Текст книги "Эйвели. Часть первая"

Тогда же привёл Эрайе Уолли Иниам к отцу и матери под очи Фиэльли, в Светлый Дом, и просил её свидетельства перед Финиаром о желании его соединить себя в Свете с любимой Иниам. И пошла Фиэльли к Финиару, дабы просить сочетать их. И спросил Финиар её: – Что случилось? И ответила Фиэльли: – Любовь в Доме твоём. И свидетельствовала о Любви двух эулиен и просила за них. – Как откажу я Свету своему? – отвечал Финиар ей. Тогда же отпустил он Фиэльли, и велел позвать эулиен, и заглянул в сердца их. И узнал их, вольнопленных, счастливыми в единстве своём. И был в тот день праздник в Светлом Доме, ибо с радостным сердцем сочетал Финиар Эрайе и Иниам по верной Любви их.

Да будет каждому Любовь опорой и щитом, подобно Любви их! В ней же обрели эулиен и силу свою, и крепость, и право. И Господь их благословил её.

Звенье семьдесят первое. Ильмадуйль Владычица снов и Ислии. Великое плавание «Мечты»

Была Ильмадуйль рождена от Амахейлах, дочери Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от благородного арели Халму, мужа Амахейлах, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме. И было это так. Коснулось солнце головы Халму, и поднял он глаза к небу, и увидел там радугу, именуемую эулиен улыбкой неба. Просияла же тогда улыбка и на лице его, и, отвратившись от трудов своих, пришёл Халму к жене своей, поскольку исполнилось сердце его пламенной нежности, и не мог он ждать, ибо Свет обуял его и принудил. Тогда же соединили Амахейлах и Халму руки свои и уста свои, и легли как муж с женою, и воцарилась Любовь между ними в силе своей и радости. Так по упорству и торжеству Любви их был у Амахейлах ребёнок от возлюбленного мужа её, и узнала она о том вскоре, и сказала ему, и умалилась печаль арели в сердце Халму, и зажёгся в глазах его Свет, какой дан был ему новым правом его, светлее же права не найти на свете. И по сроку, положенному ожиданью их, родила Амахейлах дочь, и был Халму с ней в тяготах её. И взял дитя своё на руки и так дал Финиару. Он же нарёк ей имя И́льмаду́йль [Íl`madül`], что есть Радуга.

И увидела Амахейлах, как изменился муж её, и исчезла вся прежняя строгость его и крепость, и стал он трепетен, как ранний цветок, и мягок как воск, в трудах над Ильмадуйль. И не учил Халму дитя своё, но учился от него сам. И всюду был с ней и ревновал её к чужому слову и взгляду, тогда же бывал грозен и суров, как в битве, но прощали ему эулиен все взгляды его и дела, ибо никто не любил Ильмадуйль так сильно, как Халму, и восторгам его и трепету его перед величайшим чудом жизни своей не было конца. И долго уговаривала мужа своего Амахейлах разрешить эулиен рода её и Дома её приходить к Ильмадуйль и учить её. И была она в просьбах своих усердна и тверда, и так вскоре согласился Халму, однако и тогда был рядом с Ильмадуйль. И был с ней неразлучен, как стебель и цветок его, до срока, пока не умножила Амахейлах радость мужа своего известием о новой жизни во чреве своём, что подарил он ей.

Была Ильмадуйль нежна и светла, подобно матери своей, глаза же и тонкую красоту свою взяла она от отца, ей же перешла и верность его. Взяла Ильмадуйль от рода своего попечение о страждущих и была искусна в ткацком мастерстве. Многие корабли сыновей Ирдильле снарядила она в путь их, дав им лучшие паруса. Многие гербы и флаги родов эулиен в стенах Дома её и вне их – труды рук её. Многих детей Светлого Дома одела Ильмадуйль к праздникам их и амевиль. С поклоном приходили к ней и люди, и арели, ища благосклонности её и тканей, ибо истинно достоин труд её королей и героев! Сама же Ильмадуйль, по обыкновению эулиен, едва знание просияло в ней, поселилась в далёком пределе мирной земли, на горé посреди беспокойных вод, где были ей соседями лишь тюлени и птицы. Там же и поставила она станок свой под навесом и день и ночь трудилась там в молитве и соследовании. Когда же закончен бывал труд её, брала она лодку и, дождавшись милости океана и доверившись ему, возвращалась на мирную землю, где отдавала труды свои и собирала необходимое для дела своего. Редко был океан у острова Ильмадуйль тих и милостив, потому, бывало, по многу месяцев не могла вернуться эу на мирную землю, а поскольку был остров её каменист и безлюден, устремлялась к смертному роду она лишь в молитве своей и в сердце своём внимала нуждам его. Тогда же сделалась Ильмадуйль проворной, как бегунок на станке её, ибо научилась соследовать человеку во снах его и через них приходить к нему, и великая сила дана была ей в этом. И было служение её светло и тайно, ему же была Ильмадуйль верна всем сердцем своим. Не дай в обиду то, что тебе дорого. Защити человека от него самого. (1)

^{(1) L. I. I. V. E. 7:31}

Жил тогда у самого океана эу, которого звали И́слии [Íslii], и знали его все как честного зодчего, искусного в деле своём. Много лет служил Ислии при дворах королевских среди людей, но вскоре оставил явную службу свою, ибо однажды пожелали люди употребить дар его для военных дел, Ислии же сердцем своим был мирен и незлобив, а потому оставил род человеческий и службу в нём и поселился отшельником у самой воды, где не могли найти его те, что искали труда его. С тех же пор изготавливал эу инструменты и вещи для мирного труда на земле и в быту, и в дни праздников и ярмарок оставлял пристанище своё, дабы раздать изготовленное и найти всё потребное для труда своего. Был Ислии скромен и тих, но имя его высоко почиталось в Светлом Доме, ибо был он из тех, кто помнил Свет Эйдена и видел светлейшие глаза Эин-Мари, он же был из тех, чьи руки воздвигли обитель эулиен и вдохнули жизнь в стены её. Тогда же дал ему сам Финиар золотую ленту для рода его и нарёк род его Кéрникеви́ль [Kéarnikevhíl`] (2), что значит Крепкий как Свет, и стала башня Светлого Дома знаком его, и крепкая слава связала имя Ислии и дело его рук. Но оставил Ислии величайший из своих трудов и ушёл к океану, ибо громкая слава, возносившая имя его, пугала его, и гул матери-воды был ему ближе восторженных слов о нём самом. Там же в смиренном труде и уединении жил он долгие годы, и вот уже народилось не одно поколение эулиен, что знали о нём лишь со слов Финиара и Элкарита, а рассказы Эливиена об Ислии сделали имя его легендарным. На ярмарках же и праздниках оставался он, как всегда, никем не узнан и не замечен, ибо за сотни лет научился он скрытности в полной мере. Пусть всё в вас будет устроено наилучшим образом, чтобы не мог взгляд придирчивый и праздный уличить в деле вашем. Не найдя же учителя в труде своём, учитесь у арели, что и тьму выдадут за Свет, и себя за то, чей образ примут неотличимо для глаз, но сердца. (3)

^{(2) Kéarnikevhíl` élta – род Ислии. Нет среди эулиен более тех, чьим родам было бы дано имя и золотая лента из рук Финиара. Так носит всякий старейшина или глава рода эулиен свою истаи йелет в знак причастности крови своей и рода своего к золотой крови народа эулиен, никто же из эулиен, кроме четырёх родов Эйвели и рода Ислии, не имеет своих имён, не считая родов Грененн и Лиллини, о коих не знаю я, если и утвердились они в подзаконном мире, невзлюбившем всякую золотую кровь. Так называет себя каждый эу именем своим или прозвищем, данным ему, что как имя его крепко, и если же полагается ему прояснить происхождение своё – называет он имя старейшины или главы рода своего и себя причисляет к принадлежащим ему, добавляя «g» или «ug» к имени его. Когда же представится эу по имени своему, не принято спрашивать род его, но улыбнуться ему и сказать «истинно так!», спрашивать род его или, хуже того, требовать тон его – может лишь неопытный или не верящий ему, ибо просить тон у эу, что просить его открыть душу свою и всё сокровенное в ней и в сердце его.}

^{(3) L. I. I. V. E. 15:3}

И была ночь, и ушла Ильмадуйль по дороге снов смертного рода, но увидела там Свет, дотоле неведомый ей, и увидела девушку, осиянную светом мягким и ярким. Она же приветствовала её с поклоном и почтением. И сказала девушка эу, что будет завтра день праздника и океан мирным, а потому пусть возьмёт она все ткани свои, и еды, и снадобий, и придёт на ярмарку, где будут ждать её. Вняла словам девушки эу, и рассеялся Свет её, и снова всюду были сумерки сна, и продолжила эу соследование своё, но в сердце сохранила совет, данный ей. Много дорог во снах человеческих проложено было Ильмадуйль, оттого и зовут её Владычицей Снов, Эвхи́ме Ни́вехэ [Evhíme Nívehē], ибо под силу ей приходить во сны человека, и имеет она добрую власть в них. Многие матери эулиен, отходя ко сну, молятся Создателю и призывают в сердце своём Ильмадуйль в сон детей своих, дабы принесла она им Свет и покой и уберегла их. Безотказно сердце щедрой эу, и не разбирает она в служении своём сон эу и человека. Потому велико почитание её, и творит она для нуждающихся ободряющие и светлые сны, и отгоняет всякое зло и печали.

И была та же ночь, и тяжким сном уснул Ислии, окончив труды свои. Немилостиво время было к сердцу его, и тяготился эу сердечного одиночества своего, ибо полно сердце его было, подобно океану, и полнотой его были Любовь и нежность. Никто же не искал их, никто не ведал о них, и так умножались печали эу, ибо не видел в нём никто твердыни его сердца. Но вот сошёл сон на него, и увидел Ислии во сне Свет, который не мог узнать, и растревожилось сердце его, и увидел эу девушку, покрытую Светом своим, и с почтением она поклонилась ему. И сказала, что будет завтра день и праздник у людей, и будет ярмарка в честь него, и много будет там из тех, что ищут доброго труда Ислии, и будут ждать его там. Сказав же, исчезла, как и Свет её, и мирный сон взял эу до последней звезды.

И был день большого праздника в конце лета людей, когда собрались они и радовались. И взяла тогда Ильмадуйль ткани свои и запасы и пришла на праздник. И взял тогда Ислии труды свои и пришёл на праздник, и искали они страждущих и нуждающихся, кои в великом числе на любом празднике смертных, ибо там, где одни веселятся и празднуют, другие ждут милости их и сострадания.

Случилось же Ильмадуйль собрать нуждающихся вокруг себя, и окружило её множество народа. Были среди них и те, что нуждались в одежде, и те, что нуждались в хлебе и крове, в добром совете и участии. И каждый из них непременно хотел быть выслушан и облагодетельствован эу. Увидел тогда это Ислии и остановился поодаль, и проснулся восторг в синих глазах его, и сердце его возликовало, ибо видел он, с каким трепетом и радостью отвечала Ильмадуйль каждому и старалась помочь. И врачевала недужных, и кормила голодных, они же всё прибывали и прибывали и теснили её. И вот уже собралась толпа, и поднялся гул её, и не было в ней место для самой Ильмадуйль, ибо могла толпа порвать её в нетерпении. Тогда пришёл Ислии, и расступилась толпа, и подошёл он к эу, и взял её за руку и так увёл прочь, ибо погибель грозила ей. И едва соприкоснулись руки их – встретились взгляды их, и узнали сердца эулиен Свет друг друга и не захотели другого Света. И просиял взгляд Ислии, и светлой улыбкой отвечала ему Ильмадуйль. Тогда же весь мир объял Свет нежности их. И дабы соединиться по закону и праву эулиен, упросила Ильмадуйль Ислии вернуться в Светлый Дом и предстать перед Финиаром, чтобы он сочетал их. И так взяла Ильмадуйль возлюбленного своего и привела его в Дом свой, и велика была радость, воцарившаяся в нём, когда вернулся в него многочестивый зодчий его. Тогда же пришла Фиэльли к Финиару и просила разрешения его готовить Светлый Дом к празднику, и Финиар разрешил ей, и вскоре оделся Светлый Дом в гирлянды цветов и благоухание их, и собрались все рода Дома эулиен и все дети их, и спрашивали Фиэльли, что за праздник готовит она, неужели день урожая смертных? Но улыбалась им Фиэльли, как только она могла, и всех отправляла к дверям Светлого Дома, и собралось там много эулиен в час, когда, держась за руки, вошли в них Ильмадуйль и Ислии с поклоном порогу Дома своего. По молитве же и предстоянию Финиара и детей его, стоящих во главе четырёх родов, был введён Ислии в род Финиара, и по амевиль Ильмадуйль и Ислии был оглашён их союз, соединивший два великих рода под сенью Светлого Дома, чью славу и силу взялись они приумножить. Тогда же и был великий праздник в их честь, и посадил Финиар соединённых в Свете по правую руку от себя, и с великой радостью и честью служили им все собравшиеся в Длинной зале. А в вечер дня торжества их – наблюдали эулиен, поднявшись на башни и выйдя в сад – цветной салют, устроенный умельцами Светлого Дома в честь соединения двух родов и Любви Ислии и Ильмадуйль. И длился праздник тот несколько недель, но прошёл шум и блеск его мимо влюблённых, ибо уединились они в месте укромном, и долгое время никто не видел их. Когда же пришёл срок – явились они к Финиару и привели его к воде, где показали ему корабль, что построили они вместе и назвали «И́льтанкáн» [Íl`tankán], что значит Мечта. И был тот корабль самый большой и прекрасный из всех, что видели и знали Финиар и все эулиен, и были золотые паруса на нём и из красного дерева тело его, подобно стенам Светлого Дома. Тогда же опустились на колени влюблённые эулиен перед господином своим и смиренно просили его отпустить их на корабле, дабы взяли они истинный путь свой и так послужили смертному роду. И встал Финиар тогда рядом и молился с ними, и благословил путь их и служение их. После чего взошли Ильмадуйль и Ислии на корабль и отплыли на нём вместе, передав с Финиаром поклон и молитвы свои ожидавшим их. И унёс их корабль прочь, и так отправились они под парусами «Мечты» по пределам подзаконного мира и за пределы его. С тех пор сделались сердца их маяками для отчаявшихся и не верящих в Свет, и служат им по сей день, ибо и в этот час верная «Мечта» на пути своём.

Любят эулиен и чтут историю Любви Ильмадуйль и Ислии, историю обретения двух сердец и Света их, историю соединения двух великих родов, а потому стала вскоре история их легендой и песней и названа «Ай áрнрей И́льтанкáнэ» [Ay árnrey Íl`tankánē] – «Великое плавание Мечты», которую поют эулиен детям своим и рассказывают друг другу, и состязаются в ней по праздникам в знании её и исполнении, история же их не имеет конца, ибо верно горят свечи Ильмадуйль и Ислии в Зале Белых Свечей, и где бы ни были они сейчас – знают эулиен, что продолжается их доброе приключение, и светлое служение их не окончено.

Im Íl` vol` núahg im evá térlen etém

«Íl`tankánē», ke ítimal` yíni

Líl`ene el`kanmárien, el`ámién

Líei im íl`i íemi nívhi.

Mor íl`mrinhii ismúnlei ül`enē

Im ü el`édren Páyē íeh, Rúnē,

Íeh érkē, íeh kémiē – iievlárēi

Dúe ekanmárine duh evá íeh «Íl`tankan» áyrem!

Ni nörenal` erókrē, ni nörenal` ín’ni erókē

Ten dúen, ke áyrem árnren

Amhíle Íl`e nitentáh

Ámieni nóii ko íl`daril`ē el`tórnen.112112
  И Свет был чист, и будет путь таким
  «Мечты», что стала домом
  Сердцам влюблённых, соединённых
  Любовью и светлой тайною её.
  Под звёздным пологом небес
  И на руках Отца их, Океана,
  Их кормчего, их друга – колыбелью
  Двум любящим пусть будет их «Мечта» отныне!
  Не знали времени, не знали своей доли
  Те двое, что теперь плывут
  Навстречу Свету, непостижимо
  Соединённые им для радости других (эмл.)


[Закрыть]

Где звёзды уснули, устав от забот,

«Мечта» моя гордо и тихо плывёт.

Поют её снасти, и пена под ней

Ворчит или шепчет колыбельную ей.

Ты спишь или бредишь, иль отчаялся вновь?

Не бойся, мой друг, где-то рядом Любовь!

Паруса её крепки и надёжна корма,

«Мечта» знает путь свой и время сама.

Там, где сумрак сгустился и тень пролегла,

В чёрном сне ли твоём иль наяву —

Вмиг рассеется мрак, улыбнутся едва

Всем заботам назло Ислии с Ильмадуйль.

Звенье семьдесят второе. Битва при Тумраг. Нуат и Эннирми

Не дают эулиен имена битвам и сражениям, ибо тщетно стараются забыть о них, даже если победа была за ними, но в том их беда, что крепка их память, как их Свет (1). Не забудут эулиен и Битву при Ту́мраг [Túmrag], что пришла на девятом шаге солнца с востока в день, когда не ждали её и не желали её.

^{(1) и потому лишь богоотреченные между собой называют битвы, никто же, кроме них, не смеет произносить имён их, только места, где состоялось сражение. По ним чаще всего и нарекаются битвы среди воинов эулиен.}

Когда приходит боя час, то песнь поёт душа, но запечатаны уста её, и доверяет, мятущаяся, стали. Ей отдаётся, ею говорит и исторгается из тела ею. Не любят эулиен сталь, им дерево милей и камень, ибо – они природой рождены, а сталь служить рождается убийству. Немногие из светлого народа способны оценить изящество клинка и всю его сверкающую верность. И древний властный дух его. И сладость тяжести клинка в руке, что его сжала, приготовляясь к бою. И грозный режущий напев, священный гул, божественные искры, летящие от каждой встречи противостоящей стали. И блеск манящий чистоты клинка, подобранного сердцем.

У эулиен оружие обычно не в чести, лишь именной клинок сопутствует каждому из них до водворения в Эйден или по жизни. Однако те, что ходят на войну, предпочитают ру́мну [rúmna, rúmha]. Румна – самый благородный меч. Он создан для защиты и служит ей исправно. В умелых же руках, повинных в ярости излишней – он скор и смертоносен. Румна – меч прямой и лёгкий. Без украшений, без зазубрин, без излишеств. Заточен с двух краёв он на особый лад – при попадании на лезвие его – искрится солнце и рассыпается в бессчётном множестве огней и бликов. Короткая у румны рукоять, и воина рука при ней почти что без защиты. И тех, что носят два меча, обычно называют ру́мниани [rúmhian]. Но биться в две руки – удел безумца или труса, а также ярости, а потому – немного среди эулиен румниани, хотя искусство боя в две руки оценено высоко в войске Седби, его же называют руматáн [rhumatán]. И много тех, кто ему служит, среди арели, и Нурши – известно всем – он лучший руматáни [rhumatáin], двурукий в битве. У арели не в почести мечи, когда идут на бой они стеною. Предпочитают стрелы, копья, пики. И всякое оружие, что им позволит врага держать на расстоянии. Однако же при ближнем бое – не тот соперник арели, который станет уступать. Ещё же и сéгра [ségra] в почёте у арели, чей сладостен им свист! Сама же сегра есть парный боевой серп с клиновидным и слегка изогнутым обоюдоострым лезвием, что располагается внизу древка и отстоит от него под прямым углом или противостоит ему верхним краем улыбки лезвия наружу. Используют сегру в бою парой, в двух руках, и бьют ею снизу вверх, реже иначе, дабы рассечь или вспороть противника, и держат сегру лезвием вниз, серповидной дугой вверх. Тогда же при ударе высоко брызжет кровь врага и вылетает вся подкожность его. Ни один эу не притронется к сегре, но чтут её арели высоко, хотя лишь самые лютые и умелые из них предпочитают серп иным смертодарящим видам стали. Оружие при арели всегда разнообразно. И каждый род и вид имеет родственную сталь и образ, явленный в её обличье. Прекрасны арели клинки, но неверны. И не искрятся. И веры нет им, хотя они крепки, и триждывосхительны на вид, как мастера, что их ковали. …Печальнее история людей. У арели к оружию есть страсть, поскольку в нём своё успокоение они находят, в ковке, в украшении и в наслаждении клинком. А люди ищут стали применение иное. Так у разбойников, что шли за Изосаром, Неоглашаемым, в большом почёте были кусачи – хóрштэги [hórshtegh], от hórshtet – кусать. Кинжалы с двойными лезвиями, закреплёнными как ножницы и приводимыми в движение ладонью воина. Хорштеги бывали с гладкими клинками и с зазубренными лезвиями внутри – всё для того, чтобы кромсать и костедробить тело. У чужеземных воинов Неоглашаемый когда-то подсмотрел подобный механизм, и по его рисунку ковали чёрные клинки. Ещё же шли на эулиен люди, держа в руках дымáк [dymák]. На длинном древке раздвоенный клинок, язык змеиный и тюльпан по форме. Дымак хорош в бою, когда твой враг в седле иль два соперника перед тобою. Дымак легко метнуть и пригвоздить им тело, отсечь, рассечь и вырвать часть от плоти. Вся роскошь образов смертоубийства. Но эулиен, если слова мира будет мало, всегда, конечно, предпочтут кулак. В тот день, когда внезапно обнаружат бесцельность вразумления врага, иль раззадорившись, иль обезумев, или защищая. Не дело эулиен – война. Не верьте тем, кто думает иначе. Не столько от смертей в войне, сколько от мысли об убийстве страдает эу. И эу даже не нужен Ад, лишь дайте меч и так поставьте против человека.

Пришла же битва на землю Тумраг и встала там. И арели вышли против златокровного народа, тогда поднялись эулиен против арели, и было их, что семян незабудки против семян амаранта. И били арели в барабаны свои так, что дрожало небо, и реяли флаги их высоко. И выстроилось воинство эулиен к бою по обычаю своему – Седби во главе его с пешими, и Хеллах с щитосердечным братом своим по краям с конными. Впереди как клин – меченосцы, и дугой за ними – конные. И когда грянула сеча, каждый пошёл за командиром своим.

Не терпелось Абрину проявить себя в бою, ибо кипучая кровь досталась телу его, и лишь возгласил Седби атаку, первым из всех понёсся он на врага и снёс полстроя натиском своим, и каждым ударом крушил пять дюжин. Удары же были его резки и широки, и косил своей румной Абрин, будто этреном, лишь сверкала сталь в руках его, тогда же получил он воинское имя своё – Ундáра [Undára] (2). Когда же оделось платье его в кровь – стряхнул он с ресниц своих капли тёплой крови воплощённых и увидел, что пусто стало вокруг него, и закричал от обиды арели, и метнул взгляд, и увидел сердце сечи, и в прыжке оказался там, и вскочил на противников, что шли стеной, и побежал по ним, сокрушая их. И рядом бежал лютующий Халму, искусный в сече, сверкая звонкой сегрой. И всякая кровь била в небо из-под удара его, и катились головы, ударяясь друг о друга, как сыплются яблоки с дерева их в минуту тряски. Никто же не мог остановить его и удержать. Отдавшись бою, не оставлял, неистовый, забот возлюбленной своей, ибо не выходил из-под удара его ни один раненый – лишь мёртвый. Билась и Кихин тут, подле мужа, как и велено было сердцам их – плечом к плечу и спина к спине, и истинно, увидев их, отступали арели, ибо там, где проходил стальной вихрь их, не поднимался никто от травы, и становилась она красной от крови. Билась здесь и храбрая Брид с братьями своими, ибо призвал и её клич Седби на бой. И рассеялись по полю братья Брид, и, послушные приказам, – теснили арели, они же наступали волна за волной, и где стояли эулиен – оставались горы тел, и лежал там арели на эу и эу на арели, и смерть их лежала на них всех. Летел же над сечей, как грома стрела, голос Керни, что встал в сердце битвы. И по Свету его расточились арели, ибо не вынесли Слова его. Когда же пришёл час, поднялся Керни и поднял верный топор свой, тогда же и утвердил печаль смертную он в тех из арели, что подняли руку на народ его. И там, где не было взгляда его – был взгляд вернейшей его, и там, где грозил меч и клинок жизни его – был меч вернейшей его. И так шли они вместе, и пели клинки их одну песнь. И мчался вдоль войска зоркий Аркхиэ, и был всюду, где была нужда в нём, и поднимал меч упавший и вкладывал его в руку выпустившего его, и верным было плечо его, и крепким и ободряющим участливый взгляд его. Тогда же указал Хеллах воинам своим обойти арели и замкнуть их. И послушались его воины и разделились, тогда же сдержали весь левый край сечи Фанханден и Элрельта, и заметались арели, сбивая друг друга с ног. Те же, кто замыслил коварное и взгляд на неприкрытую щитом и мечом грудь эу нацелил – ложились рядами со стрелами в груди своей, ибо пришёл Урми на зов Седби и никого не подпускал к эулиен, разя каждого верными стрелами своими. И бился Тентен, как дикий бык, и рубил, и сёк арели сплеча, хоть и сдерживал себя, но брал в бою его огненный пыл, и не знал он усталости, и было сердце его каменным и бесстрашным. Im, tentān rúi ístlefíilit nói, kóntal` Sédbi nói éulieni, ke ókturuhitenal` nói, kowb ni ísletvihtil` no íne.113113
  И, зная рубиновую (красную) страсть его, окружил Седби его эулиен, что сдерживали его, чтобы не погубил он себя (эмл.)


[Закрыть] Сам же Седби был всегда впереди войска своего и ни разу не отдал права никому из эулиен вступить в битву прежде себя. Его же страшились и от взгляда его бежали, но и шли на него – толпами, их же разметал Седби, и ни кровинки не было на платье его, ибо благородны и точны были удары его, и скоры, как кара небес, приходящая с громом. И разрослась сеча, и растеклась по равнине, как болезнь на теле. Но расступилось вдруг войско арели, разлетелось, как стая птиц, оттого что внезапно ударили в него изнутри его. Тогда же арели и эулиен поразились. И искали глаза их, и нашли Луану, что был звонок в битве и вознеиствовствовал в боевом задоре своём. И там, где стоял он – падали арели, и росли горы их. И увидели арели, что судьба их печальна – здесь и сейчас на равнине Тумраг. И многие из них обратились в бегство, и кто пожелал – ушли в тень свою, развоплотившись. Тогда же разнёсся над полем клич Седби к отступлению. Но лишь упал первый из мёртвых после клича его, спряталось солнце в тучи чёрные, и ветер затих. Так вышел Анкхали на бой и Нурши с ним. За ними же верные воины их, числом бóльшим, чем все огни Светлого Дома. И увидел Владыка кровь и плоть воинов своих. И увидел он Халму и Китли в гуще сечи, и Керни, летящего над ней, и тех из эулиен, что не погубил он и что ушли из-под кары его, и разошлось небо громом, и содрогнулась земля от гнева его, и стал сам воздух чёрен от яда обиды его. И закричал Анкхали верным его, чтобы сровняли они воинство эулиен с землёй, что держит их. И пошли арели на эулиен, как саранча на хлеб. И было их без счёта, и злоба их была велика, и объяли они всю низину, и покрыли кровью её. Тогда же затрещала сталь и загудела, ибо одел в латы Бессветлый воинов своих. И обратил Седби войско своё в атаку, и те, что изнемогли в прежней сече – вернулись в неё. И те, что желали её – насытились ею. И те, что не желали её – пресытились ею. Тогда же и был убит Фиррги Ивриспасённый, предводитель фирргиенов Юга, и сыновья его, и войско его полегло тогда же (3). И бились эулиен одни против арели. Так был и Нуат среди них.

^{(2) Undára – так зовут эулиен Великий ясень. Так называют эулиен и первого среди воинов, достойнейшего из них. Также называют так и тех, кто предводительствует в битве, ибо он есть и лучший из них и стоит над ними как военачальник.}

^{(3) Pórtayu na m’éra}

^{Fírrgi Elúliane!}

^{Én-amm íl`kon áklem}

^{Káyhe érah-é!}

^{Fírrgirienē úramh}

^{Éuliene úramh —}

^{Pórtayu na m’éra}

^{Káyhe érah-é!}

Таковы были первые слова долгого плача эулиен на белом эмланте по храброму Фиррги и его сыновьям. Их же прославлены имена. И да поклонится каждый светлой памяти их!

Был Нуат рождён от Амахейлах, дочери Фьихлие, дочери Эликлем, дражайшего сокровища Финиара, и от возлюбленного мужа Амахейлах – вернейшего Халму, что был из арели, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена. И было это так. Пришло время, и от полноты истосковавшегося по возлюбленной сердца своего принёс Халму поцелуй госпоже своей, и ответила она ему Светом глаз своих. Тогда же легли они вместе, как подобает жене и мужу, и по полноте Любви их был у эу ребёнок от мужа её. И родила она в срок сына, и Финиар, что пришёл к нему, дал ему имя Ну́ат [Núat]. И великим счастливцем сделался Халму тотчас, и ни следа не осталось в душе его от печали арели.

Рос Нуат крепким и тихим, и верна была рука его в битве, и умел он был в бою, но молил он Финиара запретить ему каждый раз, когда созывал Седби войско своё, не от страха, не от сомнения и нелюбви к народу своему, но от ненависти к смерти. Седби же призывал его часто за умение его, хоть и был милосердным и не приходил к нему в час, когда люди вставали против эулиен. Сердце же эу тяготело к странствиям и мирному служению. В них же пропадал он, когда не принадлежал бою. Так встретил он Э́ннимри [Énnimrhi], юную эу, в восточных пределах мирной земли, и полюбил её. Они же вместе соединили сердца свои молитвой, и дал эу обещание возлюбленной своей, что по возвращении в Светлый Дом испросит милости Финиара, чтобы сочетал он их и отпустил его, дабы жили они с Эннимри при святой обители, среди людей, и служили там, и трудились там в покое и чистоте как друзья человека и утешение друг другу. Но не эта судьба была их. Ибо призвал боевой клич Седби Нуата на бой в пути его, и оставил он Эннимри и пришёл в Тумраг, и нашёл войско эулиен, что собиралось там. Тогда же сказал он Седби, что будет это последний бой под началом его, ибо нашёл он ту, с которой разделит служение своё в обители. И Седби дал слово отпустить его после боя, и благословил его, и поклонился ему, и поцеловал лоб его. Когда же грянул бой – был Нуат впереди войска своего, и летел над врагом, и разил, и разметал его, но было сердце его далеко от сечи и шума её.

Тогда же услышал Нуат в сердце своём эхо битвы у дома возлюбленной своей и не смог более оставаться на месте, ибо испугался за неё. И оставил бой, и сроднил ноги свои с ветром, и примчался к дому Эннимри и нашёл его сожжённым. Эннимри же плакала рядом. И взял её Нуат и хотел утешить её, но вернулись арели и увидели их, и преследовали эулиен, Нуат же, охраняя возлюбленную свою, отказался от битвы, и прибежали они к берегу, где стояли лодки. В одну же из них и сели эулиен и ветром попутным и благосклонными волнами донесены были до противоположного берега – земель Хайнуи. По воде не пошли за ними арели, но развоплощённые дали знак собратьям своим на том берегу, они же сообщили Неоглашаемому о двух эулиен на земле его. И пришёл Неоглашаемый и взял эулиен, когда обессилели они от погони. И привёл человек их в предел свой. И привязал их к столбам напротив, так, чтобы смотрели любящие друг другу глаза в глаза. И сорвал платье с Эннимри и оскорбил Свет её, и позвал всех людей своих, чтобы они сделали то же. И обратился затем к Нуату, чтобы смотрел он, но нашёл его уже мёртвым от горя, ибо не вынес эу оскорбления чистоты возлюбленной своей. Были же уже сумерки дня их, когда умер Нуат. И видел Неоглашаемый нездешний страх и боль в глазах Эннимри, и приказал тогда ей смотреть, и повелел людям своим снять всю кожу с возлюбленного её и надеть на Эннимри, чтобы не замёрзла она этой ночью. Когда же закончили они, и лишь коснулась кожа Нуата плеч сердехранительницы его, обратила и она душу свою к Свету и отправилась вслед за ним в Эйден долготрудной дорогой стыда и скорби. Так погибли Нуат и Эннимри, и да не дрогнет слово в молитве о добром и светлом воссоединении их в Эйдене и лёгкой дороге их к Свету его!

Дай мне знак, о, только лишь знак, Любовь моя!

За тобой я пойду по дороге любой, не страшась ничего.

Нет такого стыда, нет и боли такой, что меня отвратит

Злом ненавидящих – идти за тобою!

Efér a mortа́l` tent, te ül`tental` shawh. Im tehsúral` ítahi. Im ni vol` ev mo el`ónne – nih arkа́tyē, nih ímleē. Muy úraim éuliene, el`íslenrentenne ēúraroren ínehugen edrimtal` nívhi. Erk ni íma kahórt tent nit Túmrag. Muy ínenen kémienē ni ímveten а́ntoril` nívhi.114114
  Когда же закончилась битва, то поднялась тишина. И встала стеною. И не было во всём мире – ни движенья, ни звука. Лишь плач эулиен, провожающих погибших своих, поразил её. Никто не хочет помнить битву при Тумраг. Лишь имена друзей не дают забыть её (эмл.)


[Закрыть]