Текст книги "Аэротаник"

– Например, несчастная любовь? – съехидничал Константин Несторович.

– Хотя бы.

– Ну и что ж нам, коллега, – продолжил прокурор, – прикажете делать, пойти на эксперимент? Вот, сейчас побегу в аптеку. А вы пока службу реанимации вызывайте. Ха-ха. А ежели вдруг материалисты были правы, и нет никакого божьего суда, и, вообще, его – господа бога нет, а лишь наука да природа, сама по себе возникшая и существующая так вот поныне? Или господь бог вообще нечто иное, чем мы с вами представляем, гадаем тысячелетиями. Так что пустое, все равно придется продолжать все так же, по-старому, как нас учили…

– Хватит, мальчики, вам спорить. Ведь это опять философия курицы с яйцом, а не спор. Вечная и, по-моему, ненужная тема. Вот что я лучше вам хочу предложить. Вы помните про конгресс? Тот, в Казани. Я вам рассказывала… Мои подруги Ильина и Пархоменко передумали ехать, а билеты-то пропадут, если…

– Если мы не согласимся поехать с вами?

– Правда, Мариванна? Вау! Вот здорово.

– В Казань! Ура

– Йес!

– Так что, вернемся в зал, закончим это дело и потом обсудим нашу поездку.

Во время антракта сегодняшнего правового спектакля подкрепили свои утомленные сердца и многие другие присутствующие в зале лица – участники и слушатели. На их лицах появилось оживление. Кажется, даже Вова получил возможность выпить кружку чаю. Почти в самом начале второго судебного акта прокурор Беляев Константин Несторович потребовал слова, чтобы помочь свидетелю реабилитировать свои показания.

– Глубокоуважаемый, господин Сундуков, буквально пара вопросов сверлят мое сознание изнутри, стремясь пронзить оболочку тела и выпорхнуть на волю, подобно желторотым остроклювым птенцам, стремящимся выбраться прочь из высиженного матерью яйца. Но зачем же давать им травмировать мое тело. Я вас выпускаю добровольно, не требуя ни визы, ни паспорта, ни обещаний. О, летите, мои милые, но оставайтесь здесь в зале, с нами, ибо в вас нуждается суд. И вот вы на свободе. Удивляетесь красоте мира? О нет, это еще не все. Там, за стенами этого здания, мир еще красивее и ярче. Там есть поля, реки, рощи, высокие дома и… и скверы, где поют подобные вам птицы, маленькие и изящные, тонкоголосые, с мягкими, вовсе не грубыми, как… как у ослов, голосами. Щебетание – вот привычные звуки наших широт. А если взоры опустить ближе к земле и окинуть ими весь сквер, о котором мы уже ни одну песню пропели, и всех его четвероногих обитателей, то, действительно, ни коня, ни зебры, ни осла, тем более кентавра – нет ничего подобного в дебрях наших скверов, а встречающиеся более мелкие существа, как представители семейства кошачьих и лающих, – о, мы знаем эти звуки, и они нас не удивляют. Согласен, есть еще так называемые двуногие. Их есть еще у нас в сквере. Это высшие существа, способные не только подражать многим животным, а в определенных ситуациях вынуждены собирать в единый сгусток всю свою энергию и, подобно ревущему дикому ослу, выплескивать ее, пытаясь привлечь внимание или, к примеру, надеясь разбудить сидящего в ближайшем отделении милиции дежурного милиционера, уставшего после трудной ночной смены. Но прочны и массивны стены старых зданий, в том числе и того, в котором находится отделение милиции, где стоит пульт, где звонит телефон и хриплые голоса потерпевших зовут о помощи, используя современные виды связи. Увы, ни ослы, ни люди не способны соперничать с телефоном. И вот, чей-то крик, зов помощи, пропадает в воздухе, летит вверх и скрывается в космическом пространстве. Однако осколки падают, и заставляют задуматься пенсионера Сундукова о богатстве фауны здешних мест, сравнивать с удивительными экземплярами живой природы иных, например южных регионов, где горные селения не представляют себе жизни без такого надежного средства передвижения и перемещения тяжелых предметов, как осел простой домашний. Но в лесах еще водятся и дикие ослы, о которых мозг нашего свидетеля просигнализировал удивлением и даже некоторым, я бы сказал, сомнением в твердости своих познаний, когда он услышал подобный этим существам издаваемый зов помощи. И если иные сомневаются в способностях прекрасного человека, достойного пенсионера воспринимать и анализировать звуки мира сего только на основании того, что его шляпа требует места для своего хранения, ибо это наиболее простой способ экономить площадь небольшого малогабаритного жилища, то бишь использовать его стены, вбивая в них металлические вещицы типа гвоздь и даже вешая такие предметы мебели, как полки, то я вынужден попросить нашего свидетеля выполнить мою просьбу. Пройдите сюда, пожалуйста… Так, уважаемый. А теперь попросим в зал солиста нашей филармонии Максима Петровича Божко, который любезно согласился помочь нам в следственном эксперименте. Здравствуйте, дорогой.

Прокурор Константин Несторович расцеловался с вошедшим в зал импозантным брюнетом, стройную фигуру которого ловко и привычно дополнял элегантный фрак и все к нему относящиеся элементы туалета, в том числе соответствующего фасона белая рубашка, белые жилет и бабочка, а также лакированные, отражающие лампы люстр, туфли. Да, а еще белый шелковый платочек в нагрудном кармане доводил до идеала весь облик маэстро. Оторвавшись от любезного прокурора, музыкант сделал поклон судье и поклонился публике. Чьи-то хлопки, чуть раздавшись, тут же растерянно смолкли. Затем гость обратился к присутствующим со следующим пояснением.

– Друзья мои! Вы видите краску на моем лице. И этот удручающий блеск разочарования в моих глазах. Увы, сегодня мы лишены удовольствия видеть и слышать инструмент рояль, ввиду отказа моей родной филармонии предоставить его этому залу на время процесса, а наличия своего рояля, даже отечественного фортепьяно, насколько мне известно, в этом здании по каким-то непонятным причинам не предусмотрено. Надеюсь, глубокоуважаемая публика, а также очаровательная наша госпожа судья, ваша честь, понимают, что любая транспортировка стационарного клавишного инструмента требует его перенастройки, что весьма проблематично и откровенно недешево, в конце концов небезопасно для самого инструмента. Поэтому, пусть простят меня присутствующие здесь, прошу внести в зал электромузыкальный инструмент типа органола, который в данном случае будет играть роль суррогата фортепьянного звучания. Однако следственный эксперимент требует моего присутствия, моей помощи здесь, а так как ваш покорный слуга без инструмента – ничто, то, хоть и говорят у нас в народе – рыба не мясо, но деваться нам нынче некуда, придется выдержать и эту неестественность звука, и губящее воздействие мертвой этой клавиатуры. Но и хирургам, увы, приходится выполнять сложнейшие операции и в поле, и в окопах, и в палатках, даже в антисанитарных условиях, а акушерам принимать роды в самолетах, поездах и даже такси. Так что я готов к вашим услугам.

– Очень, очень любезно, мой друг, что вы оказали нам эту честь. Но я хотел бы еще добавить, – продолжил Константин Несторович, обняв пианиста за плечо, – что сегодня у вас появилась уникальная возможность не только слышать игру на ро… услышать здесь в нашем зале выступление талантливого музыканта и замечательного человека Максима Петровича Божко, который, как вы знаете, является гордостью нашей областной филармонии, но и… Да, должен вам сказать, что его выступление является безвозмездной помощью нашему судебному делу. Так вот еще что. У Максима Петровича недавно появился свой собственный компакт-диск, с чем мы его и поздравляем. По окончанию нашего судебного заседания у всех присутствующих здесь появится возможность приобрести альбом прямо из рук музыканта. Не упустите, друзья мои, такого уникального шанса. Ах, да: с автографом, непременно.

Шепнув что-то пианисту и указав кивком в сторону электромузыкального инструмента, установленного в свободном уголке, Константин Несторович проводил глазами и вежливой улыбкой музыканта, направившегося к своему рабочему месту и поспешил объясниться с присутствующими.

– Итак… Продолжим. Но что это? Я снова вижу серьезные лица участников судебного процесса и, в частности, потерпевшей Людмилы нашей Григорьевны. Да вот, опять же, вопросительные глаза уважаемого свидетеля видимо не понимают пока еще сути следственного эксперимента, который вот-вот произойдет здесь в уютном нашем зале. Ну что-ж. Время подгоняет, время не ждет. Это как экспресс – остановился на минутку и снова в путь. А скажите, любезный наш свидетель, Семен Михайлович, нет ли в вашей родословной паутине по линии отца или матери, не важно, известных имен, при упоминании которых у знатока музыкальной культуры или профессионала, такого как, например, наш гость Максим Петрович, учащается ритм сердца и, иной раз даже наворачиваются слезы умиления и благодарности. Нет, меня не интересуют любые другие знаменитые имена – ни математика Лобачевского, ни физиолога Павлова, ни революционера Свердлова. Нас сегодня интересуют именно ваши музыкальные корни, ваши предки-музыканты – возможно Мусоргский, Бах или Чайковский. Хотя нет, вряд ли последний. Но Бах – вполне возможно. Не помню, кажется родился его одиннадцатый ребенок, когда появился на свет знаменитый проект гения «Ре минор» для органа. Так как, Семен Михайлович?

– Видите ли, уважаемый Семен Михайлович…

– Простите, но Семен Михайлович – это вы, а мое имя э… Константин Несторович.

– Нет, Константин Несторович, именно к самому себе, а вернее к своей глубокой памяти я и обращаюсь в данный момент. Сейчас, сейчас. Еще немного, чуточку всего. Где же это? Сусека, в которой подвал моей памяти хранит имена всех предков-знаменитостей находится… О! Здесь… Что? Неужели? Боже, какое разочарование. Увы, к глубокому сожалению, не могу подать руки своей для поцелуя находящемуся здесь в зале талантливому исполнителю-фортепьянисту, ибо не достоин мой род этого поцелуя ввиду отсутствия в нем не только имен типа Бах, но даже какого-нибудь там Хренникова или, к примеру, Соловьева-Седого в эту паутину не занесло ни ветром, ни случайностью, ни парадоксом, то есть не пленило подобно мухе, вроде той, что летает сейчас там под потолком и которая остается вне всяких паутин свободной, так сказать, птицей, ввиду хорошо организованной уборки данного помещения с периодическим протиранием всех углов, плинтусов и прочих мест от пыли, мелкого мусора, в том числе и паутины. Напротив, готов сам преклонить седую и отчасти плешивую свою голову и зафиксировать таким образом свое преклонение перед талантом того, кому дано, от того, кому не дали.

– Так, господа! «Не могу подать руки музыканту для поцелуя», то есть не достоин – такова суть и не нужно какими-либо другими обобщать, надеюсь, и без того понятную фразу нашего, извините, безродного свидетеля. Ну, уж простите мне безродного. Однако это весьма привлекательный для обвиняющей стороны, которую я представляю, факт. Ну хорошо, признаю, есть в зале скептики, которые, возможно, могут привести в пример имена таких людей, как Ломоносов Михаил Васильевич и прочих знаменитых выходцев из народа, даже музыкантов, не имеющих в крови ни капли Христовой крови, образно выражаясь. Поэтому, заранее предупреждая сомнения иных здесь присутствующих и их бесполезные комментарии, давайте возьмем некий режущий предмет, допустим, острое лезвие бритвы, даже хирургические ножницы, и движением опытной акушерки перережем сбивающие с толку так называемые генетические и генеалогические корни – бог с ними, лучше уж пробежим по основным этапам и периодам отдельно взятого вашего, Семен Михайлович, жизненного пути. И вот все эти лишенные музыкального слуха крестьяне, рабочие, пекари, лудильщики, рыбаки, вояки – ваши предки – рухнули в бездну прошлого, все также цепко держась своими паучьими руками за нити паутины и те самые корни, которые я только что отсек. А вы, как и это летающее насекомое, теперь свободны от уз. Вот она, ваша жизнь, на ваших же ладонях, не обремененная никакими генетическими обязательствами и родовыми тайнами. Отвечайте сами за себя, прошу вас. Все мы были лихи петь зычными своими голосами, требуя от усталых наших матерей еще и еще живительной белой влаги, распирающей материнские груди, но эти издаваемые звуки не были ни песнями, ни чем либо иным, относящимся к искусству. Да и колыбельные наших матерей – это была скорее успокаивающая терапия, нежели настоящее пение, то есть, то, что опять же мы называем искусством. Но были ли, господин Сундуков, в вашей юности, детстве моменты, когда вы временно становились жертвой использования взрослыми детского труда, и в связи с этим в ваших руках появлялся обычный веник, а уборка вдруг шла насмарку? Ручка веника становилась грифом балалайки, а тонкие прутья вашим воображением превращались в струны? Или, скажем, найденная в поле соломинка, как следствие вашей тяги к музыкальному искусству, вдруг превращалась в свирель или флейту. А уж пустые, казалось бы ненужные, картонные коробки из под грубоватых детских ботиночек, допустим когда вы получали их в подарок, – сам бог велел использовать их пустое бесполезное пространство, создающее резонанс звука, опять же в музыкальных целях, в качестве этакого ударного инструмента типа барабан. Так как, к примеру, это трио? Или может быть квартет? Может быть еще чего-либо, компенсирующего музыку, требовала ваша беспокойная юная душа? Завывание ветра в трубе превращалось в звуки органа. Руки чертили углем на стенах нотные строчки и затем наносились первые ноты, ну не симфоний, конечно, хотя бы первых мелодий своего собственного сочинения? Одним словом, была ли у вас в детстве тяга к музыке и отменный музыкальный слух? Мы вас слушаем.

– Глубокоуважаемый Семен Михайлович…

– А, это вы опять сам к себе обращаетесь, к своей, так сказать, памяти?

– Нет, милейший, я это вам пытаюсь дать свой ответ.

– Простите, меня все же зовут э… Константином Несторовичем.

– Очень приятно, молодой человек. Но я вот что хочу сказать. Я опять о повадках животных, но на сей раз мой рассказ унесет уважаемую публику вместе со мной в голодное детство ваших пап и мам или, скорее, их родителей, возможно ровесников вашего покорного слуги, в те времена, когда раскулаченной семье ничего не оставалось делать, как искать помощи у природы, дабы не отдать концы и не лишить возможности жадные, самые младшие в семье, клеточки детских организмов получать энергию и питательный материал, необходимый для их размножения, дающий тканям рост и силу, что осуществляется в первую очередь посредством работы желудочно-кишечного тракта, где грубые пищевые продукты перерабатываются в необходимое для усвоения жидкое и готовое для всасывания состояние. Однако в этот самый тракт, начинающийся с зубов и кончающийся органом, звучащим на латинском языке более приемлемо, чем на русском… Одну минуту, у меня записано… Вот, здесь… Так, анус. Да, правильно. Слегка стерлась моя пометка – это я еще в 70-е годы отметочку поставил себе в записную книжку, работая в библиотеке Добролюбова. Кстати, фамилия Добролюбов… Что? Ах, да. Действительно, я рассказывал вам об этом и в том числе о своей удивительной и редко встречающейся в наше время скромности и прочее. Так вот, этот самый тракт, находясь в невостребованном состоянии, частенько протестовал в наших животах холостым функционированием, будто насос, продолжающий работать, когда уже жидкость какой-либо емкости или, к примеру, воронки, уже перекачена с помощью этого технического средства, а человек, получающий зарплату за то, что должен присматривать за работой двигателя и количеством оставшейся жидкости, подлежащей удалению, ну, скажем, не слишком обременен морально-трудовыми принципами и, откровенно говоря, нарушил трудовые свои обязанности, покинул свое рабочее место и пропустил момент окончания работы, не выключив вовремя аппарат-насос, чем вызвал напрасный перерасход энергии, подверг дорогой прибор риску порчи и вызвал тот самый неприятный для окружающих звук, напоминающий холостую перистальтику желудочно-кишечного тракта в тех случаях, когда он работает, не смотря на то, что организм не получил должного количества продуктов питания, которые должны перерабатываться в нем организмом до соответствующей жидкой консистенции, чтобы в дальнейшем стенка кишечника могла всасывать самые важные компоненты, необходимые для постройки организма, то есть питания клеток тканей и способности их размножаться… Что? Какая музыка? Ах, да… Терпение, друзья мои… И вот после мною упомянутого раскулачивания, то есть изъятия властями наших запасов продуктов питания, мой покойный отец стал потихоньку от тех же властей восстанавливать традиции своих предков и отдаваться радости общения с природой и ее обитателями с помощью небольшого обреза, способного, впрочем, убить крупного зверя, мясом которого можно было бы заменить изъятые властями продукты питания – плоды собственного сельскохозяйственного труда и таким образом обеспечить рост и развитие…

Ну, хорошо. К этому мы еще вернемся. Возможно… И вот однажды я, вами вызванный свидетель, получаю от моего дорогого родителя приглашение отправиться с ним в ближайший лес, дабы поучиться искусству поиска продуктов питания в недрах созданных нашей природой лесов, предварительно меня обеспечив, ввиду детской неопытности, необходимыми правилами безопасного поведения в случае встречи один на один с каким-либо из обитателей глухих и редко посещаемых человеком районов леса. Наставления и уроки моего папаши были весьма и весьма полезны мне – вто время еще малоопытному и неначитанному ребенку. Одним из важнейших правил, к счастью усвоенных мною, а иначе ваш скромный слуга не мог бы быть основной опорой и ключевым звеном на данном процессе, было правило поведения разумного человека при встрече с неразумным и хищным, я бы сказал, опасным существом, обладающим к тому же развитой мускулатурой, массой и острыми клыками. Понятно, что ежи, белки, зайцы и птицы не требовали серьезных мер безопасности при встрече с ними. Не имея разрешения пользоваться огнестрельным оружием, даже детским, тем более, иного, чем мною упомянутый отцовский обрез на вооружении нашей семьи и не было, я вынужден был быть предельно внимательным и постоянно повторять в своей голове наиважнейшие правила поведения безоружного охотника или простого посетителя леса при встречи с опасными представителями хищной фауны. Ввиду вышеизложенного, мне пришлось акцентировать свое внимание на поисках даров леса доступных и безопасных, а также неспособных резко перемещаться, то есть убегать, в случае приближения к ним и таким образом лишать возможности воспользоваться их энергетическим потенциалом, а также витаминными свойствами, применяя в качестве продуктов питания. И вот, если я не ошибаюсь, в третьем часу после полудня мой отец оставил меня, усталого, отдыхать в тихом и спокойном, как показалось на первый взгляд, месте, а сам удалился со своим огнестрельным оружием и к своему сожалению с пустой охотничьей сумкой на плече, вероятно все еще рассчитывая на успех своей охотничьей операции, и я, таким образом, остался один на один с природой и ее дарами, покоящимися на дне сплетенной чьими-то умелыми руками моей корзины. Незаметно для себя мой детский организм просигнализировал желанием оказаться в приемлемом для оптимального расслабления положении, что я и сделал в соответствии с этими импульсами. Отказавшись от вертикального положения, я получил те самые оптимальные условия для отдыха с отключением сознания, то есть закрыл глаза и уснул. Однако сон мой был тревожным и беспокойным ввиду присутствия в нем хаотичного движения картины тех самых даров природы, которыми мне удалось наполнить корзину. Когда непонятный шорох заставил меня прервать это нейрофизиологическое состояние, я увидел себя лежащим на правом боку и хотел было в качестве эксперимента поменять позу, решив перевернуться на другой бок. Увы этой затее помешало самое настоящее происшествие. В поле своего зрения я увидел медленно передвигающуюся в мою сторону фигуру, которая явно не соответствовала моим представлениям о существах разумных, например моего возвращающегося с добычей отца или, на худой конец, случайного постороннего человека, как не соответствовала и моим знаниям о неопасных обитателях лесов мною выше перечисленных во главе с колючим животным еж. Последний является в некотором роде слегка опасным, если посещающий лес человек лишен возможности приобрести приличную обувь и вынужден надеяться на толщину и грубость кожи своих стоп, что, однако, не на сто процентов гарантирует безболезненности в случае попадания зверька под обнаженную часть стопы. К счастью для меня самого, моих родителей и близких, и, надеюсь, для вас, присутствующих здесь, главное правило, сверлящее мое сознание, не дало превратиться моим опасениям в паническую реакцию с дальнейшим, пагубным для меня, резким изменением положения тела и следующим за этим незамедлительным передвижением с нарастанием скорости в сторону, проивоположную обнаруженного в моем поле зрения крупного и лохматого существа, которого данное мое резкое движение соответственно спровоцировало бы на принятие каких-либо своих ответных агрессивных мер, как, например, прыжок в сторону движущего предмета, захват его и использование в качестве источника питания, реже, насколько я осведомлен, как сексуального объекта. Однако, выполнение соответствующих правил, не позволило мне привести выше упомянутый механизм в действие, и я остался неподвижно лежащим на том же правом боку с чуть приоткрытыми на всякий случай глазами, не смея, впрочем, даже моргать. Вскоре приблизившееся ко мне существо подтвердило мои неясные предположения и, действительно, оказалось иным, чем любой из представителей тех двух безопасных для меня групп существ, с какими также имелась теоретическая возможность столкнуться здесь в лесном пространстве. Увы, по многим признакам я вскоре даже определил породу животного, отнеся его к косолапым и плоскостопным представителям. Пол зверя, к сожалению или, может быть, к счастью, установить не удалось. Возможно это был зверь со скрытыми, ввиду наличия длинной бурой шерсти, женскими половыми признаками, то есть самка, а этим животным более присущи инстинкты материнства, чем склонность к совершению нездорового сексуального насилия над существами слабыми, тем более иной, не медвежьей породы. Однако, в отличии от нашего человеческого разделения по половым признакам, медведи и медведицы при определенных ситуациях одинаково опасны для нас людей. Так что половые различия в тот момент вовсе не влияли на степень опасности сложившейся ситуации. Итак, приблизившийся зверь, увидев меня лежащего, проявил все признаки своей животной несознательности и ошибся, приняв мою неподвижность за принадлежность к неживому или, на худой конец, растительному миру. В конце концов он все же заинтересовался наличием некоторого содержания соли в открытых участках моего тела, что животному очевидно было важно в целях предупреждения последствий возможного дисбаланса своего организма, например, такой важной его функции, как обмен веществ. Не смотря на то, что влажный, больших размеров, язык зверя забирался в очень даже чувствительные места, ощущение страха несколько парализовало мои привычные реакции, естественные у нас ребят во время забавных наших игр, когда в целях баловства, вы знаете, дети хватают друг друга за самые щекотливые, так сказать, части тела, вызывая таким образом смех и веселое настроение, что в те далекие времена компенсировало нам отсутствие компьютерных игр и прочих современных развлечений. Когда вкус соли во вкусовых рецепторах зверя снизился до минимального уровня, он, все еще не понимая животного происхождения предмета, то есть меня, решил использовать мое тело, дабы приподняться выше над уровнем земли, видимо, с целью оглядеться, например в поисках сладкого десерта, будь то ягоды или мед. Ничего сладкого на моем теле не оказалось, за исключением… Но это так, это не важно. Главное же то, что вся тяжесть зверя, который к тому же принял вертикальное положение, навалилась на мое хрупкое тело, и особенно травматическим и пагубным оказалось наступление одной из его задних конечностей на левый орган моего слуха, что в дальнейшем возможно повлияло на мои музыкальные способности. Эта история в остальном закончилась благополучно, зверь удалился, услышав где-то раздавшийся выстрел, а мой родитель вскоре вернулся, с гордостью держа в руке небольших размеров зайца, видимо еще не очень старого. Вот то, что я хотел довести до вашего сведения, отвечая на вопрос о наличии у себя музыкальных способностей.

Закончив, свидетель осмотрел углы зала и потолок беспокойным взором и, найдя, наконец, свою знакомую муху, тотчас успокоился и зафиксировал опять все свое внимание на ней.

– Итак, господа, выше изложенное компактно можно было бы сформулировать таким образом: свидетель – личность не музыкальная, не имеющая каких-либо, относящихся к музыке, гипертрофированных участков в головном мозге и соответственно так называемых островков в памяти, якобы связанных с музыкальными его впечатлениями, а, иными словами, ему медведь на ухо наступил, вот что! – торжественно подвел итог прокурор Беляев.

– Я протестую, – раздался спокойный, но твердый и решительный голос оппонента, – ибо всем известно, а особенно науке – медицинской, так сказать, ее части, что большинство органов чувств как у существ человеческой природы, так и у многих высоко развитых неразумных представителей фауны, имеет симметричное, то есть парное устройство и, в случае выключения по каким-либо причинам, одного из двух, орган, находящийся на противоположной стороне, усиливает свои как слуховые, так и музыкальные способности в такой степени, что способен компенсировать работу парного органа, и поэтому наша, то есть защиты, точка зрения остается прежней: вся эта цепочка событий – от существования в океане памяти свидетеля наличия острова, возникшего в результате любви к музыкальной поэзии, знания и хорошего музыкально-поэтического вкуса, отчего этот сгусток памяти и приобретает очертания выше упомянутого острова с таверной, девушкой, плащом и так далее до возникновения реального гвоздя и шляпы на стенах его прихожей одновременно с воображаемой девушкой из таверны, оказавшейся на кухне пятиэтажного дома, что в конечном итоге не позволяет нам на все сто процентов доверять реальности тех ощущений, что свидетель нам преподносит как очевидные и фактические – тот самый якобы услышанный извне, а не рожденный в самом себе крик помощи или пение животного – как хотите.

Не смотря на логичные доводы и протест адвоката, на лице прокурора Беляева не промелькнуло даже малейшей тени озадаченности. Наоборот, он раскованно улыбнулся и продолжил:

– Именно этого! Именно этого я и ожидал. Как раз этих самых якобы аргументов… Хотя, допускаю, в иных выражениях, с иным порядком слов, но в общем-то приблизительно таких вот по смыслу. Предвидя данную тактику моего оппонента, я и попросил заранее у суда согласия на следственный эксперимент, ради которого мы вынуждены отвлечь от важных дел, возможно творческих, нашего мастера фортепьянного искусства, гордость областной филармонии Максима Петровича Божко, который уже посматривает на циферблат своих ручных часов и, боюсь, сильно скучает, пока мы – люди нетворческие спорим между собой. Как бы мы ни воспринимали то замечание, что было только что предъявлено защитой, я все же полагаю, что один лишь печальный опыт встречи с крупным зверем и травма органа слуха, как последствие этого происшествия, не может оставаться единственной причиной немузыкальности того или иного человека, в том числе и нашего свидетеля. Возможны и иные причины, в результате которых появляется некая нетолерантность к звукам, рождающим мелодии и вообще к музыкальной культуре, и даже собственно врожденная немузыкальность. И эти люди живут как раз именно в реальном мире, реально его воспринимают, реально мыслят, реально совершают те или иные поступки, каковым является наш свидетель, вопреки обратному утверждению защиты. Итак, существуют соответствующие музыкальные тесты, на основании которых можно определить степень музыкальности и которые, ради справедливости закона, мы не должны упускать без внимания, активно их использовать в подобных нашему случаях. Теперь я отдаю бразды правления нашему маэстро и попрошу уважаемого свидетеля быть готовым и довериться Максиму нашему Петровичу, ответить на все его задания. Пожалуйста, будьте добры.

Маэстро, устроившийся на табурете за электронно-музыкальным инструментом, с некоторым презрением взглянул на пластмассовые клавиши и, прежде чем прикоснуться к ним, плавно, будто балерина, сделал некое хомутообразное движение правой кистью. Как только рука опустилась, тотчас зал наполнили электронные звуки небезызвестного шедевра под названием «Собачий вальс». Пианист при этом делал в некотором роде комическое лицо, мол, мы, серьезные музыканты, тоже умеем шутки шутить. Доиграв мелодию до конца и вызвав оживление в зале, музыкант повернулся на крутящемся стуле в пол-оборота к свидетелю и обратился со следующим вопросом:

– Скажите, любезный, ежели я назову вам трех композиторов, то решились бы вы взяться утверждать, что сие произведение возможно… Подчеркиваю, возможно, но не обязательно, принадлежит перу одного из них. Итак на ваш выбор: Иоганн Себастьян Бах, Альфред Шнитке или Серафим Туликов.

– Ни одному из вышеперечисленных основоположников классического жанра в музыке сие произведение принадлежать не может, – нисколько не задумываясь ответил свидетель, – ибо это есть самое известное не только образованной публике, но даже не получившему высшего образования нашему рабочему классу, знаменитейшее творение композитора Огинского под названием «Полонез Огинского».

– Гм, интересная точка зрения. Во всяком случае это ближе, чем к Себастьянычу, в этом я согласен с вами. Хотя мог бы быть ранний Туликов, почему бы нет. Впрочем, возвращаясь к Баху, что-то из хорошо темперированного клавира можно было бы найти похожее при желании? Нет, нет не уверен. Итак, записываем, ваш ответ и переходим к следующему тесту. Сейчас я наиграю короткую мелодию, а вы постарайтесь ее запомнить и повторить, то есть напеть. Не скрою названия произведения, это кусочек из шедевра мировой классики работы композитора Мусоргского «Полет шмеля».

– Вы, милейший, на некоторое время можете расслабить драгоценные мышцы и сухожилия ваших неутомимых конечностей, причем я имею ввиду не только те, главные две, что ближе всего находятся к головному мозгу, также, кстати, незаменимого и с переизбытком используемого в вашей творческой работе, но и те, что по понятным причинам и в связи с наличием обуви ни коим образом не прикасаются к клавишам инструмента, а аналогично автомобильной системе управления, выполняют определенные педальные функции, ибо это пауза в предложенной вами ситуации появилась в связи с тем, что я, представьте, в этом задании не нуждаюсь в помощи господина нашего уважаемого Мусоргского и без посторонней помощи могу изобразить с поразительной точностью некоторых животных, в том числе майского жука, а не только вами упомянутого шмеля. Но я думаю, что достоин более сложной задачи, как например пародирование такого замечательного животного как петух простой домашний. К сожалению, не имел возможности слышать пения дикого петуха, или, как его еще называют, лесного, но подозреваю, что последний радикальным образом не отличаются по своим голосовым данным от нашего, то есть веками жившего бок о бок с человеком.