Текст книги "Аэротаник"

Три эпилога

I

Там, в другом месте, в стороне от Британских островов, утро наступило неожиданно. Если нет облаков, то над океаном солнце появляется в считанные минуты и становится легче жить, легче дышать, разрешаются сомнения, подозрения, развязываются узлы запутанных жизненных нитей. Как чудно наблюдать восход солнца, находясь посреди моря. Хотя бедствующим, конечно, не до красот и прелестей здешних мест.

В это утро гангстеры прозевали эту красоту. Они спали прижавшись друг к другу. Лодка медленно плыла, гонимая легчайшим утренним ветерком. А солнце поднималось все выше и выше. Но сон не покидает наших авантюристов. И вдруг! Это маленькое резиновое суденышко с двумя спящими пассажирами ударяется обо что-то твердое. Оба – и Босс и Гастлер – вздрагивают и просыпаются от этого удара. И что же они видят? А видят наши гангстеры все заслоняющую собой черную стену.

– Господи, боженька ты мой, что же это?

– Подождите, Гастлер, молиться, все о'кей. Взгляните наверх.

Наверху показались чьи-то вытянутые лица, придерживающие руками бескозырки и черные фуражки. Это был борт огромного черного судна.

– Эй, вы там, – раздались голоса сверху, – мы сейчас спустим вам веревочную лестницу, приготовьтесь!

Радости гангстерам не было предела. Даже невозмутимый Босс затрясся от прихода долгожданного счастья и стал похлопывать улыбающегося, только чуть грустного и усталого Гастлера.

– Я знал, я знал, что все будет прекрасно. Алмаз у меня в кармане. А вот и корабль, который пришел нас спасти. Да я теперь могу десять таких кораблей купить. Нет, двадцать. Гастлер, хотите быть капитаном?

– Не знаю, может быть… Только можно я сам назначу себе повара?

Конец веревочной лестницы шлепнулся на лысую голову Босса. Ухватившись за болтающуюся лестницу шеф и подчиненный медленно, друг за другом, поползли наверх, постоянно ударяясь о черный борт корабля и наделав себе синяков, даже не добравшись до середины корпуса парохода. Постепенно они достигли каких-то белых, нарисованных на борту черного судна фигур и полос. Внимательно присмотревшись, гангстеры поняли, что это огромные буквы – видимо название парохода. Но находясь так близко к борту, наши отрицательные герои не могли прочитать всего названия. Кое-как различили последние пять букв «…TANIC», а начало – никак.

– Но ведь не Aerotanic же? – удивился шеф.

– Я тоже думаю, нет. Не могут же одинаково называться и пароход и аэроплан, – сообразил Гастлер.

II

В пабе не шибко фешенебельного загородного района, в 7 милях от Дублина, не было ни шума, ни привычной суеты, и добрая дюжина пустых столов как будто бы занимала зря помещение. Но ведь еще не вечер. Один из столов – самый большой, что стоял в темном в углу паба, молча окружали какие-то неразговорчивые тихие люди с кружками пива в руках. Летали мухи. Солнце плохо проникало сквозь запыленные и покрытые копотью близлежащих фабрик окна.

Ба! А за стойкой-то между прочим знакомый человек. Так распорядился полученным наследством наш друг Джеймс Гордон. Этот паб – его собственное дело. Это то, ради чего он вернулся на родину. Почувствовав себя хозяином, он перестал пить виски. Только, правда, без темного пива не мог обойтись. Но все равно он похорошел и имел достаточно приличный для своей должности вид. Даже подумывал о новой женитьбе. Но пока откладывал эту затею в связи с литературными занятиями, которые тоже не бросил и даже немало продвинулся в этом направлении. Кроме него за стойкой на специальном выступе красовалось медвежье чучело, выписанное им откуда-то из Польши, а может быть из России. Один глаз зверя был закрыт черной бархатной повязкой, разделяющей морду зверя почти по диагонали. На стенах также висели медвежьи шкуры. Паб назывался «Одноглазый медведь».

К двенадцати часам двери заведения отворились и вместе с черным велосипедом в помещение вошел почтальон (и этот нам знаком по Аэротанику).

– Привет, Джеймс.

– Привет, привет, старина.

– Я из города и прямо к тебе. Вот бумага для твоей книги, а вот пачка газет для твоего бара. Сколько я тебе этой бумаги уже привез, а твоей книжки что-то нет и нет.

– Не бойся, будешь одним из первых моих читателей и очень, надеюсь, скоро.

– Ха, одним из первых… А почему не первым?

– А самый первый, после меня, конечно, получит книгу мой друг Том. Он это заслужил.

Тут в тусклом окне промелькнула чья-то рабочая спецовка.

– А, кстати, вот и он. Видно спешит за своей любимой газетой. Ведь сегодня же его день.

Увидев входящего Тома, Джеймс очень оживился. Он всегда был рад его приходу.

– Проходи, Том. Выпей моего горького пива с дороги. Я тут с почтальоном как раз о тебе.

Почтальон, решил не задерживаться и развернул велосипед:

– Ладно, мне не до разговоров. Сегодня воскресенье, а почты почему-то много пришло, надо идти разносить. Пока.

– Пока, дружище. Заходи ко мне почаще. А за хорошие письма всегда рад налить тебе кружку пива и денег не возьму. А тебе, Том, небось, свою газету не терпится разрезать и уткнуться в нее носом?

– Да уж будь так добр, дай мне ее скорей.

– Подожди, развяжу пакет. Что-то я не совсем тебя понимаю. Уже целый год ты бегаешь по воскресеньям за этими газетами, а толку никакого. Может надули тебя? Какая уж там надежда, как ты говоришь.

– Да, можно было бы действительно плюнуть на все. Но эта самая надежда сидит и сидит в моем сердце. И я не могу этому сопротивляться. Всю неделю думаю: хватит уж. А к субботе уже хожу сам не свой в ожидания следующего дня.

– Ладно тебе, читай свою любимую Х-Таймс. Лови.

Том поймал газету, поправил свою черную повязку и стал читать первую страницу, но ничего подходящего в ней не нашел. Потом начал с конца, где было множество объявлений. Но и в них не обнаружил ничего, что могло бы быть как-то связано с Джулией. О какой надежде шла речь – он до сих пор не мог понять. Полистав газету, Том уже хотел ее бросить на стол, как вдруг на второй странице в разделе «НЕКРОЛОГИ» увидел знакомое лицо. Нет, не Джулии, конечно (не дай Бог!). Это был портрет лысого человека с генеральскими погонами и текст о нем – некролог.

– Ура! Он умер! Ура!

Джеймс округлил глаза:

– Ты что, брат, рехнулся? Может тебе виски налить? Кто это умер, и почему тебе от этого так весело?

– Джеймс, неужели ты не понимаешь? Умер генерал – муж Джулии… То есть, я не хочу сказать, что я очень рад этому…

– Да ладно, радуйся, мне-то что.

– Правда, Джеймс? Значит ты все понял – Джулия свободна. Она приедет. Она обещала.

Джеймс вышел из-за стойки и крикнул посетителям, что сидели в темном углу:

– Эй, вы, слышали? Мой друг женится. По этому случаю бочка пива – бесплатно. Налетай!

Посетители живо и синхронно обернулись. О, и среди них можно было увидеть знакомые лица: священник, пилоты, командир, конструктор, полицейский, к правой руке которого наручниками был прикован новый заключенный – женщина-блондинка и очень даже хорошенькая, кстати. Стрелки-усы стража порядка напоминали букву V. А бывший каторжник, свободный от цепей, сидел как ни в чем не бывало тут же рядом по другую сторону.

III

Утро в Нью-Йорке. На летном поле готовится к полету необычный воздушный шар, украшенный дорогими цветами и разноцветными флажками. Стоит толпа зевак и гостей, среди которых знакомые лица с Аэротаника. Все чего-то с нетерпением ждут.

Но вот, наконец, подъезжает красивая карета, тоже украшенная розами и другими цветами. Подбегает карлик в зеленом фраке (красный – в стирке) и открывает дверцу кареты. Из нее выходит одетая в свадебные наряды красивая пара – Джулия и Том. У Тома новенький глазной протез вместо черной повязки. Увидев молодоженов, толпа хлопает в ладоши и улюлюкает. Летят воздушные поцелуи, белые зерна риса, цветы и поздравления. Полицейский (с хорошенькой дамой-преступницей, прикрепленной цепью к его руке) обеспечивает порядок церемонии.

Том и Джулия сразу же пересаживаются в небольшую крылатую и белоснежную лодку с висящим над ней воздушным шаром. Конструктор носится рядом, давая последние указания, необходимые для успешного отлета этого новенького летающего судна. Маленький черный ящичек (похожий на небольшую погребальную урну) с чистой ученической тетрадкой уже заранее спрятан на дне летательного аппарата заботливыми пилотами. Священник еще до приезда молодой пары освятил летающую лодку, пробормотав плоховато выученную в Оклахомской тюрьме специальную молитву.

Опоздавший Джеймс, задыхаясь, катит тележку, точно такую как та, на которой ему когда-то привезли приз – ящик виски. Только вместо бутылок ящик заполнен новенькими, пахнущими свежей типографской краской, книжками «Жизнь одноглазого поэта». Джеймс подвозит тележку к борту летательного аппарата, поднимается по трапу, вручает первый экземпляр молодоженам и целует их обоих. Затем он спускается вниз и раздает книги всем присутствующим героям незабываемого путешествия, описанного в последних главах автобиографического (почти) романа Джеймса. Да, не все наши знакомые здесь. Иных уж нет. А может все-таки выкрутились и где-то спрятались в толпе, переводя взгляды то на Тома, то на Джеймса, вернее на их голубые стекляшки, сверкающие в глазницах?

Перед стартом Том и Джулия горячо целуют друг друга. Им аплодируют. Фотограф, напустив дыма и наделав шума своим аппаратом, кажется все-таки сделал удачный снимок. Правда, появляется он из под огромной своей тряпки весь покрытый сажей. Но с улыбкой, растянувшей в стороны его черные щеки. Карлик в зеленом смокинге машет ручками. У него опять мокрые подмышки.

Чуть в стороне стоят Оптимист и Скептик. Лицо Оптимиста сияет. Он что-то восторженно тараторит то обращаясь к Скептику, то переключая свой оптимистический взгляд на новое чудо техники и его пассажиров. Скептик же, не вникая в суть убедительных прогнозов Оптимиста на счет безукоризненного совершенства и надежности нового летательного аппарата, только иногда коротко и уверенно высказывает вслух свое обычное мнение:

– Нет, нет. Не взлетит. Точно не взлетит.

Хельсинки осень 2002 г.