и излучать ауру счастья, сидя в своем кресле, забыв про геморрой и думая о голубом камне. Просидев так с полминуты, он вдруг, будто опомнившись, стал целую минуту втягивать в себя дым почти потухшей сигары, а затем в течение длительного времени выдыхать кубометры дыма, в которых постепенно скрылся сам. Жаль, что этой картины никто не видел.