Текст книги "Аэротаник"

– А ваше бледное от бессонных ночей лицо, господин прокурор, говорит мне о весьма странной реакции на существование в этом мире существ, простите за каламбур, противоположного, чем ваш лично, пола и, в частности, одного из них, весьма недалеко находящегося от вами вышеупомянутого, так называемого графина, которого я, кстати, даже не вижу, ввиду его прозрачности.

– Конечно, не видите, коли смотрите не туда. А что это вы меня толкаете коленкой, я ведь могу тоже и не под столом, а так, чтобы все увидели.

– Буду я еще драться, вот тоже придумали. Это я вам по поводу заседания – все, начинается.

Действительно, суд начал приступать к своей работе. Слово взяла Марья Ивановна:

– Нет, нет… Шумите, шумите… Не прекращайте, ради бога. Продолжайте. Странная реакция у меня вдруг произошла на этот ваш шум, гул, шелестение фольги и бумаги… Представьте, я вдруг отсюда со своей трибуны на мгновение ощутила всплески морских волн, и мятежное пение белых чаек. Не правда ли, удивительно? И даже лес, и ветер, несущийся по полям, заставляющий синие колокольчики раскачиваться и звенеть, как настоящие – серебряные или хрустальные, подтверждая свое право тоже называться колокольчиками. С другой стороны ваш шепот и шелестение – это просто обычный шум, мешающий нам с вами сосредоточиться, чтобы спокойно провести судебное заседание. Таков он закон, что одно и тоже явление может восприниматься по-разному. Кого-то шум морских волн расслабляет и радует, а кого-то ужасно раздражает. Действительно, однообразно стройным, чистым, прекрасным мир не может казаться каждому, везде и всегда. Каждое существо видит и воспринимает его по-своему, видит своими глазами, ощущает своей кожей. Одни на мир смотрят сверху, другие – снизу. С нами рядом живут не только цветы и птицы. Это сплошное переплетение противоположностей. Вот разноцветные, похожие на цветы, бабочки, вот умиляющие нас своим пением птицы, а вот черви и чудовища – и они тоже частичка нашего мира, и у них есть свое предназначение, свой интерес к жизни, свое место, роль. А мы-то кто? Мы не птицы, мы не цветы и, кажется, не чудовища. Странный вопрос, сложный ответ. И потом все мы внутри себя, то есть нашего человеческого общества, тоже такие разные. Мы плохие, и мы хорошие, то есть не похожие друг на друга, как, к примеру, чайки или облака. И грешим, и спасаемся. Сегодня добрые, завтра злые, умные и глупые, честные и хитрые. Эта планета страдает от наших безумных идей, жадности, непредсказуемости и противоречивости. Мы наносим ей раны, мы же и залечиваем иной раз их, не жалея своих сил и средств. Мир, природа и люди… Слиты ли мы с ней воедино, или существуем отдельно сами по себе, как шляпа на голове, или еще хуже – как инородное тело в глазу или червь-паразит на коже? А ведь и в каждом из нас внутри есть тоже свой собственный неповторимый, шитый и черными и белыми нитками, мир. И в нас самих есть и прекрасное, поддерживающее жизнь, и нечто разрушающее. Опять это переплетение. И наши с вами плохая и хорошая половины – это опять два отдельных, тоже переплетенных мира. Плюс и минус. И в каждом плюсе тоже есть свои минусы и плюсы, и в каждом минусе есть две противоположности. И нет этому ни начала, ни конца. Ибо, увы, не получится самой жизни только от хорошего, как не вспыхнет лампочка ярким светом только от одного электрода со знаком плюс. Что бы ни случилось в нас самих, какие бы мы ни совершили действия или поступки – во имя зла или спасения, все это не может быть только оправдано или только осуждено. Поэтому сидящего здесь, за этой решеткой мы не можем отдать на растерзание толпе. И господь не отдал бы его всего сатане, ибо это невозможно. Не может быть никто здесь живущий настолько черным и злым, как не может быть чистым ангелом, пока он человек и ходит по этой земле, ни в костюме разбойника, ни в монашеской рясе. Мы прежде должны понять его всего, его мир, все его тонкости, плюсы и минусы и только после этого решить степень виновности или невинности. А потому, прошу всех встать, суд идет.

Попросив тишины, Марья Ивановна, спустилась окончательно на землю и обратилась к виновнику:

– Ну что, Вова, доигрался? Приятно тебе в клетке-то, как тигр какой-то, сидеть? Что молчишь? Отвечай, когда с тобой судья разговаривает.

– А что, Мариванна, что я сделал-то? Подумаешь.

– Молчи, тебя никто не спрашивает. Смотри, вон мать плачет, не стыдно?

– Да я молчу, в тряпочку. Сами же спросивши были…

– Ладно, у нас ведь суд. Надо говорить «Ваша честь», а не Марья Ивановна.

– Ваша часть, какая еще часть? Военная, что ли?

– Ой, деревня… Значит, что там, по каким ты статьям у нас проходишь? У-у… Была б я твоей женой, ушла бы, точно.

Всем понравилась острота Марьи Ивановны, многие захохотали и даже раздались отдельные хлопки.

– Точно, ушла бы, – продолжала вдохновленная реакцией зала Марья Ивановна, – взяла бы вещички, наняла б грузовичок или лошадку с тележкой, и к бабушке в деревню. А ты после разбоя пришел бы в пустую квартиру, где ничегошеньки, только железная кровать с матрасом рваным да табуретка, да посуда грязная в раковине, да паутина по углам.

– Ну чего вы, Марья Ивановна, то есть ваша часть, привязавши-то? Судите, раз поймали.

– Цыц. Я свое слово потом скажу. Не я тут одна распоряжаюсь. Есть правила и регламент. Вон защитничек, надежда твоя, Цветков, а рядом с ним враг твой лютый, прокурор Беляев, ждут не дождутся своей очереди. А там свидетели-потерпевшие ерзают на своих стульях. А теперь, попрошу секретаря включить монитор. Как видите, здесь перечислены все преступления Царькова и статьи обвинения. Слепые есть? Хорошо. Зачитывать не буду. Попрошу выйти сюда на трибуну потерпевшую Сидорову Людмилу Григорьевну.

Кланяясь налево и направо, к трибуне просеменила женщина пенсионного возраста в белом платочке и примитивных с толстыми линзами очках. Уже на ходу, не добравшись до специально отведенного места, она начала тихонько причитать:

– Ирод! На женскую честь покусился…

– Подождите, бабуля, – прервала ее Марья Ивановна, – Поклянитесь сначала, что говорите правду. Вам что подходит, библия или уголовных кодекс? На ваш выбор.

– Да мне, дочка, хоть продовольственную программу КПСС дай, все равно одну правду скажу, выведу насильника этого на чистую воду. На женскую честь покусился…

– Ну ладно. Господь с вами. Говорите, в чем…

– Так иду я, значит, в ту пятницу это было, через сквер наш тенистый, ну, чтобы до дому-то с остановки побыстрей добраться. Надо было обойти, не соваться в потемки, а я сдуру… Торопилась я, правда, в уборную мне надо было поскорей… В общем, дочка, ваша честь, иду себе по дорожке, сумку с хлебом несу. И вдруг этот откудава ни возьмись, да такую рожу скорчил страшную, язык показал, глаза выкатил, что я завопила со страха прямо не своим голосом. Видать правильно сделала, а иначе изнасиловал бы, точно. Слава богу, отвалил. А перед этим кулаком даже вроде как помахал. И слова плохие говорил, матерые. Ей богу не вру. От страха теперь жизни нет, сплю плохо, желудок не работает, рожа окаянная мерещится. Из дома выйти боюсь. Сквер этот обхожу стороной. А у меня ведь ноги больные.

– А могли бы вы, бабуля написать здесь на бумажке слова эти нецензурные, которые вы услышали из уст обвиняемого?

– Дык, считай, неграмотная я, деточка, ваша честь. Только подписываться и умею. Раньше читать и писать могла – это в детстве, когда еще, помню, в пионерах ходила. Учили нас сирот беспризорных в детдоме, а теперь вроде и учить некому, да и писать письма-то тоже некому. Вот и позабыла я всю грамоту енту.

– Ну что ж, суд вынужден в порядке исключения разрешить потерпевшей представить в устной форме текст оскорбивших ее выражений, услышанных из уст обвиняемого. А перед этим прошу на время покинуть зал тех, кто не желал бы присутствовать при этой неприятной для всех нас процедуре. Возможно, есть беременные женщины…

Два-три человека, в основном, действительно, женщины покинули зал заседаний, а дежурная прикрыла дверь, поджидая, когда можно позволить пригласить этих людей обратно.

– Итак, мы вас слушаем, уважаемая Людмила Григорьевна.

– Говорить что ли? Вроде бы как боязно и стыдно. Ой тошнехоньки, до чего ж дожила. Ну, была не была… А сказал он вот чего: «гром и молнии», потом «тысяча чертей», еще это, самое главное… «фигу тебе с маслом». Вот.

Зал затих. Судья побледнела, но лицо ее не дрогнуло. Наконец присутствующие будто сделали выдох, по залу прошла легкая волна шума.

– Так, ежели у вас, бабуля, все, то есть ли у присутствующих здесь защитника и обвинителя вопросы к потерпевшей? Пожалуйста, Беляев Константин Несторович, обвинитель подозреваемого в преступлении, имеет что спросить.

Поднявшись со своего места прокурор подошел поближе к потерпевшей. Окинув своим сочувствующим взглядом старушку, Константин Несторович, на несколько секунд прикрыл ладонью глаза, шмыгнул носом и неожиданно упал на колени, будто во время службы в церкви, приклонив перед потерпевшей свою голову, лишь чуточку сместив ее набок, чтобы еще как-то пожирнее подчеркнуть скорбь, сожаление и заодно прося таким образом от лица всех добрых людей прощения за то горе, что пожилой женщине пришлось пережить. И без того расширенные линзами зрачки потерпевшей старушки стали шире еще раза в полтора, в результате чего глаза стали похожими на бычьи. Судья хотела было пресечь нежданный жест прокурора, приподнялась со своего места, но тот успел резво вскочить на ноги и сразу перешел к своему непосредственному делу, ради которого он учился и получал соответствующий опыт, обвиняя подобных сидящему в клетке и многих других, вовсе непохожих на этого преступников.

– Ваша честь. Глубокоуважаемые участники судебного разбирательства, присяжные заседатели, а также уважаемые присутствующие здесь гости. Я хотел бы поблагодарить свою матушку за то счастливое детство, что подарила она мне. За то, что ей были чужды современные веяния, когда она воспитывала меня, полностью отдаваясь своему материнскому долгу и инстинкту… Нет, нет, вы меня неправильно поняли, эта женщина вовсе не моя мать… Впрочем вот, что я хотел сказать. Давайте-ка отбросим модный нынче феминизм, как явно временное и враждебное явление нашей с вами современной жизни. Забудем женщин, тех самых немного вспотевших после занятий по дзю-до и карате, и смело возвращающихся поздними вечерами, допустим, через сей упомянутый, окутанный мраком, сквер или подобный оному. Забудем дам, способных остановить на ходу взбесившихся коней. Предадим забвению особ того же женского пола, выносящих из горящих изб полуживых потерпевших и их имущество, то есть забудем их всех, наделенных многими мужскими качествами, в том числе соответствующей физической силой и массой, женщин, которых назвать представителями слабой половины человечества язык даже не поворачивается. С другой стороны, предлагаю оставить в покое хлюпких, хилых и болезненных, я бы сказал, женоподобных, субъектов мужского пола, всяких там гнилых интеллигентов, лишенных малейших признаков физической силы, агрессии, и находящихся в полной власти у этих выше упомянутых особ, властолюбивых, доминирующих, гипертрофированных по многим параметрам психо-физического развития. Зачем они нам, мы ведь с вами таких здесь не наблюдаем. Не правда ли? Наоборот, с одной стороны мы видим хрупкую, ослабленную тяжелой судьбой, болезнями и возрастом настоящую, я бы сказал, достойную представительницу слабого пола. А с другой стороны мы не можем не заметить силы, мощи и опасной злости во взгляде сидящего за решеткой подозреваемого, в устах которого, будто дикие звери, готовые к нападению, притаились страшные проклятья и убивающие на месте грубые нецензурные выражения. О да, мы имели честь с ними познакомиться только что, послушать эту так называемую мизантропическую поэзию. Нет, я знаю, ни его плачущая мать, такая же как и эта старушка-потерпевшая сама женственность, привила с молоком эти грубые слова и манеры, и ни его первая школьная учи…

– Слова худого не сказала, – раздалось всхлипывание где-то в зале. Все стали оглядываться на пожилую женщину с платочком в руках, с мокрыми от слез глазами и красным, воспаленным от соли, носом – мать Владимира Евгеньевича. Обвиняемый, однако, к неудовольствию прокурора, отреагировал, как любящий сын, перестал грызть ногти, заерзал на стуле и вытянул шею, ища в зале свою мамашу. То ли беспокойство, то ли какое-либо другое чувство промелькнуло на миг в его глазах.

– Вот! Вы видите? Так что вину этого субъекта нам и не нужно делить с кем-либо, например, с взрастившей его вон той плачущей женщиной, ибо она плачет, а не ухмыляется. И все же представим, что за решеткой сидел бы тот самый дистрофичный хлюпик, а в качестве потерпевшей здесь присутствовала бы яркая представительница мною упомянутого феминистического клана. О, да, и в этом случае нападавший – хлюпик он или нет – получил бы по заслугам, от и до. Но может ли быть такой расклад сопоставим с тем, который мы с вами рассматриваем в данный момент? Да вы эти две пары – виртуальную и нашу конкретную поставьте рядом и увидите. Нет и нет, господа судьи и присяжные заседатели. Если вас это не убеждает, то давайте представим некую азартную математическую игру. Нас трое игроков. Один на стороне подозреваемого. Другой сомневается или держит нейтралитет. Ну а третий, вроде вашего покорного слуги, сочувствует жертве. Вот наши фишки: три плюса и три минуса. Их может быть и больше, но нам для примера, думаю, достаточно их ограниченное количество. Плюсы смягчают обстоятельства, а минусы, как вы изволили догадаться, добавляют тяжести к содеянному. Сумма плюсов и минусов, определит степень тяжести. Итак, каковыми могли бы быть фишки со знаками плюс, то есть облегчающие участь сидящего за решеткой?

Обвиняемый – обыкновенный, средний по всем параметрам мужчина. Жертва же напротив – соцреализм, мухинский шедевр, мощь и сила, то есть легкое смягчающее обстоятельство для обвиняемого. Это первая фишка. Ну, у кого же из троих поднимется рука выбрать эту фишку, ибо такой жертвы они явно не видят пред собою. Теперь вторая фишка с плюсом: жертва – обычная представительница слабого пола, как кому-то может почудиться, возможно первым двум игрокам, да вот преступник-мужчина – уж больно слабый, хлюпик. Думаю, честный участник игры не выберет этой фишки, ибо этого он не наблюдает тоже – какой уж там хилый подозреваемый-то наш. И, наконец, третья фишечка: те две иные крайности: подозреваемый в преступлении хил и слаб, а жертва хоть и так называемая женщина, но какая? Способная остановить автомобиль на ходу и вынести из горящего офиса своего шефа вместе с сейфом, где лежит ее зарплата, скажем так. Уверен, что наши честные игроки даже не взглянут на эту фишечку, ибо они не слепы. Но надо ли мне переходить к тем фишкам нашим, которые носят на себе тревожные и печальные знаки, состоящие из одних лишь коротких полосок – тех что, как правило, параллельны линии горизонта и уровню воды, если, конечно, это спокойное озеро, а не бушующий, как на картинах мариниста Айвазовского, океан. Или вы сами все расставите в противоположном порядке. Ну что ж, я и на этот раз не сочту за труд и перечислю их. Итак, фишка со знаком минус – первая. Допустим некто, представляющий нейтральную сторону, по-прежнему считает, что наш подозреваемый – мужчина не такой уж Илья Муромец, а все же средний, обычный гражданин. Допустим. Ну, скажем, он так видит. Ну и что? А дама, то есть жертва – она все та же – нежна, слаба, хрупка, и он это понимает наш второй игрок, а третий просто уверен. Но и это сочетание есть ни что иное, как знак минус – отягощающее обстоятельство для подозреваемого, даже если бы он, повторяю, действительно, как некоторым показалось, был бы обычным существом по комплекции и прочим параметрам. Далее вторая фишка: забудем сразу наверно полюбившееся уже всем слово хлюпик и заодно тот давешний средний вариант. Тут другая крайность. Даже неприлично делать сравнения… Ну, не знаю, дикий медведь, буйвол, конь на худой конец… Сами приумайте. Этого не могут отрицать ни один из игроков. Ну, а может быть кому-то, например, двум первым игрокам, все же, возможно, показалась, что по крайней мере жертва-то не такая уж хрупкая, а вполне даже – средний уровень. Ну что ж, пусть будет так. Но, позвольте, это ведь вовсе не значит, что такому вот буйволу буйному это обычное существо женского пола способно оказать достойное сопротивление, ну хотя бы в той степени, как это могла бы, на худой конец, сделать та наша мухинская богиня художественного соцреализма. Так что минус и только минус – знак отягощения и на этой фишке. И, наконец, третья фишка: тот же устрашающий вариант в лице подозреваемого, а жертва – ну уж совсем слабая женщина, беззащитная, нежная, сама женственность. Какие уж там кони и горящие избы. Или даже тот средний вариант. Нет. Напротив – это же тонкий хрупкий цветок, растущий из трещины бетонной дороги военного предназначения. Ну что, эта последняя фишечка напоминает вам что-то? По моему мнению – да. Глаза и протирать-то не надо – вот он подозреваемый, а вот жертва – сравните их. Хотя, допускаю, этот вариант выберет лишь третий участник игры ибо он в том глубоко убежден, веря своим органам зрения. А остальные – посмотрим. Уфф… Тяжело, однако, сложная игра. Сам не рад, что придумал такой оригинальный способ доказать и юридическую правоту, и спасти честь и достоинство глубокоуважаемой Людмилы Григорьевны. Однако надо идти до конца. Так что продолжим, и будьте все внимательны. Допустим, по правилам у каждой фишки, выбранной со знаком плюс, было бы свойство отменять соответствующую фишку со знаком минус, то есть нейтрализовать ее отягощающее значение. И соответственно наличие одинаковых знаков – в прогрессивной форме усиливают степень обвинения, если это минусы, или облегчают участь виновного, если это сплошные плюсы. Да ради бога, если бы так оно и было, то в случае наличия трех фишек со знаком плюс, я самолично повернул бы ключ в замочной скважине этой решетки, отделяющей нас с вами от подозреваемого. И, заметьте, против часовой стрелки повернул бы. Условного наказания, конечно, и при данном раскладе не избежать было бы – да это и понятно. Ан-нет, руками наших игроков выбраны фишки, отличающиеся по выше перечисленным признакам разными степенями отягощения, однако же в любом случае носящие минусовое значение. Жирный минус или слабенький – не важно, но минус. А где же нейтрализующие их плюсы? А их в руках-то как раз нет, и они бесполезным грузом отягощают ножки нашего невинного игорного стола, покоясь нетронутыми на середине освещенного пыльным абажуром зеленого поля. У каждого игрока, еще раз заметьте, в руках только по минусу. Там может быть цифра какая-либо или количество черточек – минусов, это надо подумать на будущее, не важно. Ну вот, а теперь все значения можно занести на калькулятор, если собственные математические способности и надежда на память вызывают сомнение, сделать подсчет, используя математический принцип прогрессивной зависимости знаков друг от друга, ежели там сплошные минусы, и что там в сумме получается? Ну, вы, надеюсь, представляете. Как говорится, проигравший да получи щелбан. Хотя, повторяю, на мой взгляд – одной той самой последней фишечки с жирной черточкой хватило бы. И игры никакой не понадобилось бы. Но что ж делать, не все с обвинителем одного мнения, не все солидарны – да это и понятно. Да-с, господа, серьезно. Очень и очень. Весьма, я бы сказал. Можно ведь и без фишек – на глазок или с помощью иных каких-нибудь математических фокусов или пропорций – как угодно. Берется, например, высшая мера за 100 %, э-э-э… ну и так далее. Вывод все равно один: при вынесении приговора, увы, придется учесть тот гигантский дисбаланс, то есть пропасть между теоретически мною представленной ситуацией, где в руках игроков оказались бы все три смягчающих обстоятельства – три фишки с крестом, и той конкретной, реальной, с учетом субъективных, но логически обоснованных выводов каждого из участников игры. Поэтому становится несомненным то, что в рассматриваемом нами случае и наказание должно быть пропорционально иным, несоизмеримо более строгим, чем в иной противоположной ситуации. Все мы учили математику в школе.

Лично у меня в расчетах получается высшая мера наказания – ни больше, ни меньше. Благодарю вас.

Послышались овации, зал зашумел, обсуждая и в основном одобряя позицию прокурора. Некоторые, правда, шевеля губами и закатывая к потолку глаза, а также загибая кой-какие из своих пальцев, видимо, действительно пытались решать какие-то математические задачи. Молча, сжав презрительно губы, сидел только адвокат подсудимого Захар Глебович. Щеки его пылали от неприятия того, что им было только что услышано.

– Есть ли у защиты что-либо сказать? – постучав карандашом по графину с водой, строго прервала шум судья. – Есть ли у адвоката вопросы к потерпевшей?

Захар Глебович быстро пробрался на середину зала и, сделав небольшую паузу, вдруг саркастически засмеялся. Но тотчас вдруг лицо его вновь стало серьезным. Затем он похлопал себя по разным местам груди, и, оттянув черную мантию, достал красную записную книжечку, что-то отметил карандашом, тоже красным, кивнул тому, что черкнул, слегка улыбнулся и спрятал блокнотик обратно во внутренний карман пиджака.

– О, я представляю, как сторонники так называемой потерпевшей стороны ожидают этой классической триады, руки потирают. Ну, так было ли это? Было ли это действительно так, глубокоуважаемая госпожа Сидорова, как это часто происходит в момент преступления – все эти три компонента? Классическая модель, с которой начинается любое подобного рода преступление. Наверняка, два из трех романов используют эту схему. Ну-с? Скорее подтвердите или извольте опровергнуть.

– А чиво ты спросил-то, а? Кого повергнуть-то?

– Как это кого, то есть что? То есть… Весь зал только и ждет вашего ответа: был ли сидящий здесь обвиняемый в момент, названный преступлением, в традиционной черной полумаске – это во-первых, во-вторых – с пистолетом в руках, и в третьих – прозвучала ли из его уст та самая знаменитая фраза «жизнь или кошелек»?

– Дык, кажись, вроде как не было ничего такого.

– Ну вот, все понятно. Хоть на место возвращайся. Хотя нет, есть еще вопросик немаловажный. А скажите-ка, любезная Людмила Григорьевна, какую роль в вашей судьбе играло любовное, так сказать, чувство? К каким катастрофам и катаклизмам судьбы вашей, согласен, непростой, оно привело?

– Чаво, милый? Про любовь спрашиваешь? Так за Колькой Забронницким я замужем была. Только он того – пил да с алкашами страшными путаться. Никакой там любви такой и не было. С пьяным-то… А клизьмы мне только в больнице делали, когда придаток аппендицитный удаляли, а так я сама обхожусь. Свеклу вареную ем по-многу, она слабит.

– Вы слышали, господа, ест свеклу, причем вареную. А ведь только что, сказала, желудок не работает. Все-таки работает… Ага…

– А что, сынок, нельзя? Сказала чего не так?

– А я вас, родная моя, о любви и катаклизь… э-э-э… катаклизмах спрашивал, а вы куда от темы отошли? Весьма странный ответ, но продолжим. Так вот, был ли ваш возлюбленный похож на французского киноактера Алена нашего Делона?

– Да я, милок, только Рыбникова помню и еще этого, который полковника Исаева в Штирлице играл. Чапаева помню тоже, с артистом Бабочкиным. А этих иностранных – видать видывала, а так не знакома.

– Очень жаль, что не знакомы. Очень… Так вот, Николай, ваш возлюбленный супруг… Был ли он по вашему мнению наделен всей роскошью привлекательных черт, которые покоряют женщин и вызывают зависть у мужчин, простых смертных, некинофотогеничных?

– Ты чего, милай, спросил-то, про Кольку, что ли, иль про кого? На фотографии – рожа как рожа, а вот выпьет, так валенка прошлогоднего страшнее. Тока давно это было, не помню при Сталине или Хрущеве. Я уж про эти дела позабыла все давно.

– Однако… То есть, насколько все мы разобрались, половинки моста, соединившего однажды ваши с Николаем души и судьбы, давно уже разведены, словно на Неве в ночном Санкт-Петербурге, бывшем, к слову сказать, городе Ленинграде. И не одно уже суденышко, как я понимаю, прошло свободно между ними, не боясь уж более зацепиться ни мачтами, ни высокими дымящимися трубами за металлические балки и опоры. А каковы, осведомите нас, уважаемая, причины данного расхождения? Различие во взглядах или, скажем, появление в поле зрения того или другого, некого третьего лица?

– Никаких я лиц, милок, не вижу в поле, особенно зрения, но вот Колька-то мой… бывший, он видел мужиков каких-то, когда самогоном упивался. Токмо они зеленые были. Ну еще приходили всякие, собутыльники окаянные, и у них тоже не лица какие, а рожи опять же, одного от другого не отличишь. Синие прямо какие-то.

– Ах так вот оно что? Ошибка в выборе спутницы жизни ввиду принадлежности к иной ориентации, в смысле предпочтения пола. Однако, вот вы упомянули зеленых… почему зеленые… Синие опять же… Хотя взять морские оттенки – один переходит в другой. Ну что ж, к голубому эти цвета наиболее близки, как, скажем, эстонский и финский язык или опять же корейская и японская грамматика – весьма похожи. Вроде страны разные, а принцип схож. Вот и люди этих наций друг друга понимают лучше, чем остальные. Я не склонен в качестве серьезных аргументов приводить народные пословицы и поговорки, хотя появление их в народном устном творчестве несомненно имеет под собой твердую основу, поразительную народную наблюдательность, иронию, способность выделить главное и компактно выразить конкретное явление или закономерность двумя-тремя меткими словами, которые западают с первого же услышания в наши души, удивляют нас своей меткостью и лаконичностью. Я бы, возможно, вспомнил десятки подходящих вариантов, хотя именно в данный момент хочется привести в качестве примера лишь одну из наиболее популярных народных пословиц… К сожалению, ее можно понять и привратно, учитывая, ее прямой смысл, касающийся двух умственно отсталых, возможно приблизительно одинакового, в интеллектуальном смысле, уровня, людей, которые среди множества сограждан, скажем, толпы, находят или выделяют друг друга, причем, находясь на значительном расстоянии, чувствуют влечение, родство и т. д. И это психо-телепатическое явление весьма удивляет, поэтому и было замечено наблюдательным русским народом. В нашей же ситуации мы не касаемся темы умственных способностей и их различия у всех окружающих людей. Нас, пожалуй, интересует похожее явление, но связанное с невольным притяжением друг к другу внешне схожих фенотипов, например двух лиц мужского пола, имеющих в своих чертах очертания (простите, допустил невольный каламбур), напоминающие определенный предмет, например, прошлогодний валенок. Ну, какого он там цвета – зеленого или голубого, это, согласитесь, неважно. В результате таких психологических, малоизученных механизмов возникают новые союзы (кстати, в двух одинаковых валенках больше логики, чем в одном) и рушатся старые, как в случае с якобы потерпевшей нашей героиней и ее экс-супруга. Так вот, ваша честь, Марья Ивановна, и вы уважаемые присяжные заседатели, какие еще ассоциации может вызвать в женщине, потерявшей мужа, тот любой случайный прохожий, вид которого напоминает любого из тех виновников, ради которых любимый человек изменил своим брачным клятвам? Только негатив! Только минус! Зверь, насильник, чудовище, и он непременно из того же клана. Потенциальный враг. И это лицо, как и те уже знакомые, теоретически тоже способно было бы своей притягательной, ввиду похожести на прошлогодний валенок, внешности, таким же образом уничтожить брак, даже если он уже не подлежит восстановлению – именно эти мысли сверлят седую голову нашей с вами потерпевшей. И пусть уже все позади, брак уже разбит другим валенком… э-э-э… лицом, а не этим невинным, ничего не подозревающим. Все равно – негатив. Поэтому я лично с одной стороны понимаю, почему невинная шутка моего подзащитного вызвала такой нездоровый, я бы сказал, взрыв эмоций и возможно потрясение. Но мог ли знать об этом ни в чем невиновный человек, пострадавший от страстей нездоровых, не им навеянных, чужих. Да, согласен, некоторые мимические возможности мышц лица могут изменить внешний вид человека в сторону того или иного фенотипа, даже предмета, например, того, который так притягателен бывшему супругу госпожи Сидоровой и ставший таким ненавистным ей, то есть присутствующей здесь и называющей себя потерпевшей стороне. Но ведь какой-либо опасности появление этого похожего лица уже не могло бы представлять браку, которого уже нет и в помине. Это все равно, что иметь печальный опыт заболевания малярией, получив его в результате укуса малярийного комара в какой-нибудь Африке и, простите, перепугаться, увидев случайно невинное насекомое наших широт – комара банального, вовсе не переносчика заразы, только за то, что он чем-то напоминает прошлогодний ва…, простите, напоминает, то есть, комара малярийного, своего далекого, десятая вода на киселе, родственника. У меня все, господа.

Одобрительный шумок прошел по залу и после этого выступления. Захар Глебович вернулся к своему месту и в прямом смысле плюхнулся на стул. Нельзя сказать, что на лице его была торжествующая улыбка, но нечто подобное все же исходило от него, запыхавшегося, раскрасневшегося, чуть задыхающегося от некоторой гипервентиляции, устало развалившегося на стуле и, несомненно, довольного своей речью. Константин Несторович не взглянул на друга, не прошептал вслух ни одной колкости, но демонстративно чуть отодвинул стул. Его губы, однако, шевелились. Он, видимо, критиковал речь приятеля, но как-то мысленно, а не вслух. И даже представил, как после этой неслышимой критики защитничек поймет, что вся его речь – блеф, чушь, ерунда. Но адвокат действительно не слышал никаких слов – кто ж их услышит – и даже не замечал этого легкого движения губ соседа.

Вскоре был заслушан также свидетель – небольшого роста лысоватый старичок, аккуратный, подтянутый и интеллигентный. Назвался он Семеном Михайловичем Сундуковым.

– Уважаемый суд и присутствующие здесь. Вот что, как свидетель преступления, я хотел сообщить. Если бы наши лучшие друзья – домашние животные, в частности четвероногие представители семейства лающих, не имели бы врожденной физиологической потребности в посещении территорий, оснащенных либо искусственными предметами определенной конфигурации, как, к примеру, столбики, углы, заборы и т. п., либо естественными представителями лесо-парковой флоры, то есть созданными самой природой, удобными для удовлетворения этих самых потребностей наших четвероногих друзей, я имею ввиду те виды растений, что имеют приличных размеров стволы, то здесь, в этом зале не присутствовал бы в качестве свидетеля человек, речь которого в данный момент вы слышите, голос, что отражается от этих стен и проникает в ваши уши, а возможно и сердца. Но четвероногий друг этого человека, как впрочем и любое другое четвероногое существо из семейства лающих, не может пользоваться теми канализационными системами, коими оснащены наши с вами современные жилища, и посему хозяин этого симпатичного существа, а это, как вы изволили уже догадаться, я – ваш покорный слуга, вынужден по нескольку раз в день в нашем сквере удовлетворять потребности своего друга, признаюсь, не только в целях благополучия и здоровья животного, но и с целью предупреждения определенных неприятных последствий, связанных с упорным отрицанием данным представителем фауны необходимости пользоваться современными средствами удаления продуктов жизнедеятельности из квартир и транспортировки их с помощью потоков воды в определенные места их переработки через канализационные устройства современного типа, изобретенные, возможно, более ста лет назад, и до сих пор работающие в основном по старому принципу и рассчитанные на пользование ими существами нам с вами подобными, за редким исключением, когда хозяева квартир многоэтажных домов путем кропотливого труда и сложнейших тренировок, используя даже научные труды нашего замечательного физиолога Павлова, ныне покойного, добиваются от своих четвероногих друзей, не только собак, но и даже кошек, таких удивительных результатов, что пользование животным вышеупомянутого канализационного приспособления становится, представьте, возможным. Не правда ли, удивительно? Однако ж мои собственные занятия с четвероногим моим другом отнюдь не сосредоточены на воспитании в нем правил гигиены, присущих нам с вами, а, будучи человеком немолодым и, признаюсь, консервативным, я упорно поддерживаю давнюю традицию, посещая с моим единственным другом Шариком ежедневно территории, оснащенные либо искусственными… Впрочем об этом мы с вами уже говорили. Сам я, имея потребность в движениях и пользуясь случаем, получаю лично для себя так необходимую в моем возрасте зарядку и поэтому с возвращением в наши Палестины, находящиеся на пятом этаже, как правило не имею привычки спешить, а наоборот углубляюсь еще дальше в чащу сквера, двигаюсь, делаю гимнастику. Однако и останавливаться весьма часто приходится, ввиду особых нюхательных способностей моего пса Шарика, как, впрочем, и любой другой собаки, останавливающейся у каждого деревца, где до него справляло свои надобности родственное четвероногое существо, скорее всего не женского, противоположного Шарику или другому псу, пола, так как последние совершают физиологические акты, не нуждаясь обязательно в территориях, оснащенных… Впрочем, перейдем к нашей теме. В этот день, о котором идет речь, светило необычайным светом солнце, отражаясь и в пожелтевших, и еще зеленых листьях, и даже немало грея части моей облысевшей головы, ибо я забыл в тот день дома свою шляпу, оставив ее одиноко висеть на гвозде, вбитом в стену моей скромной прихожей. Мой пес Шарик по выше указанным причинам был в очередной раз заинтересован и остановлен неким запахом, исходившим от нижней части ствола дерева, которое у нас именуется березой, а латинского названия этого представителя флоры я, к сожалению, еще не нашел в словарях. Так вот, это обстоятельство послужило причиной также и моей, в частности, остановки, незапланированной мной самим, но предугаданной заранее, почти закономерной, учитывая характер и интересы моего четвероногого спутника. Будучи знатоком и любителем птичьего пения, присев на пенек, конечно предварительно постелив полиэтиленовый пакет, специально на этот случай всегда хранящийся в кармане моего демисезонного пальто, я не мог ни обратить внимание на протяжный резкий звук, раздавшийся неожиданно где-то вдалеке за чащей белых березок и прочих лиственных деревьев, которые заслоняли местонахождение источника звука. В ту же секунду в моем сознании пронеслись десятки различных вариантов пернатых, которые могли бы издавать достаточно резкий и громкий по объему крик, но в этом ряду если и попадались некоторые представители крупных пород крылатых наших братьев, то однакож их отнюдь нельзя было бы назвать типичными представителями здешних мест, и я, к своему глубокому сожалению, вынужден был мысленно вычеркнуть практически всех пернатых из своего воображаемого списка. Не скрою, я тотчас обратился к остальной части фауны, и быстренько представил сонм возможных зверей и домашних животных, способных издавать подобный звуковой эффект, но, увы, удовлетворения сиим попыткам объяснить загадочный звуковой феномен, прибегая к своей эрудиции, я не смог получить и в этот раз. Более того, признаюсь, друзья мои, это обстоятельство, то есть не собственно сам звук, его окраска и сила, а ощущение некой ограниченности своих собственных познаний, я бы сказал интеллекта, вызвали у меня в душе нечто, похожее на досаду, даже депрессию, желание срочно или бросить все, опустить руки или углубиться в книги, читать, искать, не выходить из библиотек – надеюсь вы понимаете мое состояние. Хотя сверлило в голове и одно предположение, но я его по тем же географическим причинам отбросил. Нет, подумал, не должно быть в наших краях ни диких, ни домашних ослов, способных издавать подобный зов, например, чтобы быть услышанными своими возлюбленными ослихами из соседних аулов во время весеннего гормонального, так сказать, бунта или в периоды полнолуния, а также в случае какого-либо непристойного физического насилия над животным – такое случается там, в полудиких горных районах южных бывших республик, где злых шутников хватает. Вот и сейчас, как только закончится судебный процесс, куда я был любезно приглашен, ни минуты не теряя, брошусь в первый же троллейбус и отправлюсь в нашу центральную библиотеку имени писателя Добролюбова, чтобы… Эта фамилия, кстати, мне лично весьма симпатична, ибо в ней заключено… что? А вот что – любовь, и добро. Любящий добро. Это мое личное наблюдение. Я, конечно, мог бы назвать это чуть-ли не открытием – мне ведь предлагали в свое время некоторые… но это так, не имеет значения, ведь я человек, остающийся на земле, скромный ее квартиросъемщик. Не гонюсь за славой, титулами. Скромность, возможно, – моя проблема, но что поделаешь. Увы, более скромного, чем ваш покорный слуга, найти вряд ли уже в этом сумасшедшем современном мире кому-либо удастся, ибо… Простите, именно сейчас мне нужно принять лекарство… Да в общем-то я и так, типа, закончил. Вот, видите, голова слегка разболелась. Я ведь, признаюсь вам… Я, как Юрий Гагарин… то есть, о чем это я… Ах, да. Я, как Федор Михалыч, тем же недугом страдаю. Думаю, пройдет. Но если что, ежели вдруг приступ начнется, будьте так любезны, удалите из ротовой полости в первую очередь мои вставные зубы. Это не продлится долго. Скорую вызывать не обязательно. Я обычно через полчаса почти в порядке. Нет, нет, кажется, пронесло.